Глава 9. Неделя разочарований

И его фигуру я увидел уже на следующий день, и для этого даже не понадобилась моя сверхспособность. Дело в том, что у меня почти не осталось денег. Те несколько тысяч, выплаченные толстяком в качестве моральной компенсации исчезли в железных рылах магазинных касс в два счета. Еще конечно должна была прийти через пару недель небольшая сумма от родителей, которую они молча отправляли ежемесячно, но до той поры еще надо было хоть как-то дотянуть. Да и то, те пойдут на аренду комнатушки.

Деньги вообще были моей извечной проблемой. Возможно, из-за того, как я их воспринимал. А именно, как средство для получения желаемого. А так как за исключением арендной платы и еды, желаемого у меня, как такого, не было, я не видел ни одной подстегивающей причины растрачивать себя попусту, занимаясь чем-то отупляющим и безынтересным, только ради получения этих бумажек. Мне была противна мысль, что вне правил общества, эти бумажки не значат ровно ничего. Да и сами правила, с этими девальвациями, дефолтами и кризисами уже не позволяли быть уверенным в чем-либо. Я не хотел тратить на них время больше, чем того требовала жизнь. А моя жизнь была весьма неприхотлива. Но порой и этого было недостаточно.

В холодильнике из моих продуктов оставалась лишь дюжина яиц, да полкоробки безвкусной овсянки. У кота запасов было и то больше. Но на этом скудном рационе я держался уже два дня, притом успешно. Тело держало тонус и было полно сил. Мышцы оставались сытыми, налитыми, а лицо – подтянутым и свежим. И это даже несмотря на то, что я уже две недели как подзабросил свои домашние силовые тренировки.

Очевидно, тут дело не ограничивалось одним лишь всевидящим оком, тем более что меня теперь почти никогда не клонило в сон, чем я с радостью пользовался, безустанно изучая мир вокруг себя в новых красках и подробностях. Если поначалу я созидал масштаб, как бы охватывая всю панораму вокруг в целом, то сейчас мне больше нравилось бесконечно, фрактально углубляться в мельчайшие детали, в ту же пыль на подоконнике, к примеру. С тех пор, как почувствовал изнутри то, что она из себя представляет и в особенности то, что в ней копошилось, я отныне брезговал даже просто лежать на своей кровати, не то что спать.

Однако прямой солнечный свет, как выяснилось, частично разрешал эту ситуацию, стерилизуя микроскопическую живность, что лишний раз укрепило меня во мнении, что кровать заправлять бессмысленно. Хотя, к сожалению, солнце выглядывало не так уж часто, как хотелось бы, а эти существа колонизировали мое белье ежесекундно. С этими новыми открытиями, причуды нейрохирурга уже и не казались такими уж странными.

В общем, все мои потребности, которые можно было разрешить только финансово, сейчас упали практически до нуля. С другой стороны, не осталось времени на безделье, мне каждую минуту было чем себя занять, что рассмотреть, словно под микроскопом, под своим иным углом зрения. Так что меньшее, чем я хотел бы сейчас заняться, это поиск денег. И только одно надвигающееся событие заставляло меня нервничать и возвращаться к этой мысли снова и снова. Ужин с Мартой.

Мне совсем не улыбалось предстать перед ней полнейшим нищебродом. И кто только за язык дергал позвать ее именно в ресторан? Не прогуляться в парке или еще где… А на ужин, в ресторан, где я, из рациональных побуждений, почти никогда не был. Захотел, чтобы мое предложение выглядело солиднее и заманчивее, а теперь иду на попятный. Мне становилось от себя противно. За три дня до назначенной встречи я, наконец, решил хоть что-то предпринять.

В первую очередь, я подумал про Айсберг. Вправе ли я на столь ранних порах нашего сотрудничества взывать о материальной поддержке? Ведь пользы, как таковой, я им пока что не принес. В любом случае, заводить с ними разговор об этом пока рано. А что касалось Технополиса, то туда возвращаться я всяко не хотел.

Меня также посещала мысль о мелком воровстве, но я ее быстро, словно опасаясь, что кто-нибудь заметит, отогнал, объяснив это себе тем, что хоть и буду знать, где что лежит, но само оно мне от этого в руки не прыгнет. Толку от этих знаний не было. Более того, если эти знания слишком отчетливо будут написаны на моем лице, я могу навлечь на себя подозрения и серьезные проблемы.

Конечно, можно было бы попробовать поискать то, про что другие не знают, что не являлось бы чьей-то собственностью. Но мне даже в голову не шло, что в нашем до последнего клочка приватизированном мире это бы могло быть.

За два дня до встречи, я собрался с силами, накинул на плечи свое старое холщовое пальтишко для особых случаев, которые, к слову, случались редко, и пошел в ближайший медицинский центр диагностик. Я решил, что стоит попытаться заработать тем самым трюком, который применил к рабочему в реанимобиле. Больших сил стоило заставить себя заговорить с незнакомыми людьми, которым явно было не до этого. Больные, раздраженные, они огрызались, многие из них пугались, когда я подскакивал к ним неожиданно, с озабоченным лицом и грозились вызвать персонал. И тогда я поскорее уходил в другую клинику.

Некоторых мне все же удавалось разговорить и предложить свою диагностическую услугу по меньшим ценам. Сначала те полагали, что я их разыгрываю, но потом их рот расплывался в глупой улыбке и они спрашивали, будет ли на них наложен сглаз, если откажут или же прямо предлагали мне поискать что-нибудь посерьезнее, да подобросовестнее, нежели вот это.

Когда же дело доходило до демонстрации моей неоспоримой осведомленности, то тут их логика уже отключалась совсем, они впивались пальцами в свои сумочки, карманы и начинали громко угрожать вызвать полицию. И один раз вдогонку кто-то и вправду вызвал. Спасло меня лишь то, что я вовремя увидел подъезжающую машину прямо через стены дома и временно затаился на спуске в цокольный этаж какого-то ломбарда.

В свою очередь, медленно дрейфующий в окрестностях полицейский патруль навел меня на мысль, что я мог бы помочь органам в оперативно-розыскной деятельности. Пока бродил по городу, я успел обнаружить множество хорошо сокрытых под землей притонов. Проходя мимо базарных складов, я нередко замечал в банках и прочих консервах присутствие какого-то иного материала, не относящегося к содержимому емкостей. То же видел и в проезжающих фургонах. А количество граждан, притом, преимущественно маргинального подтипа, под одеждами которых чувствовались эскизы огнестрельного и холодного оружия, так и вовсе сделало меня нервознее, я стал чаще оборачиваться через плечо. На палисадниках же различал зарытые закладки, за дверными косяками и над колесами заброшенных машин. На окраинах лесов и в парке угадывал закопанные части человеческих тел. Однажды мне даже показалось, что я увидел свежий труп на четвертом этаже старого дома. Впрочем, я не был уверен, фигура просто лежала на полу, а рядом с ней валялось множество бутылок.

Моя способность предполагала ту осведомленность, что недоступна людям. И так как она была им недоступна, они не могли ей доверять. Куда бы я ни подался, каждый видел во мне афериста, в лучшем случае, старого и хорошо забытого знакомого, что разыгрывал или пранкера, что сейчас было в моде. А в худшем – террориста, что раскаялся и пришел с повинной или который пытается выдать все за чудесное прозрение, как знак свыше, призванный предотвратить намечающееся злодеяние, к которому он, разумеется, ну никак не причастен. Конечно, в такие сказки следственные органы не поверят. Им и не такое рассказывали…

За все это время, пока бегал, сталкиваясь всюду с отказом и угрозами в мой адрес, я понял одно. Да, я видел многое. Но я не мог никому дать это понять, не рискнув своей головой. Я был бессилен, несмотря на свою силу. Ничего не изменилось. Лишь чуточку стал осведомленнее. В этом мире подозрений, пессимизма, грязи и всеведущего контроля, моя способность не стоит ничего.

За день до встречи, я отчаялся совсем и побежал в парк, штудировать землю на предмет драгоценных металлов. Металлов, конечно, я находил много, вот только моя способность пока не позволяла определять их принадлежность. В основном всякие железные побрякушки, детали механизмов, даже антикварные часы, но уже поеденные ржавчиной и помятые гильзы.

Уже под вечер, когда сгущались сумерки, а я был грязный и вымазанный в грунте, но наловчившийся по силуэтам точнее угадывать возможный предмет, мне удалось откопать кольцо из чистого золота. Оно не было позолоченным, я это знал совершенно точно, так как не наблюдал в его толще контраст. И тогда за моей спиной зашуршали кусты, я быстро обернулся и в сердце произошел перебой. Воспаленные глаза, тощая, неподвижная фигура, в руках заостренная кельма. Запоздало вспомнив, что увидел неподалеку в этом месте закладку, я медленно встал и с зажатым кольцом в руке попятился. Тот провожал меня мутным взглядом до тех пор, пока я не скрылся за деревом.

И вот, уже на следующий день, утром пораньше я побежал сдавать кольцо в единственный известный мне ломбард, возле которого однажды затаился от полицейского патруля. Жирная клуша со сварливым лицом, что восседала за прилавком на табурете, не понравилась мне сразу. Она вырвала кольцо из пальцев и долго, ревностно его осматривала. За это время, от нечего делать, я практически полностью изучил ее тело. Терморегуляции в ее организме почти не проистекало. Хрупкие, чересчур пористые кости и дряблые мышцы окружал холодный жир, ступни были ледяными, в голенях застаивалась кровь, почки выглядели хлипко. Просвет сосудов в голову был сужен. Щитовидная железа разрослась, да это было и невооруженным глазом заметно по ее ворчливому зобу и истерично выкатившимся глазам.

– Тысячу! – неожиданно каркнула старая гарпия и внутри меня все упало.

– А разве в нем не меньше трех грамм…

– Тысячу!.. Берешь аль нет?!

Посверлив ее лицо взглядом, я заметил как вспыхнули ее миндалины в мозгу. Боится. Чуть ли не дрожит. Но ведь нападает, как мелкая, визжащая шавка…

– Беру, – процедил я сквозь зубы и сунул купюру не первой свежести в карман. Да, не разгуляешься. Лучше бы так его, кольцо, отдал Марте, но это бы выглядело как-то странно и слегка по-детски. Пожалуй, все-таки стоит перед ней извиниться и предложить прогуляться в каких-нибудь живописных местах. Пока эту неделю носился по городу, успел парочку таких для себя открыть.

А на вырученные деньги лучше накуплю, наконец, продуктов. Последние три дня так вообще ничего не ел, странно, как еще жив остался…

Сегодня люди были всюду. И в этом проявлялось, пожалуй, какое-никакое достоинство моего проницательного ока. Экономия нервов и времени на всем, в чем остальные полагались только на удачу. В ситуациях, где невозможно было просчитывать наперед или убеждаться в чем-то раньше, чем увидишь собственными глазами, я имел небольшое преимущество.

Там, где обычный человек врезался в выскочившего из-за угла другого, я уже сворачивал в соседний переулок, в котором вероятность подобного была ниже. Там, где люди спешили успеть к самой короткой очереди к кассе, я уже стоял у той, где потела всего дюжина счастливчиков. И даже, несмотря на то, что в очереди неподалеку людей было меньше, моя все равно редела быстрее, а все потому, что более резвый и энергичный фейерверк потенциалов в головах покупателей, заблаговременно замеченный мною, не давал им подолгу застаиваться у кассы.

Там, где потребители со знанием дела ощупывали консервы и бутылки с молоком, где с недоверием разглядывали хлебобулочные изделия на предмет исчерпавшего себя срока годности, я же, не сбавляя темпа, избирательно хватал самые светящиеся, а значит, самые сочные и спелые фрукты или же указывал пальцем на самые свежие – из перечня доступных – ломти мяса, в которых активность бактерий еще не обрела верх.

Я приближался к своему дому. Плечо оттягивала приятная тяжесть сумки до краев напичканной едой, а вечером мне предстояло увидеть девушку, о которой другим оставалось только мечтать. Достойное завершение недели, улыбка не сходила с моего лица.

Больших усилий стоило сохранять взвешенность и мастерство в приемах кухонного поединка, который я назначил всем продуктам, что только выстроились на разделочной доске. Несмотря на предвкушение в кои-то века роскошного обеда, все действия, которые я только исполнял, сейчас казались не более чем нервным способом скоротать оставшиеся часы до встречи. Все эти дни я еле сдерживался от того, чтобы не позвонить ей, вновь услышать ее голос, напомнить о себе, удостовериться в том, что наш договор преисполнен прежней силы. Но это бы выставило меня перед ней суетливым, чересчур озабоченным, а это могло бы и оттолкнуть. Но до встречи уже оставался час.

Бросив макароны самостоятельно вариться на огне, я наконец-то написал ей, и ответ не заставил себя ждать.

«Извини, возникли трудности. Увидимся в Айсберге».

С секунду я без выражения смотрел в телефон, а потом не глядя отшвырнул его куда-то в сторону мятой кровати. Ну и ладно. Все равно денег не осталось.

Я даже немного подивился тому, как спокойно это воспринял. Но все события, произошедшие за неделю, все мельтешение людей, их суета в транспорте и мое метание среди них внезапно дали о себе знать. На меня обрушилась долгожданная усталость, все эти дни без сна и подозрительная бодрость улетучились в одну секунду.

Я вывалил себе в тарелку разбухших и скользких, как слякоть, макарон. Переварились. Недобросовестно разведя чай, я взгромоздил все приготовленные блюда на поднос, как вдруг мои ноздри настороженно дернулись. Нет, надеюсь, это не то, что я думаю.

Кот таки пробрался в тумбочку, которую так всегда неистово скреб, и разлил адски воняющее моющее средство. Но нет, отсюда она казалась плотно закрытой. Прибежав в комнату, я удостоверился в этом глазами. Однако запах хлора по-прежнему стоял в ноздрях.

Я мотнул головой, чтобы его стряхнуть, но голова дернулась с заметным опозданием и как бы сама по себе, и еще мне показалось, будто я это только что вспомнил. Сама мысль о том, что я это вспомнил, была очередным воспоминанием, тем временем перед моим лицом уже почему-то маячил прохладный ламинат с расплывающейся от моего дыхания испариной. Это уже было…

Настоящий момент казался непрерывно воссоздаваемым прошлым. Я обхватил руками затылок… нет, свое лицо, которое перетекло в затылок, лопатками я уже чувствовал неудобно жесткий пол. И вот я уже спохватываюсь, что вспоминаю это, сидя на полу. И тут на меня снизошло. Здесь я был впервые, и человек, сидящий на полу, мне незнаком. Но кем я был до этого? Мы оба жили в его теле и равноправно могли им управлять, но незнакомцу не было это известно. Вот я подбираю под себя ногу, а он вскрикивает и озадаченно смотрит на нее… Почему он так удивлен? Потому что… я этого не делал?

– …в медиальных височных отделах полушарий располагается парная структура гиппокамп, и его повреждения приводят к а-ааа… Щеку ожгло болью.

Это я врезал себе пощечину. Но ладонь будто прилипла и растеклась по щеке. Нет, это снова был прохладный ламинат…

– …нас хотели привлечь к уголовной ответственности за оскорбление чувств верующих!.. прикройте дверь…

Я попытался заорать, но такого воспоминания не нашлось. Меня не стало.

* * *

Очнулся я уже где-то ночью. Во рту стоял металлический привкус крови, кончик языка пощипывало. Голову ломило, жутко больно было даже поворачивать глаза. Взгляд вместе с мясом отрывался от точки, на которую был наставлен, поэтому осматривался я медленно и осторожно, давая ему аккуратно отлипать от стен. Тело ныло, а связки огрызались болью, как если бы я их неудачно потянул. Проведя ладонью по лицу, я стер с губ кровь и вспенившиеся слюни.

Это что, эпилепсия? – с ужасом подумал я. Такого и врагу не пожелаешь.

Ни тебе одинокого дрейфа по реке, ни права на владение водительским удостоверением. Список ограничений был достаточно обширный, а вероятность умереть раньше уготованного мне генами срока многократно возрастала. Это сейчас я рухнул в припадке у себя дома, именно в этот раз мое падение не завершилось положением на спине, в котором есть риск захлебнуться от собственной крови, хлынувшей из прокушенной от судорог губы. Вот и первые побочные эффекты моей метаморфозы. Как же хорошо, что я не пошел сегодня на свидание.

Тяжело вздохнув, я вскарабкался на кровать, решив предаться отключке, на сей раз уже исключительно по своей воле.

* * *

Утром мне показалось, что мной снова овладел приступ. В глазах рябило, тело содрогалось, и даже кровать дребезжала. Последний факт, однако, заронил сомнение, что содрогаться мог я.

Приподнявшись на локтях, я осмотрелся. Кот беззвучно разевал рот в мою сторону. Стоило мне только податься вперед, как в уши запоздало ударила какофония неблагородного звучания всех бытовых явлений, опорной нотой которой служил рокот перфоратора и треск стены. На полу, возле этого сотрясающегося холста брутального художественного искусства, блестели маленькие осколки разбитого стекла. Картина, подаренная нейрохирургом, была разбита вдребезги.

Ну всё.

Сонливость отступила. И без прояснившегося рассудка я вдруг четко осознал мысль, конкретную и выразительную, единственно черного цвета – я нечеловечески ненавижу этого ублюдка с дрелью.

Будь там креативная резьба узоров или же штробление каналов для коммуникационных сетей, да хоть сам ноев ковчег, который он в неистовом безумии вознамерился в одиночестве воздвигнуть – мне было уже все равно.

Я подскочил к стене и стал на него смотреть. Стена же, опознав меня и мои возможности, безо всяких промедлений стала прозрачной, как и все вокруг. Но только для меня.

Прямо передо мной скрючилась фигура ненавистного мне человека. Он что-то остервенело выскабливал в стене, отчего во все стороны разлеталась бетонная крошка, так походившая на искры, что сверкали, но только до тех пор, пока не упадут и, соответственно, не утеряют ту кинетическую силу, которая заставляла их в этом информационном поле тлеть.

Я пожирал его всевидящим, но все же бессильным взглядом. Да, я видел отсутствующий сегмент легкого, удаленный, по-видимому, в результате угрожающих жизни осложнений от туберкулеза. Да, от моего внимания не ускользнул и асимметричной мощности сигнал, неравномерно стекающий по периферии от мозгового центра. Имей я знаний чуть больше, я бы наверняка нашел и причину всей его неадекватности, столь ожесточенно домогающейся моих ушей, но даже при таком раскладе я не мог бы сделать ему ровным счетом ничего. Даже если бы я его застал за делом, противоречащим законам уголовного кодекса – а за эту неделю таких я наблюдал просто немерено, – все равно не смог это доказать, не посвятив правоохранительные органы в метод его разоблачения. А лишние вопросы мне не нужны…

Еще некоторое время полюбовавшись ублюдком через стену, я все же решил со своей расправой немного повременить. Будет время, обязательно исследую его обитель лучше, проанализирую его организм, предположу его психические отклонения, на которых можно будет сыграть, в общем, буду, словно клещ, отчаянно цепляться за все, что хоть как-то могло бы мне послужить орудием для шантажа или нейтрализации его бесчинства законным способом. Осторожно сметя осколки в кучу, я уже хотел было учинить генеральную уборку, тем более что жирный слой слежавшейся пыли в углах зала и коридора более чем располагал взяться за это поскорее, как мой телефон издал трель. Звонили со скрытого номера. Нахмурившись, я принял вызов.

– Да?

– Не отвлекаю? – нетерпеливым голосом спросил звонивший.

– Нет, – настороженно ответил я, мгновенно узнав голос. Это был глава третьего уровня Айсберга.

– В общем, мы приготовили все необходимое для дальнейших исследований, – торопливо проговорил он, явно позабыв от охватившего его научного возбуждения о таких формальностях, как банальное приветствие и обращение по имени, – как насчет сегодня в обед? Можешь не сомневаться, тебя ждут захватывающие дух эксперименты!

Мне почему-то вспомнились бедные мартышки, коих подвергали вивисекции.

– О, это безусловно подкупает. Главное, чтобы мне не во вред.

– Ни в коем разе, разрази м… Мм, да и как можно задумываться о вреде, когда на кону неразрешимая доселе загадка Вселенной?! – возмутился он.

– Хорошо-хорошо, договорились, – поспешно отозвался я и, кое-что вспомнив, небрежно добавил, – доеду самостоятельно.

– Ждем, – коротко ответил он и отключил трубку.

Посмотрев на часы, я убедился, что начинать уборку бессмысленно и даже готовить себе завтрак времени нет. Бросив голодный взгляд на поднос с засохшими блюдами, я решил, что вполне смогу дотерпеть до их роскошной столовой.

И снова еда выглядела как-то неправильно. Выкинув ее в мусорное ведро, я начал собираться. Но за дверцей шкафа меня ожидало новое, неприятное открытие. Сосед копался в моих вещах. Разумеется, это был он, так как больше никто не мог этого сделать! Я был в отключке, а кот пока еще не научился открывать шкаф и настолько избирательно перебирать вещи. Тут и рубашка, соскользнувшая с вешалки. Полотенце, сдвинутое в другой угол. Паспорт на краю полки. На кой черт он ему сдался?!

Яростно набрав его номер, я ожидал вразумительного ответа, но никак не монотонных гудков. С каких это пор он не берет трубку?! Что он искал в моих вещах?! И как только можно было мне сейчас уйти, оставив висеть очертания этого неотложного вопроса в воздухе?

Но делать было нечего. Насыпав демонстративно ворчащему коту корм в миску, я торопливо вышмыгнул из дома.