Глава 8. Полярная роза

Прежде чем позволить мне уйти, нейрохирург напоследок настоял на взятии крови для биохимического анализа. Побуравив склянку с полученным материалом маниакальным взглядом, он отдал ее на центрифугирование, а мне же, пообещав при следующей встрече дать ответы на все вопросы, осторожно пожал руку и проводил в главный холл, где меня уже дожидалась перебивающей дыхание красоты сопроводительница.

– Давно не виделись, – саркастически приветствовала она меня.

– Ошибаешься, – многозначительно парировал я, – из поля зрения я тебя не выпускал.

– Должна признать, я тебя тоже, – контратаковала она, заставив меня с тревогой вспоминать, не делал ли чего-нибудь эдакого, что выставляло бы меня перед ней на посмешище.

– Наблюдала за протоколированием эксперимента, – продолжила она, – слов нет, одни эмоции. Как тебе это удается? Ты действительно всё видишь насквозь?

Я замялся. Мой взгляд предательски скользнул вдоль ее поясничного изгиба и ниже.

– Мм…ну да, почти…точнее, слишком…в общем, чересчур насквозь, – невнятно объяснил я.

Смущение красным потом проявилось на коже ее приподнятых скул.

– Я говорила с нашим главой, – взяв себя в руки, продолжила она, – но ничего вразумительного он мне так и не сказал.

– Предлагаю тебе записаться ко мне на индивидуальный тренинг. Уверен, совместными усилиями мы откроем в тебе точно такую же способность.

Девушка вежливо улыбнулась, но смолчала.

– Первое занятие бесплатно, – торжественно добавил я, уже безо всякой уверенности в том, что мою наспех придуманную шутку сочли удачной.

– Было бы время, – уклончиво пробормотала она, без видимой причины посмотрев куда-то в сторону.

– Временем распоряжаются наши потребности, – почему-то не сдавался я, – было бы желание, а уж оно бы выкопало несколько часов из мусора повседневных обыденностей…

– А что ты будешь есть на ужин? – резко спросила она.

Я украдкой глянул на ее поджавшиеся губы.

– Макароны из низших сортов пшеницы.

– А почему низших сортов? – не поняла девушка. – Высшие же лучше…

– Низших, потому что на более высокое качество лапши, что ты сейчас мне вешаешь на уши, пытаясь изобразить свой внезапный интерес, я надеяться уже не могу. Так вот, приду, сниму и приготовлю.

Ее губы едва дрогнули в холодной улыбке. Но даже столь незначительной реакции мне было достаточно, чтобы вновь воспрянуть духом. Я заразительно фыркнул, отчего и она не выдержала и заулыбалась уже более тепло.

– Так что, если хочешь, чтобы сменил пластинку, так и скажи, – предупредил я.

– Как скажешь.

Мы приблизились к платформе подземного лифта и стали молча наблюдать, как он авантажно выдвигался на поверхность.

– И что, часто назначаешь девушкам тренинги? – бесцветным голосом внезапно поинтересовалась она. – Насколько плотное у тебя там расписание?

Я чуть было не поперхнулся. Конечно, ее любопытство можно истолковывать по-разному, в том числе, как и невинное, но… все же…

– Никакого расписания, – воскликнул я, пропуская ее вперед в открывшееся чрево лифта, – я люблю спонтанность.

– Спонтанность? Как же ты тогда осуществляешь встречу? Случайно?

– Речь не о самой встрече, а о том, что будет в ее момент происходить. Не считаю нужным загадывать, готовить материал для тренинга заранее. Нельзя репетировать, потому как провести все, как и задумал – не удастся. Всегда будет некое отклонение от учебного плана, что собьет с толку, заставит нервничать. Нести чушь.

– Ты так говоришь, будто тренинги включают в себя лишь теоретическую часть. Неужели практических занятий не бывает?

– Естественно, бывают, – осклабился я, – и размышлять над ними заранее – ошибка куда глобальнее, нежели проработка одного лишь теоретического материала.

Квадратный метр в кабинке уже до предела был наэлектризован от возмущений ее личного пространства, которое нарушал я. Повернувшись, чтобы нажать на кнопку спуска, она так и осталась в этом положении, спиной ко мне.

– Во всем, – кашлянул я, глядя на ее обозначившиеся под платьем ягодицы, – что касается взаимодействия между полами, не должно быть и намека на какой-либо план. Ведь получается, ты уже идешь вслед за инструкциями, а не за собственными побуждениями. Всё как по сценарию, каждый ожидает своей очереди, чтобы своевременно произнести ту или иную фразу, которая уместна на действующем этапе отношений. Все по одобренному стандарту. Но как по мне, даже ожидание назначенного в срок тренинга угнетает высшую страсть в момент его осуществления. Такое я не обсуждаю и не планирую. Даже внутри себя.

– Значит, парень ты недальновидный? – бросила она через плечо.

– Почему же. Я о тренингах, а не о плодах, что они несут. Уже имея некий результат, можно позволить себе мысли о его дальнейшей эксплуатации…

Она оглянулась, бегло осмотрев меня с головы до ног, не задерживая взгляд ни на одной из частей моего тела.

– И где же ты обычно проводишь все эти тренинги?

– Поиск подходящего места их проведения – тоже из разряда планирования, – ответил я, уставившись взглядом на плафон, – а значит, и догадываться об этом не должен ни я, ни… ученица.

В кабинке стало невыносимо тесно. Я чувствовал разрастающуюся испарину вдоль кожуха кнопочной панели, к которой она была обращена лицом. Ее обмякший взгляд избегал пересечения с моим, дабы не выдать безуспешно скрываемых, всплывших под давлением обстоятельств мыслей.

– Ключ к качественному тренингу – спонтанность. Здесь и сейчас, в неуместной для этого обстановке. Когда препятствия лишь интенсифицируют желание. Ведь правила, – понизив голос, я уже вовсю любовался ей, – они ведь так и просят, чтобы их нарушали.

Кабинку будто охватил спазм давящей тишины, что пытался выдавить из наших тел все органы, мысли и каждое недосказанное слово наружу. В ушах стал нагнетаться шум.

– Вопреки всему, – продолжал я, – надвигаются непреодолимые эмоции. Адреналин, иногда страх, но куда чаще – вожделение.

Она медленно подняла на меня глаза цвета расплавленного серебра. Я на корню, без всякой жалости, расплющил мимолетный ступор, что охватил меня при столкновении наших откровенных взглядов. В моей голове ужасно помутнело, сердечную мышцу свело от экстремальной дозы впрыснутого в нее вышеупомянутого адреналина, зрение поплыло от нечеловеческого усилия сдержать свой внутренний порыв – напрыгнуть, хочет она того или нет, сжать, если понадобится, сломать ее в своих объятиях, для обеспечения тотальной диффузии наших тел… Я медленно помассировал свои веки.

– Это становится заметно. Неуловимо заметно, но, тем не менее, – продолжил я, незаметно приблизившись к ней почти вплотную, – это улавливает… собеседник, который тут же начинает разделять…

Мою речь прервал торжественный сигнал, оповестивший о прибытии лифта в подземку. Её лицо, что почти совсем разгладилось и размягчилось, моментально стало собранным, на щеках проступили слабо выраженные желваки, что топорщили изнутри ее нежную кожу.

– Вот тогда и происходит спонтанное желание проводить тренинг, – закончил я, выходя из кабинки, – все остальное – для чрезвычайно неуверенных в себе людей, которым нужно слово, время, знак… одобренный стандартом.

– Хоть в чем-то ты стандартен? – фыркнула она.

– Конечно, – кивнул я, – рост у меня среднестатистический…

– Да и смотришь на меня ты каким-то среднестатистическим взглядом.

– А реакция на такую, как ты, разве может быть оригинальной? – развел руками я.

– Я уже нахожу оригинальным, что ты способен говорить. Обычно мужчины в разговоре со мной двух слов связать не могут, старательно цитируют распространенные фразочки, дрожат или же, – её взгляд посуровел, – расценивают вежливость, как слабость и… и жалеют об этом и будут теперь жалеть до конца своих дней!..

– О… буду иметь ввиду… – слегка стушевался я. – Но нейрохирург говорил с тобой вполне непринужденно. Или он из тех, кто уже пожалел?

– Он мне… – она запнулась, – те, кого не интересует ничего, кроме работы – не в счет, – ее губы тронула прохладная улыбка, – так что, исходя из возможностей вашего красноречия, я смело могу делить мужчин на два типа – те, кому нравлюсь, и те, кому не до этого. Но ты, судя по всему, своей неординарностью положишь начало третьему.

В ответ я только хмыкнул, положив начало уже более уверенным знакам ухаживания, а именно – стряхнул несуществующую пыль с поверхности комфортабельного кресла, после чего галантно предложил ей в нем рассесться. И, в то же время, положил конец пребыванию нас в этом месте, проведя пальцем по дисплею на подлокотнике кресла, что соседствовал рядом с ней, заставив дрогнуть наш вагон по направлению в тоннель, обратно, в отдел отпугивающих внимание дискет с политической историей нашего государства.

– А какие девушки тебе нравятся?

– Красивые.

– Удивил, – усмехнувшись, ответила она, – а как же умные? Если девушка умна, но некрасива, как же ей понравиться такому, как ты, привереде?

– Знаешь, по-настоящему умным не составит труда вмешаться в систему предпочтений понравившегося им человека… Да и еще так, чтобы тот этого даже не заметил.

– М-м, справедливо… В таком случае, что тогда для тебя есть красота? Длинные ноги? Формы? А может, татуировки?

– Ну, – начал я, настроившись на академический тон, – прежде всего, начну с того, что красота представляет собой особое соотношение морфологических черт тела, а не отдельно взятую деталь…

– Ну началось, – простонала она. – Не ходи вокруг да около, давай конкретику.

– Нет конкретного строения, – терпеливо продолжил я, – допустим, две отдельно взятые черты лица могут вызвать антипатию. Тот же нос с горбинкой. На фоне с прямым он, конечно же, покажется дефектным. Но стоит объединить такой нос с обтекаемой формой лица и изящно скошенным лбом по-женскому типу, добавить к нему заостренный, кроткий подбородок с чувственно выпячивающими губами – и вот, уже возникает впечатление! Впечатление податливости. Покорности… И пусть даже это впечатление может оказаться ложным. В глазах привыкшего завоевывать мужчины, такое лицо все равно будет казаться заповедным, неприкасаемым и потому страстно желанным…

Ответ ее серьезно подгрузил, она задумчиво почесала свой аккуратный, с еле заметной горбинкой нос.

– Так и есть, но все же, – она покачала головой, – это не ответ. Я до сих пор не знаю сочетаний, что тебе нравятся.

А ведь ее не проведешь, – нахмурившись, подумал я, – хотя про горбинку и все остальное, что я перечислил, она явно должна знать. Если я ее заметил, то она и подавно окидывает ее критическим взором каждое утро в зеркале.

– Хорошо, – вздохнул я. – Тогда тебе тот же вопрос. Что скажешь про мужчину?

– Все с точностью, да наоборот, – в тон ответила она мне, – возраст, испещренное шрамами тело, опыт. Все то, чего ни в коем случае не должно быть у женщин.

– Вот как, – пробормотал я, пытаясь определить внутри себя, был ли это намек на мою несовместимость с ней. Ведь был я молод. И шрамов почти не было. Даже тот, что на руке, длинный и неопрятный, и то за последнюю неделю странно побледнел. – Противоположный полюс, значит?

– Именно так, – кивнула она, и в этот же момент электропоезд, словно в знак исчерпавшей себя темы, начал замедляться.

В полном молчании она отстегивала ремень безопасности. Я глядел на нее и чувствовал себя так, будто проигрывал в лотерею. Нравлюсь ли я ей на самом деле или это был не более чем десятиминутный флирт, не обязывающий себя продолжаться. Вот уж где точно пригодились бы очки-эмпатиоры нейрохирурга…

В каждом ее жесте мне теперь мерещился вежливый намек, что она устала, и у нее больше нет сил сдерживать мои самонадеянные поползновения. В голову настойчиво лезли зловещие картины о тех самых мужчинах, которые однажды перегнули с ней палку и теперь жалеют, по ее словам, до сих пор…

Буквально у самого выхода из «Твое Кино» я таки снял предохранитель с дула своего речевого аппарата и выстрелил последний, заряженный отчаянием вопрос:

– Ты дашь мне номер телефона?

– К сожалению, я его не помню.

Я расплылся в натянутой улыбке. Самым лучшим было бы сейчас как-нибудь отшутиться, попрощаться и скорее уйти с места позора, но…

Но все же…это был не отказ.

Это была причина, по которой она не способна мне его предоставить. А уж что родилась эта причина в пустующей ячейки памяти или же была вызвана под влиянием воспитательных мер, некогда заложенных в нее наставлениями других женщин, всё это было домыслами, неопределенностью… Котом Шредингера, о существовании которого не узнать, пока не вскроешь саму коробку… В данном случае, черепную.

– Но он же у тебя с собой, телефон?

– Естественно, – она провела ладонью вдоль своего по-зрелому выделяющегося бедра, наткнувшись на бугорок выступающего смартфона.

– Так может, ты мой тогда запишешь? – с саперской деликатностью предложил я.

Она задумчиво смотрела на меня, явно не торопясь с ответом.

– Запишешь мой, – неуверенно продолжил я, – и потом, как будет время, напишешь. И тогда не понадобится вспо…

– Хорошо, – неожиданно согласилась она, рукой проникнув в карман своего облегающего красного платья, – хорошо, диктуй.

И я продиктовал. Моя уверенность снова подлетела до небес. На мгновение уставившись в свой телефон и оперативно поелозив по его дисплею пальцами, она с ожиданием уставилась на меня. Мой карман оповещающе задребезжал. Цель была взята на мушку.

– Мне нужно твое имя, – попросил я, убедившись, что мне пришло сообщение от неизвестного справочнику номера, – как мне обозначить твой контакт?

– Неужели одних впечатлений недостаточно, чтобы они напоминающе всплывали при виде этих цифр? – деланно возмутилась она.

– Объем этих впечатлений так велик, что одними лишь цифрами нарекать их как-то некрасиво. Неуважительно по отношению к ним. Все это должно иметь какое-то название. Так как тебя зовут?

Она лукаво сощурила глаза.

– А разве не ты сегодня хвастал, что способен прочесть мысли? Тебе не должно составить труда взять и прочесть имя прямо из моей головы.

– Это когда я такое утверждал? – чуть ли не вскричал я.

– Как я уже упоминала, мы разговаривали с главой нашего отдела по поводу экспериментов. И он мне шутливо намекнул, чтобы при тебе я понижала громкость своих мыслей.

– Ну и шутник же он, – проворчал я, – мы обсуждали эту тему, но пришли к тому, что это невозможно… Да он сам же и спорил, что это невозможно!..

– А ты попробуй, – упрямо потребовала она.

– Я могу лишь замечать участки мозга, в которых выражена активность. И на основе этого что-то предполагать…

– Довольно оправданий, – перебив меня, она сцепилась со мной взглядом и сосредоточенно сдвинула свои ухоженные бровки, – сейчас я громко думаю о своем имени. Читай.

Я еле сдержал улыбку, глядя на ее выжидающий взгляд, за которым явно скрывалась уверенность в распространенном мнении неизвестного происхождения, подчеркивающим важность зрительного контакта при чтении мыслей людей. Пауза затягивалась. Честно попытавшись хоть что-то разглядеть в бурлящих реакциях ее головного мозга, я, наконец, многозначительно выдал:

– Ну, думаешь ты не только о своем имени…

Её щеки тут же зарделись, а информация, разоблачающая маршрут энергии происходящего в голове ясно дала понять о возросшей активности где-то в области височных долей. Миндалевидное тело. Сосредоточие первобытных, безнадежно пытающихся спрятаться эмоций. Мое лицо само по себе расплылось в бесстыжей улыбке.

– Да иди ты, – тут же смущенно воскликнула она, нелепо ткнув кулачком в мое плечо.

– Не надо стесняться своих мыслей, – наставительно отозвался я и хитро подмигнул, как если бы и в самом деле увидел все сцены, промелькнувшие в ее голове. Но смотреть их уже не было никакого смысла, все отразилось на ее лице и на руках, что безотчетно скрестились на груди. Будучи уверенной, что мне довелось увидеть всю подноготную ее сознания, она инстинктивно пыталась отрицать увиденное мною, чуть ли не фыркать навстречу моему вопросительному взгляду. А мне лишь только и оставалось, что анализировать все эти ужимки, индуцируя из них то, что она пыталась скрыть. Точнее, предполагать, хоть и с ощутимой точностью.

– Все с тобой понятно, – загадочно протянул я, подлив масла в огонь, чем донельзя усилил всё её разоблачающее сопротивление.

– Так, хватит, – пытаясь сделать голос твердым, отрезала она, – а то навоображаешь себе там чего лишнего. Я просто подумала о прошлом… И об ошибках, которые не стоит повторять.

– Подробностей я никаких не видел, – успокоил её я. Про то, что я вообще толком ничего не видел, знать ей было совсем необязательно.

– Марта, – внезапно выдохнула она.

Сам звук этого имени, сама распространяющаяся от него звуковая волна напомнила скоропостижно расправившийся бутон дикой, полярной, что значит весьма редкой и, вполне вероятно, вовсе не существующей розы. Но воспринял я этот маленький взрыв акустического благоухания с восторгом – оно, это имя, ей соответствовало. Весь ее противоречивый облик, неприступность и не позволяющая остаться безучастным красота, все это сбивчивое словоблудие одурманенного мозга, тщетно пытающегося объять неохватный сонм возвышенных ассоциаций одним емким словом, как оказалось, способно было уместиться в изящнейшую из всех формулировок – Марта.

Я легонько приобнял ее напоследок – не по-хозяйски сграбастав, но и не с приторным галантством, как это было заведено в отношениях кастрированно-делового формата – и, пообещав написать уже сегодня вечером, направился к ближайшей станции метро.

* * *

Я совершенно не хотел спать. Хоть город и погрузился в кромешный мрак, безуспешно расталкиваемый лампами и уличными фонарями, яркость обозреваемого мною ландшафта теней от энергии оставалась неизменной. Я стоял возле окна, а мой взгляд был пуст, расфокусирован в связи со своей абсолютной ненадобностью. Под моими ногами разверзнулся целый мир, хоть и скупящийся на краски, но бесперебойно снабжающий всем, что хоть как-то могло меня касаться.

Я предвосхищал срок годности и причину его истечения любой постройки, лишь мельком оглядев плотность и сплоченность всех ее строительных структур.

Мне было ведомо любое уплотнение в равномерном слое материала, будь то пласт земли, напичканный ржавеющим металлом и костями мелких зверушек, или же мышечная, соединительная и жировая ткань живого организма, кои сгруппировались прямо подо мной, ютясь в нагроможденных друг на друга бетонных коробках.

От моего внимания не была способна ускользнуть ни одна электрическая сеть, в которой струилось демаскирующее её напряжение.

Пожалуй, мне было под силу даже предсказание направлений ветра, так как разница давлений точно так же была отчетливо заметна, преданная своими же, образующими ее контрастами на фоне соседних термальных слоев.

Не было теперь ни одного злонамеренно направленного на меня воздействия или же бесстрастно сулящего мне неприятность случая, о котором я не был бы заранее уведомлен. Я чувствовал грядущие перемены… Некое великое предназначение, пусть и не верил доселе ни в какую судьбу… Я мог то, о чем не смеет думать каждый…

Мой взгляд переметнулся на смартфон гораздо раньше, чем он выдал неожиданную, на его взгляд, трель. Хищно улыбнувшись, я подошел, чтобы прочесть. А вот и вторая выявленная слабость (после вакуумного стеклопакета, что единственным был для меня здесь непрозрачным). Слишком тихо и незначительно контрастировал налет материи, лежащий в основе чернил, засохших на бумаге. Текст на страницах книг, расположившихся в моем шкафу на полке, равно как и рисунок на абстрактной картине, подаренной нейрохирургом, что теперь висела на стене, я не различал. Что уж было говорить о тексте, отражающемся в электронном виде…

На дисплее высвечивалось сообщение. Марта согласилась поужинать со мной уже на этих выходных. Слишком гладко. Слишком… Так не бывает. Моя воодушевленная улыбка таяла… Неожиданный подвох был где-то совсем не за горами…

Я его не ощущал, но ожидал, опираясь на жизненный опыт. На баланс. Но в этот раз, даже если и суждено было произойти какому-либо несчастью, его сгорбленную, крадущуюся ко мне со спины фигуру я теперь увижу еще издалека.