Станция инопланетян оказалась гораздо просторнее, чем предполагал Дадаб. Хотя внутри стояли темнота и жуткий холод, он чувствовал окружающее пространство, ограниченное обводами двойного корпуса – единственной защиты станции от вакуума. Бледно-голубое сияние энергетических ядер, которые он вместе с другими унггоями принес с «Быстрого преобразования», выхватывало из мглы шесть серебряных брусьев, протянувшихся по всей длине станции. Брусья сочленялись поперечным креплением с балками, толщина которых превосходила рост Дадаба.

Джиралханаи определили, что станция является частью лифтовой системы, служившей инопланетянам для перемещения грузов с поверхности и на нее. По приказу Маккавеуса унггои обустроили аванпосты в семи кабельных стыках системы – разрывах в корпусе, предназначенных для золотых нитей, которые поднимаются с поверхности планеты, пронизывают станцию и устремляются к другой серебряной арке, находящейся еще дальше наверху.

Дадаб не очень хорошо понимал, почему вождю так нужно взять под контроль это сооружение, ведь оно немало циклов оставалось незамеченным. Если по кабелям двинется вверх нечто опасное, «Быстрое преобразование» превратит его в прах задолго до того, как оно достигнет станции. Но он не пытался получить объяснения. Что-то намечалось на корабле джиралханаев – между Маккавеусом и его стаей возникло непонятное напряжение. И Дадаб будет рад пожить вне крейсера, пока дела не утрясутся.

Попасть на станцию оказалось непросто. Естественно, ни один шлюз не подходил по размерам для десантного корабля типа «дух», и в итоге джиралханаи пробрались внутрь точно так же, как и киг-яры на инопланетный грузовоз: прожгли корпус с помощью загрузочного рукава. Вообще-то, на эту мысль их навел Дадаб, и от кажущейся оригинальности его плана шерсть у Тартаруса встала дыбом.

Когда офицер безопасности потребовал объяснить, как могла прийти Дадабу в голову такая гениальная идея, дьякон приписал ее хурагоку. Сделал он это главным образом для того, чтобы не углубляться в уличающие его подробности пребывания на борту пиратского корабля киг-яров. Но еще Дадаб надеялся восстановить таким образом пошатнувшийся престиж хурагока. Легче Некоторых так до сих пор и не отремонтировал поврежденный «дух», и терпение Тартаруса было на исходе. Когда Дадаб перед отлетом на станцию попрощался со своим другом, тот сообщил, что почти закончил работу. Но внешне «дух» выглядел таким же неисправным, как и прежде.

Оказалось, что внедрение рукава – дело более трудное, чем представлялось Дадабу. В отличие от инопланетных грузовозов, пространство между наружным и внешним корпусами станции было заполнено губчатой желтой пеной, которая моментально запечатывала отверстия, пробитые микрометеоритами и другим космическим мусором. Но наконец сверлильный аппарат рукава прожег корпус. Тартарус и Воренус с шипометами на изготовку первыми прыгнули сквозь переливающийся энергетический барьер на центральные мостки.

К удивлению Дадаба, джиралханаи совсем не задержались на станции – им едва хватило времени, чтобы глотнуть воздуха и удостовериться, что внутри сооружения нет никого живого, как и показывали сканы «Быстрого преобразования». Безапелляционно приказав свести коммуникационный трафик к минимуму, Тартарус и Воренус удалились, а Дадаб остался, чтобы вести шестьдесят перепуганных унггоев через темные помещения. Дьякон приказал зажечь энергетические ядра, и процессия тронулась, захватив станции метановой заправки и разнообразное осветительное оборудование.

Тартарус вручил Дадабу плазменный пистолет, хотя дьякон не имел намерения им воспользоваться; он пристегнул оружие к поясу, чтобы успокоить вспыльчивого офицера безопасности. Впрочем, неожиданно оказалось, что пистолет небесполезен: на низкой мощности он превратился в факельный светильник – великолепный изумруд, возглавляющий нитку менее ценных самоцветов.

Вскоре все унггои расположились на своих местах, по восемь-девять на каждом кабельном стыке.

Пока что они провели без малого три цикла вдали от крейсера. Дадаб взял в привычку обходить помещение не меньше двух раз в день и проверять каждую группу. Проделав несколько таких обходов, он даже перестал включать пистолет. Мостки были прямыми (кроме тех мест, где они огибали стык) и имели сносное ограждение. А веселый голубой свет энергетических ядер в расположении каждой группы позволял ориентироваться без труда.

Но уверенность Дадаба – удовольствие, получаемое в обходах, – имела иной, более глубокий источник. Странным образом циклы на станции пришельцев напоминали о счастливейшем периоде его жизни – о времени, проведенном в семинарии министерства Спокойствия.

Спальня, которую он делил с другими семинаристами-унггоями, представляла собой лабиринт из плохо освещенных клетей в основании башни министерства на Высшем Милосердии. Студенты проводили много искусственных ночей, сидя вокруг энергетических ядер, посасывали еду через ниппели общего питания и помогали друг другу запоминать глифы и писания. Несмотря на тесноту в спальне, у Дадаба остались хорошие воспоминания о тех днях, о священном городе, о духе товарищества. Он надеялся, что его новый инопланетный монастырь окажет такое же объединяющее воздействие на унггоев «Быстрого преобразования». Но подавляющее большинство их пока не проявило ни малейшего интереса к его религиозным наставлениям.

– Неужели вам не хочется побывать на Высшем Милосердии? – спросил дьякон.

Восемь унггоев, охраняющих центральный стык, сидели прижавшись друг к другу и тянули натруженные руки к обогревательной спирали, вставленной в ядро. Призрачное розоватое сияние плазмы, колебавшейся в спирали, высвечивала темные пáры глаз, в которых угадывалось одно-единственное желание: чтобы дьякон поскорее закончил и перешел к следующей группе.

– После возвращения я с радостью возьму на себя обязанности руководителя паломничества.

Предложение было щедрое, но унггои ничего не ответили. Дадаб вздохнул под маской.

Среди истинно верующих существовало убеждение, что все должны хотя бы раз в жизни увидеть Высшее Милосердие. Проблема состояла в том, что священный город cан’шайуум постоянно пребывал в движении, а огромные расстояния между различными флотами и обиталищами Ковенанта делали путешествия недоступной роскошью для менее благополучных приверженцев веры. И все равно Дадаб был потрясен тем, что у этих унггоев нет даже желания совершить такое паломничество.

– Один лишь священный корабль стоит таких усилий. – Дадаб короткими пальцами начертил в воздухе треугольные очертания дредноута предтеч. – Это потрясающее зрелище! Особенно если смотреть из нижних кварталов.

– Мой кузен живет в тех кварталах, – пробормотал Бапап.

В этой группе он был единственным унггоем из первоначального, в двадцать обучающихся, класса Дадаба. На редкость крупный унггой по имени Флим посмотрел на Бапапа с ненавистью, и единственный усердный ученик Дадаба постарался как можно глубже спрятаться в броне.

Флим сидел на груде ящиков с оборудованием. Глубокие сточные ямки в его хитиновой коже свидетельствовали о длительной борьбе с рачками, широко распространенном заболевании среди унггоев, которые работали в заводненных пространствах больших обиталищ. Дадаб знал: не стоит сердить унггоя, которому хватило сил пережить эту каторгу. Но он продолжил, словно не замечая злости Флима:

– Правда? И в каком же квартале?

Бапап ответил, пряча глаза от дьякона:

– Я… не знаю.

– А как зовут твоего кузена? – не отставал Дадаб. – Возможно, мы встречались.

Вероятность такой встречи составляла одну миллионную, но ему хотелось поддержать беседу. Все группы начали отдаляться друг от друга, и Дадабу было важно обратить вспять эту тенденцию – такие, как Флим, вредили его призванию, препятствовали воодушевлению сородичей-унггоев.

– Яяп, сын Пума, – нервно сказал Бапап. – Из про́клятых пустошей Балахо.

У унггоев не было фамилий, они использовали для формальной идентификации имена и места рождения любимых патриархов. Дадаб понимал, что этот Пум может быть кем угодно – дядей Бапапа, или его прапрадедом, или каким-нибудь мифическим основателем рода, которого почитают потомки. Родная планета унггоев называлась Балахо, но Дадаб не был знаком с кварталом, названным Бапапом. И все же он продолжал гнуть свое:

– Яяп работает на министерство?

– Он служит сангхейли.

– В качестве солдата?

– Часовой.

– Наверно, он очень смелый.

– Или очень глупый, – проворчал Флим, доставая пакет с едой из своей груды. – Как Йюлл.

Он вставил трубку в пакет, навинтил другой конец на ниппель, выступающий из его маски, и потянул жидкую кашицу. Другой унггой ссутулился, чтобы оказаться поближе к обогревательной спирали.

Дьякон очень мало знал о первом спуске джиралханаев на эту неизвестную планету для переговоров в саду. Он все это время провел на «Быстром преобразовании», работал с люминарием. Но Дадаб был в курсе, что Бапап принадлежал к отряду унггоев, как и большинство учеников в классе. Благодаря наставлениям дьякона это самые верные и надежные унггои «Быстрого преобразования», и Маккавеус именно поэтому взял их с собой.

Один из них, Йюлл, не вернулся. А когда Дадаб поинтересовался, что за трагедия с ним приключилась, Бапап и другие ничего не ответили. Но Дадаб набрался мужества и как-то в трапезной «Быстрого преобразования» задал вопрос Маккавеусу.

– Он проявил неподчинение, и Тартарус его убил, – с удивительной откровенностью ответил вождь. – Твои соплеменники ничему не научились, дьякон. Ничему такому, что сделало бы их полезными для меня.

Обвинение было жестоким, оно сильно уязвило Дадаба.

– Мне очень жаль, вождь. Чем еще я могу помочь?

Однако Маккавеус просто уставился в мозаичный пол, сцепив за спиной покрытые серебристой шерстью руки.

Он был малоразговорчив с тех пор, как радостно сообщил министерству об обнаружении реликвария и оракула и получил краткий ответ.

После неловкой паузы, когда слышалось только шипение масляных ламп, дьякон поклонился.

– Какой грех сильнее? – спросил Маккавеус, когда Дадаб, пятясь, сделал несколько шагов к выходу. – Неподчинение или осквернение?

– Я полагаю, это зависит от обстоятельств. – Дьякон глубоко вздохнул. Клапаны его маски побрякивали, когда он произносил тщательно подобранные слова: – Наказание для тех, кто сознательно бросает вызов пророкам, сурово. Но не менее сурово карается и повреждение священных реликтов.

– Пророки… – Маккавеус так произнес это слово, что последовавшая пауза наполнилась неким загадочным смыслом.

– Вождь, могу я что-нибудь сделать?

Дадаб заподозрил, что стал невольным участником какой-то теоретической дискуссии и что Маккавеус переживает серьезный кризис. Но вождь в ответ лишь кивнул и неторопливо махнул лапой, отпуская дьякона.

Выходя из трапезной, Дадаб увидел, как Маккавеус шагнул к мозаичному кольцу из черных опалов, отливающих красным, оранжевым и голубым. Дьякон ожидал, что вождь молитвенно возденет руки или каким-нибудь другим жестом почтит этот символ Века Сомнения, как бывало раньше. Но Маккавеус лишь потер кольцо большой двупалой ногой, словно счищая грязь.

Вскоре после этого вождь приказал отправить унггоев на станцию.

– Вставай, Бапап. – Дадаб потер ладони перед обогревательной спиралью. – Пора работать для министерства, и мне нужен способный помощник.

Бапап не встал, и тогда Дадаб подошел к Флиму и вытащил комплект инструментов из груды, на которой тот устроился. Груда просела, и сосущий кашицу унггой едва не свалился. Но смелый жест Дадаба ошеломил мелочного тирана, и тот смолчал.

– Неси ядро, – велел Дадаб Бапапу, водружая на плечо ящик с инструментами. – Нам понадобится свет.

С этими словами он направился к центру станции.

Повернув на ближайшем стыке, он услышал шаги за спиной. Дадаб улыбнулся и сбавил шаг. Бапап догнал и пошел рядом; в руках он нес ядро.

– Куда мы идем, дьякон?

– В пункт управления этого сооружения.

– И что ищем?

– Когда увижу, я пойму.

Для люминария на станции не имелось ничего достойного внимания. Ни реликтов, ни малейшего намека на оракул с планеты, который словно испарился после переговоров.

Но Дадаб знал: на станции должны быть умные коробки инопланетян. Он надеялся, что в них есть информация, которая позволит Маккавеусу установить местонахождение оракула, и тогда мрачная отчужденность вождя сойдет на нет, ведь она, вероятно, вызвана тем, что до сих пор не удалось обнаружить оракул, вождь опасается, как бы его доклад пророкам не оказался совершенно ложным.

По другую сторону стыка, в стороне от мостков, между двумя толстыми проводами, идущими наверх к перекладинам, находилось цилиндрическое сооружение. Каждый раз, когда Дадаб проходил по станции, этот цилиндр бросался в глаза. Во-первых, это было самое большое замкнутое пространство, а во-вторых, его раздвижные металлические двери были плотно заперты. Справиться с ними помог ломик из ящика с инструментами, и вскоре унггои оказались внутри. Энергетическое ядро Бапапа рассеивало тьму мигающим голубоватым свечением.

Короткая лестница вела вниз в неглубокое круглое углубление, где стояли, образуя арку, семь белых башен. Еще не успев снять тонкими пальцами с одной из них легкий металлический кожух, Дадаб убедился, что его смелая догадка о содержимом этого цилиндра верна. Он и надеяться не мог, что его чутье принесет такие богатые плоды.

Каждая башня была набита электронными схемами. Одни находились в знакомых коробах из черного металла, другие плавали в трубках, наполненных чистой холодной жидкостью, – и все это было соединено замысловатой сетью разноцветных проводов. Дадаб понял, что перед ним не отдельные детали, сложенные вместе, а, скорее всего, целостная мыслящая машина. Ассоциативный интеллект, рядом с которым связанные между собой коробки хурагока кажутся примитивной поделкой.

– Ты куда? – спросил Бапап, когда Дадаб двинулся вверх по лестнице.

– На крейсер! – прокричал Дадаб, а потом, протискиваясь в полуоткрытую дверь, приказал: – Оставайся здесь! И никого не впускай!

Дадабу, поспешившему к рукаву, оставленному «духом», пришлось идти мимо поста Флима. Он ни слова не сказал собравшимся унггоям и тем, что стояли у следующего кабельного стыка. Дьякон так боялся, что кто-нибудь из унггоев повторит его открытие, что связался с «Быстрым преобразованием», только когда миновал энергетический барьер.

Джиралханай, услышав просьбу Дадаба срочно прислать десантный корабль, ответил, что придется подождать: два из трех действующих «духов» заняты, а третий держится в резерве. Дьякон заявил, что у него чрезвычайно важная информация для вождя, и тогда дежурный на мостике корабля грубо приказал ему приготовиться.

Некоторое время спустя Дадаб стоял в кабине «духа» возле молодого джиралханая с редкой коричневой шерстью и пятнистой кожей. Звали его Калид, и он молчал, пока «дух» не приблизился к «Быстрому преобразованию». По своему переговорному устройству Калид получил сообщение, слышимое ему одному.

– Мы должны подождать, – прорычал джиралханай, чьи пальцы порхали над рядами голографических клавиш перед сиденьем пилота.

По тону спутника Дадаб понял, что лучше не возражать против этой задержки, – он и так уже исчерпал квоту своего везения, вытребовав незапланированный полет. Но Калид сам назвал причину, словно для него единственный способ понять смысл сообщения – повторить его вслух. – В ангаре идет бой.

Нетерпение Дадаба тотчас сменилось паникой, когда он подумал о Легче Некоторых, который парит в своей мастерской, совершенно беззащитный. Но хотя горькая, жгучая вонь заполнила кабину «духа», выдавая испуг пилота, – Дадаб знал, что Калид будет подчиняться приказам. Оставалось одно – ждать.

Маккавеус всю жизнь либо причинял боль другим, либо терпел ее сам. У него был очень высокий болевой порог, но резь в сломанном бедре оказалась почти невыносимой. Воренус, сидевший за штурвалом «духа», когда вождь получил травму, обездвижил его ногу магнитным фиксатором. Но Маккавеус знал, что потребуется полный цикл в хирургической палате «Быстрого преобразования», прежде чем он сможет сосредоточиться на чем-нибудь, кроме боли.

К несчастью, даже такого отдыха он не получил. И неизвестно, когда получит. В ангаре катастрофическая ситуация, и, если не принять срочных мер, она еще сильнее ухудшится.

Палуба вокруг «духа» вождя была устлана мертвыми янми’и. Сосчитать их не представлялось возможным, шипомет Тартаруса поработал на славу – кто не разорван на куски, от того осталась сочащаяся оболочка. Уцелевшие янми’и со злобным гудением улетели к вентиляционным шахтам и потолочным балкам; вращая стреловидными черепами, они с помощью своих антенн пытались найти путь в переполненном воздушном пространстве. Яростно хлопая крыльями, один спикировал на Тартаруса, но превратился в желтый фонтан собственных внутренностей, когда раскаленные докрасна шипы пробили его хитиновый щит и вонзились в правый борт.

– Успокойтесь! – Тартарус обвел оружием взбешенный рой. – Успокойтесь, или ляжете все!

Коммуникационное устройство перевело его слова на примитивный язык янми’и; какофония высоких щелчков напоминала стрекот их жестких крыльев.

Маккавеус собрался с силами и закричал:

– Не стреляй!

– Они налетят снова, – ответил Тартарус.

Левой рукой он прижимал к себе извивающегося хурагока.

Вождь, опираясь на Кулак Рукта, проковылял по пандусу, образованному опущенной дверью «духа». При виде вождя янми’и прижались к стенам ангара. Но Маккавеус был уверен: неожиданное отступление вовсе не означает, что они успокоились. Их крылья оставались расправленными и подрагивали. Ковыляя к Тартарусу, вождь чувствовал, что за ним следят десятки сверкающих оранжевых глаз.

В тот момент, когда откинулась дверь «духа», с полдюжины янми’и, вернувшиеся живыми после атаки на инопланетный город, атаковали хурагока, набросились на беспомощное существо, когда оно выплыло из кабины пострадавшего «духа» в мастерскую, держа в щупальцах коробки с электронными схемами и другими компонентами. Это нападение взбудоражило десятки других янми’и, уже находившихся в ангаре, и, если бы не быстрые действия Тартаруса и не его снайперская точность, хурагока разорвали бы на куски.

– Не прижимай его так. – Маккавеус поморщился, остановившись рядом с племянником. Шина помогала слабо – сломанная кость шевелилась, края терлись друг о друга. – А то убьешь.

Тартарус повел глазами в сторону взволнованного роя:

– Нет! Янми’и взбесились.

– Отпусти, – процедил Маккавеус, усмиряя боль. – Я больше повторять не буду.

Тартарус повернулся к Маккавеусу, обнажил зубы и зарычал. Вождь знал, что кровь у племянника кипит, но вся выдержка уже была истрачена на борьбу с болью. Он сильно ударил Тартаруса по лицу, и по всей его щеке до губы пролегли кровавые полосы. Племянник вскрикнул и выпустил хурагока. Существо сразу замахало розовыми прозрачными конечностями. Но то были не ловкие манипуляции жестовой речи, а попытка сохранить равновесие. В крепких объятиях Тартаруса сдулись его мешочки.

– Дай ему место, – прорычал Маккавеус.

Тартарус отступил на несколько шагов, расправив плечи, – поза не из самых покорных. Но у вождя не было сил, чтобы вправить племяннику мозги. Он ужасно устал за этот день.

Ритул погиб. Умная атака инопланетян застала неопытного пилота врасплох. Когда «дух» молодого джиралханая грянулся оземь среди плодоносящих лоз, Ритулу не удалось выбраться из кабины. Тартарус, сидевший пристегнутым в пассажирском отсеке, едва успел выпрыгнуть, прежде чем десантный корабль загорелся. Но Тартарус все же рискнул жизнью ради товарища по стае – пытался разорвать удерживавшие Ритула в искореженном кресле ремни, – пока не подобрались языки пламени. Когда Маккавеус приземлился рядом с разбитым кораблем и забрал племянника к себе на борт, шерсть Тартаруса пахла горелой кровью Ритула.

Но Маккавеус знал: кровь Ритула на его руках – на руках вождя. Нужно было держать стаю на крейсере, пока плазменная пушка сжигала инопланетян вместе с их домами. Не было никакой необходимости отправлять бойцов в чужой город, кроме той, что заставляла его искать реликты, нарушая приказ министерства остеклить планету, уничтожив на ней все живое. Но люминарий показывал, что в городе полно священных объектов, – отступая, инопланетяне наверняка забрали их с собой. И вождь не мог допустить, чтобы такая сокровищница погибла под огнем его крейсера.

Как ни велик грех ослушания перед пророками, Маккавеус решил, что уничтожать творения богов – еще худший грех. И пусть жизнь инопланетян для него ничего не стоила, он был готов отсрочить бойню, если это поможет заполучить их реликты, а в особенности оракул.

Мешочки хурагока разразились сериями панического свиста. Прокравшись на поврежденный «дух», два янми’и готовились проскользнуть через приоткрытые двери в мастерскую Легче Некоторых. И тут он сделал нечто такое, чего Маккавеус прежде не видел. Все его нормальные мешочки увеличились вдвое, и хурагок заколотил по ним щупальцами; получался удивительно низкий и грозный звук. Легче Некоторых поплыл навстречу янми’и и угодил бы к ним в когти, если бы Маккавеус не поймал его за щупальце и не оттащил назад.

– Святые пророки, это что за безумие? – прорычал Тартарус.

– Воренус, – сказал Маккавеус, отбивая яростные удары других щупалец хурагока, – убей этих двоих.

Джиралханай с каштановым мехом вытащил шипомет из-за ремня и разорвал янми’и на десантных отсеках. Смерть смельчаков укротила рой; все насекомые в ангаре сложили крылья под щитки и убрали антенны. Однако стрельба Воренуса лишь усилила смятение хурагока. Он перестал бить вождя по рукам – только для того, чтобы подавать знаки еще большего негодования.

Маккавеус махнул Воренусу, препоручая ему хурагока.

– Вызови дьякона, – приказал он, тяжело опираясь на молот.

Загудело коммуникационное устройство Воренуса.

– Вождь, дьякон ждет у шлюза.

– Тогда впустите его уже, наконец.

Почти в то же мгновение «дух» с Дадабом перевалил через энергетический барьер и резко остановился перед «духом» Маккавеуса. Вождь дождался, когда дьякон минует кошмарную сцену с изрубленными янми’и, указал на хурагока и потребовал:

– Переведи, что он говорит.

Дьякон и хурагок начали долгий разговор – безмолвное мельтешение конечностей и пальцев.

– Хватит! – рявкнул Маккавеус. – Переводи!

– Извините за задержку, вождь, – проговорил дьякон напряженным голосом. – Хурагок приносит искренние извинения, но смиренно молит, чтобы вы не допускали янми’и в его мастерскую – они мешают работать.

Слишком вежливое объяснение дьякона заставило хурагока сердито затрястись.

– Ты уверен, что правильно перевел?

– Еще он сообщает вам… – Речь унггоя превратилась в приглушенный маской писк. – Сообщает, что может быстро разобрать сделанное!

– А что он сделал? Говори ясно, дьякон!

Дадаб произвел несколько простых жестов руками. А когда хурагок, нетерпеливо проблеяв, направился в мастерскую, Дадаб упал на колени перед Маккавеусом:

– Я принимаю на себя всю ответственность за его действия! И смиренно молю вас о прощении!

Маккавеус уставился на дьякона. Похоже, все сошли с ума, подумал он. Но прежде чем он приказал унггою подняться, раздался скрежет металла. Маккавеус удивленно смотрел на два поврежденных корабля, которые на его глазах превратились в бесформенную груду металла. Все внутренности кораблей были удалены. Над развалинами гордо воспарил хурагок, словно давно спланировал это драматическое представление. Маккавеус не сразу понял, что натворило существо.

На месте прежних отсеков для пассажиров теперь находились четыре транспортных средства. Они различались деталями, но основная конструкция у всех была одна: два лопастных колеса, сведенные вместе внутри усиленного шасси; за каждым набором колес расположен антигравитационный генератор, а позади – сиденье с высокими ручками, которые, как предположил Маккавеус, были рычагами управления.

«Но это еще не все!» – казалось, говорил хурагок, перелетая с одного судна на другое, активируя энергетические ядра над генераторами машин. Выпустив рой искр и изрыгнув фиолетовый выхлоп, сиденья приподнялись над полом ангара, идеально уравновешенные на своих лопастных колесах.

– Что это? – спросил Маккавеус. – И для чего?

– Инопланетяне! – завопил дьякон, подползая к косматым ногам вождя.

Тартарус подошел в ближайшей машине:

– Но где тут оружие?

После паузы Дадаб оторвал голову от пола:

– Оружие?

– Эти штуки легко бы справились со щенками, которых мы встретили сегодня.

Тартарус провел по колесу толстым пальцем, прикидывая возможности боевого применения лопастей. Если он еще обижался на ударившего его дядю, то ничем этого не выдавал.

– Оружие! Да, конечно! – прокричал дьякон, вскакивая на ноги. Потом так тихо, что Маккавеус едва расслышал в шуме работающих вхолостую генераторов, проговорил: – Хурагок будет счастлив оснастить их любым оружием, какое вы предпочтете.

Если бы вождь не сосредоточился опять на преодолении боли, то его, возможно, заставил бы задуматься изменившийся тон дьякона. Но сейчас он хотел одного – дать ноге покой, чтобы она зажила.

– Может, попозже. Когда янми’и уйдут.

– Будет ли мне позволено сделать предложение? – не отставал Дадаб.

– Только быстро.

– Отпустите хурагока со мной на станцию. Там он будет в безопасности, пока мы не установим причину неожиданного нападения янми’и.

Маккавеус уже знал причину: этих существ возмутило, что хурагок взял на себя их обязанности. А еще их использовали в непривычной роли, заставив сражаться. После неудачного появления унггоев в ботаническом саду вождь решил, что от насекомых с общим разумом будет больше толку. Но теперь казалось, что они хотят лишь одного: вернуться к своей рутине, и самый легкий путь к этому – через труп Легче Некоторых.

– Мудрое предложение. Его работу могут завершить янми’и. – Маккавеус в последний раз посмотрел на диковинные машины хурагока. – С серьезным вооружением эти колесницы будут по-настоящему опасны.

Дьякон низко поклонился и засеменил к хурагоку. Он ласково взял друга за щупальце и быстро повел его к «духу» Калида. Вождь видел попытку хурагока поговорить с Дадабом, когда они устроились в десантном корабле. Но пальцы дьякона оставались неподвижны – его глаза настороженно следили за Маккавеусом. Двери корабля закрылись. Скрежеща зубами в предвидении неизбежного смещения кости, Маккавеус развернулся и захромал к выходу из ангара. Воренус крепко держал вождя за руку, а Тартарус мягко ступал следом.