Глубина

Дверь парадной на Староневском, 128 медленно отворилась. Дверь была тяжёлая и со временем несколько просела, отчего поддавалась с трудом и сильно раздражала Степана. Сегодня он этого не заметил, только машинально отпустил крошечную ручку Томочки, и она испуганно схватилась всеми своими пальчиками за его куртку и с непонятной силой потянула к себе, как будто он может исчезнуть и она останется совсем одна.

Степан первый раз уходил из дома как есть: без вещей и с пятилетней дочкой, которую Зинаида, задыхаясь от злобы, порекомендовала прихватить с собой, коли такой умный. Скандалы дома были обычным делом, но привыкнуть к ним было невозможно, особенно когда он видел испуганные глаза Томика. Зина не стеснялась и при нём вымещать на дочери своё недовольство и вечное раздражение. Нетрудно было представить, что творилось без него!

Он познакомился с Зиной, ещё учась в Высшем мореходном училище им. Макарова на предпоследнем курсе. Совершенно случайно в трамвае уступил место хорошенькой голубоглазой блондинке со вздёрнутым носиком и аккуратными губками бантиком. Одета она была скромно, если не сказать бедно. Отношения завязались быстро, и она стала его первой, как и он для неё. Получилось всё неожиданно, само собой, он и в голове ничего подобного не держал.

В доме было не принято проявлять излишнюю нежность, и Степан рос чересчур стеснительным и совсем неосведомлённым в любовных делах. Уже в старших классах мальчишки, возвращаясь с летних каникул, хихикая, наперебой рассказывали о своих подвигах. У одного даже случилось приключение с 25-летней медсестрой, которая якобы подцепила его на пляже – врал, скорее всего, за ним водилось. Стёпа от свиданок не отказывался, обычно ему девочки сами записки слали и встречи назначали. Походят-походят по парку, эскимо – и домой; не понимал, как к поцелуям подступиться. В училище не до этого было, хотя не раз по ночам мужская сущность спать мешала. Зинка понахальней оказалась и уже на первом свидании затащила его в кино и на последний ряд попросила билеты взять – сидеть, мол, гораздо удобней. Только свет погас – она его руку себе на коленку положила, а потом и губами жаркими к его шее прижалась. Степан вздрогнул, машинально к ней потянулся и губы её горячие на своих почувствовал.

– Ты что, целоваться не умеешь? Как присоска для полотенца в туалете! – она громко засмеялась, почти на весь кинотеатр – хорошо, комедия шла, не так странно со стороны выглядело.

Быстро она его по-взрослому целоваться научила.

Когда увольнительную дали, домой пригласил; мама с отцом на дачу с утра уехали луковицы тюльпанов рассаживать. С Зиной всё как-то гладко случилось, и стеснение куда-то подевалось, как всю жизнь этим занимался, и ведь неиспорченный был, откуда что взялось.

Зинаида скрыла, что ей лишь 17. Выглядела старше, скорее всего, от манеры держать себя – уверенно и немного развязно. О том, что несовершеннолетняя, Степан узнал лишь на очередном свидании – пришла Зиночка не одна, а с матерью. Клавдия, как та представилась, имела странный баклажановый цвет волос и ядовитые тёмно-красные губы, которыми она сообщила неутешительную новость, что дочь беременна и Степану, как порядочному человеку, надлежит жениться, как раз через полгода новоиспечённой невесте стукнет 18. Спорить не имело смысла. По выражению лица возмущённой женщины было понятно: ни на какие компромиссы она не пойдёт, коли такой основательный жених дочери попался, да и с абортами в 71-м году дело обстояло совсем непросто, и карьеру можно вконец подпортить, дело нехитрое.

Клавдия – мать-одиночка двух дочерей, Зину совсем не жаловала, можно сказать, и недолюбливала. Всё из-за её отца, которого любила без памяти одной-единственной любовью – такую лишь однажды выпадает встретить. Хоть и безответную. К бабке в деревню от нежелательной беременности избавляться не поехала – ждала, что одумается и вернётся за ней. Он не вернулся, на комсомольскую стройку подался и пропал бесследно. Когда очухалась – поздно, брюхо на нос лезет. Вот тогда и невзлюбила она Зинку, как явную причину своей неустроенности. И ремнём била, и по щекам хлестала за любую провинность. Особенно злило, что как есть на отца похожа и, не видя ни разу, даже кое-какие его жесты имела и взгляд голубых глаз – как исподлобья, колючий. Алла, старшая, хоть и тоже нагулянная, ближе была и любима – настолько, насколько умела Клава любить, сама в детстве особо никаких чувств ни от кого не испытала, поэтому и от детей своих ничего не ждала. Вырастила, как сумела, а дальше их дело! За дочь по злорадству души рада была, что попался ей на крючок курсант из Макаровки – немного подождать, и в загранку ходить начнёт, вроде и из семьи небедной. Наконец-то будет чувствовать себя отомщённой за счастье упущенное.

Новость, что так внезапно женится, никого из Стёпиных не порадовала. Причину такого необдуманного решения он скрыл, только сестре Татьяне поведал и только потому, что та настойчиво допытывалась – старше на целых 10 лет и знает его как облупленного, и что скрывает что-то очень важное. Она молчала минуту, потом сказала: «Дурак!» и перевела разговор на другую тему – как и не слышала ничего – явно давая понять, что думать надо было, не ребёнок, и за Степана, по всей видимости, обидно стало – намается.

Михаил Сергеевич сына обожал – поздний, воспитывал строго, хотел настоящего мужика вырастить. Сам моряк – подводник и в чинах. Стоял у истоков создания Балтийского высшего военно-морского училища подводного плавания. Опыт с Великой Отечественной немалый. Мечтал, что Стёпка по его стопам пойдёт. Куда уж! Море Степан любил, а плавать так и не научился. Глубины боялся до ужаса, бледнел, когда представлял, как лодка подводная на дно ляжет и подняться на поверхность никогда не сможет.

Михаил Сергеевич как-то на Чёрном море решил пожёстче меры применить и невзначай Стёпку с лодки столкнул. Думал, хватит мужества бороться, выплывет и страх навсегда потеряет. Степан лишь воды морской наглотался и ещё больше глубины бояться стал, чуть заикаться не начал и на отца долго обижался, всего 12 ему тогда было.

Удивительно, что такие разные они с Таней получились. Степан – осторожный, мнительный, немного замкнутый, она – как пацанка, бесстрашная, как и не родные вовсе.

Чтобы отца окончательно не расстраивать, Степан в мореходное поступил им. Макарова, на судомеханический. На судоводительский духу не хватило – ответственность огромная судном руководить, хотя и за механику отвечать нелегко, благо ещё дослужиться до старшего надо.

Степан шёл быстро, Тамара едва поспевала. Как маленькая птичка, крутила головой в разные стороны и что-то приговаривала, потом неожиданно упёрлась и повисла на руке.

– Пап, ну пап…

Он остановился и посмотрел на дочку, пытаясь нацепить беззаботную улыбку.

– Пааап! – заныла Тома. – А куда мы идём?

Куда они направляются, Степан не знал, вернее, не решил, вариантов практически не было. Отец с матерью не должны ничего знать, правда, как скрыть – ума не приложить. К друзьям с малышкой категорически нельзя: у всех семьи, дети. Не поймут! И разговоры лишние.

Оставалась только старшая сестра, и он представил, как завалится к ней без предупреждения, без вещей и документов, но с ребёнком на руках. От бессилия стиснул зубы, в голову назойливо заползали мерзкие мысли, что ушёл он так, словно рассчитывал тут же вернуться, и был уверен: точно так же думает Зина, не ожидая от него особых подвигов. Но она ошибается! Ему всё надоело, и главное, он никогда больше не позволит кричать ни на себя, ни на дочку!

Через три дня уходить в рейс, и это совсем всё усложняло. Полная неразбериха!

Тамара дёргала отца за руку и повторяла как заведённый попугай:

– Ну куда? Папа!!! Куда?

Они шли по Староневскому проспекту, солнце садилось, но было по-прежнему тепло, как днём. Такие вечера в Ленинграде даже в разгар лета не самое обычное дело. «Хоть в чём-то повезло», – с грустью подумал Степан.

Остановился у телефонной будки, в кармане завалялись заветные две копейки. Долго ждать не пришлось, Таня сразу подняла трубку. Объяснения не понадобились – врубилась, понятливая. То, что брат с Зинаидой давно не ладят, догадывалась, и сам он нет-нет да проколется. Больше всего не хотелось Татьяне отца волновать, всё у Стёпочки хорошо и по-человечески, и зря они не верили, что уживётся он наконец с простецкой Зинкой с восьмью классами образования.

Родители год как съехали на государственную дачу между Репино и Комарово. Последнее время отец на сердце жаловался, давление подскакивало, врачи и порекомендовали на воздух переехать: покой, сосна балтийская и капельницы в соседнем санатории по договорённости. «Может, пронесёт?» – успокаивала себя Татьяна.

Правда, не только по этой причине Михаил Сергеевич за город переехал: жену старался уберечь от постоянного раздражения на невестку непутёвую, не могли поладить, да и он её не жаловал. Чужая, как есть чужая!

Валюша всю жизнь, как часовой, рядом. Геологический с отличием окончила, в экспедиции ездила, мечтала кандидатскую защитить. Всё бросила ради мужа! Сначала Танюшу поднимала, через десять лет – Степана.

Михаил поздно Валентину встретил – почти 45 стукнуло, а ей только-только 25. Стыдился поначалу за такой молоденькой прихлёстывать – не особо принято и порицалось как распущенность и легкомыслие. А он влюбился по-настоящему, только с её появлением и жить-то начал по-людски – сначала не время было семьёй обзаводиться, потом прикипел к одной замужней, долго маялся, а уйти не мог. Так что Валенька была его спасением и отрадой, как о маленьком ребёнке пёкся: что поела, не легко ли оделась… Много всего пережили вместе: Таня накануне войны родилась, пожить, порадоваться толком не успели, хорошо, хоть вовремя из Ленинграда семья эвакуировалась – он настоял, как чувствовал. Стёпа в другое время появился, счастливое. Сначала в Мурманске жили по долгу службы, потом навсегда в любимый город на Неве вернулись. Не понимал он сына. Как можно было такую, как Зинаида, выбрать?! Рос в хорошей семье, всё дали, что смогли, – и спорт, и кружки разные. Во Дворец пионеров ходил на шахматы. Нельзя сказать, что бестолковый – учился хорошо, – но нерешительный, всё назад оглядывается, как бы чего не вышло, точно дед старый, без сопротивления.

Больше всего Михаилу Сергеевичу не нравилось, что Зина постоянно Валюше перечила. Ей слово – она десять в ответ, ещё и на тонах повышенных. Такого он стерпеть никак не мог. Понял, пока Степан не получит жильё и не переедет в свою квартиру, мира не жди. Намучились, сколько той жизни осталось.

Он хорошо помнил, как из ЗАГСа в ресторан поехали. Никого не звали, все свои: пара курсантов из училища, свидетельница со стороны Зины и мать её с сестрой. Таня наотрез отказалась участвовать в этом представлении, где из её семьи дураков делают, принципиальная. Хотя что уж говорить? Степан сам виноват.

Татьяна давно уже замужем была, ещё с третьего курса медицинского, жила отдельно и воспитывала двух мальчишек. Так что комнату её молодым отдали, она и больше, и светлее, чем Стёпкина.

Зинаида всю беременность хорошо ходила, только на глазах бесформенно расплывалась, одно личико от херувима осталось. Отдать должное, Валентина пыталась найти к ней подход, беседы разводила, книжки интересные подсовывала – кроме противления, ничего не встретила.

– Вы что, меня за тупую держите?! Если необразованная и не читала ваших книжек заумных, уже низший сорт?! Что вы своим положением вечно кичитесь? Какая есть, такая есть!

Как правило, после таких тирад гордо в свою комнату надолго уходила и дверью сильно хлопала или в слезу ударялась горькую, чтобы жалели.

Степан только на выходные приходил из училища, а то и на учения месячные отправляли.

Томочка родилась в срок, розовая и желанная. Михаил Сергеевич настоял, чтобы именно так назвали; Зина покривлялась немного и уступила. Когда-то его старинный друг, армянин, рассказал легенду о любви Тамар, дочери царя, и простолюдина Азата. Особенно запомнились слова, что любовь – это бесценный дар, можешь подарить её, но она всегда останется с тобой. Правда, никакой особой любви между сыном и Зинаидой он не чувствовал, но решил не лезть в их отношения, а вот Томика решил оберегать от всех напастей и невзгод. Клавдия внучкой не особо интересовалась – пришла пару раз, выдавила улыбку и забыла о её существовании. Михаил Сергеевич с Валюшей только рады, что ни с кем делить не надо.

Зинаида, как полгодика дочке исполнилось, побежала на работу устраиваться, в Гостиный двор, продавщицей – что дома сидеть, и среди людей веселей. Все отговаривали: зачем такое, может, учиться куда? А Зина на своём стоит, ещё и Томочку запихнула в ясли, едва год исполнился, никто ничего сделать не мог, упёртая. Была уверена: трудности только закаляют, нечего под крылом деда с бабкой сидеть, одни нежности слушать. Валентина весь день маялась – скорее бы малышку из яслей забрать, и в парке с ней прогуляться, и котлетками домашними с пюре накормить. Летом Зинаида не противилась и отпускала с ними дочку на дачу, сама не любила там оставаться, обязательно разругаются.

Степан, как окончил училище, сразу назначение на судно получил, а уходило оно на целых девять месяцев в Бомбей и по Индии, одна разгрузка в Бомбее два месяца заняла – изнурительно, тем более при их жаре. Больше так надолго не уходил, максимум на четыре, потом в резерве четыре месяца ждёт. Зина рада была его приездам – всегда с подарками, и на продажу, как положено, что-нибудь притащит. Ловко у неё получалось всё по знакомым пристроить, и по комиссионным бегать не надо. Зарплату каждый месяц, пока в рейсе, по доверенности в Балтийском пароходстве за Степана получала. Всё как нельзя хорошо складывается, только не может с его предками существовать в одном пространстве, бесят.

Зиночка совсем другая стала, преобразилась, приоделась. Не узнать, ничего от прежней не осталось! Блудливой она не была, и, хоть много мужиков клеилось, особенно как в большом универмаге работать стала, всех отшивала.

– Замужняя я! – на всё был её ответ.

Только не любила она Степана, по всей видимости; любила бы, может, и потише стала, и попокладистей, а то одно раздражение, хорошо, не так часто друг у друга перед глазами маячили. Чувствовала она его слабость и страх перед скандалами и криками, от этого распустилась и меры не знала. Оставшись одна в большой светлой квартире, вообразила себя настоящей барыней. После работы часто девчонок из Гостинки с собой домой тащит, на посиделки. Самой похвастаться охота, как хорошо замуж вышла, и квартиру скоро дадут, правда, эта ей больше нравится – хоромы. Старики-то не вечные! На квартиру Танька претендовать будет, это факт, но половина точно им достанется, сын родной как-никак.

Быстро Степан от четвёртого помощника дошёл до второго, в пароходстве поговаривали о назначении старшим механиком, а это почти что капитан, только по другой части. Без отца и матери пусто Степану дома стало, в рейс как на праздник уходил – работа ответственная, друзья, уважение. С Зинаидой тоска смертная: просил в театр или на концерт выбраться – ни в какую, скучно ей там. На дачу к родителям через день ездил, благо «ладу» купил. С папой о службе морской поговорит, тот что-нибудь из фронтовой памяти подбросит, мама ватрушку испечёт. Только совсем старенький отец, даже ростом ниже стал, и те 20 лет разницы с мамой всё отчётливей виделись.

Томочка отца обожала, а Зину побаивалась, но любила. Вот из-за неё и вышел весь скандал. Степан в гостиной лежал, газету свежую просматривал. Вдруг дикий рёв Томин и истошные вопли Зинаиды. Подскочил с дивана, чуть дверь не снёс, и видит картину: Зина таскает дочку за волосы и тычет ей в нос своей помадой. Малышка мамину помаду взяла без спроса и решила губы накрасить, тому доказательством была вся перепачканная в розовом перламутре мордаха. Стёпа с трудом оттащил Зинаиду, пытался в чувства привести, объяснить, что ерунда, таких помад он ещё кучу привезёт, зачем же ребёнка бить. Бесполезно! На него посыпались привычные оскорбления: и не мужик, и тряпка, и маменькин сынок. Так он и оказался с дочкой на улице.

Они сели в автобус, доехали до площади Восстания, спустились в метро. Тома лихо забралась на сиденье, любит всё сама, как взрослая. Сидит тихо, серьёзное лицо делает, как на важном задании. Не шутка, с папой куда-то едут, далеко. Уже на Васильевском острове, у старого дома с палисадником, поняла, что к тёте Тане, а там весело, и запрыгала от радости, хлопая в ладошки.

– Проходите, как раз ужин накрываю, – Татьяна с улыбкой прижала Томочку к себе. Как на Стёпку в детстве похожа! Не отличишь, только окрасом в Зинку. – Беги к мальчикам в комнату. Они там железную дорогу собирают. И руки сначала помой!

Степан почувствовал себя бесконечно уставшим, хотелось завалиться на диван и провалиться в сон хоть на часик. С сестрой он чувствовал себя защищённым, так повелось ещё с детства, не дай бог, кто обидит. Она не просто существовала, она всегда незримо присутствовала в его жизни, порвись нить, связывающая их, – пропадёт.

– Ну что опять стряслось? – Таня по случаю стелила на стол белую скатерть.

– Да как обычно. Не знаю.

– И что делать будешь?

Степан задумался. А что, собственно говоря, он будет делать?

– Может, разведёшься? Не получается у тебя жизни с ней.

– Легко сказать! Да она хорошая. Просто…

– Вижу я, как просто! Ладно, дело твоё. Сейчас своего позову, зарылся, как крот. Диссертацию пишет.

– А ты любишь Олега?

– Наверно, – не задумываясь, ответила Таня. – Семья, дети… А что такое любовь? Это когда в одном направлении смотрят. Мальчишек поднять, женить, внуков баловать. Сложно всё это, не объяснить. Главное, чтобы в радость. А у тебя не пойми что. Ты и сам говоришь – не знаешь.

Утром все, как по команде, на завтрак встали. Томочка смешно оттопыривала пальчик, ухватив огромный бутерброд с докторской колбасой.

В дверь позвонили. Татьяна побежала открывать. Кого нелёгкая несёт в такую рань?

На пороге стояла Зина. Видно, не спала ночь, даже круги тёмные залегли под глазами, но не показывает, хорохорится.

– Мои у тебя?

– У меня. А где им ещё быть?! Проходи, коли пришла. Мы завтракаем.

Зинаида неуверенно переступила порог и направилась на кухню.

– Мама! Мамочка! – завопила радостно Тома и вскочила со стула.

Степан напрягся в ожидании очередных Зинкиных воплей. Та, напротив, мило улыбалась и делала беззаботный вид, словно ничего не произошло. Ну повздорили немного, с кем не бывает!

Всё вернулось на круги своя. Нельзя сказать, что произошли крутые изменения, но стало гораздо тише. Степан благополучно ушёл в плавание, Зина с Томочкой остались на берегу ждать его очередного возвращения.

Через год дали квартиру, отдельную, двухкомнатную, в сталинском доме в Автово. Не центр, конечно, но дом справный, и потолки приличные. Ремонт делали потихоньку – сначала спальню, потом гостиную и кухню. Зинаида не могла нарадоваться, даже подобрела и ещё больше расцвела от счастья такого.

Михаил Сергеевич совсем плох стал, из дома почти не выходил, а Валюша полна сил и за ним ходит, и внуки на выходные приезжают. Как с дачи уехали, так больше туда не вернулись – хлопотно, и скорая к Михаилу Сергеевичу через день приезжает.

Умер он во сне, тихо и с улыбкой на лице. Валя не сразу поняла, что случилось. Долго сидела, не в силах тронуться с места, потом позвонила Танюше, дала телеграмму Стёпочке. Зинаиде звонить не стала.

Хоронили на Серафимовском, рядом с его отцом и матерью. Много людей собралось в военно-морской форме, подводников, стояли молча, не обращая внимания на дождь и ветер, как и положено настоящим морякам.

Зинаида сама предложила Валентине Томочку к себе забрать – скоро в школу, пусть у неё поживёт, хоть подготовленная пойдёт. Степан был до слёз рад, что Зина приняла такое решение – жаль мать, без отца на себя не похожа стала, а Тома рядом, ему и спокойнее. Только и когда в школу пошла, у бабушки осталась. Зина рассудила, что хлопотно ей будет – работает. Уже до заведующей отдела дослужилась, в подчинении такие же молоденькие девчонки, как она была, когда пришла в Гостиный двор работать. Старалась быть строгой, но справедливой, ей тоже несладко поначалу приходилось, пусть привыкают, не сахарные. Мать свою с сестрой почти не видела. На свадьбе у Алки отгуляли, вот и повстречались. Она тоже удачно пристроилась и мать из страшной коммуналки на Ваське к себе забрала. Пока детей нет, ещё ладно, а как пойдут, тесно будет. «Им виднее», – решила Зинаида и пригласила к себе воскресным днём.

Клавдия не приехала, одна Алла с бутылкой шампанского завалилась. Долго по квартире ходила, охала, люстры чешские хрустальные расхваливала.

– А мать-то что не приехала?

– Ты же знаешь… Кто её разберёт?! Не поеду, говорит! Разговор короткий.

Уже в дверях прощались, Зинка как вспомнила что.

– Подожди секундочку!

И побежала в комнату. Выходит, в руках платок белый ангорский.

– На! Матери. Пусть носит на здоровье. Может, продуктов каких дефицитных собрать? Я мигом.

Побежала на кухню. Банку красной икры, шпроты, горошек зелёный, какие-то ещё консервы в сумку накидала и сестре протягивает:

– Какие-никакие гостинцы! У меня теперь связи большие. Блат кругом. Я сапоги достану, мне продуктов с чёрного хода. Так что обращайся, если что к празднику надо.

Закрыла за Алкой дверь, а на душе тошно, и реветь охота. Странные у них отношения сложились с матерью. Думала, у всех так, а пожила в Стёпкиной семье – всё как перевернулось, даже злилась на них за это. «И Михаил Сергеевич золотой мужик был», – наконец-то сама себе призналась.

Томочку забирала, когда Стёпа с рейса возвращался, и только на выходные. Степан только рад, по будням сам к маме ездил. Любил он квартиру на Староневском, не мог к новой привыкнуть, словно нет его там. Зине не говорил, знал, что обидится, – старалась, уют создавала, ждала его, обеды наготавливала. Ссоры случались, как и прежде, но он давно привык и, если Зинаида ворчать начинала, молчал – знал, надолго её не хватит. Случалось, что билеты в театр возьмёт или предложит гостей созвать – менялась, одним словом, даже ласковей стала, и женщина в ней просыпалась – покоя полночи Степану не давала, ещё и утром будила, ненасытная.

Каждый год всем морякам Балтийского морского пароходства надлежало проходить медицинскую комиссию в поликлинике им. Чудновского. Врачей Степан Михайлович, как его теперь называли, боялся не меньше морской глубины и, когда на очередную комиссию приходил, каждому в глаза заглядывал, пытался понять, что они такого у него обнаружили, и надоедливо дёргал расспросами. Решил первый день начать с окулиста, по его мнению, самого безобидного врача. Зрение отличное, сюрпризов не ожидается. Ошибся! Заказал карточку, пошёл ожидать своей очереди. Народу почти никого – удачно зашёл. На дверях висела табличка – Смирнова Светлана Юрьевна. «А где Борис Евгеньевич? – подумал Степан и вспомнил, что врач-то был совсем старый, умудрённый знаниями и опытом. – Жаль, если умер! Такие врачи – один на миллион!»

К счастью, прежний окулист пребывал в здравии, только в свои 80 подхватил где-то простуду и отлёживался дома, неторопливо потягивая чай с малиновым вареньем. Таблетки категорически пить отказывался, считая их химерой и большим заблуждением человечества – ну если только в крайнем случае.

Смирнова Светлана Юрьевна оказалась на редкость милой и внимательной и совсем молоденькой. Больше всего поразила её хрупкость. Она стояла у таблицы и тыкала указкой в буквы, а Степан забылся, вытянул руку и представил, как она, невесомая, вся помещается на его ладони.

– Степан Михайлович, вы отвечайте, что за буква! Что вы руку тянете? Не видите?

– Да вижу, вижу! Прекрасно вижу… Простите, забылся.

Врач уже собралась печать ставить, а у Степана вопросы неожиданно появились. Устают порой глаза, слезятся, иногда как песок в глазах, бывает темно, когда резко с дивана встаёт. Светлана исчерпывающе на все вопросы ответила и влепила: здоров!

Он выходил из кабинета с лёгким разочарованием. К другим специалистам не пошёл, хватит на сегодня впечатлений. После поликлиники – к маме, только вчера с Томочкой виделись, а уже скучает. Неожиданно Таня позвонила, совсем рядом, заедет. И Зинаида… За стол сели. Мама, как всегда, ватрушку на стол с извинениями, что уж в следующий раз обязательно пирог какой испечёт или рулет с орехами.

Татьяна смеётся:

– Мы именно за этой ватрушкой к тебе каждый раз и прёмся! Лучше на свете нет!

Томочка дневник показывает, одни пятёрки. Все понимают – большая заслуга в этом бабушки. Таня чуть приревновала.

– А что моих охламонов не берёшь на воспитание?

Валюша заулыбалась.

– Я с мальчиками не очень умею. Это отец ваш был мастак из мальчишек мужиков настоящих делать!.. Так ты и сама никогда не отдашь, любишь всё под контролем держать. Как Олежка тебя терпит, главнокомандующий ты наш?

Все засмеялись.

«Жаль, Миша не дождался такого счастья. Все довольны, все рядом, всё сообща, – сердце сжалось у Валентины. – Не вечные мы, что сетовать… Может, смотрит сейчас на нас с небес и радуется?!»

На следующий день Степан опять на комиссию собрался, вроде про врача-окулиста позабыл совсем. Так нет! Лоб в лоб встретился с ней в коридоре. От неожиданности папку с документами выронил, бумажки и справки разлетелись в разные стороны. Как в кино – присели на корточки и стали их собирать, краснея и не понимая, что происходит. Светлана Юрьевна молча поднялась, застенчиво улыбнулась, кивнула головой и почти побежала от него, теряясь среди посетителей и врачей в белых халатах. Степан почему-то был уверен – она наверняка знает, что женат и есть дети, вернее, дочь – в карточке всё указано. То, что её тоже задела и взволновала их встреча, он, хоть и не спец в этих делах, почувствовал, такое не померещится. Когда только начал плавать, часто вечерами в кают-компании мужики делились своим любовным опытом, и среди них почти все женатые были. Вторым помощником стал, тем более стармехом, разговоры подобного рода при нём не велись, не положено. Может, и его время пришло интригу завести на стороне?

«Что в ней такого особенного? – мучился Степан. – Зинаида гораздо интересней и ярче, и как женщина кого хочешь с ума сведёт».

Он ничего не понимал, тянуло к ней невероятно, как мальчишка расклеился и всю ночь ворочался, решал, как дальше быть. Может, она кого-то напоминает? Перебрал всех, от детского сада, школы и учёбы в училище. Ничего подобного. Ему всегда блондинки нравились и немного с формами, а эта тёмненькая и уж больно худенькая, явно без форм особых. Парадокс! Он отнёсся к этому как к опасному приключению и уже с раннего утра с глазами виноватого щенка засобирался в Чудновку.

– Куда это ты в такую рань? – подозрения в Зинкиных глазах он не заметил, лишь сонное удивление.

– Как куда? Так кровь сдавать натощак. Потом, может, ещё какого-то специалиста пройду по случаю.

– Раньше ты ухитрялся в один день всю комиссию сдать! А теперь тянешь, как удовольствие получаешь! – заворчала Зинаида, уставилась на будильник, отвернулась к стенке и мирно засопела.

Он приехал рановато. Двери в поликлинику были открыты, но толком никого ещё не было, и регистратура не начала свой рабочий день. На стене висело расписание приёма врачей. Она начинает принимать в 9 утра. Значит, ещё час бродить как неприкаянному. Вышел на улицу, постоял немного, зябко. За ночь снега намело, дворники скребут, темно ещё, окна в домах горят, народ на работу собирается, а кто быстрым шагом мимо семенит, торопится. На Фонтанку вышел. Лёд совсем тонкий, не было ещё морозов настоящих, уныло.

– Ходить надо, а то околею! Может, в машину сесть? Так её пропущу. Дурак, ботики тонкие надел, словно в театр собрался! И без шапки, уши сейчас отвалятся.

Развернулся назад – в помещение бежать.

«Идёт! Точно, она!»

Он не мог ошибиться. Хрупкая и невесомая, даже следы на снегу едва различимы, не то что он, как слон натопал вокруг. Светлана шла прямо ему навстречу – скорее всего, просто по-другому было невозможно – и явно не узнавала, кто перед ней. Она прошла совсем рядом, мимо, в белой кроличьей шубке, и он не выдержал и окликнул её по имени.

– Степан?.. Степан Михайлович? А что вы так рано здесь делаете?

– Так на кровь пришёл.

– И правильно! Не надо будет в очереди стоять. Удачи тогда! – она почти улыбнулась и отошла на несколько шагов, он следом.

– Светлана! – он забыл о смущении, о том, что это, скорее всего, неправильно и легкомысленно, будто кто-то за него всё решил, и тихо спросил:

– До скольких вы сегодня работаете? Я посмотрел, вы заканчиваете приём в 15 часов.

– Да, – она смотрела на него так, будто знала, что будет дальше.

– Я хотел пригласить вас посидеть где-нибудь. Можно пообедать. Хотите в «Баку» на Садовой? Там отлично кормят. Любите кавказскую кухню?

– Люблю, – отвела глаза и всё-таки растерялась.

– Так принимаете приглашение? Если да, то я заеду за вами ровно в 15.00.

То, что незнакомая женщина совсем рядом в машине, на переднем сиденье, где ещё недавно сидела Зина, – сбивало с толку. Ему было стыдно и почему-то в первую очередь перед Томочкой, словно она незримо присутствовала и осуждающе смотрела на заблудшего папашу. О Зинаиде он старался не думать, это было выше его сил. Света о чём-то беззаботно болтала, шутила и звонко смеялась. Она была лёгкая, и не от своей хрупкости – она была вся лёгкая и удивительно непосредственная.

Они просидели два часа в ресторане. Время пролетело незаметно, и Степан то и дело поглядывал на часы. Скорее всего, она заметила это и засобиралась домой, ссылаясь на неотложные дела. Так начался их роман, по-другому и не скажешь.

Светлана жила на Радищева с бабушкой, не так далеко от его прежнего дома. Её родители давно переехали в Москву, как он понял, по работе. Она осталась в Ленинграде по убеждению. У них была красивая старая квартира, и она чем-то напоминала Степану квартиру на Староневском, во всяком случае, он чувствовал себя у неё точно так же и ещё больше возненавидел свой новый дом в Автово. Они встречались каждый день, хоть на час, по-другому не получалось. Из дома почти никогда не звонил, и так чувствовал себя кругом виноватым.

Света была полной противоположностью Зинаиды: мягкая, тихая, застенчивая. Они друг друга ни о чём не расспрашивали, только догадывались. Степану хотелось о ней знать всё – как она жила до него, была ли в её жизни любовь, но он не смел, так как сам был совершенно не готов вести разговоры о своём семейном положении. Иногда нестерпимо хотелось показать фотографию дочки или даже взять её с ними в зоопарк или в ТЮЗ на какой-нибудь весёлый спектакль и слушать их жизнерадостный смех.

Светина бабушка, милая интеллигентная пожилая женщина, с аккуратно уложенными короткими седыми волосами и обязательно в массивных старинных серьгах, судя по старым фотографиям, была хороша, в ней чувствовалась порода, и говорила она красиво и мелодично. Степан любил слушать её необыкновенные рассказы о былых временах и жалел, что своих бабушек и дедушек видел только на фотокарточках. Мамина мама осталась в блокадном Ленинграде, от эвакуации отказалась, когда узнала, что дедушка погиб на фронте. Папины ушли друг за другом через год, как он родился, – поздний, одним словом.

Время идти в рейс приближалось. На целых три месяца! Он грустил и всё же был рад. Ему надо прийти в себя, подумать – становилось невыносимо. Дома никто ни о чём не догадывался. Из близких только проницательная Татьяна поглядывала на него явно вопросительно.

– Не узнаю я тебя! Колись, что творишь? Ведь что-то происходит! То-то я тебя не знаю!

Самым тяжёлым испытанием было спать с Зиной. Поначалу как-то справлялся, пока не понял, что сильно привязался к Светлане, и не просто привязался, и не влюбился даже, а прямо полюбил, а что это за чувство такое мучительное, объяснить не мог.

За два дня до отъезда встретился с ней, на обеденном перерыве, в кафе напротив её работы. Середина апреля, солнце весеннее, настроение, надежды на непременное счастье! Посидели, друг на друга посмотрели, за руки подержались, и Степан поехал к дочке – уроки с Томочкой сделать, с мамой поболтать… Зинаида звонила, справлялась, когда дома появится, а он возьми да ляпни:

– Может, здесь спать останусь?.. В рейс скоро, надолго, и голова болит, раскалывается…

Выдавил на одном дыхании ещё и таким измученным голосом, что и сам поверил в головную боль, даже автоматически потёр виски и тяжело вздохнул. Она и согласись, и ни слова против. Неужели всю ночь со Светой, и спать рядом! Уходил после десяти, чтобы наверняка. Зина знала, что любит пораньше лечь, пораньше встать – привычка ещё с училища, из-за чего постоянное недовольство слышал, что никому спать не даёт. «Вот и выспитесь!» – не без ехидства подумал Степан и направился в прихожую.

Мама вышла провожать и онемела, услышав уже в дверях слова сына вместо прощания:

– Если кто будет звонить, я сплю.

Стремглав побежал вниз по лестнице, минуя лифт, хотелось побыстрее оказаться в машине и мчать, мчать на Радищева.

Вот Светик удивится! Думала, наверное, что сегодня уж точно больше не увидимся! А он на всю ночь! От такого волнения пару раз на красный проскочил, машину кое-как припарковал. Долго носился – искал телефонную будку. Как назло, одна не работает, в другой трубка вырвана с корнем. Варвары! Делать нечего, решил без звонка.

Света открыла не сразу и долго спрашивала, кто это. Можно подумать, в глазок не видно, или растерялась от неожиданности.

Бабушка спала, если бы и нет – никогда не выйдет, очень деликатная.

Они долго сидели на кухне. Света бегала радостная в голубом стёганом халатике и не знала, чем угостить.

– От мамы я! Ничего не хочу! – улыбался Степан. – Тебя хочу!

Света прятала глаза от свалившегося счастья. Вот чего не ждала от Стёпы, так этого, и чтобы так запросто и неожиданно, как самый что ни на есть сюрприз, о котором она не раз мечтала, только не могла предположить, что возможно такое – несвободен. Его положение тяготило, и мама не раз говорила: женатые мужчины – табу, нельзя семьи разрушать, как бы ни свербело в одном месте. Она доподлинно знала, что у отца было серьёзное увлечение и как долго мама за отца воевала – не развелась, не опустила руки, а именно боролась. Со стороны всё в одном свете видишь, пока сама с этим не столкнёшься. Да! Нельзя было отношения с женатым заводить! А если невозможно отказаться?! Себя обмануть трудно, знала, что не сопротивлялась и не думала о последствиях. Сразу поняла – её мужчина. Бороться за него не будет, но и от него не откажется. Когда у мамы такая история случилась, училась в 10 классе, и все скандалы слышала и упрёки, и мамины слёзы видела – всех любовниц, вместе взятых, ненавидела лютой ненавистью. Стала любовницей – начала их оправдывать. Бессильны люди перед чувствами, несёт, как по мощному течению, крутит, не выбраться.

Они всю ночь не спали и не хотелось совсем, впереди огромное расставание, сомнения, тоска и одиночество. Она долго прощалась, не могла отпустить. Он топтался на месте, не в силах выпустить её из своих сильных рук.

Степан сначала заехал к маме, поцеловал ещё сонную Тамару и поехал к Зине, в нелюбимое Автово. Валентина делала вид, что ничего ровным счётом не произошло, тем самым показывая сыну, что готова поддержать его в любой ситуации, что бы ни случилось.

Провожать приехали все, даже Олег, Танин муж, – никто не ожидал – видно, и ему, червю науки, захотелось хлебнуть морской романтики. Действо было запоминающимся, особенно когда судно отходило от причала. Степан впервые уходил на пассажире, и судовой оркестр играл марш. Тома, прижавшись к Зинаиде, отчаянно махала руками. К своему стыду, он видел только стройную фигурку Светочки, почему-то именно в белой кроличьей шубке, и невольно протянул руку, уместив всю её на своей ладони, такую маленькую и хрупкую. Сердце невольно дрогнуло, никогда не было так трудно покидать Ленинград и всё, что теперь с ним связывало.

Капитан теплохода «Эстония» – мужик особой породы, имел вид суровый, но по существу был человеком добрым и мягким. Он недавно овдовел и выглядел явно озабоченным и потерянным. На берегу у него остались две дочери, обе замужем, и у каждой по сыну.

Фёдор Емельянович из простых, деревенский парень, который однажды уехал за мечтой в Ленинград и благополучно поступил в высшее мореходное училище. Жену свою знал со школьной скамьи и, как немного попривык к новому месту, всё сделал, чтобы перетащить её в город на Неве. Училась она в Минске, перевестись проблем не было – круглая отличница и активная комсомолка. Поженились. Одна за другой дочурки народились. Всё славно и гладко всегда в жизни было. Кто мог предположить, что мальчишке на 16 лет мотоцикл подарят и он растеряется, не сможет остановиться на красный свет и влетит на всей скорости прямо в пробегающую Наталью, нагруженную сумками из гастронома?

Она спешила домой и увидела, как на противоположной стороне остановился её автобус, ещё немного – и отойдёт от остановки. А ей опаздывать нельзя, в пять соберутся гости, а уже два часа дня, благо ещё вчера пирог испекла и студень с винегретом сделала. У старшей дочери день рождения, решили все у них собраться, и отец из рейса пришёл, что редко совпадало с семейными праздниками.

Наташа жила ещё целые сутки, была в коме и, не приходя в себя, скончалась. Фёдор у врачей чуть ли не в ногах валялся, умолял жену спасти. Те лишь грустно отвечали, что не боги, она уже и не живёт, на аппаратах существует, и почти пол головного мозга нет. С такой травмой вообще непонятно, как держится, не уходит!

Когда привезли по скорой в больницу, он допоздна сидел, пока не выгнали. На следующий день с самого утра пришёл, в глазах страх и надежда. Думал, сейчас встретит врача, а тот обнадёжит: есть шанс, маленький, но есть. Ничего подобного не случилось, только сочувственно покачал головой и вдруг говорит:

– Пойдёмте, я вас к ней проведу, хоть и не положено… Попрощаетесь… Скоро уже… Я думал, не дотянет до утра. Видно, вас ждёт!

И ведь прав был врач. Только до руки дотронулся – не стало Наташи.

Степан слушал исповедь капитана, а у самого внутри всё холодело: представил себя на его месте и Светлану, даже дурно стало. Ему хотелось с ним о своём поделиться, но не стал – вдруг не поймёт, осудит.

– Это счастье, Фёдор Емельянович, такую любовь в жизни встретить!

Капитан помолчал немного, махнул рукой.

– Лучше бы я никогда Наташу не встретил, чем так! Ведь и дочки, и внуки… Никто заменить её не может.

Первый месяц Степан невыносимо скучал, что ни делает – перед глазами то Света, то Тома. Зинаиду вспомнит – вздрогнет. Что дальше будет, не понимал – полная неопределённость беспросветная, не спасала ни работа, ни вечера за ужином с Фёдором в просторной капитанской каюте.

Он регулярно посылал домой телеграммы – «Всё хорошо, скучаю», и Свете – «Люблю, помню». Пару раз ухитрился позвонить с местной радиостанции теплохода. Света радостно кричала ему что-то, не понимая, что сначала надо дождаться, что скажет Степан, а после команды «приём» и ей можно оставить своё сообщение. Она, естественно, не разобралась, но голоса друг друга услышали.

Вернулся он через три месяца, как и планировалось. Судно швартовалась, а сердце выскакивало из груди. Утро солнечное! На причале все в сборе. Томочка совсем взрослая стала. Наверно, показалось – это ему три месяца слишком долго, а у них тут жизнь своим чередом, пролетели дни, и не заметили. Зина свежая, нарядная, с укладкой.

Вот и дома! В чемодане он аккуратно припрятал для Светы ангорский свитерок, нежно-голубого цвета. Долго мучился между голубым и белым, это всё её шубка путала и неотступно стояла перед глазами. Он запрятал его на самый низ. И флакончик французских духов в боковой кармашек. Вот его-то Зина не обнаружила, а свитерок нарыла сразу, он и опомниться не успел, просил же – сам чемодан разберёт.

– Кому это?

– Маме! – соврал Степан и глазом не моргнул.

– А что размер такой маленький? Только Томке и впору!

– Так ей и есть! Перепутал всё! Устал, видно! Последний переход нелёгкий был, – Степан терялся и расплывался под строгим взглядом жены.

Свитер пришлось подарить Томочке, хорошо, хоть духи не нашла.

Зинаида насторожилась. Не понравилось ей поведение мужа, чуяла, что-то не так. С заведующей другого отдела посоветовалась, мол, так и так. Та, видавшая виды дама, сразу вывод сделала:

– Не удивлюсь, что любовница появилась. Ты, главное, молчи, ничего не говори, приглядись. И свободу ему поурежь. Мужики от недосмотра и воли дуреют. Всё им райские кущи в чужих садах мерещатся. Мой такой же! Да они все такие! Распустишь, не унять будет.

И начала Зинаида слежку за Степаном. Машину каждый раз обследует. Однажды пару лепестков от красных роз нашла. Он цветы давно ей не дарил! Откуда лепестки? Теперь не забалуешь: во сколько дома будешь, куда, зачем. Степан как волк загнанный. Приедет к маме – Зинаида тут как тут: вместе домой поедем!

Ситуация складывалась ещё та. Со Светой встречаться было всё сложнее и сложнее, всё по-быстрому, всё бегом. Светик молчит, всё понимает, он успокаивает, что временно это, скоро всё, как прежде, будет. Жить перестал, осунулся, в доме всё чужое стало. Только у мамы полегче, и Тамара его как никогда обнимает и шепчет:

– Папа, папочка…

– Что с тобой? – не выдержала Валентина. – Не узнаю тебя последнее время. И Татьяна говорит, что с тобой что-то происходит. Скажи, может, легче станет, или совет какой дам. Я ведь жизнь не просто так прожила, что-то да понимаю, – она вглядывалась в его уставшие глаза. – Скажи, женщина у тебя?

Степан молчал. Только и без слов матери всё понятно было.

Пошёл на ежегодные курсы повышение квалификации. Нет-нет да отпросится и к Светлане прямиком.

Неожиданно предложили путёвку в ялтинский ведомственный санаторий – за хорошую работу, в виде поощрения. Путёвку на одного дали, он сначала решил отказаться, хотя Зинаида совсем и не против была – пусть съездит мозги проветрит. А тут Света тоже подсуетилась и путёвку себе пробила, только пораньше уедет. Стёпа места не находил от счастья. Неужели вместе будут?!

Он мысленно вдыхал ракушечный запах Чёрного моря, ощущал каждой клеточкой зной южных вечеров, и не беда, что будут жить в разных комнатах, он с соседом, и она, по всей видимости, не одна. Представлял, как соорудит шалаш из веток и любой другой ерунды на самом берегу, вдали от людей, и они будут считать звёзды ночами, слушать шум прибоя, встречать рассвет. Уже поспеют персики и первый янтарный виноград.

Исхитрился Свету в аэропорт отвезти. Прощались по-быстрому, каких-то пять дней и увидятся.

Была суббота. Тамара ещё спала. Степан бегал, собирая последние мелочи, вот-вот такси подойдёт. Он даже не понял, зачем решил позвонить Светочке перед дорогой – то ли чувства переполняли, то ли испытать радость от того, что она его ждёт, как не ждала никого и ничего в своей жизни. Зина возилась на кухне и вряд ли могла что-нибудь услышать. Света подошла сразу и сонным голосом защебетала от неожиданности. Степан улыбался и тихо говорил ей что-то нежное и очень личное. Потом он, как что почувствовал, обернулся и увидел застывшее от ужаса лицо Зины.

– Что это значит? – она орала на всю квартиру, истошно повторяя одну и ту же фразу.

«Господи, какая она уродливая, когда кричит!» – подумал Степан.

Зинаида подбежала к нему и попыталась вцепиться в лицо своими длинными красными ногтями, очень похожими на цвет губ Клавдии. Он пытался схватить её за руки, остановить. Всё было бесполезно! Казалось, от своей ненависти она сошла с ума. На крик выскочила сонная Томочка. Зинаида сыпала оскорблениями, называла его дрянью, шелудивым псом, мерзостью… Он продолжал молчать. Ему не было страшно, он просто не знал, что делать.

– Ты никуда не поедешь! Ты слышишь, мерзавец?

Он всё слышал, но находился в необъяснимом состоянии полного равнодушия. Пошёл на кухню, открыл холодильник. В морозилке лежала недопитая бутылка водки. Он достал гранёный стакан, налил доверху и залпом выпил.

Выглянул в окно, такси стояло у самой парадной.

Зинаида следовала за ним по пятам, не утихая. Рядом с ней – Тома в смешной фланелевой пижаме, из которой она давно выросла, и длинные штанишки превратились в бриджи. Томочка! Он посмотрел на её испуганную мордаху и мысленно прижал к себе.

Таксист нервно курил, ожидая пассажира, терпеть не мог, когда долго выходят, главное, чтобы не ложный вызов. Степан схватил чемодан и помчался по лестнице так быстро, словно боялся передумать.

– В аэропорт!

Старая «Волга» со скрипом тронулась с места. Замелькали дома, высокие тополя тянулись к солнечному свету, прохожие, как всегда, шли по своим делам. Он вдруг вспомнил все свои детские страхи и отчётливо представил, как подлодка ложится на дно без единого шанса всплыть. Тогда, в детстве, он сильно испугался, когда отец сбросил его в воду на большом расстоянии от берега – значит, внизу что ни на есть настоящая глубина, перестал бороться и позорно наглотался противной солёной воды.

– Я больше не боюсь глубины, отец! Вообще не боюсь!

Он говорил громко, и таксист удивлённо посмотрел в зеркало: «Придурочный, не иначе! А с виду человек как человек!»