Глава 9

Да пусть этот Илай Рочерт катится ко всем чертям, думал Росс. Неужели ему не ясно: для того чтобы узнать человека, совершенно не обязательно увидеть его во плоти. Можно прочесть чужой дневник и ощутить близость с тем, кто давно оставил этот мир. Перебирая пожелтевшие письма, можно оживить любовную историю, оставшуюся в прошлом. Разговориться в интернет-чате и найти родственную душу. Что бы там ни говорил этот коп, Росс знал Лию. И если бы у нее был любовник, от Росса это не укрылось бы.

Потому что ее любовником мог быть только он.

Вероятно, в этот самый момент Род ван Влит расхаживает по участку, читая вслух Библию, и надеется таким образом изгнать дух Лии. А может, он пытается вступить с ней в контакт и объяснить, что в этом мире ей больше нечего делать.

Издав сдавленный стон, Росс вскочил с кровати и принялся метаться из угла в угол, как зверь в клетке. Он знал Лию. Но не представлял, какие чувства испытает, если их тела сольются воедино, ее ногти вопьются в его плечи, ночь вокруг оживет и закружится все быстрее и быстрее… Да, он знал Лию, но хотел бы узнать ее еще ближе.

Бывали моменты, когда Росс верил в Бога. Не в доброго Бога, не в справедливого Бога, полного милосердия и заботы о людях. По мнению Росса, Бог обладал весьма своеобразным чувством юмора. Он насмехался над человеком, протянув ему вожделенный подарок, и тут же резко отдергивал руку, заставляя бедолагу упасть лицом в грязь.

Стены комнаты давили на Росса, в горле у него стоял ком, мешающий дышать. Он бесцельно взял из ящика компьютерного стола один из компакт-дисков Итана и стиснул его так крепко, что пластиковый чехол треснул. Спина Росса взмокла от пота, и казалось, голова сейчас лопнет от бурлящих мыслей.

– Так тому и быть, – произнес он в пространство и секунду спустя повторил: – Так тому и быть.

Бросив взгляд в зеркало над комодом, он увидел не собственное отражение, а потенциальное орудие самоубийства. Ощутил, как саднят шрамы на запястьях. Представил себе мир, в котором его не будет.

Росс выскочил из комнаты и сбежал вниз по лестнице, чуть не сбив с ног Шелби.

– Куда ты…

– Проветриться.

Он пронесся мимо Итана, проснувшегося с восходом луны и гулявшего во дворе. Рывком распахнул дверцу своей машины, надавил на газ и, вздымая клубы пыли, помчался по извилистым грунтовым дорогам Комтусука. Лишь минут через пять Росс осознал, куда едет. Когда он припарковался у ограды участка Пайка, темнота успела сгуститься.

Пикетчики-абенаки, скорее всего, на ночь вернулись в свой лагерь. Те немногие журналисты, которых газеты еще не отозвали обратно, ночевали в Уинуски, в отеле «Бест Вестерн». Рода ван Влита тоже не было видно. И слава богу, нигде никаких следов паранормальных исследователей, с их колокольчиками и свистками. Экскаваторы и подъемные краны напоминали задремавших длинношеих чудовищ.

Росс перелез через строительную ленту и пошел к дому, который стоял как ни в чем не бывало, отражая все попытки Рода ван Влита снести его с лица земли. Судя по всему, руководство строительной компании отказалось от намерения возвести торговый центр на месте старого дома. Свободного места на участке было достаточно, и котлован для фундамента начали рыть в стороне, на расстоянии примерно сто ярдов от обветшавшего здания. Росс тяжело перевел дыхание. Здесь, в столовой на первом этаже, Лия обедала и пила по утрам кофе. Дремала на диване в гостиной долгими воскресными вечерами. В один из таких вечеров она положила руку Спенсера Пайка на свой живот и сказала, что у них будет ребенок.

– Лия! – выдохнул Росс ее имя, словно заклинание.

Он будто впал в оцепенение. Природа вокруг, казалось, тоже замерла, не обнаруживая ни малейших признаков жизни. По деревьям не носились бурундуки, птицы не выводили ночных трелей, лягушки-быки не прыгали в траве. Не исключено, Род ван Влит действительно нанял охотника за привидениями, чтобы тот вынудил Лию навсегда покинуть сей мир. Но этот умелец должен найти ее первым, если хочет добиться успеха.

Росс вернулся к машине, погруженный в раздумья. Лии здесь не было, иначе он ощутил бы ее присутствие. Тот, кого нанял ван Влит, рассчитывает на встречу с призраком, но вовсе не обязательно с призраком Лии. В конце концов единственный человек, который видел ее своими глазами, – это Росс.

А что, если подсунуть им другое привидение и позволить избавиться от него?

Он сел в машину и помчался прочь. Когда он отъехал от участка примерно на милю, с беззвездного неба упал один-единственный лепесток розы и, покружившись в воздухе, опустился точно в след, оставленный Россом на лужайке перед домом.

Мередит не могла не признать, что день удался на славу. Погода прекрасная, на небе ни облачка, и в молле вовсе не так много народу, как обычно бывает в августе. Если учесть, что Люси перестала наконец принимать нейролептики – эти средства ничуть не изменили ее поведение, – поводов для радости нашлось немало.

Прогулка была весьма неспешной, потому что с ними поехала Руби. Гордость не позволяла ей жаловаться на боль в ногах, но Мередит замечала, что при каждом шаге бабушка слегка морщится. Они полюбовались новыми гигантскими пандами в Национальном зоопарке, восхитились алмазом Хоупа в Музее естественной истории, прикоснулись к луне в Музее воздухоплавания и астронавтики. Теперь они направлялись к парковке, каждая держала в руках вафельный рожок с мороженым.

– Я так полагаю, улицы в раю наверняка вымощены шоколадом, – изрекла Мередит.

– Из чего следует, что там никогда не бывает жарко и никогда не идет дождь, – подхватила Руби. – Иначе шоколадные мостовые превратились бы в шоколадные реки.

Навстречу им шла семья – туристы, судя по фотоаппаратам и футболкам с надписью: «ФБР». Они разошлись в стороны, обогнули Мередит, Люси и Руби, как река огибает небольшой островок, и вновь зашагали рядом.

– Мама, можно спросить? – подала голос Люси. Девочка задавала вопросы весь день. Ее интересовало все – как умываются динозавры, где прячется президент, когда по его дому бродят толпы посетителей. – Почему ты ни за кого не вышла замуж?

Мередит приросла к месту. Она давно уже объяснила Люси, откуда берутся дети, причем сделала это в своей лаборатории, показав дочери сперматозоид, яйцеклетку и эмбрион, который получается в результате их соединения. С точки зрения науки любовь не имела к процессу оплодотворения ни малейшего отношения. Отец – не более чем донор спермы. Подобный взгляд вполне удовлетворял Мередит.

Руби бросила на нее многозначительный взгляд поверх головы правнучки.

– Мне не было необходимости выходить замуж, – пожала плечами Мередит. – У меня уже была ты.

– Мама, но муж нужен не только для того, чтобы делать детей! – возразила Люси. – Будь у тебя муж, ты наверняка проводила бы дома больше времени.

– Ты же знаешь, почему я так много работаю…

– Ты не вышла замуж из-за меня, верно? – не унималась Люси. – Ни один парень не захотел жениться на девушке с ребенком, да?

– Нет, Люси, – отрезала Мередит. – И хватит об этом, детка. Давай посидим, отдохнем немножко.

Она взяла дочь за руку и потянула в сторону скамейки, но Люси заверещала так громко, что на нее обернулись прохожие.

– Не хочу сидеть рядом с ними! Я их боюсь! – Она указала на скамейку. – Мама, что с ними такое?

– Люси, о чем ты?

В глазах Люси метался испуг.

– Мама, неужели ты не видишь, на скамейке сидит мальчик! В тюремной одежде, как в мультфильмах. А рядом с ним лысая женщина! И дети… они страшно худые, просто скелеты. Что они здесь делают?

Какой-то мужчина коснулся плеча Мередит:

– Вам не требуется помощь?

– Не требуется, спасибо, – резко ответила она, не сводя глаз с Люси. – Вдохни поглубже, а потом расскажи, что ты видишь.

Мужчина, твердо решивший стать добрым самаритянином, не отставал.

– Пойду приведу охранника, – сказал он и зашагал прочь.

Проводив его глазами, Мередит увидела, как он вошел в дверь ближайшего здания. «Мемориальный музей холокоста» – гласила вывеска.

– Я знаю, это те, кто остался здесь навсегда, – хныкала Люси.

Разрешение на эксгумацию останков, захороненных на участке Пайка, лежало у Илая в кармане и жгло сквозь одежду, словно уголек. Исследования, которые проделала Фрэнки, заставили его взглянуть на ситуацию под другим углом. Если Серый Волк – действительно биологический отец Сесилии Пайк, они никак не могли быть любовниками. Вполне возможно, трубка и кожаный мешочек с сушеными травами – это подарки, которые индеец сделал своей дочери. Тем не менее уверенность Илая в том, что убийца – Спенсер Пайк, в свете новых обстоятельств только окрепла. Серый Волк, недавно освободившийся из тюрьмы, отыскал свою дочь, которую ни разу в жизни не видел. Скорее всего, он рассказал Сесилии, кто является ее настоящим отцом. Однако она скрыла этот факт от мужа, и в результате Спенсер Пайк, узнав, что его жена часто проводит время в обществе индейца, пришел к неверному заключению. Впрочем, дело могло обстоять иначе. Пайк узнал о происхождении своей жены, испугался, что это может повредить его карьере, и решил от нее избавиться.

В любом случае абенаки не грешат против истины, заявляя, что на участке есть захоронения.

Илай нашел Эза Томпсона на берегу реки Уинуски, где тот сидел с удочкой. Худые плечи старика тряслись под тонкой рубашкой, когда он забрасывал крючок и сматывал леску.

– Мой дедушка как-то поймал в озере Шамплейн осетра, – сообщил Илай, усаживаясь рядом.

– Да, осетры у нас прежде водились в достатке, – кивнул Эз.

– Вы тоже ловили их?

Старик молча пожал плечами.

– Мама часто мне рассказывала, как огромный осетр потащил за собой каноэ, в котором сидел дед, – сказал Илай. – Осетр таскал лодку долго, а дед терпеливо ждал, не выпуская удочки из рук. И когда огромная рыбина выбилась из сил, дед выгреб на отмель и забил осетра дубинкой.

– Терпение необходимо всякому рыбаку, – изрек Эз, снял с крючка очередную добычу и бросил ее в садок.

– Мне нужна ваша помощь, – признался Илай. – Выяснилось, что в жилах Сесилии Пайк текла кровь абенаки. Ее отец был индейцем.

Несколько мгновений Эз молчал, доставая из коробочки наживку.

– Как ты думаешь, люди, не знающие слова «рассвет», способны любоваться его красотой? – произнес он наконец.

Илай догадался, что старик не ждет ответа на свой вопрос.

– Я думаю… в общем, надо позаботиться об их останках… ее и ее дочери. Перенести их в другое место. Туда, где хоронят всех абенаки.

– А что будет с землей, где они лежат сейчас? – спросил Эз, пристально глядя на него.

– Не знаю, – покачал головой Илай.

Судя по всему, этот ответ вполне удовлетворил старика.

– Я о них позабочусь, – пообещал он.

– Не эти, – сказал Росс продавщице в магазине на автозаправке, девчонке с ярко-зелеными волосами и пирсингом бровей и носа. «Любопытно, не мешают ли ей умываться все эти железяки?» – подумалось ему. – «Мерит», пожалуйста.

Он заплатил за сигареты, получил сдачу и направился к двери, на ходу распечатывая пачку. Выхватил из кармана коробок со спичками и случайно уронил его под ноги какому-то мужчине. Тот не поленился нагнуться и подобрать коробок.

– Спасибо, – пробормотал Росс. Мужчина выпрямился. – Кёртис?

– Здравствуй, Росс, – поджав губы, процедил его бывший босс.

– Что ты здесь делаешь?

– Думаю, то же, что и ты. Охочусь за призраками.

Росс ощутил, как у него трясутся поджилки. Род ван Влит исполнил свое намерение. Он действительно пригласил охотника за привидениями, чтобы избавиться от Лии… и на этого чертова охотника его навел сам Росс.

– Кёртис, послушай…

– Нет, это ты послушай, сукин ты сын! Когда мы нанимали тебя на работу, ты подписал договор, в котором, помимо всего прочего, был один важный пункт. Пункт о том, что ты обязуешься не составлять мне конкуренции. Так что, если будешь ставить мне палки в колеса, я имею право подать на тебя в суд. Лучше не мешайся у меня под ногами, Росс. Ты дилетант и понятия не имеешь, как организуют подобные шоу.

Росс ощутил, что язык у него стал сухим и жестким, как наждачная бумага.

– То, что здесь происходит, – не шоу.

– Я сделаю из этого отличное шоу, – пообещал Кёртис, наставив палец на грудь Росса. – Я найду это чертово привидение, избавлю от него город и состряпаю такую передачу, что пальчики оближешь.

Он обогнул обомлевшего Росса, бросил продавщице доллар, взял из корзины на прилавке упаковку пончиков и вышел прочь.

– Похоже, у этого типа проблемы, – пробормотала зеленоволосая девушка, щелкнув о передние зубы продетым в язык кольцом.

– И очень серьезные, – кивнул Росс, вышел на крыльцо и затянулся сигаретой.

Солнце светило так ярко, что он невольно прищурился. За насосами бензоколонки, сохранившимися с пятидесятых годов, и старинной вывеской «Мокси» виднелись утопающие в зелени городские окраины, с их непременной белой церковью. Вдали угадывались очертания холма, где находился карьер; в той стороне простиралась долина, в которой вольно раскинулось озеро Шамплейн. Казалось, этот мир мало изменился с тех времен, когда в нем жила Лия.

Нужно купить несколько зеркал и рыболовную леску, решил Росс. Еще понадобятся батарейки, микрофоны и ноутбук Шелби. Если Кёртис хочет изгнать призрака из города, дадим ему такую возможность.

Но только призрак не будет призраком Лии.

На момент убийства Сесилии Пайк офицеру Дьюли Вигсу было двадцать лет от роду и он прослужил в полицейском управлении Комтусука восемь дней. Сейчас у него была ранняя стадия болезни Альцгеймера, и он жил на северо-востоке штата, в Нортист-Кингдом, со своей дочерью Джеральдиной.

– Иногда он кое-что соображает, – сообщила она Илаю, распахивая стеклянные двери в патио, где в кресле-каталке сидел Дьюли. – Но бывают дни, когда он не помнит, что делать с ложкой.

По мнению Илая, эта женщина походила на чайный пакетик, который использовали несколько раз, до тех пор пока он окончательно не утратил вкус чая.

– Спасибо, что позволили поговорить с вашим отцом, – кивнул он.

– Можете говорить с ним сколько угодно, – пожала плечами Джеральдина. – Но в голове у него полный сумбур. Покажи ему крупицу соли, скажет, что она размером с Лотову жену.

Илай снова кивнул и вслед за ней подошел к креслу.

– Папа! – окликнула она так громко, словно старик был еще и глух. – Папа, этот человек хочет с тобой поговорить. Его зовут Илай Рочерт. Он детектив, приехал из Комтусука. Ты помнишь, что раньше жил в Комтусуке?

– Ты же знаешь, я раньше жил в Комтусуке, – произнес Дьюли и протянул Илаю руку. Он улыбнулся, и улыбка расколола его лицо, как трещина.

– Добрый день, Дьюли, – поздоровался Илай. Он специально надел полицейскую форму, так как надеялся, что она поможет оживить память старика. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

– Миранда, почему бы тебе не оставить нас вдвоем? – повернулся Дьюли к дочери. – У нас мужской разговор.

– Меня зовут Джеральдина, папа, – со вздохом напомнила она и скрылась в доме.

Илай опустился на стул.

– Полагаю, вы прекрасно помните все дела об убийстве, которые вам доводилось расследовать в Комтусуке, – сказал он.

– Убийства? Еще бы не помнить. Я расследовал множество убийств. Хотя… не то чтобы это были убийства… Ограбления, вот чем я занимался. В сороковых годах была целая серия ограблений. Потом выяснилось, что это орудовали двое ребятишек – вообразили себя, понимаешь ли, Бонни и Клайдом…

– Но ведь случались и настоящие убийства…

– Только одно, – изрек Дьюли. – Зато уж такое, что вовек не забудешь. Убитую звали Сисси Пайк. Я ее хорошо знал, мы учились в одной школе. Она была на пару лет моложе. Очень хорошенькая и к тому же умница. Умом пошла в отца. Он был астронавтом, представьте себе.

– Мне кажется, Дьюли, он был профессором.

– Именно это я и сказал! – раздраженно сдвинул брови старик. – Вы, вообще, слушаете?

– Да-да, конечно. Простите. Итак, мы говорили об убийстве Сисси Пайк.

– Муж ее, Пайк, тоже был профессором. Преподавал в университете. Чертовски самодовольный тип, если вы хотите знать мое мнение. Перед всеми задирал нос. Но с Сисси обращался как с королевой. В тот день… Пайк сам позвонил в полицию и сказал, что его жена убита. Когда мы приехали по вызову, он плакал, как ребенок. Я никогда больше не видел, чтобы взрослый мужик так рыдал. – Дьюли покачал головой. – А потом взял и застрелился прямо на наших глазах…

– Дьюли, Спенсер Пайк никогда не совершал самоубийства, – мягко поправил Илай. – Кстати, он жив до сих пор.

– Правда? Значит, самоубийство совершил кто-то другой. Да, конечно, тот парень, что пытался захватить на почте заложников. Это было в конце пятидесятых… – Дьюли потер лоб. – Иногда… иногда все эти дела начинают путаться у меня в голове.

– Это понятно, – кивнул Илай.

Похоже, он приехал зря. От разговора со стариком толку не будет.

– Судмедэксперт хотел произвести вскрытие ребенка.

Илай мгновенно насторожился:

– Вот как?

– Да. Но детектив Оливетт – в ту пору он был лейтенантом – не позволил ему раскапывать могилу. Сказал, не стоит лишний раз травмировать такого человека, как Спенсер Пайк.

– Значит, к тому времени, как вы приехали, ребенка уже успели похоронить?

– Угу. В лесочке рядом с домом. Свежий холмик, и на нем цветочки. Пайк сообщил, что младенец родился мертвым. Сказал, что он похоронил его сразу: не хотел, чтобы мертвого ребенка видела жена.

– А мне Пайк сказал, что похоронил жену и ребенка в один день.

– Нет, это он малость напутал. Я-то все помню точно. Я лично присутствовал на похоронах Сисси Пайк. Народу было немного – мы с Оливеттом, ее отец и Пайк. Как раз столько, сколько нужно, чтобы нести гроб. В городе потом здорово возмущались тем, что он похоронил ее по-тихому, без священника и добрых прихожанок. Уж конечно, узнав, что он остался без своей девочки, эти дамочки натащили бы на поминки всяких там запеканок в кастрюльках. Но ему все это было не нужно. Мы похоронили Сисси рядом с ее ребенком.

– А он не объяснил вам, почему вызвал полицию так поздно? – спросил Илай.

– Это было понятно и без объяснений. От бедняги за милю разило перегаром. Видно, прошлой ночью он здорово накачался. Ну, его можно понять. – Дьюли бросил взгляд в сторону дома. – У меня три дочери. Не представляю, что бы я сделал, если бы одна из них родилась мертвой! Естественно, Пайк пытался залить свое горе. Так напился, что вырубился полностью… Не слышал, как преступник пробрался в дом, устроил там погром и вытащил его жену наружу. Проснулся Пайк поздно, в полицию позвонил чуть ли не перед ланчем. Мне повезло, что в желудке у меня было пусто. Иначе бы вывернуло при виде Сисси.

Если верить Уэсли, тело Сесилии было вынуто из петли ранним утром, а вовсе не перед ланчем, припомнил Илай. Мысль эта перекатывалась у него в голове, как шарик.

– Расскажите об индейце по имени Серый Волк, – попросил он.

– Хитрый сукин сын, вот кто он такой. Он был из племени джипси – сейчас их величают коренными американцами. Все они большие мастера по части воровства и лжи. Этот Серый Волк только что вышел из тюрьмы, где мотал срок за убийство. По словам Пайка, он уже несколько недель приставал к Сисси. На месте преступления мы нашли его личные вещи, а в его алиби обнаружилась здоровенная дыра. Так что слепому было видно, кто тут главный подозреваемый. А его внезапное исчезновение было равносильно признанию.

Илай почесал голову:

– М-да. Любопытно, как ему удалось скрыться?

Лицо старика медленно залила краска.

– Признаюсь честно… это была моя ошибка. Я тогда проработал в полиции всего неделю и был еще желторотым сопляком. Воображал: арестую его, заставлю во всем признаться и стану настоящим героем. Отправился за ним посреди ночи, чувствуя себя лейтенантом Колумбом…

– То есть Коломбо?

– Ну да. Серого Волка я нашел в баре и потащил в участок на допрос. Оливетт потом надрал мне задницу. Сказал, у нас пока мало доказательств для ареста, из-за этого допроса индеец только насторожился. Конечно, мы его хорошенько отделали, но он ни в чем не признался. Пришлось его выпустить. Оливетт приказал мне ходить за ним хвостом, следить за каждым его шагом… – Дьюли окинул взглядом патио. – Но этот шельмец обвел меня вокруг пальца. Только что был здесь – и вдруг словно в воздухе растворился. – Старик облизал пересохшие губы и прошептал, подавшись вперед: – Если хотите знать, у меня есть своя версия того, куда он мог исчезнуть.

– И какая же? – наклонился к нему Илай.

– Я думаю… – Дьюли приложил свою усеянную пигментными пятнами руку к уху Илая. – Я думаю, наверняка нашелся меткий стрелок, который помог ему оставить этот мир. Вы поняли, о ком я говорю?

– Понял, не дурак, – вздохнул Илай.

Проснувшись, Итан первым делом приподнял штору. Было еще светло. Опустив штору, он закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Дядя Росс объяснял ему, что таким образом можно включить шестое чувство и, не выходя из комнаты, понять, что происходит в доме.

Мама сейчас на работе, в своей библиотеке. Это хорошо, потому что в последнее время она реально его запилила. Похоже, ее раздражает все, что делает Итан. Он бросает в корзину для грязного белья вывернутую наизнанку одежду, он слишком долго сидит в Интернете… и пошло-поехало. Итан того и гляди получит от всех этих придирок настоящий комплекс неполноценности. Правда, с дядей Россом она обращается точно так же, и даже хуже. Кроме того, крепко досталось и телемаркетеру, имевшему несчастье пополнить свой список телефонным номером Уэйкманов, и соседскому мальчишке, нечаянно попавшему бейсбольным мячом в окно их гаража.

– Что с тобой происходит, Шелби? – рискнул спросить дядя Росс вчера вечером.

Они сидели за ужином. Точнее, за завтраком, ведь все только что встали. Мама так старательно игнорировала этот вопрос, что обожгла руку о горячую плиту и расплакалась.

– Видишь, до чего ты меня довел? – повторяла она сквозь слезы.

В общем, мама постоянно была на взводе.

Итан вскочил с кровати и потянулся. Оделся, подобрав с пола вчерашние вещи (они валялись, вывернутые наизнанку, – вот теперь пришлось помаяться), бесшумно выскользнул в коридор и подкрался к комнате дяди Росса. Дверь была заперта. Он стал закрывать ее на ключ, с тех пор как утащил к себе в комнату мамин ноут. Наверное, в одиночестве пытается взломать файлы Пентагона или что-нибудь в этом роде. А ведь предполагается, что он должен присматривать за племянником. Впрочем, в этот час Итану положено спать.

Спустившись вниз, Итан надел куртку, бейсболку и намазал солнцезащитным кремом лицо и руки. Старые привычки, как известно, живучи. Из дома он вышел через заднюю дверь, зная, что она не скрипит.

Солнце немедленно обожгло ему шею. Скоро уже вечер – спрашивается, почему оно так шпарит? Обогнув дом, Итан схватил стоящий у крыльца скейтборд и зажал его под мышкой. Пробежал по подъездной дорожке и, оказавшись на тротуаре, вскочил на свою доску. Зачем идти пешком, когда можно ехать? Какой-то мальчишка на велосипеде поравнялся с ним, крикнув: «Привет!» – словно Итан был совершенно нормальным.

– Привет! – ответил он, радуясь возможности завязать разговор.

– Классная доска, – сказал велосипедист. Его бейсболка была надета козырьком назад.

– Спасибо.

– С какой стати ты закутался, как зимой?

– А с какой стати ты напялил кепку задом наперед? – пожал плечами Итан.

Мальчишку ответ вполне удовлетворил.

– Я еду в скейт-парк, – сообщил он, притормозив. – Хочешь со мной?

Итан попытался придать лицу непроницаемое выражение, но это оказалось невозможным. Теперь он понимал: в этом мире человек не существует, пока никто не замечает его существования.

– Почему бы не поехать? – произнес он, не слишком успешно изображая равнодушие, и тут же расплылся в улыбке. – Никаких более интересных дел у меня сейчас нет.

Что произошло бы, если бы она его поцеловала?

Вот уже три дня Шелби задавала себе этот вопрос беспрестанно. Он сидел у нее в мозгу, как заноза. Кадр за кадром она прокручивала в голове, как они с Илаем оказались в опасной близости друг от друга; припоминала запах его кожи и крохотный шрам под его правым ухом. Лежа в постели, она представляла себе, как он мог отреагировать на ее поцелуй. Возможно, решил бы, что она сбрендила, и наградил ее недоуменным взглядом… но может быть, и нет…

Фрэнки Мартин. Впрочем, женщина, обладающая столь сногсшибательной внешностью, может позволить себе носить мужское имя.

Ревновать в данной ситуации – непростительная глупость, внушала себе Шелби. Во-первых, они с этим Илаем Рочертом едва знакомы. Во-вторых, небогатый жизненный опыт подсказывал ей, что любовь к мужчине всегда эгоистична, замешана на желании обладать. Материнская любовь, напротив, полна самопожертвования. Шелби всецело посвятила себя сыну; это означает, что ей просто нечего предложить другому человеку. Но порой ей приходило в голову, что истинная любовь – такая же большая редкость, как чистой воды алмаз. Только, в отличие от драгоценного камня, любовь способна расти – и тогда ее хватит на всех.

Неужели Илай и Фрэнки Мартин провели последние трое суток вместе?

Шелби сидела за своим столом в библиотеке. Пальцы ее бегали по клавиатуре компьютера, словно она ожидала, что босс в любой момент может войти сюда и устроить ей проверку на эрудицию. Каким образом легкие человека отфильтровывают углекислый газ? Почему вымерли динозавры? Сколько раз «Янкиз» выигрывали Мировую серию? Она знала все ответы. Но боялась задавать вопросы.

Близился вечер. Последний посетитель покинул библиотеку два часа назад. Можно было не сомневаться, что больше никто не придет, тем не менее Шелби следовало оставаться здесь до семи. Тяжко вздохнув, она положила голову на стол. Она может сидеть в библиотеке хоть до скончания веков, Илай больше не появится. И Ватсон тоже.

Но когда звякнул колокольчик у дверей, в сердце Шелби мгновенно ожила надежда. Она резко выпрямилась.

– А, это ты, – разочарованно протянула она, увидев секретаршу городского управления, тащившую здоровенную желтую коробку.

– Какое сердечное приветствие! – усмехнулась Лотти, опуская коробку на пол и вытирая об юбку пыльные ладони.

– Просто я… просто я ждала кое-кого другого.

– Этого красавца-копа? – хихикнула Лотти. – Да, это не мужчина, а настоящий деликатес. К тому же обезжиренный.

Шелби рассмеялась, встала из-за стола и помогла Лотти взгромоздить коробку на стол.

– Боюсь, этот деликатес может вызвать у меня аллергию. У тебя тут что, камни?

– Представь себе, нет. Вчера мы меняли в подвале бойлер и нашли тридцать коробок с бумагами, о существовании которых никто не подозревал… что свидетельствует о весьма почтенном возрасте нашего старого бойлера. Я вспомнила, что ты интересовалась документами начала тридцатых годов. И решила: может, тебе и твоему детективу будет интересно на это взглянуть? – Она многозначительно вскинула бровь. – К тому же у тебя появится предлог провести с ним вечер.

Шелби открыла коробку и закашлялась от пыли.

– Что за чертежи?

Она принялась разворачивать один из бумажных листов, прижав верхние углы двумя книжками из серии «Братья Харди».

Странная попытка связать воедино алкоголиков, инвалидов, незаконных детей и тех, кто имеет криминальные наклонности или обвиняется в сексуальной распущенности. Шелби прищурилась, внимательно разглядывая условные обозначения. Находится в учреждении для слабоумных. Слабоумный. Предположительно слабоумный. Судя по всему, два несчастных человеческих существа, вступив в брак и произведя потомство, дали жизнь нескольким поколениям, зараженным всеми возможными социальными недугами. Второй лист представлял собой линейную диаграмму, где члены семьи разделялись на «социальные» и «асоциальные» элементы. Внизу давалось пояснение.

«Социальные: те, кто являются добропорядочными гражданами – законопослушными, способными содержать себя и выполнять свои функции в обществе. Асоциальные: психически больные и имеющие склонность к суициду. К неопределенному статусу относятся лица, которые, не имея явных дефектов психики, не проявляют положительных социальных тенденций, а также лица, достаточными сведениями о которых мы не располагаем».

– Где, говоришь, ты это выкопала, Лотти? – спросила Шелби и развернула второй рулон.

«Генеалогическая схема семьи Делакур, клан джипси». На пол упала записка, написанная от руки. «Скажите Гарри: сексуальные проблемы, судя по всему, передаются исключительно по мужской линии. Возможно, эти схемы следует использовать во время слушаний по проекту закона о стерилизации?» В верхней части листа – штамп: «Спенсер T. Пайк, профессор антропологии. Вермонтский университет».

В коробке, помимо писем, схем, диаграмм, обнаружилось множество учетных карточек, заполненных аккуратным почерком. На них были представлены сведения о людях, фигурировавших в родословных таблицах. Мариетта, шестнадцатилетняя девушка, ученица исправительной школы, неоднократно уличалась в мелких кражах, не способна контролировать вспышки ярости, отличается сексуальной распущенностью, чрезвычайно неряшлива. Освальд имеет смуглую кожу и бегающие глаза, питает склонность к бродяжничеству, свойственную его племени, в течение нескольких лет произвел на свет семерых незаконнорожденных детей, которые признаны умственно отсталыми.

Шелби извлекла из коробки Четвертый ежегодный доклад Вермонтской комиссии по вопросам сельской жизни. Том открылся на загнутой странице, где была напечатана статья, подписанная двумя авторами, Г. Бомонтом и С. Т. Пайком. «Дегенеративные свойства никуда не исчезают, но благодаря правильному подбору супружеских пар у потомства они могут стать менее выраженными», – прочла Шелби вслух.

– «Евгеника», – прочла Лотти, открыв другой доклад. – Что это такое?

– Наука о наследственных качествах человека и о методах их улучшения.

– Но ведь люди – это не племенной скот!

– Конечно нет, – сказала Шелби. – Тем не менее кое-кто полагает, что люди нуждаются в селекции не меньше, чем скот.

Илай освободился в девять вечера. Но несколько лет назад у него появилась привычка: после дежурства объезжать весь город и проверять, все ли в порядке. Вроде как укрывать город одеялом на ночь. Обычно, удостоверившись, что Комтусук спокойно погружается в сон, он ехал домой и тоже ложился спать. Но сегодня мысли, связанные с убийством Сесилии Пайк, не давали ему покоя. Он чувствовал, что его работа еще не закончена.

Без всякой определенной цели Илай свернул на дорогу, ведущую к карьеру. Ватсон, по обыкновению, развалился на пассажирском сиденье. Раскрытие дела Сесилии Пайк не принесет никакой славы, размышлял Илай. Убитую Сисси не оживишь. Ни один прокурор не будет выдвигать обвинение против девяностолетнего старика, страдающего болезнью печени. Спрашивается, ради чего так суетиться?

Ватсон повернулся и ткнулся носом в руку Илая.

– Нет, старина, сейчас слишком холодно. Я не буду открывать окно с твоей стороны.

Так вот, к вопросу о том, почему он так суетится. Печальная история Сисси Пайк заставила его задуматься. О том, что значит принадлежать своей семье, своему кругу, любимому человеку. О том, что за попытку скрыть правду неизбежно приходится платить дорогую цену. Работа детектива приучила Илая быть готовым к тому, что люди, даже хорошо знакомые, могут удивить самыми неожиданными поступками. Сейчас выяснилось, что он способен удивить сам себя.

Хорошо, что Эз Томпсон обещал заняться перезахоронением останков Сисси Пайк и ее дочери. Илай хотел присутствовать при церемонии. И не только потому, что он детектив, расследующий это дело… Подобно Сисси Пайк, он наполовину абенаки. Пожалуй, именно это и являлось главной причиной. Как и Сисси, он знал, каково это – скрывать свое происхождение.

Ватсон заерзал на сиденье и снова ткнулся носом в руку Илая, на этот раз более требовательно.

– Ладно, уговорил, – вздохнул Илай и опустил стекло.

Ватсон тут же высунул в окно голову, уши его развевались на ветру, точно маленькие крылья. Внезапно пес поднял морду вверх и завыл.

– Это еще что такое, Ватсон? Люди уже спят.

Ватсон оборвал вой на самой высокой ноте, вскочил и принялся размахивать хвостом перед лицом Илая. Понимая, что так и с дороги съехать недолго, Илай затормозил. Как только машина остановилась, пес выпрыгнул в окно и помчался прямо к карьеру. Оказавшись у восточной стороны ограждения, он с надсадным лаем принялся скрести когтями по проволочной сетке. Илай заметил, что с другой стороны к ограде приблизилась небольшая фигурка. Мальчишка, на руках почему-то перчатки. Конечно, сегодня холодно, но не до такой же степени. Прищурившись, Илай разглядел под козырьком бейсболки молочно-белое лицо.

– Итан? – окликнул он.

Мальчик вскинул голову.

– О, это вы, – бросил он, подходя ближе к ограде.

– Что ты здесь делаешь? Кто разрешил тебе войти на территорию карьера?

– Сам вошел. Без всякого разрешения.

– Твоя мама знает, что ты здесь?

– Конечно.

Илаю было известно, что завтра на рассвете в карьере начнутся взрывные работы: хозяева всегда заблаговременно сообщали об этом в полицию. Мальчишке совершенно ни к чему шататься поблизости от взрывчатых веществ.

– Перелезай сюда, – приказал он.

– Не хочу.

– Итан, мне не составит большого труда перебросить свою задницу через ограду и вытащить тебя за шкирку.

Итан отступил на несколько шагов назад. В какой-то момент Илай решил, что мальчишка решил сбежать. Но тот перекинул через ограду свой скейтборд и без всяких усилий, словно паук, перелез сам. Подойдя к Илаю, он протянул руки, точно ожидая, что коп наденет на них наручники.

– Валяйте, арестовывайте меня за незаконное вторжение на частную территорию.

– Ладно, на первый раз прощается, протокол составлять не будем, – улыбнулся Илай и двинулся к машине. – Не хочешь рассказать мне, как ты здесь оказался?

– Просто вышел из дому, встал на скейтборд и приехал сюда.

Илай невольно бросил взгляд на руки мальчика. Тот был в перчатках.

– Мама не рассказывала вам, что я не такой, как все? – сердито пробурчал Итан.

– Она ничего мне не рассказывала, – пожал плечами Илай. Он догадывался: чем меньше он проявит заинтересованности, тем откровеннее будет мальчик. Не глядя на Итана, он распахнул дверцу машины и свистнул, подзывая Ватсона: – Садись, приятель. Нам пора.

У мальчишки рот открылся от неожиданности.

– Вы что, бросите меня здесь?

– А почему нет? Ты же сказал, что твоя мама знает, где ты.

– И вы мне поверили?

Илай недоуменно вскинул бровь:

– А почему я должен тебе не верить?

Вместо ответа Итан забросил в машину свою доску и уселся на пассажирское сиденье. Илай включил зажигание.

– Представь себе, я родился со сросшимися пальцами на руках, – сообщил он. (Итан метнул быстрый взгляд на его пальцы, лежавшие на руле.) – Докторам пришлось их разрезать.

– Круто! – воскликнул Итан и тут же смущенно добавил: – Я хотел сказать, очень жаль.

– Жалеть тут не о чем. Все уже в прошлом. Как видишь, проблема оказалась разрешимой.

– Бывают проблемы посерьезнее, – вздохнул Итан. – У меня, например, пигментная ксеродерма. Это что-то вроде аллергии на солнце. Стоит мне побыть на солнце хотя бы минуту, я получаю жуткий ожог. И это реально мешает мне делать то, что я хочу.

– Например?

– Например, купаться в плавках и потом обсыхать на солнце. Гулять днем. Ходить в школу. – Он бросил пристальный взгляд на Илая и добавил: – И вообще, я скоро умру.

– Все люди, которые живут на свете, когда-нибудь умрут. И не только люди.

– Знаю. Но я умру от рака кожи совсем молодым. Эта чертова пигментная ксеродерма мало кому позволяет дожить до двадцати пяти лет.

У Илая сжалось сердце.

– Может быть, ты станешь счастливым исключением.

Некоторое время Итан молчал, отвернувшись к окну.

– Я сегодня проснулся слишком рано, мама была на работе, а дядя Росс сидел в своей комнате, – сказал он наконец. – Я потихоньку вышел из дому. Катался на скейтборде на площадке перед школой. Там было полно ребят, но вечером все пошли домой спать. А я даже не устал – я ведь дрыхнул весь день. Вот и решил смотаться сюда. Я ненормальный, и с этим ничего не поделаешь, – добавил он понуро. – При всем желании мне никогда не стать другим.

– Уверен, в точности то же самое может сказать про себя любой человек, – негромко произнес Илай.

От усталости Росс задремал за ноутбуком. Все-таки привидение создать очень трудно… Проснувшись, он облизал языком пересохшие губы и ощутил вкус отчаяния. Даже почистив зубы и прополоскав рот «Листерином», он не смог избавиться от этого вкуса, горького и одновременно сладкого, как лакрица, будто крошечные кристаллы отчаяния таяли у него на языке, окрашивая его в тона мрачного заката. Морщась, Росс спустился в кухню, чтобы выпить стакан сока. Только тут он осознал, что совсем забыл об Итане. Время близилось к полуночи – его племянник давным-давно должен был проснуться.

– Итан! – позвал Росс, но ответом ему было молчание.

Выглянув из окна, он увидел, что машины Шелби на стоянке нет. Это тоже было странно – она должна была вернуться с работы не позднее девяти. Взглянув на телефон, он заметил, что автоответчик злорадно подмигивает. Значит, там есть сообщение. Росс нажал кнопку.

«Росс, это Шел, – раздался голос сестры. – У меня тут возникло одно неожиданное дело. В общем, скажи Итану, что я скоро буду дома… Надеюсь, ты тоже будешь дома, когда я вернусь. Хочу рассказать тебе кое-что интересное».

Значит, дело не в том, что Шелби куда-то увезла сына. Росс вышел из дому и окинул взглядом двор. Итана нигде нет. Перескакивая через ступеньки, Росс помчался на второй этаж и рывком распахнул дверь в комнату племянника. Постель застелена; пижама валяется на полу, смятая и перекрученная почище гордиева узла. Куда запропастился этот чертов мальчишка?

Паника ледяной рукой сжала горло Росса. Любой девятилетний ребенок, оказавшись в городе один, рискует влипнуть в какую-нибудь неприятность. Но для Итана окружающий мир таит в себе множество смертельных ловушек, и он легко может угодить в одну из них.

– Итан, это не смешно! – дрожащим голосом крикнул Росс. – Вылезай немедленно!

Он не сомневался, что звать бессмысленно. Итан и не думал прятаться где-нибудь в доме. Росс метнулся в свою спальню, схватил ключи от машины и побежал вниз. Если повезет, он сумеет найти Итана, прежде чем Шелби вернется домой. Тогда никто не узнает, что он позволил племяннику смыться.

Росс уже сел в машину, когда рядом затормозил джип. Здоровенный пес Илая Рочерта выскочил оттуда с такой готовностью, словно наконец прибыл домой. Вслед за собакой из машины появился Итан. Росс окинул его испытующим взглядом – негодник вроде цел и невредим, улыбается. Ну, недолго ему осталось улыбаться, решил Росс. Сейчас любящий дядя придушит племянничка собственными руками. Он перевел взгляд с Итана на Илая, который стоял, скрестив руки на груди, безмолвный, как статуя.

– Ты не хочешь рассказать, где тебя черти носили? – обратился Росс к племяннику.

Не успел Итан ответить, как на стоянку въехала машина Шелби. Из багажника ее машины торчала огромная коробка.

– Что тут происходит? – встревоженно спросила она, переводя взгляд с сына на брата и с брата на Илая.

– Ничего! – ответили они почти хором.

– И что полицейский делает около моего дома в полночь?

– Я… видите ли, я приехал, потому что знал – вы не спите, – пробормотал Илай. – Но выяснилось, что вас нет дома, и я…

– Вам снова понадобилась помощь в вашей разыскной работе? – спросила Шелби.

– Нет. Я хотел предложить вам… сходить куда-нибудь вместе.

Слова, слетевшие с языка Илая, удивили его самого. Итан тихонько толкнул дядю в бок, тот недоуменно пожал плечами. Тот факт, что Илай не стал выдавать проказника, заставил Росса проникнуться к копу уважением.

Что касается Шелби, она смутилась, как девчонка, вспыхнула и отвела глаза. Лишь несколько секунд спустя она нашла в себе смелость взглянуть на Илая и пробормотать:

– Мне нравится ваша идея.

Они смотрели друг на друга не отрываясь, словно под действием наводящего устройства. Итан и Росс, казалось, перестали для них существовать.

– Так вы принимаете мое предложение? – выдавил Илай.

Итан громко фыркнул.

– Меня сейчас стошнит, – заявил он и исчез в дверях дома.

Его уход разбил чары, сковавшие Шелби. Она прочистила горло и указала на багажник:

– Если вам не трудно, занесите эту коробку в дом?

– Там что, булыжники? – охнул Росс, сгибаясь под тяжестью коробки.

– Нет, там история, – покачала головой Шелби.

– Закон о совершенствовании человечества путем добровольной стерилизации был принят 31 марта 1931 года, – пояснила Шелби. – Вермонт стал двадцать четвертым штатом из тридцати трех, узаконивших стерилизацию. Судя по тому, что мне удалось узнать, некий ученый по имени Генри Перкинс стал организатором генеалогических исследований, материалом для которых были… скажем так, неблагополучные семьи. Те, кого принято было считать тяжким бременем, лежащим на плечах налогоплательщиков. А Спенсер Пайк и Гарри Бомонт были верными единомышленниками Перкинса и проводниками его идей.

Они развернули на полу в кухне одну из генеалогических схем и уселись вокруг нее, скрестив ноги.

– Эти ученые не сомневались, что криминальные наклонности и различные дефекты психики человек получает по наследству от своих родителей, точно так же как цвет глаз или особенности телосложения. И самый надежный способ превратить Вермонт в образцово-показательный штат – очистить его генофонд от вредных примесей. Следуя логике, это означало, что тех, кого признают вырожденцами, надо лишить возможности иметь потомство.

– Но как им удалось убедить в своей правоте всю нацию? – подал голос Росс.

– Евгеника в тридцатые годы была чрезвычайно популярна. В рядах ее сторонников были врачи, адвокаты, преподаватели, судьи. Такие люди, как Оливер Уэнделл Холмс, президент Кулидж, Маргарет Сэнгер. Все эти люди не сомневались: избавляя человечество от гнета дурной наследственности, они действуют во благо грядущих поколений.

Шелби встала и вытащила из коробки документы из Вермонтской исправительно-трудовой школы, больницы для душевнобольных в Уотербери, тюрьмы штата Вермонт.

– Первоначально наши исследователи остановили свой выбор на трех индейских кланах, среди которых встречались заключенные, пациенты психиатрических клиник и других учреждений подобного рода. В клане хорея из поколения в поколение передавались неврологические проблемы. Представители клана пиратов ютились в плавучих домах и лачугах на берегу, были известны крайней нищетой и склонностью к бродяжничеству. Представители клана джипси тоже вели кочевой образ жизни, члены его часто вступали в конфликт с законом. Кстати сказать, понятие «клан», которым пользовались поборники евгеники, весьма условно – иногда они объединяли в кланы людей, между которыми не существовало никаких родственных связей. Так или иначе, в конце двадцатых годов сотрудники евгенических организаций собрали сведения примерно о шести тысячах человек и составили шестьдесят две родословные таблицы. Творцы светлого будущего полагали, что эти люди не имеют права производить на свет себе подобных, а значит, их следует стерилизовать.

– Но неужели все эти индейцы были настолько наивными, что соглашались с ними разговаривать? – спросил Росс. – Неужели не понимали, к чему это приведет?

– Представь, ты живешь в палатке, у тебя десяток детей и нет никаких средств к существованию, – возразила Шелби. – И вот в один прекрасный день к тебе приходит элегантная белая женщина и просит разрешения побеседовать с тобой. Разумеется, ты удивлен, но разрешаешь ей войти. Она просит показать фотографии твоих детей, и ты, сияя от гордости, достаешь снимки из картонной коробки. Гостья расспрашивает тебя об истории твоей семьи, о том, как сложились судьбы твоих братьев и сестер. Она все время что-то пишет, ты понятия не имеешь, что именно. А она отмечает в своем блокноте: твое жилище имеет неопрятный вид, а ты сам плохо говоришь по-английски и, следовательно, обнаруживаешь признаки слабоумия.

Илай рассказал Россу и Шелби о том, что́ ему удалось выяснить о происхождении Сисси Пайк. Открытие Шелби стало недостающим звеном в цепи. Оно объясняло, почему родство между Сесилией и Серым Волком могло стать причиной ее смерти. Учитывая евгенические убеждения Пайка, нетрудно предположить: известие о том, что настоящий отец его жены – индеец из клана джипси, выбило почву у него из-под ног. Вполне вероятно, Пайк решил, что единственный способ устранить возникшую проблему – убить Сесилию.

Илай взял диаграмму размером с колесо и, присев на корточки, начал изучать ее. Трудно было разобрать надписи, сделанные выцветшими чернилами, но смысл был ясен: пунктирные линии указывали, что из поколения в поколение в этой семье передаются дефекты, отчего ее потомки становятся асоциальными элементами. Некоторые имена в верхней части таблицы были хорошо знакомы Илаю: почти все эти люди отсидели тюремный срок, а на свободе их ждало прозябание. А вдруг им просто не повезло? Возможно, дело в том, что они чего-то стыдились… и этот стыд тяготел над ними, как проклятие…

– А сколько примерно людей было подвергнуто стерилизации? – спросил Илай.

Шелби покачала головой:

– Сведений об этом мне найти не удалось. Известно только, что в тысяча девятьсот пятьдесят первом году в штате Вермонт было проведено двести десять операций по стерилизации. В большинстве своем люди, подвергнутые этой процедуре, – умственно отсталые, пациенты психиатрических больниц и заключенные, отбывающие тюремный срок. Разумеется, тех, кто оказался в тюрьмах и психушках, стерилизовали в первую очередь – они ведь не соответствовали требованиям, которые предъявляло к своим членам общество. По законам штата Вермонт их браки признавались недействительными, социальные службы имели право отправить их отпрысков в исправительно-трудовые школы. А для того чтобы сократить количество подобных детей, априори считавшихся дефективными, проводили стерилизацию…

– Но ведь считается, что эта процедура была добровольной, – вставил Росс.

– Теоретически – да. Но существовали разные уровни «добровольности». Иногда требовалось всего-навсего согласие двух врачей.

Илай почувствовал, как левый его висок начинает сверлить боль. За все годы, прожитые в этом городе, он ни разу не слышал об евгенических проектах. Оказывается, штаб-квартира евгенического общества находилась на Чёрч-стрит в доме 138, совсем рядом с церковью. Теперь там магазин, который торгует свечами и ладаном.

Ему вспомнилась старая Тула Пату, что ютилась в лачуге у самой реки. Они с мужем прожили вместе шестьдесят лет, но детей у них не было. Некоторые его дяди и тети с индейской стороны тоже по непонятным причинам остались бездетными. Неужели их стерилизовали?

Не исключено, что они даже не знали, какого рода процедуру над ними произвели.

В Комтусуке наверняка еще есть те, кто помнит, что здесь происходило в 1930-е годы. Участники дебатов, яростно обсуждавшие закон о стерилизации по ту или другую сторону баррикады. Жертвы, которые стыдятся рассказывать о том, что с ними сотворили. И проповедники генетического улучшения нации, которые молчат, ибо сознают свою вину.

Нынешний конфликт вокруг земельного участка Пайка – всего лишь один из отголосков тех давних событий.

Внезапно в памяти Илая ожило воспоминание. Ему лет пять, не больше. Вместе с матерью он стоит в очереди желающих записаться в начальную школу. Его темные волосы тщательно расчесаны мамой на пробор, от солнца печет макушку. Как и все прочие родители, мама держит его за руку. Но когда они подходят к столу, за которым сидит секретарь, она вдруг наклоняется, целует его в щеку и говорит, что подождет на улице.

«Я знала, что так будет лучше», – улыбается мама, когда он, благополучно записавшись в подготовительный класс, находит ее у школьных дверей.

Абенаки слишком хорошо помнили те дни, когда их называли джипси и считали кем-то вроде цыган-кочевников; такое не забывается.

Илай вытащил из коробки еще одну родословную таблицу.

– А что, если Пайк ничего не знал о происхождении своей жены? А она вдруг взяла и произвела на свет ребенка… который показался ему чересчур смуглым?

– И при этом она много времени проводила в обществе Серого Волка, потому что знала – он ее настоящий отец, – добавил Росс.

– Вполне вероятно, Пайк решил, что Сесилия родила ребенка от индейца, – кивнул Илай.

Для человека, который построил свою научную карьеру на доказательстве генетической неполноценности абенаки, подобное открытие стало настоящей катастрофой. Теперь становилось ясно, почему Пайк так спешно похоронил мертворожденную девочку. Более того, становилось ясно, почему он мог убить свою жену.

– А по какой причине евгенический проект был остановлен? – спросил Росс.

Шелби принялась рыться в документах.

– Причина самая простая – поборники евгеники исчерпали отпущенные им средства, – сказала она. – А потом в Германии пришел к власти Гитлер. Принятый им закон о предотвращении рождения потомства с наследственными заболеваниями базировался на американском образце. Полагаю, это отрезвило многих.

– И когда же этот закон был отменен в Вермонте?

– Штука в том, что он до сих пор не отменен, – пожала плечами Шелби. – В семидесятые годы Американский союз защиты гражданских свобод поднял вопрос о его отмене… Первоначальная формулировка закона была изменена… Но официально он до сих пор остается действующим.

Взгляд Илая, скользнув по расстеленному на полу бумажному листу, внезапно выхватил знакомое имя. Пиал Соммерс, женатый на Изабель Дюшамп, которая признана слабоумной. Их дети: Вайнона, Элла и Софи, умершая в возрасте семи лет. Элла Соммерс устроилась работать официанткой в один из ресторанов Берлингтона. Там она познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Роберт Рочерт, и он был отцом Илая.

Пиал Соммерс происходил из семьи, где было семеро детей. Согласно этой таблице, лишь он один не страдал психическими заболеваниями, не имел криминальных наклонностей и сексуальных извращений. Короткая линия пунктиром указывала, что с материнской стороны у него было десять кузенов, младший из которых именовался Джон «Серый Волк» Делакур.

Стоило Россу приоткрыть дверь в спальню племянника, как тот оторвал голову от подушки.

– Ты еще не спишь? – спросил Росс.

Итан бросил взгляд в окно, за которым всходило солнце. Лучи его едва проникали сквозь плотные шторы. Он понял, что ему крупно повезло. Если бы Илай Рочерт не стал его покрывать, если бы мама не вернулась с работы позже обыкновенного и не привезла эту коробку, набитую старыми документами, вчерашний побег не сошел бы ему с рук.

– Знаю, что ты хочешь сказать, – вздохнул Итан. – Я не хотел, чтобы ты из-за меня дергался. – Опустив голову, он смотрел на одеяло, на котором были нарисованы крошечные машинки. Похоже, все в этом доме уверены, что он навсегда останется ребенком. – Но я больше не могу сидеть дома как привязанный. Тебе этого не понять. И маме тоже.

Росс опустился на край кровати и поставил на пол ноутбук, который принес с собой.

– Почему это ты считаешь меня таким непонятливым?

– Потому что ты прыгал с парашютом, играл в «кто первый свернет» на железной дороге, дрался с парнем, который ударил тебя ножом. В общем, всегда делал то, что хотел. Не то что я… Иногда я просыпаюсь и думаю: было б здорово убежать отсюда и бежать, пока земля не кончится. А потом понимаю, что никогда этого не сделаю. Буду гнить дома, пока не сдохну. Не лучше ли загнуться прямо сейчас?

Росс покачал головой:

– Знаешь, все эти прыжки и драки, о которых ты говорил, не доставляли мне особого кайфа. Просто иногда я впадал в такое отупение, что уже ничего не чувствовал. Требовались сильные средства, чтобы доказать самому себе – я еще жив. Булавочного укола было уже недостаточно, приходилось брать тесак для мяса.

– Понимаю, – выдохнул Итан. – Вот и мне нужен тесак. То есть хорошая встряска.

– Поверь, дружище, я отдал бы все, чтобы целыми днями сидеть дома, в тепле и безопасности, и знать, что за стенкой есть человек, которому я не безразличен. – Росс потупился и провел пальцем по машинке, нарисованной на одеяле. – Не надо мне подражать. Честное слово, я был бы рад, если бы мог измениться.

Внезапно Итан всхлипнул. Черт, в горле будто застрял скомканный носок! На глаза выступили непрошеные дурацкие слезы.

– Я бы тоже хотел стать другим, – пробормотал он. – Стать нормальным.

– Знаешь, такие парни, как мы с тобой, тоже необходимы. Ведь только сравнивая себя с нами, нормальные люди понимают, что они нормальные.

Итан улыбнулся сквозь слезы:

– Пожалуй, нам стоит держаться вместе.

– Отличная мысль, – кивнул Росс и поднял крышку ноутбука. – Как раз сейчас я рассчитываю на твою помощь.

Когда Илай, с грузом новых ночных кошмаров, вернулся домой, было уже три часа. В пять утра на карьере начались взрывные работы, но Илай, разбуженный грохотом, ухитрился сунуть голову под подушку и уснуть опять. Когда в половине седьмого в дверь позвонили, он с трудом поборол искушение прогнать раннего визитера, пальнув в сторону двери из револьвера. Лишь мысль о том, что подобная выходка будет стоить ему полицейского значка и кучи объяснительных записок, заставила Илая подняться с кровати.

Едва он распахнул дверь, в дом вихрем ворвалась Фрэнки.

– Сейчас ты упадешь! – пообещала она, направляясь прямиком в кухню. (Илай, в одних трусах, потащился за ней.) – Представь себе, я протестировала твою ночную рубашку. Ну то есть рубашку жертвы.

– Фрэнки…

– Ты думал, что пятна на ней – это кровь?

– Ну да.

– А вот и нет. Илай, почему ты не держишь кофе в холодильнике, как это делают во всем цивилизованном мире? – вопросила она, окинув взглядом комнату. – И почему ты принимаешь даму в одних трусах?

– Было бы лучше, если бы я принимал даму без трусов?

– Было бы лучше, если бы ты оделся, прежде чем открывать дверь.

– Фрэнки, прошу тебя, не надо на меня наезжать, – простонал Илай. – Я сегодня спал всего три часа.

Фрэнки наконец обнаружила кофе – он оказался на холодильнике в коробке с черным обувным кремом – и положила несколько ложек в кофеварку.

– Это меконий, – изрекла она.

– Да нет, кофе вроде колумбийский.

– Ты и правда не выспался, бедолага. Я говорю о пятнах.

Илай зевнул и почесал грудь. Он так устал, что не стыдился торчать перед Фрэнки практически нагишом. Все равно ее интересуют только результаты анализов, а на его голое тело ей наплевать.

– Ну и что это такое – этот твой меконий? Радиоактивное вещество? Ты хочешь сказать, что ее повесили инопланетяне?

– Меконий – это фекалии. Детские какашки.

– Подумаешь, чудо какое. Мы прекрасно знаем, что в ту ночь она родила ребенка.

Кофеварка зафыркала, и Фрэнки, окинув кухню взглядом, нашла две кружки, у которых общим было только предназначение.

– Ты сказал мне, что ребенок родился мертвым. Но мертвые дети не какают!

Последняя ее фраза прорвалась сквозь туман, окутавший сознание Илая.

– Погоди-ка, – тряхнул он головой.

– Наконец-то проснулся! – усмехнулась Фрэнки. – Ребенок родился живым.

Сегодня был день бинго, и, хотя Илай совершенно не собирался играть, некий доброжелательный сотрудник дома престарелых положил перед ним карточку.

– Би одиннадцать! – провозгласила координатор мероприятия, упитанная дама в ярко-желтом комбинезоне, похожая на громадную тыкву. – Би одиннадцать!

Илай увидел Спенсера Пайка, прежде чем старик его заметил. Санитар катил кресло-каталку, в котором сидел Пайк, к столу.

– Позвольте мне, – произнес Илай, берясь за ручки кресла.

Санитар покорно отошел, и Илай откатил старика в угол, подальше от оглушительных воплей ведущей.

Илай сам не ожидал, что при виде такой развалины, как Пайк, испытает столь острый приступ ненависти. Этот человек пытался извести под корень всю свою семью. Этот человек считал, что может решать, кто имеет право жить, а кто нет. Этот человек воображал себя Богом.

Илай невольно содрогался, читая полицейские отчеты 1932 года, когда жестокое обращение с подследственными считалось нормой. Теперь он понимал, как трудно справиться с желанием набить кому-нибудь морду, если злоба наполняет тебя до краев и ты рискуешь захлебнуться в ней.

– Убирайтесь, – прошипел Спенсер Пайк.

Илай наклонился и прижал к спинке кресла плечи Пайка:

– Вы лгали мне, Спенсер.

– Я даже не знаю, кто вы такой.

– Не надо строить из себя маразматика. Я не сомневаюсь, с мозгами у вас все в порядке. Наверняка вы прекрасно помните все, что натворили за свою долгую жизнь. Возможно, вы даже помните имена.

– Чьи имена?

– О семьдесят пять! – заорала ведущая. – У нас есть бинго?

– Вы были уверены, что никаких подозрений на ваш счет не возникнет. Копам вы сказали, что, увидев жену повешенной, перерезали веревку и сняли тело. Никто не позволил себе усомниться в ваших словах. Но тело было снято за несколько часов до того, как вы позвонили в полицию.

На виске старика забилась голубая жилка.

– Я не желаю слушать ваши бредовые выдумки!

– Почему же выдумки? Потому что меня там не было? Потому что я тогда еще не родился? Тем не менее я опираюсь на факты, Спенсер. Вам известно, на что способна криминалистика? Вы знаете, как много может поведать мертвое тело? Поверьте, время своей смерти оно сообщает почти точно.

– Убирайтесь, – повторил Пайк и опустил морщинистые веки.

– Скажите, Спенсер, кого вы убили сначала? Свою жену или свою дочь?

– Сестра!

– Представляю, как вы взбесились, узнав, что ваша жена и дочь – тоже из этого гнусного племени.

Лицо Пайка стало белым как бумага.

– Какого еще племени?

– Джипси, какого же еще, – процедил Илай.

Пайк так дернулся, что едва не вывалился из своего кресла. Лицо его потемнело, водянистые глаза сверлили лицо Илая.

– Вы… вы… – свистел он.

– И двадцать? Есть у кого-нибудь этот номер?

Пайк судорожно вздохнул, попытался вцепиться в ручки кресла, но пальцы его разжались, и он, накренившись вперед, с грохотом рухнул на пол. Ведущая пронзительно заверещала и выбежала из комнаты. Двое дюжих санитаров бросились к упавшему. Илай наклонился над Пайком.

– Теперь вы понимаете, как себя чувствует тот, кто не в силах за себя постоять? – прошептал он.

Поднялась суматоха. Пайк орал на санитаров, пытавшихся его поднять, сыпал оскорблениями и до крови расцарапал руку медсестре. Старики, собравшиеся в комнате отдыха, пришли в величайшее возбуждение. Некоторые с ужасом смотрели на Пайка, другие плакали. Два особо рьяных игрока, не обращая ни на что внимания, продолжали выяснять, кто первым крикнул: «Бинго!» В этой кутерьме Илаю не составило труда выскользнуть из комнаты незамеченным. Насвистывая, он спустился в холл и вышел из дома престарелых через главный вход.

Мэйлин Уорбертон передвинула кристалл на десятую долю дюйма и выжидающе подняла взгляд к небу. Через несколько мгновений она негромко выругалась и повернулась к мужу:

– Кёртис, пока он здесь, ничего не получится. От него исходит негативная энергия, которая отпугивает призраков.

Род ван Влит, сидевший на складном стуле, взорвался:

– Вы тянете резину уже четыре часа, и все без толку! Уэйкман управлялся с призраками куда более ловко! Может, дело не во мне, а в вас?

– Ты сам видишь! Как можно работать в такой обстановке? – глядя на мужа, прошипела Мэйлин.

– Хватит препираться! – бросил Кёртис. Ослепительно улыбаясь, он подошел к жене, взял ее за руку и подвел к Роду. – Пока между нами не будет согласия, никакие призраки не появятся.

– Мне нужен только один призрак, – поправил его Род. – Точнее, мне нужно, чтобы вы от него избавились.

Он постепенно возвращался к прежним убеждениям. Все-таки, что ни говори, все охотники за призраками – чокнутые, а призраки, похоже, так же реальны, как, к примеру, Зубная фея. Казалось бы, в этом деле Уорбертонам не было равных, ведь Росс назвал Кёртиса своим наставником, а «Богемские ночи», бесспорно, были самым популярным телевизионным шоу, посвященным паранормальным явлениям. К тому же Кёртис попросил разрешения привезти оператора, чтобы снять для ТВ интервью с Родом. Кто же откажется от такого крутого пиара?

Но после бесконечных охов и вздохов, позирования перед камерой и идиотских ритуалов, во время которых жена Кёртиса, величавшая себя медиумом, раскладывала по участку какие-то камни, ни одно привидение так и не появилось. Ни тебе звона цепей, ни глухих стуков, ни даже слабых стонов в ночной тиши. Измеритель электромагнитного поля, установленный на лужайке за домом, – после того как все убрали подальше электронные часы, мобильные телефоны и прочие предметы, способные влиять на его показатели, – оставался неподвижным. Похоже, Кёртис Уорбертон собирался сообщить Роду, что в некоторых случаях духу требуется чертовски много времени, чтобы привыкнуть к исследователю.

– Знаете, иногда мы проводим в ожидании несколько ночей подряд, – словно прочитав мысли Рода, заявил Кёртис. – Призраку нужно привыкнуть к нашему присутствию.

Росс округлил глаза:

– Понятно. Но может, этот призрак решил убраться без всякой посторонней помощи, и тогда…

Он оторопел, не успев закончить фразу: его ослепила вспышка, возникшая из ниоткуда. Подскакивая в воздухе, огненный шар подлетел к Роду, коснулся его ботинка и разгорелся еще ярче.

– Йоханнес! – заорал Кёртис, озираясь в поисках оператора. – Куда ты запропастился, черт тебя подери?

Свет был таким ярким, что Род видел собственную тень, словно дело происходило в разгар дня, а не ночью. Лишившись от ужаса дара речи, он опустился на корточки и закрыл голову руками.

Тень при этом оставалась неподвижной.

– Господи боже мой, – одними губами прошептал Род. – Ни хрена себе…

Тень, оставаясь в пределах светового пятна, вскинула руки. В воздухе замелькали бледно-розовые светящиеся шары. По лужайке прокатилось дуновение свежего ветра, принесшего нежный аромат цветочных духов. Мгновение спустя все источники света погасли и лужайка вновь погрузилась в темноту.

– Кстати, я забыла спросить, ваш призрак – женщина? – раздался голос Мэйлин.

У Рода тряслись не только поджилки, но и внутренности.

– Женщина, – выдавил он. – Жена владельца этого дома. Ее здесь убили.

– Этот дом более не твой! – во весь голос провозгласил Кёртис. – Это время – не твое время.

Единственным ответом на его тираду стал шелест листьев в верхушках деревьев. Несколько секунд спустя с дерева упал толстый сук. Пролетев в нескольких дюймах от головы Кёртиса, он рухнул на рюкзак оператора. Раздался зловещий треск.

– Блин! – выдохнул Йоханнес.

Род ощутил, как в его руках что-то шевелится. Внезапно куртка, которую он держал, скользнула прочь, точно схваченная невидимой рукой. Мгновение спустя она уже лежала на траве посредине лужайки.

– Эй! – вскакивая, завопил Род. – Призрак утащил мою куртку!

– Полагаю, таким образом она хочет поведать нам о своих чувствах, – пояснил Кёртис. – Ей больно видеть, как вы хозяйничаете на ее земле, и она…

Род резко повернулся к нему.

– Это не ее земля! – процедил он. – Земля принадлежит нашей компании. Мы приобрели этот участок у законного владельца.

– Кёртис, температура падает! – воскликнула Мэйлин, помахав в воздухе цифровым термометром. – И посмотри на это.

Измеритель электромагнитного поля, стоявший на земле, мигал как бешеный. С неба спустилось облако густого белого тумана и зависло над лужайкой.

– Снимай, Йоханнес! – прошептал Кёртис и вновь заговорил в полный голос: – Ты не можешь остаться здесь. Ты должна вернуться в свой мир. Дай нам знак, что ты уходишь!

Туман рассеялся. Взглянув на землю, Род увидел, что она усеяна лепестками роз. Он наклонился, взял один из них, растер между пальцами и поднял глаза к небу.

Раздался громкий щелчок, и все трое вздрогнули.

– Простите, но у меня закончилась пленка, – сообщил оператор.

– Ничего страшного. Снимать больше нечего. Думаю, мы оба получили то, что хотели, – расплывшись в улыбке, произнес Кёртис.

Род растерянно огляделся по сторонам:

– Вы хотите сказать, что она… что призрак ушел?

– Вы же добивались именно этого, не так ли?

Род кивнул. Потом спросил:

– Но почему вы так уверены, что она больше не вернется?

– Теперь, когда она нашла путь в другой мир, ей нет никакой необходимости возвращаться сюда. Разумеется, если она не задолжала в местном магазине. – Кёртис усмехнулся собственной шутке и принялся собирать оборудование.

Мэйлин складывала свои кристаллы в шелковый мешочек.

Род вручил Кёртису конверт с заранее оговоренным гонораром. Они вместе вышли за ограду и направились к стоянке, где их ждали машины.

– Ну… и что теперь? – пробормотал Род. – Мы можем спокойно сносить эту развалюху и строить то, что решили?

– Это вы могли сделать и раньше, – заявил Кёртис. – Но теперь у вас не будет вечно недовольных соседей.

– Кёртис, как ты думаешь, здесь поблизости есть «Старбакс»? – спросила Мэйлин, усаживаясь на пассажирское сиденье. – Ужасно хочется кофе.

– Постараемся отыскать, – кивнул он и пожал Роду руку. – Могу я попросить вас о небольшой услуге? Когда увидите Росса Уэйкмана, расскажите ему о том, что произошло нынешней ночью.

Он сел за руль, махнул рукой и двинулся по Оттер-Крик-Пасс.

На узкой дороге машина Кёртиса с трудом разминулась с другой машиной, ехавшей навстречу. Род зажмурился, ослепленный светом фар. Автомобиль шерифа остановился в нескольких футах от него. Помощник шерифа вышел, не выключая мотора:

– Мистер ван Влит?

– Да, – с упавшим сердцем ответил Род. – Что, изгнание призрака теперь считается противозаконным деянием?

– Это для вас.

Род разорвал конверт со штемпелем окружного суда, пробежал глазами постановление и выругался сквозь зубы.

Теперь, когда он наконец избавился от этого паскудного привидения, суд признал необходимым приостановить застройку участка.

Спускаясь с дерева, Итан едва не свалился, но Росс успел его поймать.

– Осторожнее! – прошептал он. – Еще не хватало, чтобы ты себе что-нибудь сломал.

После того как Род ван Влит уехал, Росс выждал целый час – на всякий случай. Опустив Итана на землю, он потянулся, разминая затекшее тело.

– Я уже собрал все наши прибамбасы, – сообщил он, похлопав по своему рюкзаку. Несколько воздушных шаров, наполовину наполненных гелием, висело у него на поясе. – Здесь ничего нельзя оставлять.

Аромат духов, светящиеся шары, лепестки роз, туман – все это Росс видел, когда Лия появилась в первый раз. Но сейчас неотъемлемые спутники призрака были делом человеческих рук.

– Ты забрал проектор? Провода? Зеркала? – спросил Росс у племянника.

– Я забрал даже леску, – сияя от гордости, доложил Итан. – Слушай, ты видел, какая рожа была у этого чувака, когда его куртка взлетела в воздух?

– Я же просил тебя обойтись без лишних фокусов. Что, если бы он попытался схватить куртку и в ладонь ему впился крючок?

Росс осмотрелся по сторонам, проверяя, не забыли ли они что-нибудь. Сегодня вечером, ожидая прибытия Уорбертонов, они с Итаном потрудились на славу. В том, что они готовят шоу с участием призрака для человека, который сделал на подобных представлениях карьеру, несомненно, ощущалась легкая ирония судьбы. Тем не менее Росс не сомневался в удаче. Прежде всего, спектакль играл на руку Уорбертону, и следовательно, проявлять излишнюю недоверчивость было не в его интересах. То обстоятельство, что работать приходилось не в комнате, а под открытым небом, тоже облегчало задачу. Ночью на лужайке, окруженной деревьями, Россу не составило труда устроить эффектное шоу при помощи зеркал, воздушных шаров и фонарей.

– Ох, до чего я боялся расхохотаться! – сообщил Итан, все еще сиявший от возбуждения. Взглянув на Росса, собиравшего в наволочку лепестки, он добавил: – Если ты перепачкаешь наволочку, мама тебя убьет.

– Она убьет меня так или иначе, – вздохнул Росс. – Я без спроса взял ее духи и вылил полфлакона.

Он наклонился, поднимая с земли последний лепесток.

– С термометром вышло круче всего. Как это у тебя получилось устроить похолодание? – спросил Итан.

Росс поднял на плечо коробку из пенопласта, где лежал сухой лед, и направился к своей машине, спрятанной в зарослях.

– Я тут ни при чем, – признался он, на ходу обернувшись к племяннику. – Нам просто повезло.

Он тоже хотел бы знать, почему в воздухе пахнуло холодом как раз в тот момент, когда это произвело наибольший эффект на потрясенных зрителей маленького шоу. Наверняка метеорологи нашли бы этому объяснение. Возможно, Россу с Итаном подыграл внезапный порыв северного ветра или холодный атмосферный фронт. А вот показания измерителя электромагнитного поля – это совсем другая история. Росс был хорошо знаком с этим прибором, настолько чувствительным, что он реагировал на приближение грозы или на присутствие человека в другой комнате.

Влиять на показания прибора у них с Итаном и в мыслях не было… тем не менее электромагнитное поле изменилось. Никакого физического тела или атмосферного явления, способного вызвать такую реакцию, поблизости не наблюдалось. Конечно, не исключено, что прибор просто дал сбой.

Но может быть, дело тут вовсе не в сбое, подумал Росс, ощущая мгновенный прилив радости.

Илай, облаченный в парадную форму, стоял рядом со своим начальником и щурился от многочисленных вспышек фотокамер. Репортеры прибыли сюда, чтобы запечатлеть важное событие – шеф полиции Фолленсби передавал Эзу Томпсону постановление окружного суда, официально приостанавливающего застройку участка, до тех пор пока останки похороненных здесь абенаки не будут перенесены в другое место. Илай рассматривал лица людей в толпе – он знал их всю жизнь, но теперь видел в ином свете.

Уинкс, например, имел проблемы с алкоголем. Жена его преподавала в колледже английский язык и сбежала с одним из студентов. Но сегодня Уинкс сиял улыбкой, явно чувствуя себя триумфатором, а не неудачником. Старик Чарли Роуп ради такого события тоже выполз из дому, на плечах у него сидела внучка.

– Смотри внимательно, – повторял ей дед, – Ты должна запомнить это на всю жизнь.

Даже непроницаемый Эз Томпсон, негласный предводитель абенаки, сегодня выглядел явно растроганным. Они одержали победу, а такое случалось нечасто. Всякий раз, когда абенаки пытались приобрести землю или право на рыбную ловлю, им отказывали на том основании, что они не являются племенем, признанным на федеральном уровне, а значит, не имеют права голоса. Согласно критериям Бюро по делам индейцев, племенем могла быть признана лишь группа коренного населения с многовековой историей.

В истории абенаки зияла пропасть, которая разверзлась в 1930-х.

Илай всегда считал, что его соплеменники сами были виноваты в этом: в ту пору они были слишком плохо организованы и не стремились к объединению. Но теперь он понимал, что индейцы оказались жертвой собственной хитрости. Как объяснила вчера Шелби, в тридцатые годы абенаки, чтобы избежать преследований со стороны поборников евгеники, часто заключали браки с белыми, отказывались от своих индейских имен и от традиционных ремесел. Многие из них покинули Вермонт и смешались с другими племенами. Опасаясь утратить свои традиции и обычаи, они припрятали их до лучших времен. И теперь расхлебывали последствия.

Илай наблюдал, как абенаки сгрудились вокруг огромного барабана, который они притащили с собой. Их голоса, звучные, радостные, сливались в удивительную мелодию. Индейские песни никогда не следуют заданным курсом, они подобны рекам, выбирающим правильное русло. Илай вспомнил, как проводил летние вечера на берегу озера в кругу маминой родни и, лежа в палатке, слушал доносившуюся снаружи музыку, навевавшую сладкие сны.

Эти песни и есть их история. Как и все предания абенаки, они передаются из уст в уста – слова, записанные на бумаге, ничего не значат, пока не превратятся в легенду. Сегодняшний день тоже станет легендой, и когда-нибудь внучка Чарли Роупа поведает ее своим внукам… Любопытно, есть ли среди присутствующих те, кто помнит, что творилось в Комтусуке во времена Спенсера Пайка? Тот факт, что прошлое покрыто пеленой безмолвия, был исполнен зловещего смысла. Никто не рассказывал о тех печальных событиях детям и внукам. Люди хотели стереть их из памяти. Но помнить было необходимо, в этом Илай не сомневался.

– Это просто произвол, – произнес чей-то голос за его спиной.

Обернувшись, Илай увидел Рода ван Влита, стоящего в окружении репортеров. Тот кипел от ярости.

– Эта земля принадлежит нашей компании. Честно говоря, мне ровным счетом наплевать, что здесь было прежде. Наша компания приобрела ее на абсолютно законных основаниях, – заявил он, вытащил из папки договор, заключенный со Спенсером Пайком, и помахал им в воздухе.

– Вам наверняка вернут деньги, – сказал Илай, хотя вовсе не питал подобной уверенности.

Род ван Влит тем более не мог надеяться на это. В ответ на слова Илая он лишь злобно прищурился.

– Идите к черту! – бросил он, разорвал на мелкие части договор и начал протискиваться сквозь толпу.

Клочки бумаги, легкие, как перья, кружились в воздухе. Наблюдая, как они опускаются на землю, Илай заметил, что в грязи зеленеет какой-то росток. Крокус, судя по всему. Промерзшая насквозь земля, похоже, начала оттаивать. Кто знает, что еще скрывается в ней?

Илай сунул руки в карманы и подошел к группе поющих индейцев. Слова песни, казалось забытые давным-давно, сами собой слетали с его губ. За много миль отсюда жители Свантона и Моррисвиля, которые, сами того не сознавая, слушали песню, принесенную ветром, на мгновение перестали косить свои лужайки и протирать кухонные столы. Они почувствовали, что эта мелодия проникает в душу и что-то меняет в ней.

Конечно, все это были мелкие чудеса. Но в том, что каждый раз происходит чудо, жители Комтусука не сомневались. Не приклеивался скотч – и они многозначительно улыбались. Дыни, продававшиеся в магазине на автозаправке, источали столь сильный аромат, что он достигал ближайших домов, – и все понимали: это неспроста. Некоторые горожане находили в своих бумажниках четырехлистный клевер, лежащий между самыми крупными купюрами; другие слышали, как рысь надрывно вскрикивает в холмах, точно кого-то оплакивая. Были и такие, кому подушки казались по ночам подозрительно мягкими. В общем, все происшествия, которые можно было бы объяснить множеством причин, теперь считались проделками призрака.

Однажды утром Росс вышел на крыльцо и увидел нечто, заставившее его вздрогнуть от неожиданности. Конечно, это могла быть шутка соседских детей. Но Росс подозревал, что они тут ни при чем. Кто-то аккуратно разложил семнадцать крошечных камешков в форме сердца. Росс догадывался, чья это работа.

Нет, это была не его мама. Сидя на кровати, Итан наблюдал, как самозванка, похожая на маму только внешне, собирается на свидание. Напевая что-то себе под нос, она вдела в уши серьги с камешками, намазала ресницы дурацкой черной ваксой, которой прежде пользовалась чрезвычайно редко, и принялась брызгать духами в самые неожиданные места – под колени, на живот.

– Собираешься чпокнуться с ним? – осведомился Итан.

– Что-что?

– Не строй из себя дурочку. Уж если встречаться с парнем, так по-серьезному.

Шелби, сосредоточенная на том, чтобы надеть туфли на высоком каблуке, на мгновение оцепенела.

– Ты уверен, что я нуждаюсь в подобных советах? – наконец произнесла она.

– Хороший совет никому не повредит, – парировал Итан.

– Согласна, – кивнула Шелби. – Но, честно говоря, я пока не уверена, что последую твоей рекомендации.

– На твоем месте я бы сделал это, – заявил Итан, разглаживая складки на покрывале. – Но только в том случае, если он разрешит тебе пару раз пальнуть из пистолета.

Шелби отчаянно пыталась скрыть улыбку и придать своему лицу выражение величайшей серьезности.

– Я передам ему, что ты поставил именно такое условие.

Итан припомнил все, что ему было известно о поцелуях. Это занятие казалось ему не слишком приятным. Все равно как если бы девчонка плюнула в стакан, а потом предложила ему выпить.

– Но если тебе не хочется, можно обойтись и без этого, – милостиво разрешил он.

Шелби подошла к сыну, взялась за козырек его бейсболки и передвинула его на затылок.

– Давай вернемся к этому разговору, когда ты вырастешь.

– Я не собираюсь целоваться с девчонками. Даже когда вырасту, – отрезал Итан, наблюдая, как мама привередливо оглядывает свое отражение в зеркале.

Надо признать, выглядела она классно. Сияет, словно внутри у нее лампочка. Сразу видно, человек втрескался по уши.

– Преждевременное заявление, мой милый. Придет время, и ты почувствуешь, что больше всего на свете хочешь поцеловать какую-нибудь девочку.

– Ты думаешь, найдется девчонка, которая захочет целоваться со мной?

Шелби молча взглянула на сына, потом опустилась рядом с ним на кровать. Коснулась его лица так бережно, словно это была величайшая драгоценность, а не белая как мел пугающая маска.

– Захочет, и не одна, уверяю тебя, – прошептала она. – Хорошеньким девчонкам придется выстраиваться в очередь.

– Посмотрим, – буркнул Итан, отворачиваясь от нее.

Шелби знала, что он хочет сказать: «Посмотрим, доживу ли я до этого».

Она обняла сына за плечи, и по непонятным причинам он не стал выскальзывать из ее объятий, хотя еще год назад заявил, что терпеть не может всех этих телячьих нежностей. Ее глаза светились, предвкушая выход в мир, где не было Итана. Он знал: рано или поздно ей придется жить в этом мире. И потому нашел в себе силы отпустить ее.

Росс проснулся оттого, что кто-то поцеловал его. В темноте своей спальни он ощутил, как мягкие губы прижались к его губам и чье-то дыхание смешалось с его собственным. Он выпростал руки из-под одеяла, пытаясь задержать этот сладостный миг и не дать ему перетечь в следующий. Но, открыв глаза, увидел, что пальцы его сжимают пустоту.

Росс взглянул на будильник и включил лампу. Сон как рукой сняло. Росс сел в постели, огляделся по сторонам и убедился, что его догадка верна: в комнате нет никого, кроме него самого, дверь плотно закрыта. А его постель осыпана сотнями лепестков роз.

– Где ты?

Росс вскочил с кровати в одних трусах, схватил одеяло, тряхнул его и бросил на пол. Потом проделал то же самое с матрасом. Отодвинул кровать от стены и заглянул в образовавшуюся щель. Никого. Разочарованный, запыхавшийся, он опустился на ковер и закрыл лицо ладонями. Почему, почему ему так не везет? Почему у всех есть причина, чтобы жить, а у него нет?

Раздался стук в дверь.

– Росс? Ты спишь? Мне показалось, что-то упало.

Росс поднялся на ноги и отпер дверь. Шелби, разодетая в пух и прах, стояла в коридоре и пыталась заглянуть в комнату через его плечо.

– Я запнулся о ковер и упал, – сообщил Росс.

– Боже мой! Ушибся?

– Не смертельно, – заверил Росс и окинул сестру оценивающим взглядом. – Ты выглядишь сногсшибательно.

Шелби вспыхнула:

– Спасибо. Честно говоря, я собираюсь на свидание. Ты обещал присмотреть за Итаном.

– Да-да, я помню, – кивнул Росс, хотя не помнил ровным счетом ничего. – Дай мне минуту.

Закрыв дверь, он поднял с пола джинсы и натянул их. Он был обречен влюбиться в Лию, у них слишком много общего. Как и Росс, она отдала бы все, чтобы изменить обстоятельства своего существования… но не представляла, как это сделать.

Он по-прежнему ощущал на губах вкус поцелуя.

Подняв ворох белья, валявшийся на полу, он бросил его на кровать. Простыни все еще благоухали розами. Но лепестки исчезли, не оставив следа.

Иногда быть копом не так уж и плохо. Сегодня Илай убедился в этом в очередной раз. Ему хотелось, чтобы их с Шелби свидание прошло на высочайшем уровне, но в два часа ночи, когда рестораны уже закрыты, поужинать с девушкой – это целая проблема. К счастью, Илаю не составило труда эту проблему разрешить. Он отпер дверь итальянского бистро и широким жестом распахнул ее перед Шелби. Она вдохнула воздух, пропитанный запахом чеснока и душицы.

– Вы подрабатываете здесь поваром? – улыбнулась она.

– Нет. Я просто знаком с хорошими людьми.

Он провел Шелби к столику, который накрыли для них еще вечером. Бутылка красного вина, свеча в подсвечнике. На тарелке Шелби лежит роза.

Эдди Монтеро, хозяин бистро, обратился к Илаю за помощью около месяца назад. Он знал, что один из его служащих ворует из кассы, но никак не мог поймать его за руку. Найти воришку удалось при помощи нескольких скрытых камер. Впрочем, Илай не сомневался, что преступник остался безнаказанным. Вряд ли у Эдди хватило храбрости устроить нагоняй своей мамаше, которая иногда подменяла заболевших официанток. Мамочка, увы, имела склонность к клептомании. Тем не менее Эдди был доволен, что все выяснилось. Доволен до такой степени, что разрешил Илаю явиться в заведение в неурочный час, вручил ему ключи от входа и даже приготовил ужин, который ждал гостей в духовке. Великодушно, ничего не скажешь. Жаль только, красное мясо в меню ужина не входило.

– Вы же знаете, я не могла прийти раньше, – сказала Шелби, когда он отодвигал для нее стул.

– Это даже хорошо, – усмехнулся Илай. – По крайней мере, сейчас я буду единственным парнем, который на вас пялится.

Нынешняя Шелби Уэйкман, в облегающем черном платье и туфлях на высоком каблуке, не имела ничего общего ни с той серой мышкой, которой притворялась в библиотеке, ни с сумасшедшей матерью, которой становилась рядом с сыном. Волосы ее были собраны на затылке в изящный узел, и, наверное, от этого ее глаза казались ярче, а губы свежее. Илай и прежде ощущал, что между ними существует взаимное притяжение, но теперь он был покорен окончательно и бесповоротно.

Он принес из кухни салат и закуски, разлил по бокалам вино.

– Не знаю, что за вино для нас выбрал Эдди, – усмехнулся он. – Я вечно путаю рислинг и риуните.

– По-моему, у риуните другая пробка, – заметила Шелби. – Ее надо отвинчивать, а не вытаскивать, как здесь.

– Видите, улики всегда найдутся. – Илай коснулся бокалом бокала Шелби. Раздался нежный хрустальный звон. – Ну, за первое свидание!

Шелби покачала головой и поставила бокал на стол:

– Я не хочу за это пить.

– Почему? – спросил Илай, ощущая, как сердце его тревожно сжалось.

– Знаете, я поразмыслила и поняла, что не хочу никакого первого свидания. Первое свидание – это неизбежный кошмар. Разве нет?

Илай не сразу нашелся с ответом.

– И что же нам теперь делать? – растерянно пробормотал он.

– Предлагаю начать сразу со второго, – лучезарно улыбнулась Шелби.

– То есть вести себя так, словно наше первое свидание уже было? – уточнил Илай.

– Нет, вести себя так, словно мы уже знаем о жизни друг друга в общих чертах.

– Но мы этого не знаем…

– Ну, нам известно достаточно, ведь мы с вами пришли сюда вдвоем.

Илая внезапно озарила догадка:

– Слушайте, а что он отмочил? Его вырвало прямо вам на колени? Или он заявил, что ваши глаза напоминают ему о глазах прежней подружки?

– Это вы о ком?

– О том типе, который превратил ваше первое свидание в кошмар.

Шелби разгладила салфетку.

– На самом деле я никогда прежде не была на свиданиях. Сужу исключительно с чужих слов.

– В это трудно поверить, – покачал головой Илай.

– Нет, что вы, мне рассказывали об этом люди, которым можно доверять, и…

– Я не о том, – перебил Илай. – Мне трудно поверить, что вы никогда не были на свидании.

– Говоря «никогда», я имею в виду – после рождения Итана.

– А что стало с отцом Итана? – с деланым безразличием спросил Илай.

– Насколько мне известно, он живет в Сиэтле. Мы с ним практически не общаемся. – Шелби подцепила вилкой помидор, но тут же забыла о нем. – Мы развелись вскоре после рождения Итана. Растить ребенка, больного пигментной ксеродермой, оказалось для его отца непосильной задачей.

– Пигментная ксеродерма… – повторил Илай.

– Да, при этой болезни человек не должен бывать на солнце. Причина – генетическая патология. Чрезвычайно редкая.

Илай говорил с Итаном о его болезни – но разговор получился кратким. Он запомнил лишь слова мальчика о том, что с такой болезнью долго не живут.

– Но он… он может поправиться?

– Нет, – тихо ответила Шелби. – Не может.

Подбородок ее задрожал, она замолчала. Илай отложил вилку.

– Неужели медицина здесь бессильна?

– Все, что могут врачи, – заблаговременно предупредить, что нас ожидает. Так что я знаю, к чему готовиться… хотя подготовиться к этому невозможно. Большинству консультантов по генетическим вопросам и в голову не приходит сделать тест на пигментную ксеродерму. Мы с Томасом решили обратиться к такому специалисту, потому что у мужа в семье были случаи заболевания кистозным фиброзом.

– И он, этот специалист, ничего не выявил?

– Это была она. Женщина. Нет, я просто не попала на прием. Когда я приехала в клинику в назначенный день, выяснилось, что доктор сегодня не принимает. Конечно, я была недовольна – как и другие пациенты, которые приехали напрасно. Одна из них слышала, как медсестра в регистратуре, разговаривая по телефону, сказала кому-то, что доктор отправилась в другую клинику делать аборт. – Руки Шелби непроизвольно скользнули по животу. – По пути домой я много об этом думала. Неизвестная мне женщина сделала свой выбор и поступила так, как считала нужным. Я не знала, какие причины подтолкнули ее на это. Но была уверена: сама я ни за что не убью ребенка, который живет внутри меня. Даже если он болен кистозным фиброзом, пигментной ксеродермой или чем-нибудь еще. Результаты генетических анализов, какими бы они ни оказались, не заставят меня изменить решение… значит, нет никакого смысла записываться на прием еще раз.

У Илая и его жены, сбежавшей с другим, не было детей. Интересно, как бы он поступил, если бы она не только бросила его, а еще и забрала с собой ребенка? Наверное, невозможно примириться с тем, что у тебя отнимают родное дитя. Даже если просто увозят в другой город, не говоря уж об утрате навеки… Зияющую пустоту, образовавшуюся в душе, не удастся заполнить ничем, она не затянется, как лунка после удаления зуба, но останется источником постоянной боли.

– Итан, похоже, отличный парень, – пробормотал Илай.

– Да, только мы с ним никак не можем решить, кто кого должен слушаться, – улыбнулась Шелби. – Кстати, провожая меня на свидание, он дал мне совет. И Росс тоже.

– И что же это за советы?

– Росс посоветовал мне не доверять тому, кого профессия обязывает добиваться у людей признания в содеянных преступлениях.

– А Итан?

– О, его мудрый совет я открою вам немного позднее.

– Ваш брат – интересный человек, – заметил Илай.

– Рада, что вы так считаете, – ответила Шелби, теребя в руках кусочек хлеба. – Чаще люди дают ему другие характеристики. Например, чокнутый. Или бездельник.

– Но вы-то знаете, что это не так.

– Знаю. Но я знаю также, что он чувствует себя потерянным. И есть только один способ исправить положение: нужно, чтобы его кто-нибудь нашел. – Шелби заправила за ухо выбившуюся прядь. – Для некоторых людей естественно быть счастливыми, другим это удается с трудом. Росс хочет быть счастливым. Он хочет этого сильнее, чем любой другой человек – из тех, кого я знаю, конечно. Но говорить ему, что для этого необходимо найти свой путь в жизни… все равно что советовать раскинуть руки и полететь. Он не может этого сделать – не может, и все.

– А вы? – спросил Илай, откидываясь на спинку стула. – Вы заботитесь об Итане, вы переживаете за Росса. А за вас кто-нибудь переживает?

Он коснулся руки Шелби, сжимавшей ножку бокала. Ее лицо смягчилось, губы дрогнули, но через мгновение, словно опомнившись, она отдернула руку.

– Я настолько склонна к конфабуляциям на собственный счет… – начала она.

– Зачем вы это делаете? – перебил Илай.

– Что именно?

– Употребляете слова, которых никто не понимает.

– Слово «конфабуляция» означает…

– Не важно, что оно означает, – махнул рукой Илай. – Я просто пытаюсь понять, почему вы не хотите просто сказать то, что считаете нужным.

Он думал, что Шелби уйдет от вопроса, но она взглянула ему прямо в глаза.

– Потому что слова – это маскировка, которая помогает скрыть неловкость и смущение, – негромко произнесла она.

– Значит, мой вопрос смутил вас? Чем прятаться за мудреные слова, лучше задайте вопрос, который смутит меня.

– Будь по-вашему, – усмехнулась Шелби, задумалась на секунду и спросила почти шепотом, словно вокруг были другие люди: – Почему вы меня выбрали, Илай?

Он встал и приблизился к ней вплотную, словно отвечая таким образом на ее вопрос.

– Почему? – повторила Шелби.

– Потому что я догадался: на втором свидании вы всегда танцуете, – улыбнулся Илай. Он наклонился и коснулся подбородком ее макушки.

– Но здесь нет музыки.

– Разве? – возразил Илай. – А я прекрасно ее слышу. Давайте танцевать!

Шелби встала, и, прижавшись друг к другу, они тихонько покачивались до тех пор, пока она тоже не услышала нежную мелодию, сотканную из воздуха.

Росс стоял на самом высоком выступе гранитного карьера и наблюдал, как его племянник перескакивает через трещины и залезает на здоровенные обломки скал, оставшиеся после вчерашнего взрыва. Всю жизнь Росс с легкостью шел на риск и теперь с удивлением замечал, что нервничает. Оказывается, рисковать самому куда проще, чем смотреть, как рискует тот, кого любишь. Но в награду за помощь, оказанную дяде во время шоу призраков, Итан потребовал отвезти его ночью на карьер. Росс не мог не признать, что племянник заслуживает поощрения, и счел требование законным.

Он заблаговременно заручился разрешением охранника – Эза Томпсона. Очень удачно вышло, что сегодня Шелби отправилась на свидание. Несколько часов Росс с Итаном могли делать все, что заблагорассудится, – и они примчались сюда. Эз, стоя рядом с Россом, смотрел, как Итан карабкается на покатую глыбу розового гранита.

– У вас ведь не будет неприятностей из-за нас? – спросил Росс.

– Только если пацан повредит себе что-нибудь.

– Надеюсь, он этого не сделает.

– Тебе самому-то не влетит за то, что притащил его сюда? – поинтересовался Эз.

– Может, и влетит, – усмехнулся Росс. – Предполагается, что я должен за ним присматривать. Вот я и присматриваю… – Он пнул ногой камешек, и тот, сорвавшись вниз, исчез в зияющей пасти карьера. – Кстати, Эз, я так и не поблагодарил вас за ту ночь, когда…

– В благодарностях нет нужды.

– Знаете, прежде чем вы на меня наткнулись, произошло нечто… из ряда вон выходящее, – пробормотал Росс. – Я встретил призрака.

– Понятно.

– Похоже, вас это ничуть не удивляет?

– Я не из тех, кого нужно убеждать в существовании призраков, – покачал головой старый индеец.

– Илай Рочерт сказал, что вы собираетесь устроить какую-то церемонию?

– Да, в пятницу на рассвете. Придешь?

Росс ответил не сразу. Илай объяснил, что этот ритуал не предназначен для посторонних глаз. Присутствовать будут только несколько чиновников, с разрешения которых из земли извлекаются останки, и духовные вожди племени абенаки. Росс не был чиновником, и он не принадлежал к племени абенаки, следовательно у него не было никаких оснований ожидать приглашения. Да и стоит ли смотреть на останки женщины, которая приходила к нему живой и полной очарования, говорил он себе. Увидев ее истлевшие кости, он наверняка ощутит, что потерял ее навсегда.

И все же в глубине души он отчаянно желал присутствовать при церемонии. Ведь существует вероятность, что дух Лии захочет увидеть, как ее останки будут перезахоронены. И может быть, может быть… увидев Росса, она не захочет покидать его вновь!

– Да, конечно я приду, – едва слышно проронил Росс.

Эз скрестил руки на груди:

– Было бы неплохо, вместо того чтобы раскапывать могилу жены Спенсера Пайка, похоронить его самого, – изрек он.

Росс вперил в старика изумленный взгляд. Эз выступал против застройки участка Пайка еще в то время, когда не имелось никаких доказательств, что на этой земле существуют захоронения. Эз был достаточно стар, чтобы быть свидетелем крестового похода во главе со Спенсером Пайком, призывавшим к улучшению генетического фонда нации. Как рассказывал Илай, старый индеец перебрался в Комтусук в семидесятые годы, а до этого жил на Среднем Западе. Но по словам Шелби, в тридцатые годы многие абенаки покинули Вермонт и присоединились к оджибве, проживавшим в Мичигане, Миннесоте и Висконсине. Наверняка беглецы немало рассказывали о событиях, вынудивших их покинуть родные места. И Эз внимательно слушал их рассказы.

– Вы многое знаете, так ведь? – спросил Росс.

– Я знаю достаточно, – пожал плечами Эз.

– Но вы предпочли молчать. А ведь могли бы пойти к Илаю и рассказать о том, что творили здесь Спенсер Пайк и его сторонники.

– Зачем ворошить тяжелые воспоминания, если это ничего не изменит?

– Изменит. Память о том, что было содеяно в прошлом, поможет избежать подобных ошибок в будущем.

– Ты и правда в это веришь? – вскинул бровь Эз.

Росс уже хотел кивнуть, но внезапно понял: такой ответ будет ложью. Правда состояла в том, что история развивалась по спирали; совершенные некогда ошибки неизбежно повторялись на новом витке. Из прошлого тянулся зловещий след преступлений и неосуществленных благих намерений, и людей настигало возмездие…

– Вы не знаете, как сложилась судьба индейца по имени Серый Волк? – неожиданно для самого себя спросил Росс.

Старый индеец взглянул на сияющий желтый глаз луны.

– Там, где я жил прежде, постоянно ходили слухи о том, что кто-то его видел. На берегу реки, или в автобусе, или в казино.

– Прямо Элвис Пресли какой-то, – усмехнулся Росс.

Этого следовало ожидать. Реальность иногда превращается в легенду, но обратного процесса не существует.

– Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Скорей всего, он давно уже умер, – заметил Росс.

– Нет, он не умер. Я это знаю точно, – покачал головой Эз. – Ему сто два года. В точности как мне.