Эйвери в одиночестве расхаживал вдоль рядов деревьев в одном из огромных фруктовых садов Жатвы. По обе стороны от него ветки гнулись под тяжестью поразительной смеси фруктов: абрикос, вишня, слива и много других, покрытых капельками холодной утренней росы. Он сорвал яблоко и протер его. Зеленая кожица была такой глянцевой, что сияла, будто облитая пламенем. «Воскресенье, – подумал морпех. – Воскресенье…» Почему он решил, что нынче воскресенье? Странно…

Эйвери бросил яблоко и протянул руку к стволу. Воздух здесь был холоднее. Эйвери нащупал округлый предмет – грушу – и, сорвав, поднес ко рту. Но едва смог прокусить кожицу. Его передернуло. Груша промерзла насквозь. Эйвери провел рукавом по губам и удивился, увидев на себе гражданскую одежду: тесную и короткую белую накрахмаленную рубашку, едва доходящий до пупка галстук с огуречным рисунком и потертые броги.

«Нет таких мальчишек, которые не портили бы свою одежду…» – услышал Эйвери голос тети, пронесшийся между обледенелыми листьями.

Ветки задрожали в потоке воздуха. Эйвери поднял голову и увидел идущий на бреющем «шершень». Аппарат с крыльями, ярко сверкающими под солнцем, заложил вираж и исчез за деревьями. Эйвери бросил грушу и побежал за самолетом.

И чем дальше он бежал, тем теплее становились ветки. Вода струилась по гладким листьям и капала с фруктов дождем. Быстрая искусственная оттепель в самом разгаре.

Эйвери почувствовал порыв влажного воздуха, ставшего невыносимо горячим. Морпех закрыл глаза; веки обжигало. Ветки уступили чему-то жесткому: двустворчатой деревянной двери.

Вбежав в придорожную столовую, Эйвери обнаружил, что там, кроме двери, уцелело не многое. Крыша сорвана начисто, стены в трещинах, окна выбиты. Все столы и стулья обгорели и пахнут дымом. Вдалеке сидят четверо – семья, – и только их яркие одежды не покрыты сажей. Один из детей – тот самый мальчик, которого хотел спасти Эйвери, – оторвался от тарелки с блинами и помахал ему. Морпех помахал в ответ; мальчик откусил кусок блина и указал на барную стойку. Эйвери повернулся и увидел на табурете женщину в изумительном серебристом платье.

– Это официальное дело, – сказала Джилан, повернувшись.

– Я знаю, – ответил Эйвери, подняв руку, чтобы поправить галстук.

Но на нем уже не было поношенной церковной одежды. Теперь он носил матово-черную броню.

Джилан нахмурилась:

– Наверное, мне следовало пригласить кого-нибудь другого.

Она взяла с колен сумочку – не зеркальную, которая была на празднике солнцестояния, а бордовую, как у смертницы. Небрежно сунула руку внутрь, словно хотела найти помаду.

– Осторожнее, мэм! – воскликнул Эйвери. – Это небезопасно!

Надо было подскочить и выхватить сумочку, но ноги будто приросли к полу. Эйвери услышал рев двигателей «шершня» и увидел на стойке его подрагивающую тень. Мальчик за столом начал задыхаться.

– Расслабьтесь, – сказала Джилан. – С вами все будет в порядке.

Эйвери застонал и опустился на колено. Броня стала невыносимо тяжелой. Чтобы не упасть, он уперся руками в перчатках в усыпанный пеплом пол. Сквозь прищуренные глаза увидел отпечатки ботинок: следы безумной пляски морпехов, пытавшихся окружить объект.

Джилан повторила свои слова. Но теперь ее голос казался эхом, гуляющим где-то за стенами столовой, однако говорила она на ухо Эйвери:

– Расслабьтесь. С вами все будет в порядке…

Так и вышло. Мощные лекарства, благодаря которым он пребывал в бессознательном состоянии после схватки на борту грузовоза, были выкачаны из вен, как вода. Он ощутил тягу воображаемого отлива и позволил себе опуститься на дно. Наконец Эйвери медленно открыл глаза.

– Вот и хорошо, – сказала Джилан, стоя рядом с кроватью. – С возвращением.

Эйвери догадался, что видел сон, но удивился преображению женщины. Теперь на капитан-лейтенанте был светло-серый приталенный комбинезон с высоким воротником – повседневная форма офицеров УФР. Она стояла с левой стороны кровати. Справа был губернатор Тьюн.

– Сколько я провалялся? – прохрипел Эйвери, оглядывая помещение.

Он находился в небольшой комнате со стенами кремового цвета и медицинским оборудованием; трубка внутривенной капельницы заканчивалась иглой, сидящей в его правой руке. Пахло антисептиком и отбеленным постельным бельем. Госпиталь, подумал он, и подозрение оправдалось, когда Джилиан взяла графин с каталки и наполнила ледяной водой стакан с надписью «Мемориальная больница Утгарда».

– Почти два дня, – ответила она, протягивая стакан Эйвери. – У вас черепная травма.

Эйвери приподнялся на локте и выпил воду медленными глотками.

Воскресенье… Они с Берном поднялись в «Теплом приветствии» на Тиару и сели в шлюп Аль-Сигни «Путь позора». Штаб-сержантов проинструктировали и вооружили, а в 9:00 они спрятались на грузовозе-ловушке.

– Что с Берном?

– Он в порядке. Зашил рану еще до того, как мы вернулись. Ваш медик высоко оценил его швы. – Джилан поставила графин на столик. – Он спас вас. Успел перетащить на грузовоз, прежде чем другой корабль взорвался.

– Я не помню этого, – нахмурился Эйвери.

– А что вы помните? – спросил губернатор. Казалось, тесное помещение сковывает Тьюна; веселый здоровяк, каким он запомнился Эйвери, теперь выглядел грозно. – Расскажите о миссии подробно.

Эйвери сдвинул брови.

– Палата не прослушивается, и вы единственный пациент в этом крыле, – успокоила его Джилан. Потом кивнула на губернатора: – Я уже сказала все, что знаю.

Эйвери потянулся к ряду кнопок на боковом поручне. Зажужжали моторчики, и кровать подняла его в сидячее положение. Он угнездил стакан на одеяле между колен. Морпех почувствовал себя в родной стихии: стандартный доклад начальству о проведенной операции. Но он говорил лишь с минуту – только начал описывать схватку с инопланетянами, как Тьюн проявил нетерпение.

– Как они общались между собой? – спросил он, сложив на груди большие руки.

– Сэр?

Тьюн потел в хлопчатобумажной рубашке – под воротником и под мышками появились синеватые пятна.

– Вы не заметили какие-нибудь приборы связи? Не обратили внимания, как пришельцы разговаривают друг с другом или с кораблем?

– Нет, сэр. Они были в скафандрах. Как тут поймешь…

– Нас интересует, отправили ли они сообщение, штаб-сержант, – пояснила Джилан. – Сигнал бедствия. Мы могли чего-то не заметить, когда смотрели запись с вашей нашлемной камеры.

– Их командир исчез из поля зрения, – сказал Эйвери. Вспомнились рубиновые глаза и острые зубы инопланетянина и шар плазмы, выросший на пистолете, как блестящее яблоко. – Одна-две минуты максимум. Но у него определенно было время, чтобы отправить сигнал. И там был другой пришелец…

– Опишите его, – взволнованно попросила Джилан.

– Я не успел его рассмотреть. – Эйвери вспомнилось нечто летучее, раздутое, розовое. – Он не участвовал в схватке.

– Он был вооружен? – спросил Тьюн.

– Не могу сказать, сэр.

– Подведу итог. – Тьюн почесал шею под густой рыжей бородой. – Четыре инопланетянина. Может, пять. Вооружены ножами и пистолетами.

– У них были лазеры, губернатор. Фтороводородные, очень точные. – Джилан развела руками. – И это на маленьком корабле. Кто знает, что может оказаться на кораблях побольше.

– Те, кого вы убили, – проговорил Тьюн, растягивая слова, отчего вопрос звучал провокационно, – выглядели… крепче среднего повстанца?

– Сэр? – У Эйвери желудок знакомо стянулся в узел.

При чем тут мятежники?

– Их было четверо, вас – двое. – Губернатор пожал огромными плечами. – И вы победили.

– У нас было преимущество внезапности. Но они действовали дисциплинированно, продемонстрировали хорошее тактическое мышление.

Эйвери собирался в подробностях описать, как ловко инопланетяне маневрировали в условиях нулевой гравитации, когда дверь открылась и в палату вошел генеральный прокурор.

– Дежурный куда-то запропастился. – Педерсен виновато улыбнулся морпеху. – Впрочем, у вас есть все необходимое. Больничная пища, боюсь, везде одинакова. – Затем он обратился к губернатору: – Что-нибудь… неожиданное?

Тьюн посмотрел на Джилан предостерегающе.

– Нет, – твердо сказал он.

В комнате повисла напряженная тишина. Эйвери заерзал на кровати. Очевидно, этот опрос – важная часть какой-то широкой дискуссии, а показания морпеха играют решающую роль в споре между Аль-Сигни и Тьюном.

– Губернатор, – сказала Джилан, – не могли бы вы уделить мне минуту?

– Вы были очень полезны, штаб-сержант. – Тьюн похлопал Эйвери по ноге и направился к двери. – Отдыхайте.

Эйвери сел как можно прямее, натянув трубку капельницы.

– Спасибо, сэр.

Джилан вышла следом за губернатором. Педерсен закрыл дверь со странным кивком – почти поклоном.

Эйвери бросил в рот несколько кубиков тающего льда и принялся грызть. От движения челюстей усилилась боль в затылке. Он нащупал неровную линию – прижженный надрез, через который врачи ввели полимер для сращивания кости.

Из-за двери доносился голос Тьюна, но слов было не разобрать. Ответы Джилан тоже звучали приглушенно, но вскоре разговор перешел на повышенные тона – лишь примирительно бормотал Педерсен. Потом Эйвери услышал удаляющиеся шаги, а затем в палату вернулась одна Джилан.

– Он не знал, что операцией управляли вы, – сказал Эйвери. – Что вы использовали ополчение как прикрытие.

Джилан сцепила руки за спиной и прислонилась к стене рядом с дверью.

– Не знал.

Решение держать губернатора в неведении наверняка принимали «наверху». Но если Джилан и была расстроена оттого, что ответственность свалили на нее, она этого ничем не выдала.

Эйвери поставил пустой стакан на каталку.

– Сколько кораблей он просит?

Джилан дождалась, когда Эйвери снова ляжет:

– Ни одного.

Несколько секунд в палате звучали только щелчки монитора, который зафиксировал резкий скачок частоты сердцебиения Эйвери.

– Но разве у нас не произошел…

– Первый контакт с инопланетянами?

– При всем уважении, мэм. Этот контакт никак не назвать дружественным. Их оружие гораздо совершеннее нашего. И, как вы сами сказали, это, вероятно, всего лишь малый корабль.

Джилан кивнула:

– Мы застали их врасплох и выиграли кулачный бой.

– Они вернутся для реванша.

– Я знаю.

– Тогда почему, черт возьми, Тьюн не просит прислать корабли?

Джилан оттолкнулась от стены и выпрямилась:

– Созданию ополчения предшествовали годы переговоров – требовалось единогласное одобрение парламентом Жатвы. Значительный процент граждан возражал против присутствия на планете даже мизерного числа морпехов. – Джилан подошла к изножью кровати. – Тьюн не горит желанием увидеть реакцию колонистов на появление боевых кораблей ККОН на орбите.

Эйвери вспомнил некоторых гостей на празднике солнцестояния – они не скрывали презрения к нему и его мундиру.

– Восстание. Тьюн опасается, что оно может распространиться на Жатву.

– Мы все этого опасаемся, – сказала Джилан.

– И что? Мы должны сделать вид, что не замечаем инопланетных гадов у нашего порога?

– Губернатор расстроен. Он не станет меня слушать.

– А кого станет?

Джилан положила руки на стержень из нержавеющей стали, удерживающий нижнюю часть матраса. Сжала, словно проверяя металл на прочность.

– Человека, имеющего представление об утвержденных планах реагирования на первый контакт. Человека, который либо убедит губернатора в необходимости привлечения флота, либо превзойдет его в полномочиях. – Она подняла взгляд. – Но не меня.

Эйвери услышал раздражение в ее голосе – это был изъян в фасаде бесстрастия. У морпеха появилась возможность сказать правильные слова, объяснить, что он разделяет ее досаду, и спросить, что они могут сделать вместе для организации обороны Жатвы. Вместо этого он направил злость в лучшее русло.

– Губернатор играет в политику, – проворчал Эйвери, – а вы ничего не предпримете?

С того момента, как Тьюн ушел из палаты, морпех был на грани нарушения субординации, но сейчас он явно переступил черту. Джилан отпустила стержень.

– Мой корабль уже на пути к Пределу с докладом, в котором я недвусмысленно рекомендую Комфлоту проигнорировать возражения губернатора и немедленно выслать ударную группу. – Теперь в ее голосе не слышалось ни малейшей слабости. Она встретила дерзкий взгляд Эйвери. – Что еще вы хотите предложить, штаб-сержант?

Эйвери знал, что шлюп УФР «Путь позора» – очень быстрый корабль. Но ему потребуется больше месяца, чтобы добраться до Эпсилон Эридана. На создание ударной группы тоже уйдет время, а еще больше – на ее доставку. В лучшем случае помощь прибудет не раньше чем через три месяца. И Эйвери всем своим существом понимал, что она опоздает.

С безмолвным проклятием он выдернул иглу из вены, откинул одеяло и спустил ногу на пол. Больничный халат оказался до неприличия коротким, а пациент – в неудачном ракурсе. Но Джилан не сводила с него глаз, пока он снимал свежевыстиранную форму со средней полки больничной тележки, надевал брюки и застегивал их под халатом.

– Что вы делаете?

– Возвращаюсь к моим обязанностям.

Эйвери сорвал с себя халат и швырнул на кровать. Взгляд женщины метнулся вверх-вниз, фиксируя жуткие следы недавнего боя на широкой груди и плечах Эйвери.

– Не припомню, чтобы давала вам разрешение.

Эйвери натянул оливково-серую футболку, опустился на колено и зашнуровал ботинок.

– Мне поручено подготовить роту ополчения. И я собираюсь выполнить задачу, мэм, потому что жалкие задницы рекрутов – все, что есть у этой планеты.

Эйвери надел фуражку и двинулся к двери. Джилан преградила ему путь. Морпех был на голову выше, гораздо тяжелее и сильнее. Но, глядя сверху вниз в посуровевшее лицо, Эйвери не был уверен, что сумеет пройти. Ведь ей, чтобы его остановить, достаточно сказать одно слово.

– Все, что вы увидели и сделали за последние сорок восемь часов, – это совершенно секретная информация. Готовьте рекрутов, но чтоб ни слова лишнего. – Ее глаза сверкнули. – Я понятно выразилась?

До сих пор Эйвери считал, что у Джилан карие глаза, но теперь увидел в них бездонную зелень.

– Да, мэм.

Джилан шагнула в сторону, и Эйвери открыл дверь. В коридоре он с удивлением увидел Пондера, сидящего на мягкой скамье в нескольких дверях от палаты морпеха. Его пальцы бегали по экрану коммуникатора. Когда Эйвери приблизился, капитан поднял глаза:

– Я ждал худшего. – Он улыбнулся. – Отлично выглядишь.

– Капитан, – сказала Джилан, быстро проходя мимо.

Пондер встал и поспешил отдать честь протезом:

– Мэм.

Два морпеха проводили взглядом спешившую к лифту в конце коридора Джилан. Ее черные ботинки на низком каблуке громко постукивали по белому плитчатому полу. Эйвери дождался, когда она скроется в кабине, и спросил:

– Вы знали, что она «призрак»?

– Нет, понятия не имел. – Пондер сунул планшет в нагрудный карман форменной рубашки. – Но для «призрака» она не так уж плоха.

Эйвери прищурился:

– Она нас высосет и шкурки выбросит.

– Она лишь исполняет приказ. – Пондер положил на плечо Эйвери протез. – Вызвать флот? Это компетенция Тьюна. – Капитан понял по лицу штаб-сержанта, какого он мнения об этой компетенции. – Слушай, все железки, которые ты не оставил в космосе, она передала мне. Хочет, чтобы им нашлось применение в лагере.

Эйвери знал, что в арсенале Джилан есть оружие и оборудование, которое пригодилось бы при подготовке рекрутов. Если капитан-лейтенант больше ничего не может дать, это всяко лучше, чем ничего.

– Идем. – Пондер подтолкнул Эйвери к лифту. – По дороге расскажешь, как штаб-сержант Берн ухитрился подставиться под удар ящерицы в скафандре.

Весь второй взвод встретил падение Дженкинса одобрительными криками. Удар мягкой битой пришелся по задней части шлема и сбросил рекрута с бревна. Дженкинс так неудачно упал, что сел с полным ртом песка, хотя старшина первого класса заставил всех надеть капу.

– Выплюнь и посмейся, – велел Хили, опускаясь на корточки рядом с Дженкинсом. Он дождался, когда рекрут вынет капу, и убедился, что зубы целы. Потом проверил, нет ли у него сотрясения. – Какой сегодня день?

– Девятнадцатое января, док.

– Сколько пальцев я показываю?

– Ни одного.

– Порядок, наслаждайся учебой.

Медик встал, а Дженкинс вытер рот, оставив на голом предплечье пятно слюны с песком. Рекрут, сбивший его с ног (Стизен, немолодой, один из нескольких полицейских Утгарда), все еще стоял на бревне, победно воздевая палку.

Бревно находилось не больше чем в полуметре над землей, а яма, вырытая рекрутами возле автопарка, была почти доверху заполнена песком. Шатаясь, Дженкинс обогнул яму и встал в шеренгу. Он выступил неплохо – столкнул с бревна нескольких рекрутов второго взвода. Но Стизен оказался слишком силен.

– Осторожнее, – сказал Дженкинс, вручая палку Форселлу. – Он слишком здоровый.

Форселл кивнул, сжимая капу челюстями. Высокий спокойный рекрут казался еще более внушительным в наплечных щитках, и, когда он запрыгнул на бревно, настала очередь первого взвода издавать одобрительные крики.

– Слушать меня! – отчеканил штаб-сержант, широко расставив ноги и наполовину утопив ботинки в песке. – Это финальный раунд нашего маленького турнира. Взвод проигравшего получает неделю дежурства на кухне.

Берн усмехнулся, когда веселье рекрутов сменилось стонами. В столовой работали автоматические раздатчики еды, но эти машины специально сконструированы так, что после каждого приема пищи их нужно мыть и наполнять. «Некоторые тренировочные методы слишком хороши, чтобы жертвовать ими ради технологического прогресса», – с улыбкой подумал Берн.

– Так давайте же посмотрим, что такое настоящий бойцовский дух, черт побери!

Форселл и Стизен крякнули и соединили концы палок. Бревно заскрипело, когда они начали обмениваться ударами. Каждый весил более девяноста килограммов, но победа в таком поединке зависела не только от силы, но и от ловкости. Более стройный Стизен имел небольшое преимущество. Ударив Форселла в подбородок, он просто отступил, а более тяжелый рекрут качнулся, потерял равновесие и спрыгнул в яму.

Товарищи Стизена захохотали, радуясь его успеху. Но Берна это не впечатлило.

– Кто отступает, тому достается только пинок по заднице. – Он схватил шлем Стизена за щиток и несколько раз энергично дернул. – Так что кончай дурить. Кру-гом!

– Есть, штаб-сержант! – рявкнул Стизен.

– А ну, мясо, к снаряду!

Противники снова сошлись на бревне. На этот раз они дрались жестче, крепко сжимая биты и наседая друг на друга. На мгновение показалось, что поединок зашел в тупик, – обе пары ботинок заскользили назад в поисках опоры. И вдруг Стизен неожиданно отпрянул. Форселл потерял равновесие и нагнулся вперед. Полицейский не упустил возможности нанести мощный выпад с прицелом в голову. Однако высокий рекрут успел закрыть подбородок плечом и ответил ударом по ребрам, отчего Стизен свалился в песок.

Он вскочил на ноги и пожал плечами, дескать, победа Форселла – чистая случайность. Такая реакция вызвала ропот первого взвода, продолжавшийся даже после того, как Берн потребовал тишины, а в автопарк въехал «вепрь».

– Что, слюни распускать?! – прокричал Берн, глядя, как из «вепря» выходят Эйвери и Пондер. – А ну-ка, послушаем, как вы считаете до пятидесяти!

Рекруты рухнули на землю и принялись отжиматься. Дженкинс не опустил голову; он увидел, как штаб-сержанты подошли друг к другу под внимательным взглядом капитана Пондера.

Не нужно быть гением, чтобы понять: Эйвери и Берн в ссоре. Дженкинс с первого дня своего пребывания в лагере замечал, что они стараются избегать друг друга. Штаб-сержант Берн, похоже, рассматривает подготовку рекрутов как личный вызов – он поощрял соревновательные отношения между взводами, и сегодняшний турнир на мягких битах – хороший тому пример.

Однако сейчас штаб-сержанты вроде разговаривают спокойно. Эйвери указал на пластиковые ящики в открытом багажнике «вепря». Пондер заговорил, но Дженкинс не расслышал – слишком громким был хоровой счет. Должно быть, капитан сказал что-то хорошее, потому что Берн одобрительно кивнул. Штаб-сержант Джонсон протянул ему руку.

Берн помедлил – за это время Дженкинс отсчитал от тридцати восьми до сорока пяти – и ответил искренним рукопожатием.

– Второй взвод, встать! – скомандовал Берн, поворачиваясь к яме с песком. – Идем на стрельбище!

Стизен встал и с досадой сорвал шлем:

– Но кто победил?

Форселл ловко подсек Стизена сзади палкой под колени, отчего тот, взбрыкнув ногами, рухнул на песок. Оба взвода взорвались криками – один одобрительными, другой возмущенными.

– Не ты, идиот, – ответил Берн, рывком поднимая ошеломленного полицейского на ноги. – Взвод! Бегом марш!

Дженкинс и остальные рекруты первого взвода спрыгнули в яму. Они хотели качать Форселла на руках, но Эйвери не дал им отпраздновать успех.

– Смирно! – гаркнул он, и рекруты замерли.

Форселл с трудом сдерживал улыбку.

Эйвери взял из багажника ящик и подошел к Дженкинсу:

– Как успехи?

– Штаб-сержант? – неуверенно проговорил Дженкинс.

– Я перед отъездом сказал тебе: учись стрелять. – Эйвери наклонился ближе. – И как успехи?

– Снайперская квалификация.

– Ты мне лжешь, рекрут?

– Нет, штаб-сержант!

– А у тебя? – Эйвери вперился взглядом в Форселла.

Тот еще не снял защитный шлем, отчего и без того крупная голова казалась до смешного огромной.

– Снайперская, штаб-сержант! – ответил Форселл сквозь капу.

Эйвери повернулся к Дженкинсу:

– Тебе нравится этот здоровенный сукин сын?

– Так точно, штаб-сержант!

– Хорошо. – Эйвери протянул ему ящик. – Поскольку теперь ты мой снайпер. А он твой помощник.

Дженкинс взял ящик, запоздало сообразив, что в нем винтовка. Рекрут получил неофициальное, но очень важное повышение.

– Есть, штаб-сержант! – отчеканил Дженкинс гораздо громче, чем прежде.

– Мы ускоряем вашу подготовку, – сказал капитан Пондер, присоединяясь к Эйвери возле ямы. – Нам стало известно, что Жатва ждет очень важную делегацию колониальных властей. Губернатор попросил ополчение обеспечить безопасность на случай атаки повстанцев.

Это была откровенная ложь, но Эйвери и Пондер не имели права сказать рекрутам правду, а как-то мотивировать более интенсивный режим обучения было необходимо.

И все же упоминание повстанцев вызвало у некоторых рекрутов дрожь. Другие нервно переглянулись, а оставшиеся нахмурились и покачали головой: мы на это не подписывались.

Эйвери кивнул:

– Вы вступили в ряды ополчения по разным причинам. Но сейчас это не важно. Сейчас вы солдаты вашей планеты.

Он имел в виду то, о чем сказал капитан-лейтенанту: пока не придет помощь, эти люди – единственная защита Жатвы. Но до сего момента он даже самому себе не признавался, что не уверен, пойдут ли за ним рекруты в бой. Необходимо их уважение и доверие, а времени слишком мало, чтобы заслужить хотя бы что-то одно.

– Я ваш инструктор по боевой подготовке, но, кроме этого, я морпех ККОН, – продолжал Эйвери. – Я посвятил жизнь воинской службе. Я всегда готов к самопожертвованию. Я определил для себя наивысшие стандарты личного поведения и профессионального мастерства. Если позволите, я тому же научу и вас.

В ходе грязной войны ККОН против повстанцев Эйвери поступался принципами, совершал безнравственные поступки. Он пожертвовал немалой частью своей человечности. Теперь у него появилась надежда вернуть утраченное.

Эйвери снял фуражку и бросил ее Хили, после чего спустился в яму.

– Но сначала, – сказал он, поднимая шлем Стизена и стряхивая с него песок, – кто-то должен позаботиться о Форселле – не допустить, чтобы его голова еще больше раздулась от самомнения. – На лицах рекрутов первого взвода появились удивленные улыбки, и Эйвери добавил: – Возможно, это получится у меня.