Нисколько не сопротивляясь задержанию, я покорно залез в кузов и уселся на неприветливо холодную скамью. Я все еще не мог оправиться от шока. Но если быть предельно честным – от кратковременного, но напрочь ослепляющего экстаза. Никогда раньше мне еще не доводилось столь быстро и, в то же время, столь эффектно утолять свою жажду мести. Но вскоре это чувство, это умиротворение стало бесследно исчезать под натиском отрезвляющих тревожных мыслей. Я еду в участок! Как же так?!
Мои словно бы проснувшиеся глаза забегали по заплеванному полу и наткнулись на сурово рассматривающего меня полицейского.
– Это не я, – глупо вырвалось у меня. Мной овладевала паника. – Я никому ничего не делал!
– Сиди молча, – процедил полицейский и угрожающе тронул пальцем кобуру со своим пистолетом.
Как же я мог так оплошать, – молча, но очень громко подумал я, – никогда ранее не было проблем с законом. Даже паспорт всегда с собой носи… Я нервно сглотнул. Моя одежда осталась где-то в Айсберге, вместе с телефоном и удостоверением. Походу, отпуск от мирских дел будет у меня долгим.
Хотя кто-нибудь мог бы занести в участок мой студенческий билет. Друг, к примеру… Друг! Совсем про него забыл! Он же должен был позвонить мне, если конечно, он еще не сделал это минутой раньше и, не дождавшись моего ответа, срочно не набрал местному отделу полиции, которому поведал о моем свидании с организацией Айсберг.
«…те, кто это в полной мере понимает, уже давно на нашей стороне. На стороне правителей. И конституционное право в том числе…», – призраком прошелестел в чертогах памяти голос усопшего нейрохирурга.
Значит, если верить словам Полкомайзера про их союз с правоохранительными органами, то получается, я дам Айсбергу свои координаты для поимки раньше, чем смогу выбраться из полицейского участка сам. Ну точно! Я буквально наяву услышал разговор между следователем и сотрудником Айсберга. Вот он звонит им, спрашивает про меня, уточняет детали внешности. А ему в ответ приказывают ничего со мной не делать, а лучше запереть под надежный замок и ждать. Ждать их, уже несущихся на всех парах. Никто не должен знать, что я хоть как-то связан с Айсбергом!..
О том, что кто-то поймал какого-то подозреваемого, коих на дню по десять-двадцать человек, вряд ли станет известно публике в ближайшее время. И уж тем более Айсбергу. Они не могут знать, что я попал под арест. Мой друг не должен никому звонить!
Но как я дам ему знать об этом… Даже если мне позволят позвонить ему в участке, наверняка он упомянет парочку теперь уже запретных слов о том, что я ему сказал накануне встречи. Возникнут недолгие расспросы, итог которых предрешен – они узнают все то, что я делал, начиная с сегодняшнего утра. Но я должен найти способ! Должен!
– Извините, а где мы сейчас едем? Какая улица? – вежливо обратился я к полицейскому.
Тот, окинув меня подозрительным взглядом, прорычал:
– А не все ли равно?
– Я должен уведомить свою семью.
– Мы едем в центральный участок, – более спокойно ответил полицейский, – уже близко.
К счастью, мой друг жил всего в нескольких кварталах от центрального участка. Но заглядывать в столь отдаленные края обозреваемого мной поля, до краев наполненного мириадами сигналов от всех, даже самых несущественных вещей и явлений, мне еще не приходилось. Чем дальше находился от меня эпицентр излучаемого сигнала, тем большее количество помех испытывал я при его анализе. Помех не в нем самом, конечно, а единственно в своем восприятии, чье напряжение росло экспоненциально, без возможности проигнорировать встречную волну сигналов, накатывающую при расширении радиуса моего обзора. Так что все, что находилось от меня на расстоянии более одного километра, могло восприниматься только в сопровождении невыразимо отвлекающего шума. Хуже, чем вслушиваться в лепет душевнобольного, нашептывающего себе в гремящем вагоне электрички. Но терять мне было нечего.
Звук вокруг меня абсолютно исчез, как если бы я очутился в каменной штольне. Я закрыл глаза и полностью переключил свое внимание на лишенный всяческих красок ландшафт, где в качестве контраста выступала одна лишь интенсивность, яркость или тусклость, тьма на фоне более темного, бледность посреди матовости более уверенной в себе поступи сигналов. Но ни один из них, даже самый блеклый, бесконечно слабый сигнал не терялся в массивных тенях остальных, здесь все отображалось по совсем другим законам, которые даже и не описать и не представить без возможности даже просто о них предположить до тех пор, пока сам в действительности не увидишь.
Благодаря одним лишь догадкам, то и дело возникавшим из-за смутных ощущений знакомого, ориентируясь лишь по привычным силуэтам зданий и задворок, опираясь на характерные очертания деревьев, урн, детских площадок и даже некоторых машин, что не меняли место своих стоянок на протяжении двух лет, я вскоре нащупал этаж моего друга. На мое счастье, он был дома.
Половина проблемы решена. Но осталась и другая половина, ничуть не легче, тем более, мое внимание терзали ни на миг не прекращающиеся помехи от всего того, что творилось между нами. А порой какая-нибудь резко затормозившая машина, или скачок напряжения, или даже просто какой-нибудь чересчур громкий звук всколыхивали и затуманивали лазейку моего обзора, отчего и без того мутное изображение комнаты с другом шло рябью, и меня грозило выкинуть из этого островка пространства. Друг сидел за столом и мял телефон. Телефон был с сенсорным экраном, писать на нем я не смогу. Но отключить, пока ищу способ с ним связаться, было вполне в моих силах. Главное, нащупать эту кнопочку питания, а еще лучше – место, где разъединяется контакт между аккумулятором и процессором…
Телефон в его руках потух. Вскинув бровь, мой друг нажал на кнопку питания, и телефон стал загружаться. У меня была минута, даже меньше. На его столе царил бардак, там были и книги, страницы которых мне казались незаполненными, и авторучки с карандашами, количества которых было отнюдь не достаточно, чтобы суметь выразить мысль, заключенную даже в одно слово. К тому же на таком расстоянии мне они казались тяжелы и неповоротливы. Также на столе покоились потрепанные временем очки, пустой пакет от чипсов, смятая футболка, стопка тетрадей и скомканные листки бумаги. Фото в рамке. Целая груда зубочисток. Нет! Судя по их двусторонним кончикам, ушные палочки. Беря во внимание неравномерные пятна и утолщения на них как по форме, так и по степени упитанности излучаемого ими сигнала – использованные, с комками налипшей ушной серы. Ну что ж, это лучше, чем ничего.
К величайшему изумлению друга, две дюжины забытых им, но не забывших про него грязных ушных палочек ринулись на середину стола, выскользнув из-под бумажек. Он в поисках ответа глянул на окно, но оно было закрыто. Палочки стали собираться в корявые, но вполне понятные буквы – «НЕ ЗВОНИ».
Друг медленно встал и, упершись руками в край стола, уставился вылезшими из орбит глазами на мое послание. Долго ничего не происходило, я уже хотел реконструировать из палочек новое словосочетание, как он внезапно что-то резко спросил. Его резкая интонация была не более чем моим предположением, автоматически сложившимся из наблюдаемых волн звука, отрывисто выскочившим из его приоткрывшегося рта. Палочки снова стали перекатываться, пока не замерли, запечатлев в своем сцеплении картинку, изображающую перечеркнутый рупор.
Друг, немного подумав, спешно перестроил их в следующую фразу: «МЕРТВ?».
Палочки возмущенно бросились врассыпную, но некоторые из них остались неподалеку друг от друга и сформировались в слово «НЕТ». Друг достал из коробки чистых палочек для выражения более длинных мыслей и тут же перестроил их в вопрос: «ТЫ ГДЕ И КАК?».
«НЕ ЗВОНИ» – повторил я посредством пляса палочек и, немного приноровившись к данному виду связи, поочередно добавил: «Я САМ», «СКОРО», «НЕ ГОВО», «ПРО АЙС»… Дописать мне выражение не дали, полицейский грубо подергал за плечо.
– Оглох, что ли?! Выходи, – запоздало ворвался в мои уши голос. Тряхнув головой, я вылез из машины.
– Значит, свой телефон и паспорт вы забыли дома, так? – с глумливой улыбкой уточнил следователь.
– Именно так, – подтвердил я, тщательно выговаривая каждое слово, дабы он не счел меня за очередного попавшего в переделку алкаша.
– То есть, без всякого намека на гражданство, – проронил он как бы в пустоту, – а как вас, кстати, зовут? Впрочем, – он пресек мою уже было начавшуюся речь взмахом ладони, – можете мне даже не представляться. Ведь все равно я не поверю, что озвученные имя и фамилия принадлежат именно вам, до тех пор, пока вы не раскроете передо мной свой паспорт.
Он задумчиво взъерошил рукой свою шевелюру. В который раз я украдкой отметил, что его голова походила на фундук. Верный признак массивной префронтальной коры. Железной и упрямой воли.
– Есть родственники или друзья, которые могли бы удостоверить вашу личность?
– Есть. Разрешите мне воспользоваться вашим телефоном, – учтиво попросил я. Он, не мигая, смотрел на меня с минуту, затем, будто бы очнувшись, обнажил в ухмылке крупные желтые зубы и, по-прежнему не отрывая от меня своего изучающего взгляда, безмолвно указал рукой на стационарный телефон на его столе.
Я набрал другу и сокрушительным голосом поведал о наспех придуманном недоразумении, в которое мне, якобы, довелось попасть. Разумеется, только в общих чертах, так как деталей, что безопасным образом исчерпали бы интерес всех любопытствующих сторон, я пока еще не сочинил, но, на мое счастье, их описание на данный момент было излишним. Следователь нетерпеливо подергивал коленкой, ожидая, когда я, наконец, поручу своему другу как можно скорее зайти ко мне домой и взять паспорт. Или студенческий билет.
Альтернативный вариант я обронил как бы ненароком, как если бы я допускал нелепейшую вероятность, что паспорт он там не найдет. Но я знал, что не найдет. Ведь он был в лапах Айсберга. А этого следователю знать было совсем не обязательно.
Пообещав прийти максимум через двадцать минут, друг отключился. Следователь кивнул в сторону кулера с водой.
– Выпить не желаете?
– Нет, – неуверенно ответил я, запоздало вспомнив, что про жажду я и думать забыл где-то уже в толпе.
– Неблагоразумно, – пожал плечами он, – ведь вы особый экземпляр и пробудете здесь очень долго, даже если вы и впрямь ни к чему не причастны.
– Это почему же? – сдавленным голосом спросил я.
Следователь встал из-за стола и с некоторой ленцой прошествовал к двери. Приоткрыв ее, он зачем-то просунул голову в дверной проем, медленно осмотрелся и закрыл.
– Причина смерти непонятна, и труп они будут исследовать минимум три дня, – объяснил он, возвращаясь за стол.
– Что? – не поверил я. – Труп? Тот парень мёртв?
Следователь, прищурившись, снова принялся изучать мое лицо.
– Да, – медленно проговорил он, – мёртв.
Я невольно развел руками, тут мне уже играть не приходилось. Я не помнил подробностей того, что сотворил с ним, я помнил лишь бурю ощущений, сопровождавших меня на тот момент.
– Что вы делали сегодня до столкновения с этим мужчиной? – вкрадчиво произнес следователь.
Я рассказал ему что-то про прогулки наедине с собой по малолюдным местам, которые на сей раз закончились весьма плачевно, о чем можно судить по моему немного истерзанному виду и потерявшемуся телефону. Дело в том, жаловался я, что мне, как истинному, самодостаточному индустриальному туристу, взбрело в голову взобраться на этаж ранее не изведанной заброшенной постройки, что завершилось роковым обвалом, из которого мне, однако, удалось проворно выбраться, но телефон остался где-то там – сплющенный, искореженный, навечно захороненный под залежами обломков. И вот, когда я уже брел пешком по направлению к дому, произошел неподдающийся никакому объяснению инцидент. Парень толкнул меня плечом, и я, решив его спустя мгновение окликнуть, дабы упрекнуть его в грубом и невежливом отношении к другим, повернулся и увидел его уже падающим плашмя. Удивлению моему не было предела, чем опрометчиво воспользовался полицейский патруль, задержав меня и без всяческих обоснований доставив в участок.
Когда я закончил, следователь внезапно расхохотался, схватившись за живот. Мои губы тоже невольно тронула улыбка.
– Что смешного? – напряженно спросил я.
– Да ничего-ничего, случай один вспомнил. Как же там было? Ах да, жена одного полковника в отставке, дождавшись, когда муж возьмет свой телефон и надумает обосноваться в ближайшие часы в туалете, открыла их оружейный сейф, сунула патрон в дробовик и, резко отворив дверь, разнесла его голову по стенам. Почему именно там, спрашивается, а как выяснилось, сделала она это в надежде инсценировать… ха-ха…перенапряжение сосудов головного мозга…
– И что же вы вдруг это вспомнили? – процедил я. – Вы считаете, что я убил того парня взглядом?
– Пока что не время что-либо утверждать, – возразил он, – пока что можно выстраивать лишь догадки…
В дверь постучали.
– Да, – разрешил следователь. Вошел мой друг.
– Здравствуйте. Паспорта я не нашел, но студенческий билет лежал на видном месте, – отрапортовал он, положив его на стол, и с встревоженным лицом обернулся ко мне, – ты как? Что произошло? Как ты..?
– Ничего особенного, – произнес я, взглядом призывая его замолкнуть, – все в порядке. Через пару дней заеду к тебе в гости.
Следователь демонстративно хмыкнул.
– Кажется, и в самом деле все в порядке, – он захлопнул билет и отложил его в сторону, – но закон есть закон. Результаты вскрытия придется подождать в камере.
– Вскрытия?! – ужаснулся друг.
Я поморщился.
– Какого-то парня угораздило отхватить инфаркт возле меня. Не повезло ни мне, ни ему.
– Понятно, – озадаченно протянул друг, – ну, в общем, не скучай тут, заходи ко мне сразу, как все закончится.
– Договорились. За котом моим, кстати, присмотри.