Глава 46
Большой раскаленный маятник проносился возле самого лица, обдавая Мэнсона нестерпимым жаром. Он пытался закрыть лицо руками, но они не слушались, и маятник снова и снова совершал свои движения, иссушая лицо лейтенанта.
С реки подул легкий ветерок. Он пошевелил волосы и охладил виски. Мэнсон открыл глаза и увидел в небе сероватые облака. Они качались в такт движениям горячего маятника, который оказался ярким солнечным диском.
Сознание снова покинуло Мэнсона, и во второй раз он очнулся уже в соломенной хижине.
Под самой крышей, собранной из жгутов речной осоки, висели пучки лесных цветов. Они источали легкие пьянящие ароматы и, по всей видимости, отгоняли насекомых. Мэнсон слышал, как за тонкой стеной гудели мухи, то ненадолго затихая, то снова затевая свои бесконечные мушиные ссоры.
Время от времени по песку кто-то проходил. То в одну, то в другую сторону. Иногда доносились едва различимые голоса, но что это были за люди и о чем они говорили, Мэнсон не понимал. Он немного поворочался на твердом топчане, стараясь определить свое состояние. Немного ныли ребра и саднила обожженная рука, но в остальном все было в порядке.
Свет в хижину попадал сквозь небольшое отверстие в потолке. Окон не было, и, чтобы выглянуть наружу, Мэнсону пришлось встать и подойти к прикрытому циновкой дверному проему. Как только он взялся за занавеску, послышались шаги. Держась за ушибленные ребра, Мэнсон быстро вернулся на свою лежанку, и, едва он закрыл глаза, в хижину кто-то вошел.
Еле слышные шаги прошелестели по утрамбованному песку, и на широкий камень, лежавший в углу в качестве стола, что-то поставили. Мэнсон приоткрыл глаза и увидел присевшую возле камня девушку. Она толкла в глиняной плошке серый порошок и время от времени постукивала по ней деревянным пестиком.
Длинные черные волосы незнакомки были схвачены двумя кожаными шнурками и украшены то ли жемчугом, то ли шариками из шлифованного перламутра. Из одежды на ней было что-то вроде летнего сарафана из самотканого полотна.
Девушка поднялась, и Мэнсон прикрыл глаза. Он слышал, как она приблизилась и дотронулась до его висков. Осторожные руки начали втирать в кожу лекарственный бальзам, Мэнсон почувствовал, как из головы уходит тяжесть, с которой он почти смирился. Легкие пальцы скользнули по лицу лейтенанта, и вдруг Мэнсона чем-то резко шлепнули по одной и второй щеке.
Лейтенант подскочил на месте, вытаращив глаза. Девушка еле заметно улыбнулась и отбросила в сторону речной лопух.
«Лопухом по лицу! Да разве так можно!» – возмутился про себя Мэнсон. Щеки горели, и он совершенно позабыл про все хвори. Справившись наконец с неуместным гневом, Мэнсон улыбнулся и сказал:
– Привет.
– Здравствуй, – ответила девушка. Вежливо, но без особой теплоты.
– Меня зовут Джеф, а тебя?
– Лала.
– Лала?
– Лала, – кивнула девушка.
Джеф осторожно сел на топчан и, осмотревшись, спросил:
– Это твой дом, Лала?
– Нет, не мой, – ответила она.
– Понятно, – кивнул Джеф, на самом деле ничего не понимая. – А мы на острове?
– Да.
– А еще кто-нибудь здесь живет?
– Да, – односложно ответила девушка. Она продолжала стоять посреди хижины и смотреть на Мэнсона.
– А сколько тебе лет? – Мэнсон задал этот вопрос, чтобы как-то разговорить Лалу, но этот диалог ее совершенно не интересовал.
– У тебя ничего не болит? – спросила девушка.
– Нет, я в полном порядке.
– Тогда я принесу тебе поесть, – сказала Лала и направилась к двери.
– Очень кстати, – добавил вдогонку Мэнсон, когда за Лалой уже опустилась циновка.
«Куда же я попал?» – подумал Мэнсон. Он встал с лежанки и, подойдя к двери, выглянул наружу.
Ничего существенного он не увидел – еще с десяток стоящих на песке хижин и лес. Около одной из хижин дымился костер, и женщина, одетая, как Лала, мешала в большом котле кипевшее варево.
Первая разведка ничего не прояснила, но выходить из хижины Мэнсон пока опасался, решив разузнать побольше от девушки. Он снова вытянулся на лежанке и стал вспоминать произошедшие за последние несколько дней события.
Блуждание по лесу, дикие муравьи, речные чудовища – все это Мэнсон помнил. Затем несколько смутно ему вспомнился угон катера, а потом, увы, был провал.
«А очнулся я уже здесь», – заключил Мэнсон, оглядывая стены хижины.
Циновка поднялась, и снова появилась Лала. В руках она держала сложенный вчетверо пальмовый лист, на котором стояла большая консервная банка. Из банки шел пар, судя по запаху, в ней были речные дары.
«Ну конечно, а откуда им взять что-то другое?» – подумал Мэнсон. Девушка поставила банку на край топчана и протянула заостренную палочку.
– Спасибо, Лала, – сердечно поблагодарил Мэнсон, девушка равнодушно кивнула. – Может, поешь со мной?
Лала отрицательно покачала головой и, как показалось Мэнсону, по ее лицу скользнула брезгливая гримаса.
– Ну как хочешь, – пожал плечами лейтенант и вдруг почувствовал, как сильно он оголодал и стосковался по горячей пище. Древесные дыни помогали не умереть с голоду, но никак не способствовали нормальному пищеварению, и последние пару дней Мэнсон мучился поносом.
Он ткнул палочкой в мутный бульон и вытащил дымящийся клубень речной кувшинки. Мэнсон знал, что это съедобно. По крайней мере, так говорилось в специальных инструкциях. Вареный корешок был немного горьковат, но вполне ничего. Следом за ним последовал еще один клубень, а затем несколько моллюсков и пара раков. Когда последний панцирь был тщательно обсосан, Мэнсон удовлетворенно вздохнул и сказал:
– Спасибо тебе, добрая хозяйка. Надеюсь, теперь можно пойти помыть руки?
– Сиди здесь, я принесу воду, – сухо сказала Лала и, взяв пустую банку, вышла из хижины.
«Странно, – подумал Мэнсон. – Чтобы молодая девушка без интереса смотрела на такого видного парня, как я? Это нетипично».
После еды потянуло в сон, и он прилег на ставший привычным топчан.
«Наверное, что-то подмешала в суп, змеюка», – уже засыпая, подумал Мэнсон.
Он проспал несколько часов и проснулся, когда его коснулась рука Лалы. Ее пальцы дотронулись до лица Мэнсона, и он сразу перешел в состояние бодрствования.
В хижине было абсолютно темно, и только сполохи неясного света обозначали отверстие в крыше.
– Лала, – позвал Мэнсон и вдохнул запах ее рук, прижав их к своему лицу. Это был букет лекарственных трав, медовых плодов, речных водорослей и рыбы.
– Вставай, – прозвучал в темноте голос девушки.
– Мы куда-то пойдем? – спросил Мэнсон, садясь.
– Да, нас ждет Аюпа.
– Кто такой Аюпа?
– Не бойся, он не причинит тебе вреда. – Голос Лалы звучал приветливее, чем днем. Это Мэнсон сразу заметил.
– Я не боюсь. Пойдем к Аюпе.
Рука Лалы сжала запястье Мэнсона и потянула в темноту. Он покорно последовал за девушкой, и они вместе вышли из хижины. Ночную тьму разгонял яркий костер, горевший в центре деревни. Вокруг костра сидели местные жители. Они оживленно разговаривали, то и дело показывая пальцами на предметы, которые лежали на расстеленном у костра коврике. Мэнсону показалось, что кое-что из этих вещей ему знакомо.
Лала не отпускала его руку и вела все дальше, прочь от яркого костра и от людей. Мэнсон уже стал рисовать себе смелые картины, когда девушка остановилась возле хижины и, отодвинув циновку, втолкнула его внутрь.
В глаза ударил свет, Мэнсон прикрыл лицо ладонью.
– Проходи садись, злой человек, – послышался из темного угла голос хозяина. – Сейчас твои глаза привыкнут.
Рассмотрев в хижине некое подобие стула, Мэнсон сел и огляделся.
Яркий свет исходил от подвешенной на крюке спиртовой тыквы. Фитиль горел синеватым пламенем, а стеклянная банка с отбитым дном помогала пламени не дрожать от возмущений воздуха.
В самом темном углу были накиданы одеяла, на которых в позе лотоса сидел человек. Возраст его определить было трудно, но, судя по голосу, этот человек уже давно жил на свете.
– Как тебя зовут, злой человек? – спросил хозяин.
– Джеф, сэр. Джеф Мэнсон.
– Мне проще произносить Жефа.
– Как вам будет угодно, сэр.
– Не называй меня сэр. Называй меня Аюпа.
– Да, сэр. То есть да, мистер Аюпа, – поправился Мэнсон. Он понимал, что в темном углу сидит дикарь, но сила, которую излучал старческий голос, заставляла его соблюдать субординацию.
– Зачем ты пришел к нам, злой человек? – спросил Аюпа.
– У меня не было выбора, мистер Аюпа. Я надеялся спасти на острове свою жизнь. Мне показалось, что здесь нет этой нечисти, вроде пауков, речных чудовищ и прочего.
– А как ты оказался на Танжере, злой человек? – спросил Аюпа, и Мэнсон отметил, что старик произнес Танжер как Анже.
– За мной гнались, мистер Аюпа, и мне ничего не оставалось, как прыгать в джунгли, – объяснил Мэнсон и добавил: – Я спасал свою жизнь.
– Злые люди очень дорожат своей жизнью. Не так ли?
– Но это нормально, мистер Аюпа.
– Нормально? Какой смысл дорожить жизнью, состоящей только из красного зла?
«Ничего себе заявочки – «из красного зла», – подумал Мэнсон.
– Мне не совсем понятно, мистер Аюпа.
– Должны ли мы оставить тебе жизнь, злой человек? – спросил старик.
Джеф видел только его силуэт, и это, безусловно, мешало установлению контакта.
– Ну с точки зрения гуманистических принципов, мистер Аюпа, я не нанес вам никакого вреда и оскорбления, а следовательно, нет причин лишать меня жизни. По-моему, это очевидно, – проговорил Мэнсон, а про себя подумал: «Куда, интересно, подевался мой пистолет?»
– Для тебя очевидно, а для меня – нет. Но я думаю, что ты поживешь у нас какое-то время.
«Откормят и сожрут, сволочи», – промелькнуло в голове у Мэнсона.
– Ты поживешь у нас, потому что я не вижу тебя полностью. Какие-то неясные тени закрывают тебя от моего взора.
«Надеюсь, он не имеет в виду плохое освещение?» – подумал Мэнсон, а вслух сказал:
– Безусловно, мистер Аюпа, мы должны лучше узнать друг друга. Скоропалительные выводы никогда не приводили ни к чему хорошему.
– Внутри тебя, злой человек, я вижу еще большее зло, – словно бы не слыша Мэнсона, закончил свой монолог Аюпа.
