Глава 30. Права администратора

Я чувствовал гармонию и единение со своим телом. Оставшееся тепло экономно и почти равномерно растекалось по конечностям, стягиваясь к центру. Везде, хоть и на последнем издыхании, теплилась угасающая жизнь. Бесперспективная. Усилием воли я отовсюду безжалостно стянул все крохи оставшейся энергии прямо в мозг. И даже больше. Я разложил на энергию сами пустующие резервуары, и без того внезапно обесточенные и еще толком не успевшие впасть в шок. Я разломал имеющиеся структуры, выстраиваемые годами, на дешевые сырьевые компоненты. Я подверг свое собственное тело варварской диссимиляции, осушив свои конечности и второстепенной важности органы до дна, и все ради живительного глотка неимоверной силы…

На лицо будто плеснули ледяной воды, а следом залпом влили в глотку несколько чашек крепчайшего конголезского кофе. В вены будто ввели адреналин. Мысли словно осветило изнутри, они замельтешили со скоростью, легко преодолевающей световой барьер. Казалось, будто само время замерло и не сдвинется с места до тех пор, пока мне не покажется, что я буду к этому полностью готовым.

В то же время на порядок прояснившимися глазами я с тихим ужасом пробежался по рукам. Они онемели, сморщились, вены окончательно опали, а ноги осунулись, став мучительно тонкими и несгибающимися. Кожа всего тела стала дряблой, ссохшейся, на животе, груди и под локтями она старчески обвисла. Все ради него. Ради одного-единственного усилия, дарующего шанс выжить. Хотя бы в таком виде.

Обескровленные ткани долго не протянут, они начнут массово отмирать от экстремального голодания и отсутствия в них проистекающих реакций. В них еще можно было снова вдохнуть жизнь, но с каждой новой секундой опустевшие резервуары жизненных сил навсегда съеживались за ненадобностью. От внутреннего всепоглощающего вакуума, заглатывающего самого себя, каждая секунда промедления в дальнейшем могла стоить мне ослабевшей выносливости и общей неполноценности.

Четкие и яркие мысли нетерпеливо расталкивали друг дружку, претендуя на право быть использованными во спасение. Озноб. Ассоциация теперь казалась очевидной. Озон. Молния. Электричество. В воздухе витало страшное оружие, разобранное в целях безопасности на море ничтожно маленьких частиц.

Сосредоточившись на юркой и задиристой сущности электронов, я начал стягивать их к пальцам, оставляя в пространстве сухо пощелкивающие ионизированные дырки. В отощавших пальцах скапливался убийственной силы электростатический заряд, нетерпеливо жаждущий вырваться по пути наименьшего сопротивления обратно. Впрочем, обесточенное пространство в склепе стало одинаково сплошным путем наименьшего сопротивления, электроны жаждали опять занять свои законные места назад. В воздухе – если он, растерявший всю валентность, еще им, конечно, оставался – повисло страшной силы напряжение.

Когда темноту буквально начало раздирать от неестественных пропорций ионизированного газа, я заставил свою сердечную мышцу замолкнуть. Недоуменно колыхнувшись, словно зажатая в капкане перепелка, она остановилось. По телу пронеслось цунами промозглого, удушающего страха. Тишина, некогда расталкиваемая стуком сердца, а сейчас закравшаяся и внутрь меня, звенела и давила изнутри, подначивая подпрыгнуть, закричать, доказать самому себе, что я не мертвый. Но мой ум по-прежнему был ясен. Надо ждать.

В уши вторгся раскатистый сигнал тревоги. Стена скрипнула, послышался треск выдвигаемой плиты. Склеп залила полоска режущего глаз света. Она начала было расширяться, как тут же помещение содрогнулось от мощного порыва ионного ветра, с силой просочившегося в открывающуюся шлюзовую камеру.

Пол мелко сотрясся от грузного тела, отдельно брякнуло выпавшее из рук тяжелое ружье. Дозорный разразился приглушенными проклятиями сквозь маску. Резво поднявшись, он подхватил инфразвуковую пушку и нацелил ее на темноту. Темнота ответила ему звенящим молчанием.

В глубине мрака, у самой стенки, белесыми пятнами отсвечивала нагая и неподвижная фигура. Грудная клетка не вздымалась, само тело, особенно скрючившаяся в последнем усилии рука, были окутаны каким-то странным, призрачным сиянием. Сама атмосфера казалась здесь тяжелой, агрессивной, пропитанной отчаянием. С замирающим пыхтением транспиратора, дозорный нерешительно заковылял ко мне.

– Субъект не подает признаков жизни, прием, – прошептал он в широкополостную рацию, не замечая проскакивающих между полом и отлипающими от него подошвами мелких разрядов.

– Уже спускаемся, – прогудели в ответ, – подготовьте пока тело к экстренной транспортировке.

– Так точно, – отчеканил дозорный, забросив пушку за спину. У самого острия антенны, впаянной в дуло пушки, заплясали огоньки святого Эльма. Он склонился надо мной, протягивая два пальца к шее. И тут я, наконец, освободил накопленный заряд, что сорвался с пальцев толстыми и нетерпеливыми искрами…

Ускорившимся восприятием я наблюдал, как по мере приближения к его протягивающейся ладони разряд стал молниеносно разрастаться в огромный и шипящий шар. Раздался трескучий взрыв, обдавший каменный склеп жаром и осветивший буквально каждую неровность на стене. Я готов был поклясться, что на лице дозорного промелькнула скуловая кость и верхние зубы. Обугленный заживо, он рухнул плашмя, влекомый вниз путами синих разрядов.

Я же инстинктивно отвернулся, прижимая к обожженной груди опаленную, окончательно состарившуюся руку. В мозгах полыхнуло голодной болью. Крохи энергии от неожиданности бросились из головы врассыпную по всему телу. Дважды с перебоем всхлипнув, сердце возобновило стук.

– У вас помехи, что происходит? – вырвалось из дымящейся маски дозорного. Я с трудом подтащил себя к его телу. Благо, он лежал рядом. Пальцы не слушались, будто я намертво отлежал руки во сне. Кисть вяло болталась. Ею я, словно сторонним предметом, начал пытаться сорвать с его лица оплавленный транспиратор.

– Все вниз, – прошипело в мою ладонь. Попытавшись сжать ее в кулак, я нанес высокоамплитудный удар по маске. Под ней хрустнуло. Поднажав пальцами, я таки вскрыл эту консервную банку. Обнажилось почерневшее, потрескавшееся лицо. Приложив к нему ладонь, я почувствовал, как по моей руке разливается тепло и приятное покалывание. Пробуждалась болезненная чувствительность в ногах. В шлюзовой камере раздался механический звук разъезжающихся створок.

– Бойл? – вопросительно проревел зашедший. Я застыл, расширившимися глазами глядя прямо на него.

– Бойл? – взволнованно повторил он, ступая на порог. – Ох, господи! – вскричал дозорный, выуживая из-за спины инфразвуковую пушку. Но я уже нацелил свое внимание на настенный рычаг внутри шлюзовой камеры. Щелкнул внутренний тумблер. В не успевшего сойти с порога дозорного врезалась толстая автоматическая дверь. Скрытые механизмы глухо заистерили, наткнувшись на препятствие, из транспиратора выдавило предсмертный хрип. Нагрудные вольфрамовые пластины затрещали, дверца рывком сдвинулась на одну ладонь и снова застряла, сдерживаемая шлемом, который тут же начал медленно, но верно уплощаться, на визоре появилась длинная белесая трещина. Опомнившись, я перевалился через тело Бойла и пополз на выход, опасаясь, что дверь захлопнется, и я снова окажусь запертым, на сей раз уже в компании полутора трупов. На полпути додумался переключить тумблер в обратную позицию, дверца с чавканьем отлепилась от дозорного, и тот безобразной кучей обрушился на пол.

Подползши к просочившимся сквозь поврежденную броню останкам, я почувствовал разливающийся по венам жар, как если бы приблизился к пылающему домашнему камину.

– Доложите обстановку немедленно! – раздалось шипение из поврежденной рации.

– Система подтверждает – шлюз разблокирован, – послышался бесстрастный женский голос с другой полосы, – объявляю аварийную тревогу.

Послышались перебивающие друг друга голосовые сообщения.

– What’s up?

– Субъект на месте?

– Срочно предупредите остальных!

– Hurry here now!

– На всех костюмов не хватит!

– Осведомите Гордона сейчас же!..

– Уже здесь! – послышался быстрый, скомканный голос. – Заприте нижние сектора – одиннадцатый, четырнадцатый, семнадцатый, отключить подачу кислорода во все вентиляционные шахты нижних уровней, перекройте восточный мост, заблокируйте все лифты, кроме магистрального… – неровной скороговоркой протараторил он, – подразделение двадцать один и пять, живо вниз для перехвата с правого крыла, я захожу с левого…

– Принято к исполнению, – ревностно отозвались с другой полосы.

Я нашел в себе силы подняться. В глазах мгновенно потемнело. Уткнувшись плечом в стену, я терпеливо переждал приступ сильнейшего головокружения, затем выскользнул из шлюзовой камеры и осмотрелся.

Коридор озаряли полосы красного проблескового маячка. Где-то вдалеке, за несколькими слоями стен, слышался топот бегущей стаи носорогов. Взгляд же на обстановку в более широком смысле меня потряс.

Мой изолятор, размером не уступавший корпусу ракеты-носителя, казался жалкой ячейкой, затерявшейся в недрах целого муравейника с копошащимися в нем людьми и пронизанного десятками разветвляющихся каналов, по которым блуждали грузовые лифты. Меня окружала обширная сеть тоннелей, ведущих в лаборатории, комнаты отдыха, склады, прачечные, казармы, ниже – залы управления с работающими в них турбинами исполинской мощности и массивными трубами со струящимся в них хладагентом, а прямо под моим изолятором располагалась атомная электростанция, в сердце которой бурлил настоящий жар преисподней. По ободочным краям муравейника угадывались отдельные ниши с водой и опущенными в нее наполовину огромными батискафами. А дальше… нас окружала однородная, бескрайняя среда, где-то далеко, наверху, резко контрастирующая с поверхностью. Кажется, мы находились посреди океана. Внутри технологичного и необъятного, как перевернутая гора, острова, основная часть которого таилась под водой…

На этаж спускался лифт с горсткой выскальзывающих из виду людей. Их костюмы я мысленно назвал неприкосновенными. Коридор, в котором я стоял, разделял собой круговой тоннель, напоминающий коллайдер, в одном из отсеков которого уже мчался целый отряд, на мое счастье, облаченный уже в не отгораживающиеся от моего взгляда костюмы. Можно сказать, пушечное мясо, рискующее слечь от меня как по команде, все разом. Но сил у меня было совсем мало. Энергетическое сырье жадно расхватывалось задыхающимися клетками тела, мышцы скулили, умоляя меня лечь и не вставать. По ту сторону коридора, перекрываемого осью изолятора, показалось еще трое неприкосновенных. Один из них несся с большим отрывом от остальных, антилопьими скачками. Не узнать его было невозможно.

Я заметался на месте, не зная, куда бежать. Единственные незаблокированные маршруты вели прямиком в водоочистную станцию, что чувствовалась под ногами, уровнем ниже, но путь к ней был отрезан группой перехвата. Все, кто мог, стягивались сюда, на разрешение главной проблемы Айсберга. Казалось логичным допустить, что возникновение еще одной проблемы несколько разбавит концентрированный ажиотаж, сосредоточившийся исключительно на моей персоне.

Мое внимание самоотверженно вторглось в запретную и недоступную для всех активную зону ядерного реактора. Чудом сориентировавшись, я повредил глубоко сокрытые электросхемы и линии электроснабжения, ответственные за аварийное опущение нейтрализующих цепную реакцию стержней, следом обесточил точечным ударом в проводку циркуляционную систему охлаждения. Напоследок я титаническим усилием воли сломал один из опущенных стержней. Его увесистый обломок стукнулся о бурлящее дно. Мощность освещения в коридоре, где я стоял, просела, а где-то оно и исчезло вовсе. Оглушительно взвыла аварийная сирена.

– Внимание! Необратимые повреждения тепловыделяющего элемента. Просьба немедленно эвакуироваться из аварийной зоны! – разнесся по коридорам страшный голос диктора.

Фигуры мчавшихся ко мне синхронно остановились. Некоторые рванули назад, другие начали ожесточенно спорить. Я двинул обратно к шлюзовой камере, оттуда донеслись обрывки фраз из поврежденной рации:

– …срочно нужен там, или мы пойдем на дно! – я узнал механический голос главы Айсберга, – никому не расходиться, ищите его везде… Гордон! Живо мчись в лабораторию, хватай руководство по эксплуатации ядерного реактора, и бегом на станцию…

– Но сэр, это не по моей…

– Ты нужен там! – сорвавшимся голосом рявкнул глава и тут же зашелся торопливым кашлем. – И справочник по теплогидравлическим расчетам… Не теряй ни секунды! Чтоб по прибытии уже все знал…

– Сделаю, – отчеканил Гордон и рванул обратно к лифту.

– Проверьте каждую щель, стреляйте во все что шевелится, на поражение, – с ненавистью прошипел овощ, – остров никому не покидать! По ослушавшимся… вдогонку будет нанесен ракетный удар!..

– Вас понял!

– Не подведем!

Отряд оперативно перераспределился и продолжил поиск, бегло заглядывая по пути буквально за каждый угол, под каждый лежачий кабель, они даже то и дело вскидывали подбородки, водя фонариками по исполосованным трубами перекрытиям. Оставшаяся свита Гордона уже почти приблизилась к изолятору, как вдруг оба подпрыгнули от яростного шипения, донесшегося из дозорной комнаты. Ворвавшись в нее, они наткнулись на изрыгающий во все стороны пенящиеся струи огнетушитель, что нетронуто висел, вдетый в настенное крепление. Переглянувшись, они выскочили обратно в коридор, спиной к спине, но никакого подозрительного движения зафиксировано не было. Добравшись до залитой кровью шлюзовой камеры, они отчитались по широкополосной рации. Вскоре появился второй отряд. Коротко перекинувшись репликами, они снова перетасовались – неприкосновенные продолжили патрулировать этот уровень, остальные же удостоились чести спуститься ниже, в водоочистную станцию.

Обыграв этот глупый трюк с огнетушителем, я бледной тенью пронесся мимо отвлекшихся захватчиков к аварийному черному ходу, сокрытому в переплетении труб и ведущему вниз, в почти безлюдную водоочистную станцию. Тихо пробираясь сквозь ряды мирно жужжащих аккумуляторных баков, я наткнулся на приземистый чан с перегнанной водой. Следуя порыву, я погрузил в него голову и принялся жадно пить. Умывшись, я приоткрыл веки и чуть не вскрикнул. С водной глади на меня взирало сморщившееся, как чернослив, лицо. Запавшие глаза испуганно моргнули, сухие и тонкие, как проволока, губы неверяще раздвинулись. Феноменальное уродство. Глядя на это, хотелось плакать.

Вдалеке звонко хлопнула о перила массивная дверь, послышался топот спускающихся по лестнице ботинок. Утерев рукой глаза, я перемахнул через чан и стал пробираться дальше. Здесь должен быть выход напрямую в океан. Но коридор выстроившихся в ряд служебных отсеков с примыкающими к ним машинными отделениями казался бесконечным.

С другой стороны, подобного размаха простор вынудил отряд распасться на поисковые группы в одном лице, что невероятно сыграло мне на руку. Я еле сдержался, чтобы их всех не прикончить разом, вовремя осознав, что выбывшие из сети непрерывно поддерживаемой связи мгновенно стянут сюда весь коллектив, среди которых будут и неприкосновенные. А против них у меня сейчас не было ни единого шанса.

Я крался по коридору, что беспрестанно кренился влево. Вне всяких сомнений это давало понять – он замкнут в круг. Меня зажмут с двух сторон, если я раньше не наткнусь на водосток или другое подобное ему отверстие, ведущее наружу.

Наконец, помимо собственного напряженного дыхания и не отстающего шарканья за спиной, мне вдалеке почудился выход из этого лабиринта. В коридоре гребного вала угадывалась ниша, заполненная бурлящей водой, выход которой вел к огромному вращающемуся лопастному винту, что могуче перемалывал просачивающиеся через него пласты океанских течений.

Ускорив темп, я значительно оторвался от преследователей, но буквально у самого поворота чуть не наткнулся на крадущуюся фигуру успевшего обойти с другого конца. Я успел прошмыгнуть в машинное отделение, но его дернувшийся и замерший луч от аварийного фонарика дал понять, что незамеченным это не осталось.

– Я что-то видел, – прошептал он в рацию, – машинное отделение, номер… – его фонарь ушел куда-то вверх, – двадцать семь.

– Местоположение установлено. Ждите подкрепление.

– Впрочем, я не уверен, – тут же засомневался он, – возможно, ложная тревога…

– Моррис, немедленно проверьте машинное отделение.

– Есть.

Он медленно приближался к дверному проему. Комната была мала, в ней не было ничего, за чем можно было бы укрыться. Остановившимся взглядом я смотрел на утолщающийся луч от фонаря.

* * *

– Что такое конформизм?

– Э-э… кажется это… отсутствие собственного мнения… И-и…следование чужому… общепринятому…

Никак не отреагировав на ответ, лектор по нейрофизиологии молча перевела свой разноцветный взгляд на другого, рядом сидящего студента.

– Что такое конформизм?

Близко посаженные глаза испуганно расширились, рот глупо приоткрылся. Беспомощно покосившись на соседа, он промямлил:

– Это… отсутствие собственного мнения и следование чужому – общепринятому.

На лице лектора не дрогнул ни один мускул. Шагнув дальше, она остановилась напротив следующего студента.

– Что такое конформизм?

Парень украдкой оглянулся на остальных и, пожав плечами, уверенно выдал:

– Отсутствие собственного мнения и следование чужому, общепринятому…

Нейрофизиолог расхохоталась. Присутствующие стали перекидываться недоумевающими взглядами. По аудитории прокатилась неровная волна смешков. Те, до кого дошло, уже разразились заразительным смехом. Их сразу же подхватили все остальные. Лектор внезапно переменилась в лице.

– А ты чего не смеешься?! – она укоризненно ткнула пальцем в сторону розововолосой студентки. Та сидела с каменным лицом и высокомерно сощуренными глазами.

– Это, конечно, забавно, н…

– Но?

– Но что тут такого…

– …если я немного отличусь от остальных, – удовлетворенно закончила за нее лектор.

– Я вовсе и не собиралась отличаться, – рассердилась студентка.

– И все же это произошло, – понизила голос нейрофизиолог. В аудитории все затихли, уставившись на них. Лектор оценивающе провела взглядом по ее фигуре, – что ты почувствовала при этом?

Девушка уставилась на нее исподлобья.

– Нездоровое внимание.

– И только?

– Да.

– Ну разумеется, – улыбнулась лектор, – и все потому, что твоя цингулярная кора малоактивна.

Заложив руки за спину, она неторопливо прошествовала на свое место.

– Отличаться от окружающих – одна из грубых поведенческих ошибок, сигнализируемых цингулярной корой. Вот ты, – она обернулась на одного из тех, кого спрашивала, – даже если все сейчас заявят, что ты… голый. Ведь ты недоверчиво окинешь себя взглядом, но… если мы продолжим на тебя сконфуженно смотреть, а особо впечатлительные дамы – отворачиваться и падать в обморок, тебя начнут одолевать сомнения… но не в нас, а в себе. Ты перепроверишь, глянешь на себя еще раз, внимательнее… Снова на нас… И еще раз на себя… Но все твои визуальные и тактильные подтверждения обратного будут разноситься в пух и прах, а воспоминания о том, как ты пришел сюда в одежде, покажутся до смешного неубедительны. Ты перестанешь себе верить.

Щеки студента слегка зарделись. На его лице читался вопрос – почему я?

– Когда цингулярная кора активна, мнение растекается, как шоколад на солнце. Воля становится многоголосым мнением толпы. Глаза отказываются видеть, уши – слышать, рот – говорить то, что противоречит общепринятому. Ваше личное мнение заканчивается там, где начинается мысль стороннего человека…

* * *

Моррис шагнул в машинное отделение. Раскалившаяся вольфрамовая нить оборвалась, ручной фонарик обрекающе погас. Чертыхнувшись, он хлопнул им себе по бедру пару раз.

– Здесь никого нет, – словно тихий ветерок, прошелестел из мрака чей-то голос.

Моррис чуть не подпрыгнул, его дыхание участилось, глаза сощурились, тщетно всматриваясь во мрак.

– Доложите обстановку, – требовательно прошипели по рации.

– Тут никого нет, – сглотнув, выдавил Моррис, – но…

– Повторите, вас плохо слышно!

– Здесь никого нет, – настойчиво прошипел я, наддав разряда в его цингулярную кору сильнее.

– Никого нет!.. Я слышу!.. Никого…

– Повторите!..

– Никого!..

– Голоса! – истошно взревел Моррис, выронив пушку и схватившись за виски, – помогите, а-а, в моей голове голоса-а-а-а…

Неслышно хлопнул щитовидный хрящ. Запнувшись, Моррис с выпученными глазами ухватился за провалившееся горло и грохнулся на железный пол.

– Идиот! – зло вырвалось у меня.

– Ждите подкрепление, – донеслось из рации.

Перепрыгнув через корчащегося Морриса, я со всех ног побежал к валопроводу. Дыхания не хватало, икры сводило от усталости. Со всех сторон гремели шаги торопящейся подмоги, по стенам плясали фонари. Навстречу несся еще один небольшой отряд, отсекая мне путь к спасению. Вжавшись в щель между паровыми цилиндрами, я с замершим сердцем проводил их взглядом. Пару раз, не сбавляя темпа, по мне скользнули фонарями, но никто не вскрикнул и не остановился, все торопились к месту происшествия. Все обошлось.

Внезапно на мое лицо упал свет фонаря. Медленно подняв глаза, я уставился на крупное, перепуганное лицо. Отставший от отряда демонстративно отвел пушку в сторону, а свободную ладонь умоляюще выставил вперед. Плоскогубцы моей воли уже успели подцепить корешок его продолговатого мозга, но сжимать я пока медлил. Не отрывая от меня в ужасе расширившихся глаз, он плавно поднес указательный палец к своим губам. Я непонимающе смотрел.

Он ткнул пальцем по кисти, что сжимала рукоять пушки. Там блеснуло кольцо. Затем он провел сомкнутыми пальцами вдоль своих губ, словно застегивал ширинку своего речевого аппарата.

– Волтер! – рявкнула рация, – Где ты, черт тебя дери?!

– Все в порядке! Уже в пути, – лжебодрым голосом воскликнул он и, бросив на меня благодарный взгляд, попятился вслед за ушедшими. Я потрясенно смотрел ему вслед. А что, если это наспех выдуманный, но от того не менее гениальный маневр? Что, если сейчас он вернется сюда со всем отрядом? Но секунды напряженно шли, а отдаленные голоса все затихали. Я облегченно ткнулся лбом в прохладную стенку бака.

Без приключений пробравшись в шумящий, как водопад, валопровод, я по алиеноцептивной наводке нащупал скрытую под люком нишу. Внизу было темно, вода яростно бурлила. Сунув в нее ногу, я чуть не прикусил язык. Обжегся. Но поисковая группа уже зашла на второй круг, а их разрозненные метания разбавила самоуверенная поступь неприкосновенных…

Я нырнул с головой в нишу, в глазах побелело от консолидированного взвизга терморецепторов. Проталкиваясь вперед, я протиснулся между лениво вращающимися шестернями, и меня тут же утянуло в раздольную полость с вихреобразным течением воды. Здесь она уже была не обжигающей, а сковывающей льдом. Меня непреклонно несло к огромным вращающимся лопастям гребного винта…

Безуспешно барахтаясь, я изо всех сил попытался вклиниться в механизм, затормозив вращение оси. Она презрительно проигнорировала мое веление, лопасть сокрушительно пронеслась над головой, меня закрутило и выплюнуло течением в открытый океан.