Глава 11

– Кто вы такой и что здесь делаете? – сердито спросила Лия.

Или это была не Лия?

Не дожидаясь ответа, она выскочила в коридор и позвала медсестру. Палата внезапно наполнилась людьми, окружившими кровать Руби. Судя по всему, они пытались убедить друг друга, что признаков повторного инфаркта у пациентки не наблюдается. Лия напряженно вслушивалась в их разговор, обилие медицинских терминов, похоже, не представляло для нее трудности. Наконец прибор запикал в обычном ритме, сообщая, что кризис миновал. Лия устало опустила плечи и разжала судорожно сжатые кулаки.

Росс, никем не замеченный, выскользнул из палаты. Нет, конечно, это не Лия. Она бы сразу его узнала. К тому же, приглядевшись, он заметил некоторые различия. У этой женщины волосы длиннее, они сильно вьются и имеют скорее медовый, чем пшеничный оттенок. Судя по тонким морщинкам у рта, она значительно старше Лии. К тому же у нее есть дочь, девочка лет восьми-девяти. Но глаза у нее в точности такие, как у Лии, – огромные, карие. И тоже полны печали.

Она слишком молода, чтобы быть дочерью Сесилии Пайк. Но подобное сходство, несомненно, свидетельствует о близком родстве.

Дверь палаты распахнулась, оттуда потянулась вереница докторов и медсестер в белых халатах. Росс подошел к дверям.

– Это мой старый друг, – донесся до него голос Руби.

В следующую минуту кто-то захлопнул дверь, лишив Росса возможности услышать продолжение разговора.

Но и того, что он слышал, было достаточно, чтобы понять: Руби Уэбер способна на ложь. Она солгала, назвав его своим другом.

И она солгала, сказав, что ребенок умер.

В полиции Шелби узнала, что заявление о пропаже человека можно подать лишь в том случае, если он отсутствовал более двадцати четырех часов. Она узнала также, что в окрестностях Берлингтона проходит пять автомобильных магистралей, а из местного аэропорта можно улететь в Чикаго, Питсбург, Филадельфию, Нью-Йорк, Кливленд и Олбани.

На сегодняшний день 2100 человек числились без вести пропавшими.

Ее брат был одним из них.

Записку, которую оставил Росс, Шелби практически не выпускала из рук, и чернила отпечатались у нее на ладони как знак потери. Илай, примчавшийся после ее звонка, пообещал, что лично прочешет весь Комтусук и заставит копов в Берлингтоне рыть носом землю. Но Шелби твердо знала: если ее брат не хочет, чтобы его нашли, он способен стать невидимым.

Когда они еще учились в школе, какой-то парень, игравший за школьную футбольную команду, совершил самоубийство, прыгнув в ущелье. Новость облетела все газеты, в вестибюле школы установили портрет погибшего, у которого выросла гора цветов и мягких игрушек. Росс захотел посмотреть на место, где это случилось.

«Господи, – сказал он, стоя на вершине и глядя на острые камни внизу, – если этот парень решил покончить с жизнью таким способом, значит она здорово ему надоела».

«А какой способ выбрал бы ты?» – спросила Шелби, охваченная болезненным любопытством.

Теперь ей трудно было поверить, что когда-то они говорили о подобных вещах столь легкомысленно. Ей не удавалось вспомнить, что ответил Росс, хотя она напрягала память так сильно, что у нее разболелась голова. Что он предпочел бы – пистолет, нож, снотворные таблетки, прыжок с железнодорожного моста? Может, он считал, что лучше всего свести счеты с жизнью, заперевшись в убогом номере какого-нибудь придорожного мотеля? Или в своей машине?

Когда после очередной попытки самоубийства Росс лежал в больнице, Шелби пришла его навестить. Росс, одурманенный лекарствами, вряд ли запомнил произошедший между ними разговор.

«Если ты рыба, у тебя не получится жить на суше, сколько ни пытайся», – сказал он тогда.

Телефонный звонок отвлек Шелби от воспоминаний. Выскочив из комнаты Росса, она бросилась в свою собственную.

– Шелби!

– Илай? – откликнулась она. Сердце ее упало.

– Он не звонил?

– Нет.

– Понятно… Значит, скоро позвонит. Не будем занимать линию.

Шелби не стала спрашивать, на чем основана его уверенность. Она обрадовалась. Илай не привык бросать слова на ветер.

– Хорошо, – сказала она и повесила трубку.

Обернувшись, Шелби увидела в дверях Итана. Вид у него был несчастный.

– Это все из-за меня, – пробормотал он.

Шелби похлопала по кровати, приглашая сына сесть рядом:

– Поверь мне, Итан, ты тут ни при чем. Раньше я тоже обвиняла себя. Корила себя за то, что бессильна помочь Россу.

– Нет, я не о том… – Лицо Итана жалобно сморщилось. – Как-то ночью мы с ним говорили… ну, в общем, о смерти.

Шелби пристально взглянула на сына:

– Да? И что же он тебе сказал?

– Сказал, что он трус, – нахмурившись, сообщил Итан. – Я спросил его… про шрамы на руках. Наверное, он вспомнил обо всем этом и уже не смог забыть снова.

Шелби ощутила, как струна, натянувшаяся внутри ее, ослабла.

– Итан, ради бога, не думай, что ты натолкнул дядю Росса на подобную мысль. Он уже давно ее вынашивал.

– Но почему? – глядя ей прямо в лицо, спросил Итан. – Почему он хочет умереть?

Шелби медлила с ответом.

– Я не думаю, что он хочет умереть, – сказала она наконец. – Он просто не хочет жить.

Несколько секунд они сидели рядом, не произнося ни слова.

– А еще он обещал, что приведет мне девчонку, – нарушил молчание Итан.

– Какую еще девчонку?

– Просто девчонку, – вспыхнув, пробормотал Итан. – Чтобы я с ней поцеловался. И узнал, что это такое – целоваться.

– Ах вот оно что… И где же твой дядя собирался найти эту счастливицу?

– Не знаю. Вроде бы есть такие места, где девушкам платят и они делают все, что ты хочешь. – Итан пожал плечами. – Может, он поехал ее искать, как ты думаешь?

Шелби представила, как Росс идет по Театральному кварталу в Нью-Йорке, разглядывает шлюх на высоких каблуках и в кожаных мини-юбках со змеиным принтом и решает, кому из них можно доверить столь ответственное задание – поцеловаться с девятилетним мальчиком. Картина получилась кошмарная. Впрочем, представлять, как Росс умирает в одиночестве, было гораздо страшнее.

– Будем надеяться, – сказала она.

Две ночи подряд Росс спал на заднем сиденье своей машины, припаркованной на стоянке «Уолмарта» позади прудов и площадок для барбекю. Два раза ему удалось проникнуть в больницу и поговорить с Руби, когда ее внучки – Росс выяснил, что ее зовут Мередит, – не было рядом. Он не стал давить на пожилую леди, надеясь, что она расскажет обо всем добровольно. Но надежды его не оправдались: разговор их вертелся вокруг незначительных деталей, не касаясь главного. Тем не менее Руби немало поведала ему о своей жизни. Росс тоже рассказал ей о себе, хотя и не пускался в особые откровенности. Руби ему нравилась. Несмотря на почтенный возраст, она отличалась острым умом, прекрасной памятью и оригинальным чувства юмора. Он сознавал, что эти разговоры были полезны для них обоих. Руби, возможно, начала склоняться к мысли, что этому человеку можно открыть тайну, которую она хранила столько лет. А он был рад познакомиться с женщиной, вырастившей дочь Лии.

О Лии она не вспоминала, но много рассказывала о Мередит, матери-одиночке, с головой погруженной в работу, и о правнучке Люси, которая боялась собственной тени. Росс, в свою очередь, развлекал Руби как умел. Она хохотала до слез, когда он изображал кардиолога, ходившего так, словно на нем мокрый подгузник. И всякий раз, когда Росс появлялся в палате, лицо Руби светлело.

В точности как у Лии.

Мередит обычно уезжала из больницы в три часа, чтобы забрать Люси из дневного летнего лагеря, и возвращалась вместе с ней около половины пятого. Росс старался навещать Руби, пока Мередит отсутствовала. Сегодня, войдя в палату, он увидел, что старушка сидит в кресле у окна.

– Вижу, вам намного лучше, – сказал Росс.

– О да! С утра я была готова пробежать марафонскую дистанцию, но сестра посоветовала вместо этого прогуляться до окна.

– Думаю, она была права. – Росс положил на колени Руби маленький пакетик. – Откройте.

– Вовсе не обязательно приносить мне что-нибудь, – заметила Руби.

В свои предыдущие посещения Росс делал ей маленькие подарки: букет пурпурного дербенника, сорванного по дороге, стопку иллюстрированных журналов, подобранных рядом с мусорными контейнерами. Эти небольшие подношения доставляли ей радость… и она могла сказать Мередит, что получила их от какой-нибудь благожелательной медсестры.

Развязав ленточку, Руби обнаружила в пакете колоду карт.

– В свое время я была чемпионкой по покеру, – сообщила она. – Когда я работала на фабрике, мы с другими девушками все перекуры напролет резались в карты.

– А я стал играть совсем недавно. Племянник научил.

Руби принялась тасовать карты, ее узловатые пальцы оказались неожиданно ловкими и проворными.

– Не бойтесь, я снизойду к вашей неопытности, – пообещала она. – Итак, сколько у нас в банке?

– Пожалуй, я еще не готов сразиться со столь опытным противником, – покачал головой Росс. – Может, в следующий раз наберусь смелости.

– Вижу, вы просто боитесь рискнуть деньгами.

– Честно говоря, у меня с собой сорок долларов – и это весь мой капитал, – промямлил Росс.

Руби, никак не отреагировав на это признание, продолжала тасовать карты.

– Играть в пятикарточный стад без денег – это полный абсурд, – изрекла она. – Конечно, мы можем сыграть в покер на раздевание. Но в этой несчастной больнице нас могут осудить за распущенность.

– Неужели нет игры, в которую можно играть без денег?

– А что тогда ставить на кон? Сексуальные услуги? Нет, милый мой, не на такую напали. Я девушка строгих правил!

Росс поймал ее взгляд:

– А что, если… если поставить на кон правду?

В комнате стало так тихо, что казалось, замер даже воздух. Руби отложила карты и сцепила дрожащие пальцы.

– Тогда мы оба окажемся в проигрыше, – вздохнула она.

– Руби! – взмолился Росс. – Прошу вас!

Она вперила в него долгий взгляд, вновь взяла колоду и принялась тасовать.

– И каковы же ставки?

– Если я проиграю, то вы сможете задать мне любой вопрос, и я скажу чистую правду, и ничего, кроме правды, – заявил Росс.

Руби кивнула в знак согласия и раздала каждому по две карты, одну рубашкой вверх, другую – вниз. Россу выпала десятка треф, ей – дама червей. Руби вскинула бровь, ожидая, что Росс повысит ставку.

– Два вопроса, – сказал Росс.

– Принимается, – кивнула Руби и перевернула карты, лежащие рубашкой вниз. У Росса оказалась двойка треф, у нее – бубновая дама.

– Вы победили, – заявил Росс.

– Кто бы в этом сомневался.

– Я готов ответить на три ваших вопроса, – поднял ставку Росс.

– Ставлю столько же, – бросила Руби и раздала еще по две карты.

На этот раз Россу выпали шестерка и туз треф, а Руби – два короля.

Махнув рукой, Руби сделала финальную ставку.

– Я расскажу вам все, что пожелаете, – пообещала она.

Росс кивнул. Они перевернули карты, лежавшие рубашками вверх. У Руби оказалась тройка червей, у Росса – трефовая двойка.

– Ну и кто в результате победил? – спросил Росс.

– Вы, – вздохнула Руби. – Ваш флеш бьет две мои пары.

– Несмотря на то, что у вас важные дяденьки в коронах? – уточнил Росс. – А у меня какая-то мелочь?

– Говорят же, вы победили. Новичкам всегда везет.

Руби смешала карты, и Росс заметил, как сильно дрожат ее руки.

– Итак, – произнесла она, вопросительно взглянув на него.

– Итак, – тихо повторил Росс.

Прибор, присоединенный к капельнице, запищал, сообщая, что раствор Рингера закончился. Через минуту в палату войдет медсестра, догадался Росс. К тому времени, как она закончит возиться с капельницей, вернутся Мередит и Люси.

– Завтра утром меня собираются выписать, – сообщила Руби.

– Значит, мне придется явиться к вам домой за своим выигрышем.

– Буду ждать, – усмехнулась Руби.

Росс встал и направился к дверям. В палату вошла медсестра.

– Росс! – окликнула Руби. – Спасибо за карты!

– Рад, что сумел угодить.

– Росс! – позвала она вновь.

Росс, уже взявшийся за ручку двери, повернулся.

– Я проиграла нарочно.

– Знаю, – улыбнулся Росс.

Шелби снилась кровь – потоки густой, как патока, крови текли по городским улицам. Телефонный звонок вырвал ее из сна.

– Черт, я совсем забыл, – раздался в трубке голос Росса. – У вас сейчас полдень, и ты спишь. Я в другом часовом поясе, поэтому все перепутал.

Шелби резко села, сбив простыни.

– Росс, где ты? Ты жив-здоров? Я думала, ты умер!

– Даже не собирался. Вообще, я сейчас в Мэриленде. – Росс, похоже, был искренне озадачен. – С чего ты взяла, что я умер?

– С чего я взяла? А записка, которую ты оставил?! Это же настоящее предсмертное письмо! Если учесть, что у тебя большой опыт по части самоубийств…

– Не знаю, почему моя веселая записка показалась тебе предсмертным письмом. Просто-напросто у меня не было времени с тобой попрощаться, и я оставил записку, чтобы ты не волновалась… А вышло в точности наоборот. – Шелби молчала, и Росс виновато добавил: – Хотя, конечно, у тебя были основания… воображать всякие ужасы. Скажи, Илай, случайно, не у тебя?

– Илай занят поисками твоего трупа, – процедила Шелби.

– Вот оно что. Тогда передай ему, пожалуйста, что я нашел Руби Уэбер.

Шелби потребовалось несколько секунд, чтобы отвлечься от недавних переживаний и вспомнить, кто такая Руби Уэбер.

– Служанку, которая работала у Пайков? И что она тебе рассказала?

– Пока ничего, – признался Росс.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю.

Молчание повисло между ними, подобно туго натянутой нити.

– Но ты собираешься вернуться? – спросила Шелби.

Прежде чем он успел ответить, в трубке раздался голос оператора, сообщившего, что у Росса кончились деньги.

– Расскажи Илаю… – быстро проговорил он, и тут связь прервалась.

Шелби по-прежнему сжимала в ладони смолкнувшую трубку. За окнами сиял день, солнечные лучи пробивались даже сквозь плотные шторы. Шелби подошла к окну, раздвинула их и впустила в комнату потоки света.

Брат не сказал, что собирается вернуться. Но и отрицать этого он тоже не стал.

Росс стоял на крыльце дома, где жила Руби. Он позвонил, сунул руки в карманы и обнаружил, что они полны лепестков роз.

– Знаю, ты рядом, – произнес он. – Я тоже волнуюсь.

Дверь открыла гигантского роста женщина в униформе сиделки. Африканские косички падали ей на спину.

– Нам ничего не нужно, – отрезала она, явно намереваясь захлопнуть дверь перед его носом.

– Я ничего не продаю, – поспешно возразил Росс. – Я хочу увидеть Руби. Скажите ей, что пришел Росс.

– Миз Уэбер сейчас спит!

– Нет, я не сплю! – раздался голос из глубины дома.

Сиделка нахмурилась, но все же отступила от двери, пропуская Росса внутрь. Она что-то недовольно бормотала себе под нос на языке, которого Росс не понимал и в данном случае совершенно не хотел понимать. Вслед за ней Росс прошел в гостиную, где на диване сидела Руби. Ноги ее покрывал плед.

– Рад, что вы вернулись домой, – сказал Росс.

– А я рада, что вы заглянули ко мне, – улыбнулась Руби и повернулась к сиделке. – Таджмалла, вы не оставите нас на несколько минут?

Сиделка, гордой осанке которой позавидовала бы африканская жрица, привыкшая носить на голове высокий тюрбан, выплыла из комнаты.

– Эту красавицу прислало агентство, – сообщила Руби, когда за сиделкой закрылась дверь. – Она учит меня суахили. Прекрасный язык. Впечатление такое, словно он течет у тебя в голове, как река.

Росс опустился на стул напротив старушки.

– Руби, вы обещали заплатить свой проигрыш. Я жду вашего рассказа.

Она сосредоточенно нахмурилась:

– Мийя… нет, подождите, Лийя…

Лия?

– Лийя на табия яако усилауму вензако, – выпалила Руби.

– Это что, торжественное приветствие?

– Нет. На суахили это означает: «Не обвиняй других людей в проблемах, которые создаешь сам».

– Пожалуй, я начал бы изучать чужой язык с фразы: «Здравствуйте, меня зовут Росс».

– А я вот попросила Таджмаллу перевести для меня на суахили именно эту фразу, – призналась Руби, взяла пульт и выключила телевизор, по которому шел какой-то сериал. – Мне казалось, если она будет звучать у меня в голове, это мне поможет. Раз вы пришли, я выполню свое обещание. Но прежде вы должны мне кое-что объяснить. Зачем вам понадобилось ворошить столь давнее прошлое?

Росс подумал о том, что призрак Лии бродит вокруг дома, где она жила прежде. О родословных таблицах, которые притащила из архива Шелби. О лепестках роз в своих карманах.

– Поверьте, для меня это очень важно, – выдохнул он. – Важнее этого для меня нет ничего на свете.

Узловатые пальцы Руби беспрестанно теребили край пледа.

– Он сказал мне, что похоронил ребенка, – произнесла она.

– Спенсер Пайк?

Руби кивнула:

– Вы себе не представляете, что он был за человек, этот профессор. Никогда в жизни больше такого не встречала. Он обладал каким-то особенным умением разговаривать с людьми. Стоило ему открыть рот, а ты уже киваешь в знак согласия. И при этом понятия не имеешь, что именно он собирается попросить. Просто гипноз какой-то. Думаю, именно так он и заставил Сисси выйти за него замуж. – Руби устремила на Росса долгий взгляд. – У нее появился друг, какой-то индеец, и она старалась ускользнуть из дому под разными предлогами, чтобы встретиться с ним. Профессор, конечно, догадывался, что дело тут нечисто. Как-то раз он обнаружил этого индейца у нее в спальне. Вышвырнул его прочь и закатил оплеуху миз Пайк. В результате у нее начались схватки.

– Ребенок родился живым?

Вопрос, похоже, удивил Руби.

– Да, конечно. Я сама принимала роды. Первый раз в жизни. Мне было всего четырнадцать лет, и я жутко боялась. И когда все уже было позади и мы услышали, как кричит ребенок… – Руби осеклась. – Профессор Пайк забрал ребенка, чтобы его жена могла отдохнуть. Я убирала в доме, когда он пришел и сказал, что девочка умерла. Он оставил тело в леднике. Велел мне положить девочку в старый ящик для яблок и похоронить, прежде чем жена проснется.

– Он объяснил вам, почему ребенок умер?

– Нет, – покачала головой Руби. – Он ничего не сказал, а я не стала спрашивать. Тем более я догадывалась о том, что произошло. Я пошла в ледник и увидела ее. Она лежала, завернутая в одеяльце, ни дать ни взять кукла. Или ангелочек. Такая хорошенькая, что у меня духу не хватило зарыть ее в землю. Я положила ее в ящик для яблок, но закрывать крышкой не стала. Решила, пусть он сам ее хоронит.

Когда я вернулась в дом, профессор сидел у себя в кабинете и накачивался виски. Опрокидывал стакан за стаканом. Я легла спать. А посреди ночи меня разбудил детский плач. Я встала и пошла туда, откуда он раздавался. – Руби вздрогнула. – Представьте себе, я слышу этот плач до сих пор. По ночам, перед тем как заснуть. Плач доносился из ледника. Я подошла к крыльцу и уткнулась лбом в ноги Сисси Пайк. – Голос Руби упал до шепота. – Она висела на стропилах, глаза ее были широко открыты и налиты кровью… Ох, как я визжала… Наверняка ее убил профессор, решила я. А я стану его следующей жертвой. Надо было спасаться бегством, причем немедленно. И тут я снова услышала детский плач. Ребенок, которого я видела мертвым собственными глазами, ожил. Он кричал и сучил ножками.

– И вы взяли девочку.

– Да, – глядя в глаза Росса, кивнула Руби. – Я обещала миз Пайк позаботиться о ребенке, если она не выживет. Взяла кусок баранины на ребрах, который купила для званого обеда, положила его в ящик и заколотила крышку гвоздями – именно так, как хотел профессор Пайк. Потом схватила ребенка и бросилась наутек.

– Где она сейчас? – дрогнувшим голосом просил Росс.

Руби отвела взгляд в сторону:

– Девочка родилась прежде срока и была совсем слабенькой. Она умерла по пути в Балтимор.

Росс подумал о Лие, о Лили, о Мередит. И понял, что Руби пытается его обмануть.

– Вы так и не рассказали ей правду, – тихо произнес он.

Руби посмотрела ему в глаза, и взгляд ее сказал намного больше слов. Долгие годы она изнемогала под грузом тайны, тяжкой, как бремя Атланта, а теперь Росс предлагал подставить свое плечо. Но, открыв правду ему, она вовсе не собиралась рассказывать эту историю кому-нибудь еще.

Неожиданно раздался топот, и в комнату вбежала маленькая девочка, которую Росс видел в больнице несколько дней назад.

– Бабушка Руби, мы вернулись!

Вслед за дочерью в дверях появилась Мередит, за ее спиной возвышалась Таджмалла.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Мередит у Руби, и в следующее мгновение взгляд ее упал на Росса. – Вы?..

Росс встал. Надо было представиться и объяснить, почему он здесь оказался. Но невероятное сходство этой женщины с Лией так поразило его, что он лишился дара речи. Ему отчаянно хотелось протянуть руку, коснуться ее щеки и удостовериться, что она реальна.

– Не знаю, кто вы такой и что вам нужно от моей бабушки, но не думаю, что… – начала Мередит.

– Его зовут Росс, дорогая, – вмешалась Руби. – Он пришел, чтобы пригласить тебя пообедать.

– Что-о?! – хором воскликнули Росс и Мередит.

– По-моему, я тебе о нем рассказывала. На прошлой неделе.

– На прошлой неделе ты лежала в больнице и тебе было не до разговоров!

Руби растянула губы в улыбке:

– Росс – старый друг… моих старых друзей. Я часто говорила ему о тебе.

Росс почувствовал, как Мередит смерила его взглядом и нашла удручающе незначительным. Потом она посмотрела на женщину, которую всю жизнь считала своей бабушкой, – на старую женщину, стоявшую на пороге смерти, – и выражение ее лица смягчилось.

Росс пытался понять, чего хочет Руби. Избавиться от него? Намекнуть, что правду Мередит должен открыть он? Или, напротив, объяснить, почему она сама не может обо всем рассказать?

Как бы то ни было, он готов идти с Мередит куда угодно. Готов до скончания века сидеть за столиком напротив нее и любоваться лицом, которое он постоянно рисовал в воображении.

– Простите, мне нужно сказать бабушке несколько слов, – натянуто улыбнулась Мередит. Повернувшись к старушке, она произнесла, понизив голос, но не настолько тихо, чтобы не слышал Росс: – Руби, но он совершенно не в моем вкусе.

– Детка, для того чтобы иметь свой вкус, у тебя слишком мало опыта, – с улыбкой возразила Руби. – Идите, познакомьтесь поближе, а мы с Люси и Таджмаллой прекрасно проведем время.

– Давайте хотя бы выпьем по чашечке кофе, – услышал Росс собственный голос, показавшийся ему незнакомым.

Мередит снова повернулась к Руби.

– Когда совсем поправишься, напомни, что я должна тебя убить, – процедила она и обреченно вздохнула, глядя на Росса. – Ну что ж, кофе так кофе.

Руби смотрела на них с непроницаемым лицом. Смущенные Росс и Мередит вышли из комнаты. Они были незнакомы, и при этом каждый считал, что знает другого лучше, чем это было в действительности. Теперь, когда Мередит была рядом, Росс ощущал слабый запах ее духов. Аромат розы.

Она согласилась на эту дурацкую вылазку по одной-единственной причине, сказала себе Мередит. Не захотела расстраивать бабушку. С плохо скрываемой неприязнью она наблюдала, как Росс сметает с пассажирского сиденья своей древней колымаги картонные стаканчики из-под кофе, кассеты, пачки из-под сигарет и швыряет весь этот хлам на заднее сиденье.

– Простите, – пробормотал он и распахнул перед ней дверцу.

Салон насквозь пропах дымом. Мередит смотрела, как Росс идет к водительской дверце. Волосы длинные, почти до плеч. Рубашка для боулинга расстегнута чуть не до пупа, под ней виднеется футболка. На джинсах здоровенная прореха у левого колена. Такие парни обычно играют на гитаре в подземном переходе, поставив перед собой шляпу для подаяния, или кропают стишки за столиком в каком-нибудь задрипанном кафе. У них есть идиотская привычка постоянно записывать что-то для памяти на обертках из-под жевательной резинки, совать их в карман и тут же забывать об этом. Предел карьерных свершений такого обалдуя – работа водителя такси. О том, что на свете существуют докторские диссертации, он и слыхом не слыхивал. В общем, при иных обстоятельствах она не удостоила бы его вторым взглядом.

К удивлению Мередит, машина завелась сразу.

– Итак, куда мы направляемся? – с улыбкой спросил Росс.

– Выпьем кофе где-нибудь поблизости, – сказала Мередит и принялась объяснять, как доехать до ближайшего «Старбакса».

Он взялся за руль, и она заметила, что в глазах его мелькнуло разочарование.

Да, надо отдать ему должное, глаза у него… необычные. Зеленые, как джунгли… непроходимые джунгли, которые смыкаются над твоей головой, поглощают тебя целиком, лишая возможности – и желания – выбраться.

Он взял пачку сигарет:

– Не возражаете, если я закурю?

Мередит терпеть не могла курильщиков, но это была его машина. И если он хочет вдыхать канцерогенный дым, ей остается только опустить стекло. Когда он затягивался, его впалые щеки совсем проваливались и лицо казалось изможденным.

– Наверное, вам следует знать, что я, вообще-то, не имею привычки встречаться с мужчинами, которых выбирает мне бабушка.

– Не сомневаюсь.

– Что вы хотите сказать?

Росс выпустил в окно струю дыма.

– Только то, что такая женщина, как вы, может сама выбирать себе поклонников.

К великой досаде Мередит, она ощутила, что щеки ее заливает краска.

– Такая женщина, как я… – медленно повторила она, пытаясь обрести хладнокровие. – Откуда вам знать, что я за женщина?

– Ниоткуда, – согласился Росс. – Я не знаю о вас ровным счетом ничего.

– А раз так, не надо строить предположений на мой счет, – отрезала Мередит. «Ты и сама хороша, – мысленно одернула она себя. – Уже построила на его счет целую кучу предположений».

Правая его рука лежала на руле, в левой он держал сигарету. Огонек, тлеющий на кончике сигареты, казался Мередит зловещим.

– Просто вы напоминаете мне женщину, которую я знал когда-то, – произнес он. – Она была так же красива, как вы.

Мередит говорили так мало комплиментов по поводу ее внешности, что их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Чаще в ее адрес раздавались похвалы совсем другого рода. Ее называли целеустремленной, интеллектуальной, работоспособной, но красивой – практически никогда. Она сама не придавала значения своей привлекательности, и весь мир следовал ее примеру. «И все-таки приятно слышать, что кто-то считает тебя красивой», – подумала она.

Любопытно, что произошло с женщиной, о которой он говорил? Умерла ли она, поссорилась с ним или исчезла из его жизни по какой-то другой причине? Мередит устремила на Росса долгий взгляд. На этот раз он не показался ей безнадежным неудачником. Пожалуй, это человек, которому есть что рассказать.

И, откровенно говоря, она была вовсе не прочь выслушать его историю.

– Итак? – спросил Росс, и ей показалось, что он прочел ее мысли.

– Что – итак?

– Итак, мы приехали, – улыбнулся Росс.

Когда он улыбался, на левой щеке у него появлялась ямочка. Выглянув в окно, Мередит увидела, что они въезжают на стоянку «Старбакса».

Росс вышел из машины и распахнул перед Мередит дверцу. В кафе они обнаружили, что у прилавка стоит очередь из нескольких человек.

– Что бы вы хотели? – галантно осведомился Росс.

Впервые за много лет у Мередит не было готового ответа на этот вопрос.

До того как Бруно Давидович начал проводить испытания на детекторе лжи, ему пришлось побывать профессиональным футболистом-полузащитником, ресторанным вышибалой и даже – благодаря неожиданному карьерному виражу – редактором на телевидении. Он был точен, как швейцарские часы, и всегда прибывал к назначенному времени минута в минуту. Именно поэтому Илай решил обратиться к его услугам. Другая причина, повлиявшая на выбор детектива, состояла в том, что Бруно обладал воистину устрашающими размерами. Увидев такого громилу, люди сразу понимали: с ним шутки плохи.

– Постарайтесь расслабиться, – обратился Бруно к Спенсеру Пайку, закончив приготовления.

Пайк, вопреки ожиданиям Илая, легко согласился на тестирование, заявив, что хочет покончить с этим делом раз и навсегда. Теперь его грудь и живот охватывали трубки пневмографического датчика, к среднему и указательному пальцу были присоединены металлические пластины, на руку выше локтя надета манжета для измерения давления.

– Сегодня среда? – начал испытание Бруно.

– Да, – последовал ответ.

– Ваше имя Спенсер Пайк?

– Да.

– Вы здоровый человек?

Пауза.

– Нет.

– В жизни вам приходилось лгать?

– Да.

– Вы лгали по серьезным поводам?

– Да.

– Вы лгали, чтобы избежать неприятностей?

– Да.

Илай слушал, как Бруно задает вопросы, постепенно переходя к самым важным. Весь секрет, сообщил он Илаю до начала работы, состоит в том, чтобы ни на секунду не спускать с объекта глаз.

Результаты тестирования на детекторе лжи нельзя использовать на суде: считается, что они не обладают достаточной степенью точности. На их основании нельзя решить, виновен ли Спенсер Пайк. Но Илаю нужно было понять, почему профессор так решительно отрицает, что убил жену. Ведь он признался в убийстве ребенка, не зная, что тот выжил. Какой смысл отрицать второе преступление? Ведь Пайк понимает, что возмездия ему опасаться нечего. По крайней мере, на этой земле.

– Ребенок родился мертвым? – продолжил Бруно.

– Нет.

– Вы держали его на руках?

– Да.

– Вы убили ребенка?

– Да, – выдохнул Пайк едва слышно.

– Вы ударили свою жену до начала родов?

– Да.

– Вы били ее после родов?

– Нет.

– Вы причиняли вред вашей жене?

– Да, – потупил голову Пайк.

– Вы повесили вашу жену? – спросил Бруно, буравя старика взглядом.

– Нет, – раздалось в ответ.

– Спасибо, – кивнул Бруно и, захватив диаграммы, вычерченные прибором, вышел в коридор.

Илай последовал за ним.

Едва не подпрыгивая от нетерпения, он наблюдал, как Бруно изучает показания детектора.

– Ну что?

– Смотрите. Я спросил, причинял ли он вред своей жене, и он ответил утвердительно. Это был контрольный вопрос. Потом я спросил его, убил ли он свою жену. Изменения его физического состояния оказались менее выраженными, чем при ответе на предыдущий вопрос.

– Значит, он не убивал, – подытожил Илай.

– Похоже что нет, – сказал Бруно. – Хотите, я его слегка припугну, и посмотрим, что из этого получится?

Илай через открытую дверь бросил взгляд в палату. Водянистые глаза Пайка были устремлены в пространство, руки лежали на подлокотниках кресла-каталки.

– Нет, – нахмурился Илай. – Его уже ничем не испугаешь.

Когда девушка, стоявшая за стойкой в «Старбаксе», сняла фартук и принялась протирать столы, Росс и Мередит поняли, что провели в кафе не меньше пяти часов.

– Даже животные задумываются о наследственности! – заявила Мередит. – Возьмем, к примеру, горилл. Знаете, какие самцы пользуются наибольшим успехом у самок? Седые! По одной простой причине – если самец прожил так долго, что успел поседеть, его потомство тоже будет долголетним! Даже обезьяны это понимают. – Мередит всегда горячилась, если ей приходилось отстаивать необходимость своей работы, а четыре чашки карамельного макиато придавали ей пылу. – Я в своей лаборатории пытаюсь всего-навсего немного помочь природе.

– А вам не кажется, что, разделавшись с эмбрионами, обреченными на неизлечимые болезни, мы постепенно начнем отсеивать тех, у кого неподходящий цвет глаз? – возразил Росс. – Например, захотим вывести новую породу людей исключительно с голубыми глазами?

Мередит задумалась.

– Технически это возможно, – признала она. – Дело в том, что за цвет глаз отвечает один лишь ген. Но в большинстве своем качества, которые люди обычно считают нежелательными, являются результатом взаимодействия множества различных генов. Все рассуждения Гитлера о новой породе людей – следствие того, что он совершенно не разбирался в генетике. Мы не можем, воздействуя на цепочку ДНК, избавить человечество от глупых, слабых и некрасивых особей.

– Это дело времени, – возразил Росс. – Но уж если наука движется в этом направлении, рано или поздно будет изобретен способ ликвидации… нежелательных черт. И мир постепенно наполнится белокурыми бестиями.

– Во-первых, согласитесь, создавать особую человеческую породу – это одно, а при помощи генной инженерии способствовать рождению человека, не предрасположенного к болезням, – совершенно другое. Уверяю вас, девяносто девять и девять десятых процента ученых занимаются подобного рода исследованиями вовсе не потому, что страдают манией величия и хотят создать новую совершенную расу. А во-вторых… Думаю, ваш критический азарт изрядно угас бы, если бы вы поговорили с женщиной, трое детей которой умерли от лейкемии. Она пришла в нашу лабораторию в надежде, что ей помогут родить жизнеспособного ребенка. – Мередит покачала головой. – На дверях моего кабинета можно было бы повесить табличку: «Островок последней надежды». Люди, которые обращаются ко мне, зачастую находятся на грани отчаяния. И когда у них наконец появляется здоровый малыш, я счастлива, что смогла им помочь. Неизлечимо больной ребенок – это испытание, которого не пожелаешь никому.

– Значит, по-вашему, у неизлечимо больного ребенка нет шансов появиться на свет? – спросил Росс, вертя в руках чайную ложечку. – У моего племянника пигментная ксеродерма. Знаете, что это такое?

– Разумеется.

– Попадись вам такой эмбрион, вы наверняка рекомендовали бы его уничтожить. Но Итан – самый сообразительный, умный и смелый мальчишка из всех, кого я встречал за свою жизнь. Возможно, он проживет всего десять лет, возможно, тринадцать, возможно – тридцать. Но кто сказал, что это хуже, чем не жить вообще?

– Во всяком случае, не я, – вздохнула Мередит. – Родителям решать, готовы ли они иметь больного ребенка.

– И многие родители решили бы, что от Итана лучше избавиться…

– Не от Итана, – поправила Мередит. – От крохотного комочка слизи.

– Все равно. Так или иначе родители решают, жить или умереть будущему человеку. А что, если генетический анализ определит болезнь, которая может проявиться лишь в возрасте тридцати-сорока лет? Предрасположенность к раку или к болезням сердца – с вероятностью, что этого вообще не случится? Что, если вы найдете способ выявлять, скажем, склонность к суициду? – Росс отвел глаза. – По-вашему, люди должны распоряжаться дальнейшей судьбой подобных эмбрионов?

Мередит вскинула бровь:

– Знаете, порой глухие родители, узнав, что ребенок тоже родится глухим, принимают это как должное. Они готовы к предстоящим испытаниям.

– Только не говорите, что ваши пациенты приходят к вам для того, чтобы культивировать инвалидность.

– Нет, конечно, – согласилась Мередит. – Но такое тоже случается. Все, что я пытаюсь вам объяснить: в моей работе нет абсолютно ничего безнравственного. Что плохого в том, что родители заранее знают о проблемах, с которыми может столкнуться их ребенок?

– А что, если ребенок, став взрослым, выяснит, что обстоятельства его рождения оказались вовсе не такими, как он считал прежде? – пристально глядя на нее, спросил Росс.

– Открывать ребенку правду или нет – решать родителям. Думаю, если ребенок здоров и счастлив, ему не так важно, при каких обстоятельствах он появился на свет. Главное, у него есть родители, которых он любит и которые любят его.

– Любовь не имеет никакого отношения к науке, – заметил Росс. – Любят не за что-то, а вопреки всему…

– Все это так, – кивнула Мередит. – И все же давайте говорить начистоту. Неужели у вас нет ни одной черты, от которой вы были бы не прочь избавиться?

В течение нескольких секунд Росс хранил молчание.

– Скажите, а ген счастья вы уже открыли? – наконец спросил он.

Теперь настал черед Мередит растерянно молчать. Она пристально смотрела на него, размышляя, почему он задал подобный вопрос. В тишине раздавалось лишь хлюпанье тряпки: уборщица протирала кафельный пол почти у самых ног засидевшейся парочки… Мередит наконец поняла, чем Росс Уэйкман отличается от всех ее знакомых мужчин. Она провела вместе с ним пять часов, а он только сейчас приоткрыл ей свою душу. Они говорили о чем угодно – о Люси, о здоровье Руби, о работе Мередит… только не о нем. На предыдущих свиданиях потенциальные ухажеры Мередит считали вполне естественным, что разговор крутится вокруг их драгоценных персон. Росс – да, надо отдать ему должное! – делал то, чем обычно занималась она. Проявлял интерес к собеседнику.

Она не знала о нем ровным счетом ничего. Кроме того, что рядом с ним голова у нее идет кругом, а сердце слегка замирает, стоит ему улыбнуться. Нет, еще она знала, что он давний знакомый ее бабушки. И у него есть племянник, страдающий пигментной ксеродермой.

– Простите, я вдруг поняла, что все время говорю о себе, – виновато заметила Мередит.

– Вам не за что просить прощения. Я хочу знать о вас как можно больше.

– А я хочу побольше узнать о вас, – призналась Мередит.

– Боюсь, во мне нет абсолютно ничего интересного, – вздохнул Росс, вытащил из пачки сигарету и закурил.

Мередит помахала рукой в воздухе, отгоняя дым:

– Вы знаете, что курение убивает?

– Только не меня.

– Почему это?

– Потому что я не могу умереть.

Неожиданно для себя Мередит усмехнулась:

– Пока не снимете магического ожерелья из криптонита?

– Нет, серьезно. Меня не берут ни пули, ни ножевые удары, ни автокатастрофы. Как-то раз в меня ударила молния, но я все равно остался жив.

– Вы шутите.

– В подтверждение своих слов могу показать медицинские счета.

– Удивительный дар, – признала изумленная Мередит.

– Для того, кто готов отдать свою жизнь ради другого, подобный дар – всего лишь досадная помеха.

– Ради другого? Вы говорите о вашем племяннике?

– Не только.

В глубине его глаз вспыхнула затаенная боль. Мередит подалась вперед:

– О женщине, которая похожа на меня?

Росс молчал. Судя по всему, он был не в состоянии ответить на этот вопрос. «Какое это, наверное, удивительное ощущение – знать, что рядом с тобой мужчина, который любит тебя больше жизни, – подумала Мередит. – Тот, кто даже после твоей смерти не может погасить в душе огонь любви. И, вглядываясь в чужие лица, ищет в них сходство с тобой…»

– Здесь нельзя курить, – буркнул парень-официант, подошедший к их столику.

– Я так понимаю, вы тоже заботитесь о моем здоровье? – повернулся к нему Росс.

Юнец растерянно заморгал:

– Еще чего не хватало. У себя дома можете обкуриться до чертиков. Мне до этого дела нет.

Мередит невольно усмехнулась.

– Наверное, нам пора идти, – предложила она. – Мы здорово провели время. Кажется, в последний раз я говорила такое в детском саду, – добавила она с улыбкой. – После того как мы с приятелем налепили в песочнице множество прекрасных куличиков.

– А сегодня вам не пришлось даже пачкать руки.

– Вдвойне приятно. – Во взгляде Мередит мелькнуло смущение. – Вы пробудете в нашем городе еще какое-то время? Мы могли бы встретиться еще. И действительно пообедать вместе. Или просто перекусить. Как пожелаете.

– Увы, я не могу принять ваше предложение.

Мередит бросила взгляд на его левую руку. Кольца нет.

– Вы гей?

– Дело не в этом.

Что ж, этого следовало ожидать. Она показалась ему недостаточно привлекательной. Или он обнаружил в ней какой-то другой изъян. Так или иначе очередное свидание закончилось поражением. Ее удел – одиночество, и с этим надо смириться.

– Ладно… – Мередит встала и протянула руку. – Приятно было с вами познакомиться.

Росс взял ее ладонь так благоговейно, словно она была сделана из тончайшего хрусталя.

– Мередит… – пробормотал он. – Вы мне нравитесь… Очень. Но есть одно обстоятельство…

Женщина, похожая на Мередит.

Она понурила голову:

– Простите, я не думала, что вы до сих пор…

Он что-то вложил ей в руку. Вырезку из газеты, выцветшую, пожелтевшую от времени. В центре – фотография молодой женщины. Женщины, похожей на Мередит как две капли воды. Под снимком подпись: «Сесилия Бомонт-Пайк, 1913–1932».

– Это ваша биологическая бабушка, – донесся до нее голос Росса. – И я ее люблю.

Битва оказалась жаркой, и перевес сил был явно не на стороне Мередит. Скрестив руки на груди, она метала глазами молнии. Росс и Руби, сидя на диване, по очереди отражали ее яростные атаки. Но заставить Мередит поверить в то, что они говорят, не удавалось.

– Когда я открыла твоей матери, что она не моя дочь и зовут ее не Люкс, а Лили Пайк, у нее случился инфаркт, который унес ее в могилу, – заявила Руби. – Сама понимаешь, после этого я боялась даже вспоминать о той давней истории.

– Что значит «боялась»? – взорвалась Мередит. – Нельзя скрывать от человека такие важные вещи!

– Можно, если от этого зависит его жизнь, – вставил Росс.

Разъяренная, как раненый медведь, Мередит повернулась к нему:

– Объясните мне странный факт. Как это получилось, что вы знакомы с женщиной, которая умерла задолго до вашего рождения?

– Я встретил ее на работе.

– Любопытно. Насколько я понимаю, ваша работа – воскрешать мертвецов?

Росс и Руби обменялись многозначительными взглядами.

– Воскрешать мертвецов я не умею. Но иногда я встречаюсь с теми, кто давно умер, – признался Росс.

– Великолепно! Вы охотитесь за привидениями. В вас ударила молния, но вы остались живы и здоровы. Руби, я не знаю, каким образом этому типу удалось втереться к тебе в доверие и затуманить твои мозги. Но он сумасшедший, это ясно как день. Шизик. По-моему…

– По-моему, тебе лучше его выслушать, Мередит, – перебила внучку Руби. – Все, что он говорит, – чистая правда.

– Чистая правда? – процедила Мередит. – Значит, ты теперь тоже веришь в призраков? Поздравляю. Послушайте, может, вызовем призрак моей… биологической бабушки? Если она возникнет из воздуха и подтвердит ваши слова, я поверю, что вы оба не свихнулись.

– Призраки не подвластны нам, – пояснил Росс.

– Очень жаль.

– Детка, не стоит убивать гонца, даже если он принес дурную весть, – изрекла Руби.

– А что мне с ним делать, с этим твоим гонцом? Поблагодарить и расцеловать? Дескать, я счастлива узнать о том, что вся моя прежняя жизнь была построена на лжи?

– Это не так, – поправил Росс. – Просто… вы не знали некоторых обстоятельств. – Он приблизился к Мередит. – Вы – прямой потомок Лии Пайк. А это означает, что вам принадлежит огромный участок земли в городке Комтусук. Это в штате Вермонт.

Ему хотелось рассказать ей о тех краях. Вокруг высятся изумрудно-зеленые горы, такие яркие, что на них больно смотреть. Воздух чистый и благоуханный, как ни в одном другом уголке земли. Росс мог бы показать Мередит то место, где он впервые увидел Лию и влюбился в нее…

– Не нужен мне никакой участок в Вермонте! – отрезала Мередит.

– Тогда вы можете передать его индейцам племени абенаки, которые пытаются предотвратить строительство на этой земле.

– Все это не мои проблемы.

– Почему же? Земля принадлежит вам – и вам решать ее судьбу.

– А-а-а, кажется, я начинаю кое-что понимать! Вы борец за права индейцев.

– Я вовсе…

– И если вам удастся внушить мне, что в моих жилах течет кровь абенаки, я, разумеется, захочу помочь своим родичам. Только все ваши расчеты напрасны. Посмотрите на меня. – Мередит вытащила шпильки из волос, и пряди рассыпались по ее плечам. – У меня светлые волосы и кожа. Неужели вы думаете, я поверю, что во мне течет хоть капля индейской крови?

– Лия тоже была белокурой и светлокожей. Тем не менее ее отец был индейцем абенаки, – возразил Росс. – Послушайте, вы же ученый. Кому, как не вам, знать, что все это можно проверить. Ваш прадедушка Эз Томпсон до сих пор жив. Мы можем провести сравнительный анализ ДНК.

– И что потом?

Росс посмотрел на бабушку, перевел взгляд на внучку:

– Что потом – решать вам.

– Слушайте, а вам-то от всего этого какая выгода? Абенаки обещали хорошенько вас отблагодарить? Или вы писатель – и рассчитываете превратить эту дурацкую историю в бестселлер?

– Мне от всего этого нет ровным счетом никакой выгоды, – отчеканил Росс, глядя на некролог Лии, лежащий на столе. – Все, чего я хочу, – помочь ей.

Внезапно он почувствовал, как маленькие ручки отталкивают его от стола. Люси, дочка Мередит, как выяснилось, вовсе не спала, а подслушивала разговор взрослых.

– Люси! – с укором воскликнула Руби. – Тебя кто сюда звал?

– Иди в свою комнату, – приказала Мередит.

Но девочка, не отрываясь, смотрела в печальные глаза Лии.

– Она потеряла своего ребенка, – выдохнула она.

Росс ощутил, как внутри у него натянулась струна.

– Люси, – процедила Мередит, – я вижу, ты подслушивала. Очень плохо, когда дети…

– Дайте ей сказать, – перебил Росс.

– Она потеряла своего ребенка, – повторила Люси. – Она сама мне об этом рассказывала. Много раз.

– Кто? – Росс не узнал собственного голоса, осипшего от напряжения.

– Эта леди, – сказала Люси, указывая на фотографию Лии. – Она приходит ко мне по ночам.

Илай не сознавал, до какой степени его дом похож на берлогу, пока не увидел свое жилище глазами Шелби.

– Боюсь, у меня не слишком прибрано, – предупредил он.

Открыв дверь, Илай с отвращением взглянул на обшарпанные половицы и старый диван, скрывающий свою ветхость под цветастым покрывалом, – увы, оно тоже знавало лучшие времена. В раковине громоздилась гора грязных тарелок, такая огромная, словно посуду здесь не мыли неделями. На полу в прихожей паслось целое стадо разрозненных ботинок.

– Я не ожидал, что вы придете, – извиняющимся тоном пробормотал Илай.

– Вау! – завопил Итан, проталкиваясь между взрослыми. – Здесь у вас круто! Хотел бы я иметь такой дом!

Не спрашивая разрешения, он вслед за Ватсоном бросился вверх по лестнице. Через несколько минут оттуда долетел вопль, полный восторга.

– Похоже, он обнаружил мой домашний тир, – усмехнулся Илай, глядя в потолок.

– У тебя есть домашний тир?

– Шутка. Но у меня есть крутая игровая приставка «Плей стэйшн два».

– Вот как? А Ватсон, я так полагаю, подсел на «Гран туризмо».

– Нет, он не геймер. У него же нет большого пальца, чтобы управлять джойстиком. – Илай провел ее в кухню и поставил на стол сумку с продуктами, из которых Шелби обещала сотворить несколько кулинарных шедевров.

Кто сказал, что три часа ночи – не самое подходящее время для пиршества?

Шелби немедленно принялась суетиться, разбирая продукты и складывая в раковину овощи, которые предстояло помыть. Ее драгоценный братец наконец-то соизволил позвонить и сообщить, что жив и здоров. Убедившись, что он не валяется мертвым в придорожной канаве, она расцвела на глазах. Оказалось, Росс уже несколько раз пытался совершить самоубийство – любопытная грань его личности, до сих пор неизвестная Илаю, – и однажды его спасло только вмешательство Шелби. Бесспорно, Росс производил впечатление мрачноватого парня, но Илаю вовсе не казалось, что он готов свести счеты с жизнью. А может, Илай просто не хотел замечать этого?

Итак, Росс рванул в Мэриленд, чтобы встретиться с Руби Уэбер, а Илай сидел в собственной кухне и ждал, когда красивая женщина подаст ему ужин. Несомненно, Илай оказался в выигрыше.

– Может, не стоит возиться с едой? – не слишком уверенно предложил он. – Разогреем в микроволновке пиццу.

– Тогда я не смогу произвести на тебя впечатление.

– Я уже давно под впечатлением.

Илай внезапно вспомнил, как его бывшая жена однажды пригласила дизайнера и тот заявил, что оформление каждой комнаты нужно выстраивать вокруг определенной вещи: ковра, стола, люстры. Тогда Илаю показалось, что более глупого совета нельзя придумать. Но теперь он понял: подобный принцип не лишен смысла. Он был готов построить свой дом вокруг Шелби. Построить вокруг нее всю свою жизнь…

Словно зачарованный, он смотрел, как она расставляет на буфете разноцветные баночки со специями. Несколько ярких цветовых пятен – и кухня стала выглядеть в сто раз лучше. Шелби повернулась, в руках у нее был цыпленок в пластиковом пакете.

– Надо положить это в холодильник, – сказала она.

В следующее мгновение Илай подскочил к холодильнику и прижался спиной к его дверце.

– Ты против? – удивилась Шелби. – Предпочитаешь получить сальмонеллез?

– Нет.

Илай сунул руку за спину и сорвал с дверцы холодильника магнит, прижимающий фотографию. Зажав ее в ладони, он отступил в сторону и открыл холодильник.

Но Шелби уже утратила всякий интерес к цыпленку.

– Что это? – спросила она, указывая на крепко сжатую ладонь Илая.

– Ничего.

– Ничего особенного, всего лишь фотография твоей бывшей девушки, – усмехнулась Шелби и неожиданно, совершив резкий выпад, сделавший бы честь полицейскому инструктору, заставила Илая разжать пальцы и сунула ему в руки цыпленка. Взглянув на фото, она невольно вскрикнула.

Илай отвел глаза в сторону. Ему очень хотелось сказать: «Я же знал, тебе не стоит на это смотреть». Но он молчал.

– Надеюсь, это не твоя бывшая… – едва слышно прошептала Шелби.

Илай тоже взглянул на фото Сесилии Пайк, висевшей на стропилах ледника. Глаза ее были выпучены, лицо потемнело, язык вывалился изо рта.

– Прости, – пробормотал Илай. – Я же сказал, что не ждал тебя сегодня.

– И потому не успел снять с дверцы холодильника фотографию трупа? Господи, Илай, скажи лучше, зачем ты ее здесь держишь!

– Как напоминание. Когда расследование продвигается плохо, я всегда так делаю.

В кухню влетел Итан:

– Знаешь, что есть у Илая?

– Знаю, – кивнула Шелби. – Извращенная деловая этика.

– Нет! Классная игровая приставка! – Он повернулся к Илаю. – За такую штуковину я готов кого-нибудь прикончить. Я поиграю немножко, ладно?

– Валяй, развлекайся, – кивнул Илай.

Итан мгновенно испарился.

Шелби принялась резать грибы. Илай, усевшись на табуретку, наблюдал, как при каждом движении ножа под ее тонкой футболкой двигаются мускулы.

– Повешенные всегда выглядят так жутко, как… эта девушка? – спросила Шелби, не поворачиваясь.

– Да.

– Что ж, значит, я должна быть благодарна Россу, что он не пытался повеситься. Кровь – это тоже страшно. Но не до такой степени. – Помолчав несколько секунд, она добавила: – Хотя, честно говоря, разница невелика. И особой благодарности к Россу я не испытываю.

– Первое правило детектива, который занимается расследованием убийств: помнить, что смерть не бывает красивой. Никогда.

Рука Шелби зависла над разделочной доской. Илай понял, что сказал бестактность:

– Шелби…

Она взглянула на него:

– Ты никогда не задумывался, почему, стоит нам чего-то захотеть, мы с легкостью говорим, что готовы за это убить. Или умереть.

– Это просто слова, – отмахнулся Илай. – Хотя у некоторых доходит и до дела.

Шелби сосредоточенно смешивала ингредиенты для салатной заправки.

– Иногда это не просто слова, – проронила она. – Но воплощать их в дело бессмысленно. Например, я готова умереть ради того, чтобы жил мой сын.

Не зная, что ответить, Илай уставился на фотографию, лежащую на столешнице. Сесилия Пайк была убита, ее ребенку, судя по всему, удалось спастись. Но вне зависимости от того, выжил ребенок или нет, вопрос о том, кто убил Сесилию, оставался открытым. Факты указывают, что это не Серый Волк. Интуиция подсказывала Илаю, что это не Спенсер Пайк. У Руби Уэбер, которая была в доме той ночью, не хватило бы сил вздернуть Сесилию на балку и затянуть петлю. Если присмотреться, на влажных опилках виден длинный кривой след. Такой след может оставить каблук ботинка, если человека волокут силком. Руби, несомненно, не смогла бы притащить свою хозяйку к месту казни.

Оставалось надеяться, что Росс вернется домой с карманами, полными недостающих фрагментов головоломки.

– Попробуй это, – донесся до него голос Шелби.

Прежде чем он успел очнуться от размышлений и вернуться в реальность, она прижалась губами к его губам.

К маслянистой сладости примешивалась легкая горечь. И кислинка.

Может, именно такой вкус имеет разочарование?

Шелби слегка отстранилась:

– Погоди, ничего не говори. Мне кажется, ты предпочитаешь французский… соус.

– Я вообще не люблю приправы, – потряс головой Илай.

– Вот уж не думала, что у тебя такие пуританские привычки.

Илай улыбнулся, привлек Шелби к себе, сжал ее руки так, что приставшие к коже крупинки молотого перца посыпались на пол и на забытую фотографию.

– Мне кажется, мы говорим вовсе не о салате, – пробормотал он.

Стояла Темезовас – пора полной луны, и Эз Томпсон нервничал. Мало того что давние истории, которые тянутся из прошлого, ныне подходят к своему концу… так еще слепой молочно-белый глаз луны выглядывает из-за туч… в общем, самое неподходящее время для взрывных работ на карьере. Взрыв назначен на пять часов утра, все меры безопасности соблюдены, но это ничего не меняет. Внутренний голос говорил Эзу: что-то идет не так. Обходя карьер, он размышлял о том, что может случиться.

Нынешней ночью небо было неспокойно, розовые полосы, предвещающие рассвет, появились раньше, чем погасли звезды, словно природа тоже волновалась и торопилась. Было жарко и так тихо, что можно было услышать, как от одуванчиков отделяются крохотные пушистые парашюты и семена, проделав недолгий путь по воздуху, опускаются на землю. Эз повернул за угол и оказался в северной части карьера, где должны были производиться взрывы. Он осторожно обошел лежащие на земле мешки с нитратом аммония, динамитные шашки, шнуры и капсюли-детонаторы. Устройство, управляемое компьютером, последовательно осуществит несколько взрывов, и в результате многотонная громада скалы сдвинется с места. Процесс пройдет в два этапа: часть скалы будет взорвана сегодня на рассвете, другая часть – через несколько дней. Потом сюда придут горняки, чтобы погрузить гранит в вагонетки и отправить на продажу. Сколько же здесь будет грохота и дыма, подумал Эз; столбы пыли взметнутся в воздух, и скала рухнет, словно желая скрыть весь мир под своими обломками. Кто-то нажмет кнопку на компьютере, и начнется Армагеддон… Эз пытался объяснить боссу, что стоит подождать хотя бы неделю, но тот поднял его на смех. «Твое дело – ночной дозор, старина, – сказал он. – А принимать решения предоставь мне».

Заметив нарушителя, вторгшегося на территорию карьера, Эз ничуть не удивился.

– Эй! – крикнул он, но нарушитель и не подумал остановиться.

Эз припустил рысцой. Он старался бежать как можно быстрее и через несколько минут, изрядно запыхавшись, нагнал незваного гостя. Им оказался самый забубенный пьяница в Комтусуке.

Эббот Тул пережил большинство добропорядочных горожан, имевших привычку отворачиваться, встретив его на крыльце магазина. В Комтусуке долго вспоминали о том, как однажды Эббота, совершенно голого, обнаружили спящим под светофором на Мейн-стрит. Тул происходил из семьи потомственных алкоголиков, однако далеко не все его предки обладали столь же несокрушимой печенью, как он сам. В жилах его текла смешанная кровь, в том числе и кровь абенаки. У него было пять жен, а однажды он ухитрился почти целый год жить с двумя женами одновременно. Возможно, Эбботу когда-либо и приходилось работать, однако Эз ничего не знал об этом печальном эпизоде его биографии.

– Ради бога, Эббот, убирайся отсюда немедленно! – процедил Эз, хватая нарушителя за рукав. – Если, конечно, не хочешь взлететь на воздух вместе со скалой.

– Мне надо с тобой поговорить, – заявил тот. – Я тут кое-что слышал…

У Эза не было ни времени, ни желания нянчиться с забулдыгой.

– Шел бы ты к Уинксу, приятель. Попроси его приютить тебя на ночь, а? – сказал старый индеец. – Мне нужно обойти карьер.

Эббот пристально взглянул на него:

– Когда я был пацаном, мою мать отвезли в больницу. Вроде у нее что-то было не в порядке с головой. К нам часто приходила какая-то леди, не помню ее имени. Она все твердила, что это не по-христиански – иметь двоих детей от двоих разных отцов и при этом ни разу не побывать замужем. В общем, мать забрали в больницу, а нас с сестрой, упокой Господь ее душу, отправили в разные исправительные школы. – Эббот помолчал и перевел дух. – Ты же знаешь, Эз, жен у меня было достаточно. А детей нет, и не потому, что я не пытался заделать своим бабам ребенка. И вот я подумал… – На глазах его заблестели слезы, и он поспешно отвернулся. – Может, со мной кое-что сотворили… а я ничего не помню?

В мутных глазах старого пьяницы Эз как будто увидел холодный отблеск хирургической стали. Ладони, внезапно ставшие влажными, невольно скользнули вниз, к паху. Оживлять старые воспоминания было так мучительно, словно он пережил операцию вновь. Одуряющая боль и полное отсутствие анестезии.

– Пойдем выпьем по чашке кофе, – произнес Эз и положил руку на плечо своего товарища по несчастью.

Они направились в контору, где Эз поставил чайник и достал банку с растворимым кофе. Предчувствия обманули его. Угроза, висевшая в воздухе, исходила вовсе не от динамита. Холодным ветром пахнуло из прошлого, его дуновение было легким, как плывущие по воздуху пушистые семена одуванчика. Поднимутся и опадут тихие волны печали, поднятые этим ветром, – но если печали будет слишком много, она затопит всю землю.

Как только машина Росса пересекла границу Комтусука, ветровое стекло внезапно облепили мотыльки непарного шелкопряда, их крошечные крылышки трепетали в унисон, словно единое сердце. Росс включил дворники, а Люси, сидевшая на заднем сиденье рядом с матерью, натянула капюшон на глаза.

Руби они оставили в надежных руках Таджмаллы. Заметив колебания Мередит, сиделка так обиделась, что пришлось безропотно доверить ей бабушку – если можно было теперь так называть Руби.

Путешествие прошло без всяких приключений, лишь радио, передававшее дорожные новости, нарушало тишину. Мередит молчала, не желая тратить силы на разговор: они были нужны ей для других целей. Всю дорогу она старательно возводила в душе барьер, и тот получился таким прочным, что Мередит не сомневалась: любая новость отскочит от него, как мяч. Какие бы открытия ни подстерегали ее в Комтусуке, они не помешают ей вернуться домой, к прежней жизни и работе. Озабоченная сооружением фортификаций, она думала только о вражеских атаках и не догадывалась, что может предать себя сама.

В тот вечер в «Старбаксе» ей казалось, что дымок сигареты Росса рисует в воздухе буквы, из которых складывается некое таинственное послание. Мередит ощущала запах ванили, исходящий от его кожи, и голова у нее шла кругом. Когда он вышел на минутку, она отпила кофе из его чашки, коснувшись губами края, которого касались его губы. Если их губы соприкоснутся… нет, когда их губы соприкоснутся, она почувствует знакомый вкус.

Господи, ну нельзя быть такой дурой, одергивала себя Мередит.

После множества неудачных свиданий, после встреч с преуспевающими коллегами, интересными мужчинами – можно сказать, потенциальными спутниками жизни! – ей понравился парень, на которого при других обстоятельствах она не обратила бы внимания. Но именно он, и никто иной, поднял в ее душе бурю. На первый взгляд, Росс Уэйкман ничего собой не представлял. Его обаяние, его чувство юмора, его ранимость – все это стало заметно со второго взгляда.

Как и его безумная страсть к другой женщине. Той, что давно умерла.

– Приехали? – спросила Мередит.

– Да, – кивнул Росс. – Добро пожаловать в Комтусук.

Они ехали по улицам города, и Мередит замечала удивительные вещи. Например, ветер, покачивая ветви деревьев, извлекал из них нежную мелодию, словно то были струны арфы. Дети, прыгавшие на скакалке, зависали в воздухе слишком долго, словно собирались взлететь. Человек, голосовавший у обочины, внезапно превращался в вопросительный знак. Мередит показалось, что сомнение, прокравшись в машину, клубочком свернулось у нее на коленях и отделаться от этого случайного попутчика уже невозможно.

Машина свернула с главной улицы и двинулась по узкой пыльной дороге. Вместо того чтобы остановиться у одного из немногочисленных домов, Росс доехал до перекрестка и затормозил. Вокруг не было ни малейших признаков жилья.

– Куда вы нас привезли? – удивилась Мередит.

Сумерки сгущались, небо приобрело оттенок спелого баклажана. Наступал час, когда призраки возвращаются в этот мир в поисках возлюбленных, которых они здесь оставили. Вслед за Россом Мередит углубилась в небольшой лесок.

В конце концов, говорила она себе, ее влечет чисто научный интерес. Все это довольно любопытно.

Крепко держа Люси за руку, Мередит перешагивала через камни, выпирающие корни и какие-то обломки, похожие на строительный мусор. Внезапно заросли расступились, и открылась небольшая ровная поляна.

– Вы что, здесь живете? – спросила Мередит.

Росс в ответ пробормотал что-то нечленораздельное, напоминающее «был бы не прочь».

В следующее мгновение Мередит поняла, где они находятся.

– Господи… – выдохнула она и, вцепившись в ладошку Люси, потащила ее обратно к машине.

– Останьтесь! – взмолился Росс, нагоняя их. Взгляд его полыхал безумным огнем. – Вы должны остаться!

Мысленно Мередит ругала себя на чем свет стоит. Почему она раньше не поняла, что имеет дело с сумасшедшим?

И теперь они с Люси оказались в ночном лесу наедине с психом, который намного сильнее Мередит. Скрестив руки на груди, она призвала на помощь всю свою храбрость. Будь что будет, решила она. Может, в воздухе появится Каспер или Джейкоб Марли. Может, Росс очнется от своего безумия и поймет, что никаких привидений нет и быть не может.

У Люси так тряслись коленки, что Мередит казалось: она слышит стук.

– Не бойся, – прошептала она, коснувшись головы дочери. – Здесь нет никого, кроме нас.

Услышав это, Росс дернулся. Глаза его были полны такого беспредельного отчаяния, что у Мередит пересохло во рту. Что, если бы ее кто-то полюбил так же сильно?

– Простите, – пролепетала она.

Росс, не говоря ни слова, бросился по тропинке назад, к машине. Мередит побежала следом, волоча за собой Люси.

«Я не Лия, – повторяла она про себя. – Я не Лия».

Когда комнату осветили фары подъехавшей машины, Шелби одевалась. Бросившись к окну, она увидела автомобиль Росса и, на ходу застегивая пуговицы блузки и забыв, что она все еще в пижамных штанах, сбежала по лестнице вниз, выскочила из дому и с ликующим воплем повисла на шее у брата:

– Слава богу, ты вернулся!

– А как же иначе, – улыбнулся он.

Взглянув через плечо Росса, Шелби широко раскрыла глаза: из машины вышла незнакомая женщина, а следом за ней выскочила девочка.

– Шел, позволь представить тебе внучку Лии Пайк, – произнес Росс, отстраняясь от сестры.

– Это еще неизвестно, – заметила женщина, протягивая Шелби руку. – Мередит Оливер. А это моя дочь Люси. Мне очень неловко врываться к вам в столь поздний час…

– О, не беспокойтесь. Мы только что встали, – перебила Шелби. – Входите в дом, сейчас я приготовлю комнату для вас с дочкой.

Росс шел впереди, его движения были скованными, как у человека с больными суставами. Но Шелби знала, что с суставами у него все в порядке. Его мучила боль другого рода. Он тосковал по несбыточному, и Шелби отнюдь не была уверена, что он излечится от своей тоски, даже если его мечта сбудется. Ведь сбывшаяся мечта может принести новые разочарования…

– Я с ног валюсь от усталости, – сообщил Росс, поднимаясь по лестнице.

Мередит и Шелби, потрясенные столь вопиющим нарушением законов гостеприимства, не нашли что сказать. Вновь обретя дар речи, Шелби обратилась к Люси:

– У меня есть сын; пожалуй, он на год-два старше тебя. Сейчас он играет на заднем дворе. Не хочешь пойти познакомиться с ним?

Люси лишь теснее прижалась к Мередит.

– Иди, не стесняйся, – сказала Мередит и легонько подтолкнула дочь.

Люси двинулась к двери с таким видом, словно шла на казнь.

– В незнакомом месте Люси обычно чувствует себя не в своей тарелке, – пояснила ее мать.

Шелби не сомневалась, что Мередит тоже испытывает крайнюю неловкость, поэтому предложила:

– Может, выпьем по чашке кофе?

Она хлопотала у стола, а сама краем глаза поглядывала на гостью. Волосы медового оттенка, карие глаза… Лицо ее казалось Шелби знакомым, хотя она была совершенно уверена – они никогда не встречались.

Подойдя к окну кухни, Мередит выглянула во двор, несколько мгновений понаблюдала за Люси и, немного успокоившись, опустилась на стул.

– Скажите, вы тоже верите в призраков? – неожиданно спросила она.

– Я верю своему брату, – улыбнулась Шелби.

Мередит отвела взгляд в сторону:

– Представьте себе, на днях Росс возник неведомо откуда и заявил, что я должна бросить все и ехать в Вермонт…

В глазах ее мелькнула растерянность. Шелби обратила внимание, что имя Росс она произнесла как-то по-особому. Оно сорвалось с ее губ, точно ириска, которую влюбленные, целуясь, передают изо рта в рот. Интересно, ощутила ли сама Мередит сладкий привкус на языке, подумала Шелби.

Она пододвинула к гостье сахарницу и кувшинчик со сливками.

– Иногда нам бывает трудно поверить в то, что прежде казалось совершенно неправдоподобным, – заметила она. – До тех пор, пока мы не увидим все собственными глазами.

– Да, конечно, – кивнула Мередит. – Сто лет назад никто не поверил бы, что рост, цвет глаз и интеллект человека определяют микроскопические гены. Теперь это ни у кого не вызывает сомнений.

Может быть, пройдет еще сто лет, и все люди получат возможность видеть призраков и общаться с ними, подумала Шелби. Но сказала совсем другое:

– Я так понимаю, вы занимаетесь генетикой? Изучением ДНК?

– Нет, не совсем так. Я занимаюсь ПГД, то есть предымплантационной генетической диагностикой…

– Я знаю, что такое ПГД, – вставила Шелби. – Как-то раз я сама…

Она осеклась и выпустила из рук ложечку, которая, упав в чашку, расплескала кофе. Фотографическая память никогда не подводила Шелби, и сейчас перед глазами у нее всплыла картинка – календарь и на нем обведенная красным кружком надпись: «Доктор Оливер, генетик». Прием не состоялся, потому что доктору Оливер потребовалось срочно сделать аборт. Шелби бросила взгляд в окно, на две детские фигурки на заднем дворе.

– Вы не стали избавляться от ребенка, – прошептала она.

– Простите? – не расслышала Мередит.

– Не обращайте внимания, – улыбнулась Шелби и подлила Мередит кофе.

Люси вовсе не хотелось торчать посреди жуткого двора жуткой ночью в жутком городе. Мир словно был придавлен глубокой черной чашей, только на перекрестках во мраке горели совиные глаза. К тому же никакого мальчика во дворе не оказалось. Здесь вообще никого не было, кроме Люси.

Она обошла двор и обнаружила явные признаки того, что мальчик все-таки существует. К ограде была прислонена бейсбольная бита. Рядом с садовой скамейкой стоял складной скутер. Еще она обнаружила, что в саду полно бражников, которые реяли над цветами, точно крохотные феи. Заметив, что на клумбах есть таблички, Люси наклонилась, чтобы прочесть надписи. «Труба ангела. Луноцвет. Аквамарин». Люси шепотом повторяла эти загадочные названия, манившие в неведомый мир.

Сделав еще несколько шагов, Люси случайно пнула роликовую доску, та пронеслась по подъездной дорожке и врезалась в столб, на котором висел антимоскитный фонарь с цитронеллой.

– Привет! – услышала Люси. – Ты что, решила устроить здесь погром?

Призраки всегда разговаривали с ней именно так. Их голоса раздавались у нее в голове, словно там включалось радио. С бешено бьющимся сердцем Люси огляделась по сторонам, ожидая увидеть парящее в воздухе мертвенно-бледное лицо. И она его увидела…

– Вы призрак? – спросила Люси, судорожно сглотнув.

Вот уж дурацкий вопрос.

– Пока нет, – усмехнулся Итан, глядя на маленькую кривляку, вторгшуюся в его владения.

Он поднял доску, встал на нее, разогнался и совершил самый офигенный кикфлип, на какой только был способен. Пусть у нее глаза на лоб полезут. Надо же, приняла его за привидение. Словно он нуждается в напоминании о том, что ему недолго осталось.

Запыхавшийся Итан подкатил к девчонке. Она была примерно на год моложе, чем он сам, волосы заплетены в косички, глаза так потемнели от страха, что невозможно понять, какого они в действительности цвета. Видно было, что ей ужасно хочется прикоснуться к нему и проверить, не пройдет ли ее рука насквозь.

– Ты кто? – спросил Итан.

– Люси.

– И что ты делаешь в моем дворе, Люси?

– Мне велели идти сюда, – сообщила она, тряхнув головой.

Итан, наступив на конец доски, заставил ее подскочить и прыгнуть прямо ему в руки. Чертовски крутой трюк. Ему нечасто удавалось вот так блеснуть перед незнакомыми людьми, да к тому же девчонками.

– А ты что, охотница за привидениями? – поинтересовался Итан. – Я знаю, где их полно. Мне дядя показывал.

Девчонка, похоже, была совсем напугана. Губы ее шевелились, но она не могла произнести ничего внятного. Наконец она судорожно сглотнула, прижала руки к груди и пробормотала:

– Идем… в дом…

– Это еще зачем? – удивился Итан. – Что ты там забыла?

– Там… ингалятор…

Итан со всех ног бросился в дом.

– Она задыхается! – закричал он, ворвавшись в кухню.

Какая-то незнакомая женщина метнулась к дверям так быстро, что Итан не успел ее разглядеть. Когда он выскочил во двор, женщина, наклонившись к Люси, прижимала к ее губам какую-то маленькую трубочку.

– Успокойся, Люси, – повторяла она. – Расслабься.

Мама подошла к Итану и обняла его за плечи.

– Похоже, у девочки астма, – пробормотала она.

Лицо Люси приобрело голубоватый оттенок. Теперь она сама похожа на привидение, подумал Итан.

– Она что, может… умереть? – прошептал он.

– Да, если вовремя не дать ей лекарство или не вызвать врача.

Итан был сражен наповал. Эта девчонка, с виду совершенно нормальная, в любую минуту могла загнуться. В точности как и он сам. В этом мире, вообще-то, живут тысячи – нет, миллионы совершенно нормальных детей, которые по дороге из школы могут попасть под автобус. Или утонуть, купаясь в реке жарким днем. Он, Итан, как-то не думал об этом…

Мама Люси убрала трубочку в карман.

– Пошли в дом, – сказала она дочери. – Сырость тебе не на пользу.

Люси, покорная, как ягненок, побрела вслед за ней. Проходя мимо Итана, она шепнула:

– Они меня ищут.

Оставалось только гадать, что она имела в виду.

Эз не мог отвести от нее глаз. Они с Мередит Оливер сидели рядом в коридоре лаборатории в Монтпилиере. Два совершенно незнакомых человека, прижимающие ватные шарики к локтевым сгибам, откуда только что взяли кровь. И сказали, что результаты анализа будут готовы через несколько часов.

– Простите, что я на вас так смотрю, – пробормотал он. – С моей стороны это не слишком вежливо.

– Мы оба оказались в довольно странной ситуации, – вздохнула она. – И вы, и я.

Да уж, ситуация, мягко говоря, странная. Точнее, из ряда вон выходящая. Во-первых, он встретил женщину, похожую на Лию как две капли воды. Во-вторых, ему пришлось сдать кровь на какой-то мудреный анализ, что само по себе было необычно. Не говоря уж о том, что в лабораторию его привезли Росс Уэйкман и Илай Рочерт.

Мередит, похоже, понимала, что творится с Эзом. Она улыбнулась, пытаясь его ободрить. Когда она улыбалась, на левой щеке у нее появлялась ямочка – в точности как у него.

– Часто вам приходится здесь бывать? – пошутила она.

– Пару раз в неделю, – усмехнулся Эз. Теперь ямочка на левой щеке появилась у него, Мередит это заметила, и в глазах у нее мелькнуло удивление. – Главным образом, ради бесплатного сока и печенья.

Они переглянулись, чувствуя, что сковавшая их неловкость отступает.

– Вы живете в Мэриленде? – осведомился Эз.

– Да, с дочерью.

– С дочерью, – благоговейно повторил он. Значит, у него есть не только правнучка, но и праправнучка.

– Ее зовут Люси. Ей восемь лет.

– Она похожа на вас?

Мередит покачала головой:

– Нет, она похожа на мою маму. У нее темные волосы.

Как у меня, подумал Эз. Он знал, Мередит думает о том же. Невидимая стена, разделявшая их, таяла в воздухе.

– Илай сказал: вы доктор.

– Мистер Томпсон… – Она говорила мягко и вежливо, но в ее голосе чувствовались стальные нотки, которые напомнили ему о Лили с ее бунтарским нравом. – При всем уважении к вам хочу напомнить: скорее всего, в скором времени выяснится, что никаких родственных связей между нами не существует, и мы уйдем отсюда такими же абсолютно чужими друг другу людьми, как и пришли.

– Миссис Оливер, я не слишком хорошо знал свою дочь и ни разу не видел свою внучку. И я надеюсь – разумеется, в том случае, если мы с вами окажемся не чужими, – что вы позволите мне поближе познакомиться со своими родными.

Неожиданно из лаборатории вышли Илай и Росс, в руках у них были какие-то бумажные листы. По пятам за ними бежал лаборант, брызжущий слюной от ярости:

– Для того чтобы провести этот анализ как следует, нужно больше восьми часов!

– Расслабьтесь, – бросил через плечо Илай и вручил Эзу лист, покрытый загадочными гроздьями чисел, сцепленными попарно, как животные в Ноевом ковчеге.

Эз мог лишь предположить, что все это написано на языке навахо. Скользнув по листу недоуменным взглядом, он кивнул в сторону лаборанта:

– Может, этот парень объяснит нам, что к чему?

– Позвольте мне взглянуть, – протянула руку Мередит.

– Вы не разберетесь…

– Разберется, Эз. Это ее профессия.

– Правда?

Мередит кивнула, не отрывая взгляда от колонки цифр, по которой скользил ее палец.

– Точнее сказать, я занимаюсь генетической диагностикой. Проверяю, здоров ли эмбрион и вырастет ли из него здоровый ребенок.

Когда Эз был мальчишкой, ему казалось, что в дни осеннего и весеннего равноденствия время замирает. Теперь он испытывал такое же чувство: время остановилось, прошлое и настоящее слились воедино.

– Значит, ты генетик, как и твой дедушка, – заметил он и спросил у Илая: – Спенсер Пайк знает, что у него есть внучка?

– Спенсер Пайк? – удивилась Мередит. – Разве он не умер давным-давно?

– Кто тебе сказал? – засмеялся Эз. – Он и не думал умирать.

Мередит повернулась, глаза ее блестели. Росс и Илай потупились, внезапно заинтересовавшись узором на линолеуме. Эз понял: проблема состоит не в том, что́ Росс рассказал Мередит, а в том, о чем он умолчал.

– Я не успел поблагодарить вас за то, что вы привезли Мередит, – сказал Илай.

Они с Россом стояли на крыльце лаборатории, ожидая Мередит. Узнав, что у нее живы дед и прадед, она была так потрясена, что скрылась в уборной и не спешила оттуда выходить. Эз, как всегда невозмутимый, посоветовал дать ей время переварить новость. Сказав, что ему пора на дежурство в карьер, он сел в свой раздолбанный «пейсер» и уехал.

– Честно говоря, я сделал это не ради вас, – усмехнулся Росс.

– Я знаю. Но все равно спасибо.

Илай помахал бланком вокруг разгоряченного лица. Было чертовски жарко. Он надеялся, что Мередит Оливер, кем бы она там ни была, скоро придет в себя. Илай взглянул на Росса – тот, опустившись на корточки, чертил на ступеньках камешком крестики-нолики, длинные волосы упали ему на глаза.

– А еще спасибо за то, что вы вернулись домой, – произнес Илай.

Росс вскинул голову:

– Что, Шелби проела вам печенку? Она обожает драматизировать ситуацию. Я имею в виду, моя записка совершенно не походила на прощальные излияния самоубийцы, и непонятно, почему она…

– Знаете, для женщины, брат которой уже совершал самоубийство, подобная ошибка простительна.

– Выходит, она вам рассказала? – искоса взглянув на Илая, спросил Росс и уселся на ступеньку.

– Да, – кивнул Илай.

Любопытно, на что она похожа, любовь между братом и сестрой? Такая же безоглядная, как материнская? Наверное, по силе и напряженности она все-таки уступает сексуальному притяжению между мужчиной и женщиной. А может быть, и нет… Илай с сожалением посмотрел на свои чистые голубые джинсы, вздохнул и присел на ступеньку рядом с Россом.

– Вы отдаете себе отчет, как сильно она за вас переживает?

– Я вполне в состоянии сам о себе позаботиться.

– Именно этого она и боится, – вздохнул Илай, упираясь локтями в колени. – Того, что вы позаботитесь о себе, разом избавившись от всех проблем. Поверьте, за свою жизнь я повидал немало всякого дерьма. Знаю, какие кошмары творятся порой за закрытыми дверями. Знаю, как жестока бывает жизнь по отношению к некоторым людям. По сравнению с ними вы просто счастливчик.

– Почему вы так решили? Потому что мне выпало счастье вместе с вами рассматривать фотки вскрытого трупа?

– Не надо паясничать. Вам выпало счастье иметь такую сестру, как Шелби. Сестру, которая любит вас, беспокоится за вас. Этого вполне достаточно, чтобы не пытаться свести счеты с жизнью.

Росс покосился на собеседника:

– Вы ее любите?

– Похоже, что так, – кивнул Илай.

– Если она переедет в Берлингтон, вы поедете с ней?

– Почему бы и нет?

– Ну а если в Сиэтл?

Илай задумался и понял, что ответ для него очевиден:

– Конечно поеду.

– Ну а если она переедет туда, куда не так просто добраться?

– В Новую Зеландию, вы хотите сказать? Значит, придется и мне лететь за ней вслед, – усмехнулся Илай. – Когда любишь человека, идешь на все, лишь бы не расставаться.

– Но есть места, куда добраться даже труднее, чем в Новую Зеландию, – не унимался Росс. – Места, куда не летают самолеты и не ходят теплоходы. Места, куда даже на ракете не долетишь. Что, если она уйдет в иной мир, и единственный способ оказаться рядом с ней – пустить себе пулю в лоб, затянуть петлю вокруг собственной шеи или плотно закрыть двери гаража, сесть в машину и включить зажигание? Я пытался покончить с собой, потому что любил и хотел быть рядом со своей любимой. Только поэтому. – Росс резко встал, солнце, которое он заслонял от Илая, ударило тому в глаза и на мгновение ослепило его. – Пойду посмотрю, чего она там застряла, – пробормотал Росс и скрылся в дверях.

Илай опустил голову на колени. Опытный коп, он всегда считал, что самоубийство – это бегство от жизни. О том, что для некоторых людей это единственный способ соединиться со своей любовью, он не задумывался. Он вспомнил Шелби. Какой ужас мелькнул в ее глазах при виде мертвой Сисси Пайк! «Повешенные всегда выглядят так жутко…» – раздался у него в голове голос любимой.

Во рту у Илая пересохло. Он встал, разминая затекшие ноги. Тут из дверей вылетел Росс.

– Мередит куда-то исчезла, – выпалил он.

В автобусе, идущем из Монтпилиера в Комтусук, Мередит развлекалась, наблюдая за пассажирами и придумывая им истории. Мальчишка-подросток дремлет, положив голову на рюкзак. Наверняка сбежал из дома. Мечтает о приключениях, походах в горы, путешествиях по Аппалачской тропе. Старик с длинными седыми усами, в мятом хлопковом костюме, – скорее всего, алхимик, потративший жизнь на то, чтобы научиться делать золото в домашней лаборатории. А нервная молодая женщина с младенцем на руках – на самом деле вовсе не мать этому ребенку. Она похитила его из колыбели и теперь едет в Мэриленд!

Что же касается истории самой Мередит… Руби не ее бабушка. Настоящая бабушка умерла семьдесят лет назад, в 1932 году. Предки Мередит – не выходцы из Акадии и Франции; они коренные американцы. Ее дедушка – отнюдь не безалаберный мальчишка, разбивший сердце Руби и скрывшийся в неизвестном направлении, когда она забеременела. Эта легенда, которую она слышала всю свою жизнь, не имеет ничего общего с реальностью. Ее дедушка – ученый, который многие годы исследовал, каким образом негативные качества передаются из поколения в поколение, и пытался остановить этот процесс.

Вот уж действительно, яблоко от яблони недалеко падает.

Мередит вышла на автостанции в Комтусуке и направилась к дому Шелби, полная решимости расспросить ее обо всем. И та рассказала… О жутких евгенических экспериментах Спенсера Пайка, от которых пострадало немало местных жителей. О том, что ныне Пайк жив, хотя и не слишком здоров и находится в доме престарелых в десяти милях отсюда. Она не сочла нужным скрывать подробности, которые сознательно утаил Росс. От нее Мередит узнала о зверском убийстве Сисси Пайк, исчезновении Серого Волка и о признании Эза Томпсона, сделанном неделю назад. Поняла, почему абенаки столь яростно воспротивились застройке участка, где стоял дом Пайков. Дело тут не только в старых могилах, пояснила Шелби. Индейцы пытались вернуть то, что было утрачено безвозвратно.

Как-то раз на прием к Мередит пришла убитая горем супружеская пара. Они умоляли помочь им зачать ребенка, непременно девочку. У супругов было трое сыновей, но маленькая дочь недавно скончалась от синдрома внезапной детской смерти. Никаких препятствий, мешавших им зачать ребенка без помощи медицины, не было, но паре требовались гарантии того, что родится девочка.

Мередит отказалась с ними работать. Не потому, что они просили о невозможном. Она понимала, что результат в любом случае не удовлетворит их. Им нужна была точная копия умершего ребенка. Но наука не способна творить подобные чудеса.

Пока не способна.

Интересно, как в этом случае поступил бы ее дед? Наука находится во власти людей, которые ее творят. Мередит вспомнился разговор с Россом в «Старбаксе». При всех неоспоримых благах, которые принесли людям генетическая диагностика и заместительная терапия, необходимо провести границы – и границы эти переходить нельзя. Пока что их не существует; ни правительства, ни религиозные организации не берут на себя ответственность определять, какие свойства необходимо сохранить в геноме человека, а от каких лучше избавиться. Определить это предстоит ученым. Таким ученым, как Мередит… или как Спенсер Пайк?

Шелби одолжила ей свою машину и объяснила, как добраться до дома престарелых. Несколько минут езды – и она будет там. Если Пайк жив, странно, что у него не взяли кровь для генетического анализа, – сравнивать ДНК деда и внучки намного проще, чем прадеда и правнучки. Наверное, Росс и его приятель-детектив хотели, чтобы она познакомилась с Эзом Томпсоном, человеком, пошедшим на жертву ради встречи со своей дочерью. Или же никому не хотелось лишний раз встречаться со Спенсером Пайком, принесшим в этот мир столько зла.

Вот и дом престарелых – просторное здание в колониальном стиле, окруженное парком с дубовыми аллеями и вымощенными кирпичом дорожками. Мередит поднялась на крыльцо и вошла в холл. Несмотря на жизнерадостный декор и льющийся сквозь окна солнечный свет, помещение насквозь пропиталось удушливым запахом, который, казалось, проникал во все щели. То был запах не смерти, а тоски – едкий и сладковатый одновременно. Мередит догадывалась, что ее одежда пропитается им насквозь и даже после нескольких стирок он не исчезнет окончательно.

Медсестра со стетоскопом на шее, сидевшая за стойкой, подняла голову:

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Да, я хотела бы увидеть одного из ваших пациентов.

– Кого именно?

– Спенсера Пайка.

Медсестра слегка сдвинула брови:

– Сегодня он чувствует себя не лучшим образом.

– Но я… я его близкая родственница, – выдавила Мередит.

Медсестра кивнула, протянула Мередит пропуск, который нужно было прикрепить к блузке, и объяснила, как пройти в комнату Спенсера Пайка. В коридоре тянулся ряд одинаковых дверей, на каждой висела табличка с именем подопечного, в окружении разноцветных жизнерадостных наклеек. Напоминает детский сад, подумала Мередит. В этот момент она была рада, что мать ее умерла, не дожив до поры старческой дряхлости. Найдя нужную дверь, Мередит бесшумно отворила ее и вошла.

Свет в комнате был выключен, шторы задернуты. В сумраке Мередит различала лишь бесформенные очертания. Где-то слева пыхтел аппарат искусственной вентиляции легких. На цыпочках обойдя кровать, Мередит подошла к окну и чуть приоткрыла шторы.

Спенсер Пайк лежал на боку, беспомощный и безволосый, как эмбрион. Под укрывавшей его белой простыней угадывались позвонки тощей спины. Мередит шагнула ближе. Она ожидала, что ее охватит вспышка ненависти, а может, напротив, в душе проснется подобие родственного чувства. Но, глядя на Пайка, она не ощущала ровным счетом ничего. Этот человек был ей совершенно чужим.

Семью создают не кровь, не гены, не свойства, которые они передают. Семью создает любовь. Пример тому – Мередит, ее мать и Руби. Тот, кто не способен на любовь, обречен, как Спенсер Пайк, умирать в одиночестве.

Не пробуждаясь от своего наркотического сна, он повернулся на другой бок, и при этом одна из многочисленных пластиковых трубок, соединенных с его телом, петлей захлестнулась вокруг шеи.

«Он сам себя задушит», – подумала Мередит. За этой мыслью мгновенно последовала другая: «Ну и пусть». И все же почти против воли она приблизилась к кровати и принялась распутывать трубки.

Пайк медленно поднял руку и сжал ее запястье. Взглянув на него, Мередит увидела, что глаза его открыты и полны слез. Он пытался что-то сказать, но мешала кислородная маска, закрывающая его рот. Поколебавшись мгновение, Мередит наклонилась и сняла маску.

– Прости, – пролепетал Спенсер Пайк. – Мне так жаль…

Мередит замерла.

– Все хорошо, – пробормотала она, пытаясь высвободить руку.

– Не уходи. Прошу тебя, не уходи.

Мередит кивнула, судорожно сглотнув. Подвинула к кровати стул и села, неотрывно глядя на своего биологического деда.

Дыхание его становилось все более неровным, лицо исказилось от боли.

– Сисси, ты ведь подождешь меня? – прошептал он.

Сисси. Сесилия. «Вы напоминаете мне женщину, которую я знал когда-то». Мередит упустила из виду очевидное обстоятельство: если она похожа на свою покойную бабушку, ее дед не может не заметить этого сходства.

– Да, Спенсер, – ответила она ровным голосом. – Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется.

Он откинулся на подушки и впал в забытье. Мередит сдержала обещание. Она сидела рядом с умирающим стариком и слушала его хриплое дыхание. Сидела до тех пор, пока лебединая песня, исполняемая оркестром медицинских аппаратов, не смолкла, превратившись в одну-единственную ноту, звучавшую в ее голове. Потом в палату вошла медсестра, чтобы сделать Спенсеру Пайку очередной укол морфина. Именно она сказала Мередит, что оставаться здесь более не имеет смысла, так как Спенсер Пайк покинул этот мир.

Тук Бурхес был сердит и имел для этого веские основания. Илай оторвал его от игры в гольф и велел срочно ехать в Монтпилиер, в лабораторию. Если через полтора часа Тук не соизволит явиться, он будет арестован как человек, препятствующий осуществлению правосудия, заявил Илай.

Конечно, все это были пустые угрозы. Но тон Илая говорил о том, что ему сейчас не до шуток. И хотя звонок застал Тука в самый решающий момент – он как раз собирался загнать мяч в очередную лунку, – узнать, почему он срочно понадобился Илаю, было даже интереснее, чем с блеском завершить игру.

Илай ждал его, расхаживая взад-вперед перед входом в здание. Увидев Тука, он схватил его за локоть и потащил в фотолабораторию. Оказалось, ему срочно нужно увеличить фотографии следов, оставленных на месте убийства. Тук немного поколдовал в фотошопе, усилил контраст. Следы на опилках, мужские и женские, были ему хорошо знакомы. Но особый интерес представляла длинная извилистая линия, похоже прочерченная каблуком.

– Что это ты задумал? – спросил он, подняв глаза на Илая.

Тот, в свою очередь, задумчиво рассматривал крюк на потолке. Затем извлек из рюкзака пластиковый пакет для мусора, наполненный водой, и мешок с опилками, которыми он, судя по всему, разжился на ближайшей конюшне.

– В этом пакете три четверти пинты, – сообщил Илай. – Если верить Уэсли Снипу, мочевой пузырь человека вмещает в себя не больше четырехсот миллилитров жидкости.

– Очень важная и чрезвычайно интересная информация, – вскинул бровь Тук. – И к чему она нам?

– Сейчас все поймешь.

Илай вскарабкался на табуретку, сделал знак Туку подержать пакет и привязал его к крюку, торчавшему в потолке.

– Старина Снип утверждает, что в момент смерти от удушения сфинктеры человека расслабляются и мочевой пузырь с прямой кишкой опорожняются.

– Приятный у нас выдался разговор.

Илай разбросал под висящим пакетом опилки, потоптался на них и отступил на шаг, любуясь результатом.

– Отлично, Тук, – заявил он. – А теперь проколи наш мочевой пузырь.

– Что-что?

– Проколи наш мочевой пузырь, – повторил Илай, указывая на пакет с водой.

Тук знал, что парням, которые таскают с собой пистолет, лучше не перечить.

– Пожалуйста, – буркнул он и проколол мешок авторучкой.

Оба молча наблюдали, как вода хлынула сначала тонкой струйкой, затем потоком. Опилки потемнели, следы, отпечатавшиеся на них, утратили четкость. Когда мешок опустел, на опилках под ним образовалось влажное пятно размером примерно с крышку люка.

– Сфоткай это для меня, хорошо? – распорядился Илай.

Тук бросил взгляд на кобуру, валявшуюся на одном из лабораторных столов, пожал плечами и послушно взялся за камеру.

Пока он печатал фотографии, Илай вышел и вернулся с деревянным ящиком в руках.

– Ну что? – спросил он.

– Мокрые опилки – они и есть мокрые опилки. А ты чего ожидал?

Илай взял из рук Тука снимки и принялся внимательно их разглядывать. Потом положил рядом с фотографиями с места преступления, которые только что увеличил Илай.

– Мне это кажется или наше мокрое пятно действительно намного меньше, чем на месте убийства?

Зрение не обманывало Илая. Темное пятно на поляроидных фотографиях было почти в два раза меньше, чем на снимках семидесятилетней давности. Прежде чем Тук успел сказать хоть слово, Илай открыл деревянный ящик и вытащил увесистый блок льда шириной примерно в два фута и высотой в фут. Протащил его по опилкам, прочертив длинную извилистую линию, и установил в центре влажного пятна. Затем уселся на табуретку и вытащил из кармана сложенную «Нью-Йорк таймс» с кроссвордом.

– Мы что, будем кроссворд решать? – спросил Тук.

– Именно. Это лучший способ скоротать время в ожидании.

– Хватит говорить загадками, – возмутился Тук, окинув скорбным взглядом царивший в комнате хаос.

– Хватит, – согласился Илай. – Тем более что мы, кажется, нашли отгадку.

Итан завязывал шнурки на кедах, и вдруг до него донесся пронзительный визг. Мальчик пулей вылетел в коридор и распахнул двери комнаты, где остановились Люси и ее мама.

Девчонка сидела на кровати и дрожала как ненормальная.

– Люси! – окликнул ее Итан. – Ты что, спятила?

Он обвел глазами комнату. Мамаша Люси куда-то запропастилась. Что ж, сейчас всего лишь полночь. Возможно, она любит гулять по ночам.

– Ты опять задыхаешься?

Люси покачала головой. Пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в край одеяла, слегка расслабились.

– Я тебя разбудила?

– Нет, я все равно встаю в это время. – Итан взглянул на шнурки, которые так и не успел завязать. – Где твоя мама?

Люси огляделась по сторонам с таким удивлением, словно только что заметила отсутствие собственной матери:

– Не знаю. Меня уложила спать твоя мама.

– Мамы – они все одинаковы, – усмехнулся Итан. – Им ничего не стоит заменить друг друга.

Люси улыбнулась, но слабо и неуверенно. Итан попытался вспомнить, как мама успокаивала его, если ему снился кошмар.

– Теплое молоко, вот что тебе нужно, – авторитетно заявил он. – Будешь пить молоко?

– Зачем?

– Ну, – растерялся Итан, – мама говорит: молоко помогает уснуть. Когда я начинаю чудить во сне, она всегда приносит мне молоко, разогретое в микроволновке.

– А я готова спорить, что ты спишь нормально.

– Да прямо! Кошмарные сны снятся всем.

– А про что твои кошмарные сны?

– Обычно про то, как я заживо жарюсь на солнце, – равнодушно проронил Итан. – А твои?

– Ко мне приходят призраки, – прошептала Люси.

Тишина, стоящая в доме, внезапно показалась им обоим зловещей. Но Итан не сомневался: когда рядом живой человек, призраки не страшны.

– Я не боюсь призраков, – заявил он.

– А я не боюсь солнца, – парировала Люси.

Он должен был рассказать ей все. Росс мысленно проклинал себя на чем свет стоит. Конечно, это он виноват, что Мередит сбежала. Она отсутствовала уже несколько часов и даже не позвонила, чтобы узнать, как тут ее дочь. Что ж, судя по всему, Мередит требуется время, чтобы все обдумать.

А может, у нее нет ни малейшего желания что-либо обдумывать.

Росс был так сердит на себя, что слегка стукнул затылком по стволу дерева, к которому прислонился. О, как бы он сейчас хотел вернуться в прошлое всего на пять минут! Пяти минут ему хватило бы, чтобы объяснить все Мередит Оливер. Сказать, что он понимает, как это тяжело – внезапно очнуться и увидеть, что жизнь очень далека от твоих иллюзорных представлений о ней.

Жизнь каждого человека насквозь пронизана печалью, в этом Росс не сомневался. Все мы получаем совсем не то, о чем мечтали, и сожалеем о несбывшемся. Взять, к примеру, его самого. Он мечтал никогда не расставаться с любимой девушкой, а она покинула его. Эз – еще один грустный пример. Он позволил себя изувечить ради того, чтобы найти свою дочь, и через пару месяцев после их встречи она была убита. Что уж говорить о Шелби, обреченной наблюдать, как умирает ее единственный сын. Об Итане, который родился неизлечимо больным, хотя подобного наказания не заслуживает ни один человек на свете. Все люди, так или иначе, сталкиваются с жестокостью этого мира. Разочарование – вот что объединяет человечество.

Так что Росс не одинок на этом пути. Человек не всегда способен выбраться из водоворота, в который попал по воле судьбы. Но его может спасти тот, кто оказался рядом.

Возможно, именно поэтому он помчался в Мэриленд на поиски Мередит.

Герой – это не смельчак, способный спрыгнуть с небоскреба или поймать рукой пулю. Не все герои похожи на рослых плечистых парней в высоких шнурованных ботинках, суперменов, которые, даже истекая кровью, крушат своих врагов направо и налево и наделены сверхспособностями в той же мере, в какой обычному человеку дано умение слушать и любить. Герои – это самые обычные люди, их жизнь порой запутывается в неразрешимый узел, но, несмотря на это, они спешат вывести других на верную дорогу. И порой, пытаясь спасти кого-то другого, спасают сами себя.

Подняв голову, Росс увидел, что с неба сыплются лепестки роз. Это ничуть его не удивило. Он закрыл глаза, на губах его заиграла улыбка. Вдруг плач ребенка, раздавшийся в тишине, заставил его вздрогнуть. Может, это вовсе не ребенок, подумал он. Может, это кричит рысь или какой-нибудь другой зверь, призывающий подругу. Но плач повторился вновь, громкий, жалобный. Несомненно, то было человеческое дитя. Направившись к хорошо знакомой поляне, Росс обнаружил там Мередит, сидящую на земле.

– Что вы здесь делаете?

Она встала, и он увидел, что руки ее перепачканы землей. А еще он понял, что это вовсе не Мередит.

Кто меня зовет? В панике озираюсь по сторонам. Неужели меня уже нашли? Но вокруг никого, только мои страхи и подозрения, темные, шершавые, как эти старые дубы. Наклоняюсь и раздвигаю ветки, обшаривая взглядом землю. Где она? Куда он мог ее спрятать?

До меня долетает плач. Да, это плачет ребенок. Мой ребенок, в этом нет сомнения. Как-то раз в клубе «Клифа» я слушала лекцию зоолога, исследователя африканских джунглей, который приехал в наш город, чтобы встретиться со Спенсером. Так вот, зоолог сказал, что животные с легкостью отличают голоса своих детенышей от всех прочих звуков. Даже если в реке будет плескаться стадо бегемотов, мать и детеныш без труда отыщут друг друга. Жирафа, оказавшаяся на другом конце саванны, найдет путь домой, к своим детям. Еще в утробе детеныш слышит голос своей матери, а появившись на свет, узнает ее по этому голосу.

Руки мои кровоточат. Я заглядываю под каждый куст, под каждый камень. И вновь слышу, как она зовет меня, беззвучно, отчаянно. На этот раз интуиция не подводит меня. Остановившись на мгновение, поворачиваюсь и бегу к леднику. Открываю дверь. Под ногами шуршат опилки, которыми усыпан пол. И тут я вижу ее. Беру ее на руки и прижимаю к себе.

Ресницы у нее длинные, как ноготь у меня на мизинце. Кожа голубовато-бледная.

Лили. Лили Делакур-Пайк.

Опускаю ее в деревянный ящик для яблок, но все равно продолжаю ощущать на руках ее тяжесть. Теперь, когда она не со мной, мне все время будет чего-то не хватать.

Мой муж никогда не услышит меня, он никогда не поймет. Единственный способ показать ему, как жестоко он поступил, – отплатить ему тем же. Отнять то, чем он дорожит сильнее всего.

Один из блоков льда немного тоньше, чем все остальные. Вытаскиваю его на крыльцо и ставлю вертикально. Теперь надо сделать петлю и надеть ее на шею. Вскарабкавшись на ледяную подставку, привязываю конец веревки к балке. «Подожди, моя маленькая, мама идет к тебе», – думаю я и прыгаю.

Это больнее, чем я предполагала. Груз прожитой жизни тянет меня вниз вместе с земным притяжением. Легкие мои готовы взорваться, мир заполняет темнота.

До меня доносится плач. Болтаясь в воздухе, словно хрустальная подвеска на люстре, я поворачиваю голову к окну и вижу, как она машет своим крошечным кулачком. Она вернулась ко мне, когда я уже ушла вслед за ней.

«Лили!» – беззвучно кричу я и, вцепившись в веревку, пытаюсь отвязать ее от балки. Но узел слишком крепок. Лили… Ноги мои беспомощно дергаются в поисках опоры. Пытаюсь дотянуться до петли, но руки скользят по груди, не в силах подняться выше.

О боже, я не могу потерять ее вновь.

Она услышит мой голос, хотя он умолк навсегда. Она найдет меня на другом конце саванны. Она поплывет ко мне через бездонное озеро.

Даю своему ребенку обещание, которое дал мне мой собственный отец, еще до того, как мы с ним встретились: я непременно вернусь.

Лишь когда она растворилась в воздухе, Росс осознал, что все это время задерживал дыхание. Он выдохнул – долго и бесшумно. Окажись здесь Кёртис Уорбертон, он наверняка сказал бы, что они стали свидетелями так называемого вторичного явления. Подобное происходит, когда важное для призрака событие повторяется раз за разом, словно кто-то прокручивает назад видеопленку. Еще Кёртис добавил бы: перед ними предстал не сам призрак, но лишь оставленная им энергия. Но Росс не собирался исследовать природу только что случившегося события. Было важно одно: призрак Лии явился вновь. Она кого-то искала.

Однако она искала не свое дитя. И не Росса. Когда видение исчезло, Росс понял, какая причина заставила Лию вернуться. На другом краю поляны была Мередит Оливер, бледная от ужаса и потрясения. Она тоже видела Лию и слышала все, что та сочла нужным сказать.