Мысленная проработка и искусство созерцания

Вы можете недоумевать: откуда взять время на мысленную проработку? Разве найдется у меня лишний час в день, чтобы потратить его на размышления о том, как стать кем-то другим? Разумно ли ожидать, что я смогу сидеть на месте все это время и ничего не делать?

Чего мы не осознаем – это что при правильном выполнении мысленной проработки наше чувство времени и пространства отсутствует и этот час пролетает как пять минут. Мы не будем знать, откуда взять эти часы, пока не получим мотивацию найти их. Активность лобной доли направлена на принятие решений и применение нашей свободной воли для совершения выбора, планирования действий и развития у себя чувства будущего.

Мы просим себя игнорировать определенные ощущения тела и преодолевать импульсы и эмоции, вызываемые ими. Эти старые закрепленные цепи и состояния бытия всегда будут пытаться отговорить нас от перемен – от самого грубого уровня (Давай же схавай эту пачку чипсов, начнем диету завтра) до более тонкого (Ну да, тот человек позволяет себе расистские высказывания, но это на самом деле не касается меня). Оба этих примера требуют от нас быть чуть более храбрыми и выходить за пределы зоны комфорта дальше, чем мы были готовы в прошлом. Если нам нравится наш комфорт, нам нравится привычное. И успех может напугать нас.

Сидеть в тишине наедине с собой может быть очень непривычно, но это необходимо. Я поражаюсь количеству людей, говорящих о том, насколько они перегружены и перевозбуждены и как им не хватает хотя бы нескольких минут тишины и покоя. И, однако, покой и тишина, которых они так жаждут, в итоге заменяются какими-то бессмысленными развлечениями. Я хочу сказать, что им гораздо нужнее осмысленное развлечение – и мысленная проработка как раз является одним из них.

Я думаю, что у большинства людей найдется в умственной «сумке с инструментами» что-то под названием «созерцатель». Мы можем не слишком часто извлекать его на свет и использовать по назначению, так что он даже может немного запылиться. Но его можно почистить. Созерцатель во многом похож на увеличительное стекло. Помните, как мы были детьми и мечтали об увеличительном стекле, микроскопе или телескопе? Нам просто нужен был какой-то научный инструмент, который помог бы нам проникнуть в тайны вселенной – или, по крайней мере, поджечь лучом бумажку. Дети от природы любопытны, а любопытство и созерцательность идут рука об руку.

Если мы действительно хотим узнать о чем-то, мы много думаем об этом. Я не хочу слишком упирать на этот пункт, но что-то в нашей системе образования приводит к тому, что от детского любопытства остаются одни рожки да ножки. Я наблюдал нечто подобное у своих детей. Как родителю мне было несколько не по себе от всех этих «почему», «как это», «что, если» и «а интересно», которые неотделимы от детей. Но такие вопросы жизненно важны для развития. Становясь взрослыми, мы, вероятно, слишком спешим подыскать на них ответы. Придумываем ли мы ответы для детей или выдаем им «подлинные факты», мы воспитываем у них отношение по принципу «Давай покончим с этим и пойдем дальше». Учителя, я уверен, слышат еще больше вопросов такого типа и испытывают еще большее давление – не случайно ведь имеется определенный объем учебной программы на каждый день. Но, как ни странно, главное, что я помню о занятиях в начальной и средней школе и потом в колледже, это то, что можно назвать «отступлениями» от содержания. Мне нравилось, когда учитель вопреки обыкновению делал что-то оригинальное и вместо того, чтобы вспоминать каждую из поправок к Биллю о правах, рассказывал историю из жизни Томаса Джефферсона или что-то еще, не относившееся непосредственно к теме урока.

Подобным же образом, как я считаю, созерцание является чем-то более склонным к дискурсу; оно уводит нас дальше, чем мы обычно думаем об интенсивной фокусировке на конкретной мысли, идее или понятии. Начиная процесс мысленной проработки, мы можем иметь в уме точную идею, но, когда созерцаем ее, мы также начинаем задавать себе все эти вопросы типа «что, если» и «каким это может быть». «Что, если бы я решился на это, я стал бы более развитой личностью?» «Какой была бы моя жизнь, если бы у меня было больше энтузиазма?» «Что мне уже известно или что я уже усвоил, чтобы применить в следующий момент и сделать лучше в следующий раз?» Когда мы созерцаем, мы пускаемся в рассуждения – и это хорошо, потому что так начинается этот процесс.

Почему это так хорошо – потому что рассуждения означают, что мы допускаем возможности и не ищем абсолюта, правильного-или-неправильного, черного-или-белого, да-или-нет, то есть ответов дуалистического типа. Великое свойство лобной доли – ее любовь к таким рассудительным созерцаниям. У нас имеются тонны дуалистических ответов, хранящихся в мозге. У нас имеются заученные факты и изложения пережитого опыта, рассованные в мозге повсюду. Мы можем копаться в этих данных в поисках однозначных ответов, почти не прилагая сознательных усилий и не задействуя лобную долю. Однако когда мы задаем себе вопросы открытого типа, когда начинаем рассматривать альтернативы и возможности, лобная доля пробуждается. Причина в том, что ответ не лежит в каком-то одном месте – нужно приложить немало усилий, чтобы собрать его, а лобная доля любит такую непростую работу.

В наших библиотеках имеются библиографы-консультанты. Эти люди проводят большую часть времени, отвечая на вопросы о том, где находятся туалеты и комнаты отдыха. В хороший день они слышат вопрос, где можно найти статистику населения США. Библиографы-консультанты одинаково приветливы и вежливы с каждым, но, когда я подхожу к ним и спрашиваю, как мне найти информацию о лобной доле и ее возможном отношении к размеру стопы у аборигенов Юго-Запада Америки или о соотношении дождевых осадков с расцветом и падением индейцев Анасази, в их глазах разгорается огонь. Они вгрызаются в такой вопрос, желая хорошенько распробовать его. И так же действует наша лобная доля. Она любит строить новые мысленные модели, опираясь на поиски новых возможностей.

Большинство вопросов, задаваемых библиотекарям, требуют поиска одного источника. Когда же мы задаем вопрос открытого типа, наша лобная доля, этот «мозговой библиотекарь», должна обращаться к множеству источников, чтобы сопоставить факты и ссылки и выстроить модель, которая сможет ответить на наш вопрос. Если мы спросим себя, какой будет наша жизнь, если мы перестанем ограничивать себя, лобная доля, благодаря множеству связей со всеми другими частями мозга, бросится выполнять задание, точно группа боевых пилотов, спешащих за штурвалы своих истребителей. Для начала она обратится к нашим воспоминаниям о моментах ощущения свободы и станет перебирать членов нашей семьи, друзей, одноклассников, знакомых и т. д., стремясь найти тех, кто воплощает в себе это качество. Кроме того, лобная доля остановит все другие действующие программы, чтобы завершить это задание. У нас нет программы для «будущей жизни свободомыслящего гения», к которой можно было бы обратиться как к единому источнику. Лобная доля должна будет составить ответ из отдельных элементов – и ей как раз хочется складывать такие мозаики.

Разница между тем, как мы складываем мозаику, и таким рассудительным созерцанием состоит в том, что у лобной доли не имеется картинки на коробке, чтобы сверяться с ней. Такая картинка на коробке соответствует нашей прошлой и настоящей личности. Когда мы задаем и отвечаем на подобные рассудительные, созерцательные вопросы, которые я привел для примера, мы прекращаем действие типичных паттернов, последовательностей и комбинаций нервных цепей, которые обычно зажигаются в пределах нашего самоопределения. Мы останавливаем программы утвержденной идентификации и выходим за пределы нашей установившейся личности. Мы также обращаемся к мозгу за синтезом информации, которая не хранится в виде привычного закрепленного паттерна. Мы действительно прерываем некоторые из закрепленных паттернов и создаем более пластичный, гибкий мозг. Наша лобная доля отдается такой работе с любовью, и то же должны делать мы – ведь мы пересоздаем самих себя. Мы собираемся зажигать и скреплять новые нервные цепи у себя в мозге – и именно на это задание мы теперь направим внимание.