Глава 27. Теория доктора Оксмана

Где-то через час консилиум подошел к концу. Фигуры ожили, стали подниматься со своих мест, потягиваться, похрустывая точечными вспышками света в своих спинах, затем они спохватились пожать друг другу руки; кто направился на выход, а кто стягивался в горстки продолживших негромко обсуждать итоги принятых решений. Фигура доктора Оксмана с нарочитой увлеченностью закопошилась в бумагах, спешно вынутых из портфеля, и не отрывала от них лица до тех пор, пока конференц-зал не покинули последние, отдельно от всех блуждающие силуэты.

В комнате видеонаблюдения по-прежнему толкались люди. Мне так и не выдался момент, позволяющий незаметно выскользнуть из своего убежища и пробраться до пустующего кабинета ординаторской, где меня дожидалась постукивающая от легкого ветерка створка окна. Тем временем за доктором Оксманом уже съехались створки лифта. Его силуэт, безусловно, выделялся ростом, но, засвеченный множественными слоями стен и бетонных перегородок, на фоне мельтешащих рядом с ним коллег, он мог навсегда от меня скрыться.

В туалет зашли двое. Следом еще один. Помещение заполонили плоские шутки. Кто-то дернул ручку дверцы моей кабинки. Еле дождавшись, пока каждый из них запрется в соседних кабинках, я ткнул кнопку на сливном бачке и выскочил из туалета. От всех видеокамер, что только висели на этом этаже, внезапно перестал поступать сигнал. Но тут же, как назло, путь к ординаторской мне пресекло намерение двух рабочих, что готовились выйти из кабинета, располагающегося напротив нее.

Я бросился к лестничному пролету, взбежал по ступеням и на самом верху ненадолго уткнулся в запертую решетку. Оказавшись на чердачном крыле, я осекся. Отслеживаемый ореол доктора Оксмана уже спускался в подземное метро. А далее он сядет в транспорт, который мне не догнать даже километровыми прыжками.

Я протянул растопыренные пальцы к перилам. Послышался железный стон – длинная труба, словно в сладкой истоме, изогнулась, желая подставиться под требовательно протянутую к ней ладонь. Сдерживающие ее штифты не устояли и, коротко скрипнув, выскользнули из своих гнезд. Мои пальцы на ней сомкнулись, руку от неожиданности дернуло вниз. Тяжеловата. Но значения это не имеет.

Дверь, отделяющую чердак от внешнего мира, отбросило в сторону, выдернутый из нее с клоком электронный замок пару раз звякнул о поверхность крыши и исчез в тумане. Не выпуская из рук обломок трубы, я подбежал к краю и решительно вспрыгнул на хромированный бортик. Электропоезд с моей целью уже исчезал в непроглядном мраке тоннеля.

Я перебросил ногу через трубу и тут же почувствовал волевой контроль над ней. Осторожно сместив ее в пространстве, я ощутил, как ступни отрываются от крыши. Сжав пальцы покрепче, я мысленным усилием дернул трубу вперед. Здание за моей спиной отдалилось. Почувствовав уверенность, я прильнул чуть ли не лицом к прохладной трубе и наддал сильнее. Блокада химзаводов пронеслась подо мной смазанным пятном. Вдалеке чудилось ускользающее движение под землей – я уверенно нагонял электропоезд.

В голове, подобно ротору в двигателе внутреннего сгорания, надрывно вращалась, рискуя слететь с оси, настойчивая мысль – она изо всех сил тянула обхваченную ногами трубу вперед, к открывающемуся моему взору горизонту…

А горизонт из поля зрения непрерывно ускользал. Несмотря на все нарастающую скорость, дробью отдающуюся в зубах, моя дистанция по отношению к нему не сокращалась. Я не видел, что находилось за его пределами, и потому довольствовался стремлением лишь к его видимому краю.

Скорость, которую я в итоге развил, буквально вспарывала ткань пространства. Она вынуждала меня сливаться в единое целое с трубой, дабы мою голову и другие выступающие части не сломало встречным ветром. Веки были плотно зажмурены, дыхание задержано.

Это была исключительная скорость. И все же ограниченная. Моим воображением, моим представлением о самом понятии скорость. Я хотел быстрее, но не мог представить себе более резче. Фантазия, обретшая возможность частично воплощаться и отыгрывающая в данном контексте ключевую роль, все же имела свои, не умещающиеся в голове границы.

Позади меня начало вырисовываться бледное облако конденсата. Вспотевшие ладони стали медленно, но неотвратимо соскальзывать. Мысль, от сосредоточения на которой уже буквально зудело в голове, наконец, разжала свои ментальные тиски. Тут же оседланную мной трубу словно отцепил от себя невидимый эвакуатор, но она продолжила безынициативно лететь вперед, уверенно держась на плаву из остатков развившегося ускорения.

Судорожно вдохнув воздух, я позволил себе немного осмотреться. Там, внизу, под тучами, вытоптанный и пораженный, словно грибком, покосившимися и трухлявыми постройками ландшафт сменился на ссохшуюся степь, которую мне не доводилось видеть раньше, по пути сюда. В погоне за пределом горизонта, пределом скорости и собственных сил я забылся и залетел в отчаянную глушь, без всякого намека на цивилизацию. Электропоезда не было нигде. К горлу начала подкатывать истерика.

Остервенело кружа над степью, я все не мог уловить светящийся хвост несущейся где-то под землей кометы. Однако через некоторое время обнадеживающим светом вдруг вдалеке забрезжил ее силуэт, что надвигался прямо в мою сторону. Я с облегчением выругался. Спасло меня изначально верно избранное направление. Оказывается, свою цель я тогда почти сразу догнал, перегнал и оставил далеко позади себя за какие-то полминуты. Поклявшись себе больше не отвлекаться ни на что, кроме загадочной фигуры Оксмана, я поравнялся с электропоездом и неторопливо полетел за ним вслед.

* * *

Нигде не было солнца. Сидя на кровле трехэтажного таунхауса, ютившегося на окраине спального района, я внезапно для себя открыл, что в алиеноцептивно отраженном мире, щедро иллюминирующем внутренностями наполняющих его вещей, нигде не было солнца.

Вечернее небо мерцало от течений беспрерывно конфликтующих в нем термальных слоев, рьяно отстаивающих иерархию своего расположения, что отдавалось здесь, внизу, нытьем неуверенного в своем направлении ветра. Одни участки неба были плотными, влажными – яркими, другие – порожними, прозрачными, непроглядно мерклыми. Намного выше чувствовался колпак немыслимой силы напряжения, источаемой ионосферой, но еще выше все обрывалось. Небытие.

Никогда раньше я не поднимал голову выше тех событий, что меня окружали на земле. А сейчас, откровенно скучая, вот уже шесть часов сидя полусогнутым в тени мезонина, прямо над чердачным этажом, оборудованным под дополнительную квартиру доктора Оксмана, я впервые обратил внимание на эту оказию. Что ж, может, оно и к лучшему. Энергия солнца, возведенная в алиеноцептивном эквиваленте, воспринятая без таких сдерживающих фильтров, как озоновый слой и дисперсная, что значит, преломляющая своей влажностью среда небесного свода наряду с коллагеновым слоем роговицы, подавляющим пагубное воздействие лучей, могла бы затмить собой более чем всё и сжечь мозг одним лишь алиеноцептивным впечатлением.

Ведь каждый из органов чувств можно было так или иначе пресытить или вовсе оглушить соответствующим ему раздражителем. Неизбежно огрубевающее обоняние на промышленном производстве всяких едких пластиков и разящих наповал красителей. Тугоухость, дающая о себе знать от развернувшихся неподалеку с домом строительных работ. Прожектора, случайно проехавшиеся тяжеловесными лучами по глазам, могли их вывести из строя на несколько минут, а то и дольше. Так и с алиеноцепцией существовал некий порог, при преодолении которого я чувствовал легкое головокружение. Чересчур быстрый, горячий, тяжелый, громоздкий объект, буквально пылающий ореолом энергичности, был способен меня смутить. Тот взрыв на хладокомбинате, несмотря на то, что его ослепительное величие было сокрыто толстым слоем стен, сказался на моем чутье, сделав его на время подугасшим, хоть я и не обратил на это внимание тогда, но я это понимал сейчас, постфактум, на трезвую и умудренную опытом голову. И потому где-то в глубине души я все-таки был рад, что космический вакуум необъяснимым образом скрывал от меня неперевариваемую мощь солнца.

Также я не без удовольствия отметил, что, сидя вот уже чуть более шести часов в застывшей позе, я ни разу не ощутил потребности разогнуться, распрямить ногу или даже просто слегка размять шею. За все это время ничего не затекло и не занемело. Я сидел, как декоративный архитектурный элемент, как горгулья, изваянная из цельного и неподвижного базальта. Это казалось поразительным, бесконечно удобным, но если начать вдумываться, довольно-таки пугающим новшеством в работе моего организма.

То есть затекают у нас конечности от пережатия мелких сосудистых сетей, отчего впоследствии ткань, пронизанная ими, начинает голодать, неметь и через некоторое время бесповоротно отмирать. Я уже размышлял по поводу посреднических систем в моем теле и их отпадающей надобности в свете появления последнего апгрейда, взваливающего на свои плечи всё, что только относилось к транспортировке и обмену веществ. Это были фантастические предположения, хоть и основанные на вполне реальных, лично наблюдаемых мной метаморфозах. Но чтобы оказаться до такой степени правдой… Что же будет дальше…

В который раз, стряхнув с себя уже порядком закоченевшие объятия этой мысли, я вернулся вниманием к доктору Оксману. По-видимому, его организм обладал точно такими же особенностями, иначе объяснить его неподвижную позу перед ноутбуком, не меняющуюся с самого прибытия сюда, мне не удавалось. Этажом ниже суетилась какая-то женщина, слоняясь по дому, перекладывая вещи с места на место, протирая пыль чуть ли не со стен, не забывая периодически помешивать томящиеся на кухне блюда и время от времени что-то вопросительно выкрикивать поверх ступеней, ведущих наверх, к Оксману. Доктор что-то басил в ответ, но не всегда и далеко не сразу. Его немигающее внимание было приковано к экрану ноутбука, а пальцы почти не отрывались от щелкающих клавиш.

Задумчиво пронаблюдав за ним первое время, я решил изменить свой первоначальный план. Я не буду с ним разговаривать. Я дождусь утра, его ухода на работу, затем проникну в дом и загляну в файлы его персонального компьютера, не иначе как личного дневника. Бухгалтер не соврал, сказав, что Оксман не оставляет работу даже дома. Вот и на ее плоды я, переждав ночь, тихо и без всяких препирательств посмотрю.

* * *

За окном медленно всходило солнце, заливая светом мансарду и с укоризной подсвечивая бардак, оставленный спешившим на работу доктором Оксманом. На смятой простыне высился сноп из скомканных рубашек, на столике засыхала с недопитым кофе кружка, а на полу были разбросаны упитанные справочники с небрежно подвернутыми под себя страницами. Внезапно на них упала тень. Оконная ручка медленно и беззвучно повернулась, в комнате дохнуло сквозняком.

Спрыгнув с подоконника, я шагнул к столу и порывисто поднял крышку ноутбука. Процессор пискнул и загудел, экран приветствующе вспыхнул требованием ввести пароль.

Женщина, читающая в кресле газету этажом ниже, вздрогнула. Ей послышался какой-то глухой стук, донесшийся из комнаты ее мужа, будто что-то упало. Но он же ушел, буквально пять минут тому назад, он клюнул ее в щеку и скрылся за углом лестничного пролета. Не мог же он вернуться, пройдя мимо нее незамеченным!

– Дональд? – вырвалось у нее. Она отложила журнал и уже было начала приподниматься с кресла, как вдруг с удивлением остановилась. Почему она нависла над креслом в такой позе? Кажется, она собиралась сесть и почитать. Так и есть. Свернутый журнал в ожидании лежал на столешнице.

Женщина плюхнулась в кресло обратно. Сегодня мысли путались с самого утра, но такое бывает с каждым. Скептически поджав губы, она по второму кругу начала читать заголовок еженедельника.

Поставив сшибленную в ярости кружку обратно на стол, я окинул мансарду изучающим взглядом. Настенное зеркало было подернуто мохнатым слоем пыли. К комоду был прислонен кейс и чемодан с наполовину вываленными вещами. Над столом разместился портрет загадочно улыбающегося Николы Теслы, чуть рядом – размашистая таблица Менделеева с обведенными на ней фломастером некоторыми элементами. Среди них я узнал хлор.

Присев на кровать, я рассеяно взял в руки какой-то справочник, глянул обложку.

– Квантовая электродинамика, – вслух промолвил я, – такой человек вряд ли будет записывать пароль на бумажке.

Хакером я не был. Оставалось только разве что напрямую спросить у доктора Оксмана, только вряд ли он посчитает нужным говорить. Но терять уже нечего. Телефон его жены, оставленный в спальне, вспорхнул с тумбочки и полетел ко мне наверх. Ну хоть на нем пароля не было.

Однако там было нечто куда худшее.

Английский язык. Я уже и успел позабыть, что сэр Оксман – гость из Англии и по возможности он будет пользоваться своим родным языком. Конечно, на примитивном уровне этот язык я понимал. Но окажется ли этого достаточно для проникновения в суть и без того дремучей для меня области точных знаний…

В списке контактов я нашел номер некого Dear, с которым, судя по истории звонков, связывались чаще, чем со всеми остальными. В момент нажатия кнопки вызова в моем уме уже проклевывалась довольно-таки наглая и самоуверенная идея. Самоуверенная во многом потому, что основывалась исключительно на моем стереотипе. Но лучшего на ум мне так и не пришло. В трубке послышалось недовольное сопение.

– I’m busy.

– И даже минутки не найдется?

Нависла напряженная пауза.

– Кто ты? – тихо произнес на русском Оксман.

– Гость, – просто ответил я, – в твоем доме. В твоем компьютере.

– Чт. что ты сказали? – заикнулся Оксман. – Где Молли? Зачем тебе мой… ты смог зайти в мой…?

– Смог, – подтвердил я, – и да, док, неужели ты не мог придумать пароль получше? Что-нибудь связанное с жизнью, именами, датами… А тут какая-то чертовщина, фиг выговоришь… Я разочарован, док…

По ту сторону трубки снова воцарилась тишина. Внутри меня все поникло. Промахнулся.

– Ты позволишь себе издевательство, сволота?! – гневно вскрикнул Оксман. – Ничтожными! Шушара! Падальщик!

– Сколько же слов вы знаете на нашем, – еле скрывая радость, удивился я, – а почему тогда отчеты не на нашем языке?

– …проклятыми хищник… Трибунал, если ты хоть палец один для Молли…

– Кажется, я зря вам позвонил, – с нарочитым сожалением произнес я, – хорошего дня…

– Стоп! – гаркнул Оксман. – Ты пытаешься найти? Что?

Я на секунду замялся.

– А вы будто и не знаете.

– Конечно, знаю. Работа на чужом, падальщики. Собственные мозги никогда нет, да? Да что ты забыл в моей работе? Ты тупой! Ты так сказал, что чертовщина то, что работает в основе жизни! Это не пустые дата или набор без ума букв… Я имею стройный вкус, просто тебе, человек деревни, никогда не его понять!

– И что же означает эта чертовщина, если не секрет? Просвети уж человека деревни.

– Что-нибудь еще! Я буду тебя научить, тем временем пока ты исследуешь в мой компьютер? – вышел он из себя.

– Ну, я могу не говорить и продолжить выполнять свое задание молча. Как хочешь.

– Стоп! – вскричал Оксман. – Где ты уже?

– Близко… но нужного пока не нашел… ну так, – напомнил я, – просветишь?

– Ты проклят! – выдохнул Оксман. – Значение здесь очень значимое. Это чистый информация, работает в положениях между собой кубиках… работа которых строит другие кубики, строительные, из которых ты, примитивная голова, состоишь. Не знаю, как еще тебе неподалеку это объяснить.

– Информация… Кубики… Нуклеотиды? Дезоксирибонуклеиновая кислота, что ли?

– Да, – Оксман осекся, – подожди. Ты так спросил… так ты что… Не работал на моем?!

– Спасибо, док, – коротко ответил я и отключил трубку, из которой успело донестись очередное ты проклят, – чистый информация, – передразнил я и ввел в строку термин. Прозвучала мелодия приветствия.

Как и предполагалось, весь интерфейс был на иностранном языке, рабочий стол до краев забит совершенно невыговариваемыми названиями папок, а их содержимое, пестрящее неизвестными мне терминами и длинными, как товарные составы поездов, формулами химических соединений, так и вовсе побуждало в отчаянии захлопнуть ноутбук и бросить всю эту затею. Я зашел в интернет и ввел в поисковую строку «англо-русский переводчик». Колесико загрузки самозабвенно завращалось, пытаясь угнаться за пиксельным шлейфом своего хвоста, ничего не происходило минуту. Две. Я взбешенно схлопнул браузер. Что ж, да пребудет со мной память.

Глянув последние обновления документов, я вышел на папку Субъект. Внутри нее были пронумерованные отчеты о каких-то исследованиях и что-то вроде дневника, текст которого был изложен, как мне показалось, в свободной манере. Аура непостижимости чужого языка постепенно ослабевала под напором моего настойчивого, бегающего туда-сюда по строкам взгляда. Обрывки худо-бедно переведенных фраз интуитивно выстраивались в целостную мозаику, а края зияющих пробелов внутри нее помаленьку стягивались нитью уловленного смысла. Медленно, но верно прорисовывалась суть. И чем четче проступал ее облик, тем суше становилось у меня во рту.

Отчеты об исследованиях.

Запись 2

Нанокристаллический смесь низкий плотность, союз алюминия, лития, магния, скандия и титана неуспешно. Экскременты!

Запись 4

Эксперимент с графеновый пленка упал.

P.S. Это идиот герр Полкомайзер танцует попытку для инфразвука. Это работа лучше мне.

Запись 6

Как я думаю, лучи мозга его электромагнитного отцовства… подчинение тем же семьям, что и кванты.

Удалось выявить… Уязвимость.

Материя ест квант и делает возбуждение, и берет бесконечный маленький часть времени. Но он есть. Правила эти для его луча мозга тоже.

Но только в одних моменты. А в остальных…(тут начинался непреодолимый бурелом из десятичных дробей и прочих абстрактных знаков вперемешку с ядерной англоязычной терминологией)

…это служить мне идея для широкий сделать время момент между состоянием, путем…(проще того, что было далее, могло быть только чтение чужих мыслей)

…лучше для работа здесь гидроксид тетраметиламмония…

взвесь с бутадиен-нитрильный эластомер подарки нам странные квантовые свойства…

корень меняется в поведении p- s- орбиталей…

UV, видимый, терагерцовый и радиоволновый спектры электромагнитного излучения работают эффект пространственно-временного кружения…

при этом, не нога шаг через рамки общая теория относительности…

общий вывод, я хитрый перед природа света, его большой скорость проиграл себе…

я дал имя этот… интропозидиум…

…релаксация времени широкие в несколько сотен тысячи фазовых переходов, глаз не видит это, невозможно… пара микросекунд… но это работа для уничтожения луча мозга субъекта…

Теоретически, интропозидиум имеет способ аннулировать энергетический статус кванта, где работа его мозга. Он целиком должен унижать природу этот луч… мои расчеты, восприятие субъекта будет обнаружено недостаток польза.

Далее я решил пролистать дневник, остановившись на одной из его самых ранних записей.

Я наблюдать последние снимки МРТ… этот что, дьяволы розыгрыши? Или под каким сидеть такие таблетки и мне тоже?

Почему красивая всегда работа в чужая стране?(чуть ниже почти всю страницу украшал коллаж из выстроенных в хронологическом порядке миниатюрных копий МРТ-снимков).

Оригинально мы считали… как эфферентный луч мозга, нет в нем сила, только работа… а является обыкновенный спасибо на высвобождение энергия в клетке… В материи мы думали тоже есть энергия, а мозг его иметь ключ.

Мы неправильные фундаменты смотрели на него феномен.

Его луч мозга не высвобождает работу из материи… он саму материю ОСВОБОЖДАЕТ. Но от какой? Поле Хиггса? Известность, влияние субъекта перед материей только. Квантовый магазин ему закрыт. Значит, гравитация в игре ключ в загадке феномена… провалено проверка сейфа, где украдена масса.

С другой руки, косвенно, он страшная влиятельность на законы кванты механиков. Беря контрольную над частицей и хватая пространство относительно другого общества, он нога шаг над принципом Гейзенберга. Скорость и координаты, написаны одновременно. Он делает работу, которую нельзя.

…этот делает крепче мой мнение виртуальный происхождение наш мира…

…законы физики не являются чем-то…

Это программа… написанный всем для всех страница правил, и ничто их не нарушит, потому что в программе нет другой букв…

…примитивный искусственный интеллект, не знает ничего, кроме «да» или «нет», сюрприз о работе для понимания «возможно да» или «не знаю».

Никто не получит сюрприз, что может быть как-то иначе. И потому работа там, что есть.

Луч субъекта берет время для аннулирования правил, которые работают в куске пространства.

И после этого, всё, что находилось там, берет время для работы в распоряжениях желаний Субъекта…

…он получает права администратора и может делать любую работу.

Этот назвал я эмансипация. С другой руки, разве это свободой. Поменять юрисдикции. Написанные всем правила берет ручное управление.

Я принес чушь.

Я не знаю зачем этот пишу. Возможно, таким образом, я близкий к чистому ответу.

Затем я перенесся в самый низ документа.

Динамика изменений МРТ снимки стали свидетелями о подростках глобальный реорганизации мозговой…

этот отдел взял функции…

распознавать очаги боли, температуры, механического давления, все этот помощь от алиеноцепции.

альтернативный путь сигналов в мозга имеет преимущество, главным дело в скорости, суверенитет в вопросах насколько далеко сигнала клетки тела или волокно, где сигнал имеет работу.

…обратная связь та же работа…

…автономная и соматическая нервная система теперь нет разница… Мышцы не нужны… Может работа рука и нога, даже если спинной мозг нет…

Это дает объяснения большого интереса наш генеральный директор…

Такой инструмент его не будет стоять, он будет работать для идеальному равновесию…

…не будет адаптироваться под мир, как остальной организмы…

Он будет адаптировать под себя…

…высокий организм…

он нога шаг из такого понятия, как «человек»… экстремальный спорт.

Мы обязан успеть.

Но что мне дает подсказку, мы никогда не получим…не поймем…в его мозгах обычно. Нет ничего, что мы не фантазировал еще. Нет свежих новостей.

И сейчас держу мнение, в его мозг обычно системная ошибка, нейроинтерактивная связь с виртуальным нашим миром ошибка… программный сбой… Это нога шаг за ограду наш понимание… Эта мысль холодно мне от нее…

Захлопнув документ, я отстранился от экрана и, запрокинув руки за голову, завалился на смятую постель. Виртуальный мир… Права администратора… Эмансипация… Вот как они это называют. Освобождением от правил. Я был ключом к какой-то страшной тайне нашего мира. Конечно же, это было домыслами какого-то помешавшегося человека.

Но все же дураком этот человек далеко не был. Опираясь на свою концепцию, он изобрел вещество с какими-то совершенно фантастическими свойствами. Пространственно-временное зацикливание… Задержка света во времени… Как это вообще возможно… Мне невольно вспомнился мой сон. Субстанция, переливающаяся запаздывающими отражениями того, что в настоящий момент вокруг нее происходило. И гладко выбритый юноша с пронизывающим взглядом, смотрящим сквозь меня. Можно ли такой сон называть вещим? Как бы то ни было, их последний экспериментальный контейнер, подсунутый соседом, угодил прямо в яблочко.

И еще этот их генеральный директор, упомянутый вскользь, когда речь зашла об окольных путях использования спинного мозга…

Мне вдруг стало очень неуютно. Даже в следственном изоляторе я чувствовал себя куда более умиротворенно, чем здесь и сейчас. Эти люди обзавелись всем необходимым для моей поимки. Надо бежать. Отсюда, из города, из страны.

Опомнившись, я вскочил с кровати, схватил ноутбук и с размаху ударил им несколько раз о край стола. Вывалившийся из него жесткий диск я заставил съежиться и ощетиниться обломками, которые тут же рассыпались на тысячи мельчайших частей. Через несколько минут в комнату с перекошенным лицом и с зажатым в руке телефоном ворвался доктор Оксман. Его налитый кровью взгляд скользнул по останкам ноутбука и ненавистно замер на хлопающей от сквозняка форточке. В мансарде не было ни души.