Глава 14
Дочь луны

Нелл долго молчала. Кажется, она мысленно повторяла объяснение в различных вариантах, с разной интонацией. Как будто ей предстояло выйти на сцену, чтобы сыграть роль. Она закрыла книгу, но продолжала машинально водить пальцем по золотым буквам на обложке.

– Ты… умираешь? – прошептал я и подумал: «Пожалуйста, не надо, только не это…».

Нелл раскрыла рот.

– Нет! Ничего такого. Просто все очень сложно, и я не знаю, с чего начать.

– Может быть, с Гуди? – осторожно предложил я и откусил маленький кусочек батончика мюсли.

Она кивнула и попыталась успокоиться.

– Я не хочу, чтобы Флора называла меня Гуди, потому что это титул, который присуждают ведьмам, закончившим учебу.

Мне сразу стало легче. Я выдохнул. Ну, если так, то…

– А я никогда не смогу закончить учебу.

Я буквально подавился едой. Нелл похлопала меня по спине. Глаза слезились, и, пытаясь откашляться, я сказал:

– Серьезно? Вот тебе список того, что я знаю о Нелл:

«Признаюсь, я тоже удивлен, – сказал Аластор. – Но я был бы рад, если бы в мире стало одной ведьмой меньше. Нам и так хватает угрозы от ее уже признанных коллег».

– Я понимаю, что не рассказывала тебе многого о том, каково быть ведьмой, – ответила Нелл. – Есть кое-что еще, кроме того, что мы наследуем дар от своих матерей. Над всеми американскими ковенами стоит Верховный Ковен. Его члены устанавливают правила, которым все должны следовать, проводят испытания, где определяют, способна ли ведьма закончить обучение и присоединиться к ковену или начать собственную практику.

– Ладно, – сказал я, – я понял. Где находится Верховный Ковен?

– В Нью-Йорке. Там же находится и Академия полумесяца.

– Существуют настоящие школы ведьм? – удивился я. – Ужас, как круто!

«Ужас – слово, которое применимо только к лучшим демонам. Выброси эту изысканную словоформу из своего смертного лексикона».

Я не стал тратить время на объяснения современного сленга восьмисотлетнему демону, но, заметив на лице Нелл странное выражение, добавил:

– Не в смысле «ужас», типа, ведьмы злые, а «ого, круто!». И твоя кожа не зеленая, и ты все еще не лишила меня дара речи…

Мне почти удалось ее развеселить.

– Это совершенно точно не круто. Академия полумесяца – место для «провинившихся» юных ведьм, которым «нужна строжайшая дисциплина для того, чтобы они смогли стать полноценными членами нашего тайного сообщества». Еще там живут сироты, брошенные в детстве, и юные ведьмы, которые не знали о своем даре. Их называют «дочерями луны», потому что обычно у них нет матерей или своего ковена поблизости. В этом месте. Там я и окажусь. Если повезет.

– Но ты же не сирота, – мои брови поползли вверх. – У тебя же есть Мисси и ковен в Салеме, так ведь?

– Я отношусь к первой категории, Проспер. Провинившиеся. Я нарушила первое правило ведьмовства.

– Я помогла демону, – закончила она в отчаянии. – Я провела троих демонов через зеркальный портал. Я читала из маминого гримуара заклинание для Пиры.

Ой, ой-ой-ой.

– Но ты же и мне помогала. Это должны учесть?

Она вяло пожала плечами.

– Не думаю, что это будет иметь значение для Верховного Ковена. Если я возьму на себя вину и буду просить о помиловании, в лучшем случае, мне придется покинуть Салем и отправиться жить в Академию полумесяца на ближайшие несколько лет и закончить школу там. В худшем – они лишат меня магических сил. Навсегда.

Ого! Действительно, есть в ведьмах и кое-что ужасное.

– А это не слишком? – спросил я. – Тебе же сказали, что Пира может воскресить твою маму из мертвых, кто бы не согласился?

– Ты, например?

Я показал на себя:

– А кто только что, ничтоже сумняшеся, заключил контракт с паразитирующим демоном, чтобы спасти свою сестру?

Нелл усмехнулась.

– Считай, что мне полегчало. В плохом смысле. Я теперь не чувствую себя самой глупой.

Я уставился на нее.

– Я мало видел людей умнее и храбрее тебя. Именно поэтому я не могу поверить, что ты просто… смиришься, что не будешь бороться за свою силу. Неужели в Академии полумесяца настолько плохо?

– Там царит отчаяние. Холод. Это то, чем пугают ведьм в детстве: будешь себя плохо вести, поедешь учиться в Академию полумесяца. Но хуже всего, – Нелл сжала книгу, и отсутствующим голосом продолжила, – хуже – ехать в Верховный Ковен и объясняться… Даже если они не лишат меня магической силы на месте, это бросит тень на память мамы. Она была очень уважаемой ведьмой, главой Салемского ковена. Не могу так с ней поступить. Лучше я… брошу учиться и буду жить с Мисси. Просто жить.

«У ее стыда вкус перца», – заметил Аластор.

У меня защемило в груди. Уж я-то знал, каково быть позором семьи.

– Нелл… Не знаю, что сказать. Не то, чтобы у меня есть право высказывать свое мнение на эту тему, я никогда не был в твоей ситуации. Я не ведьма, не потерял маму и никогда не стоял перед таким выбором, но… Это как-то неправильно!

– Так лучше, – настаивала Нелл все тем же пугающе мрачным тоном. – Я знала, что не надо было помогать Генри и Пире, но все равно пошла на это. Я так хотела, чтобы мама вернулась! А если я опять так ошибусь? Вдруг что-то случится с тобой? С Мисси? С Жабой?

«Так вот почему она не выпускает из рук эту книгу, – понял Аластор. – Она пытается найти подтверждение всем своим мыслям и намерениям, чтобы не отклоняться от правильного курса, который определили старшие ведьмы. Жизнь – пустая страница, на которой мы пишем свою судьбу. Жизнь, прожитая по чужой книге, и не жизнь вовсе».

Не хотелось признавать, но Аластор был прав. В таких вещах он разбирался. Демон мог вычислить чужую слабость за секунды. При том, что собственных он просто не замечал.

Я не знал, что сказать, но ужасно сильно хотел помочь Нелл. Желудок снова скрутило.

– Я с тобой. Что бы ты ни решила. Но это уже случилось… Тебе же не надо выбирать прямо сейчас?

Она покачала головой:

– Нет. Но, скорее всего, Верховный Ковен уж знает, что произошло. И каждый пропущенный день работает против меня.

Ох уж эти ведьмы… Видимо, сотни лет, что их вешали, жгли и топили, сделали некоторых из них черствее.

Нелл хотела что-то добавить, но тут внезапно вернулась Флора. Она ворвалась в хижину, как молния. И чуть не оттоптала мне руки.

Нелл, чтобы избежать лишних вопросов, наскоро вытерла лицо рукавом плаща.

– Ты нашла способ пробраться туда?

Глаза Флоры горели.

– О, да! Нашла!

Я помог Нелл сложить в рюкзак все ее баночки, бутылочки, порошки и жидкости. О Верховном Ковене мне почти ничего не было известно: будут ли у нее дополнительные проблемы из-за того, что она тратит время здесь? Возможно, все действительно так плохо, как она говорит, и маленьких ведьмочек пугают не зря.

– Ну ладно, – сказал я. – Идем!

Но я не мог перестать думать, даже когда мы вышли. Если что-то так важно для тебя, надо за это бороться, бороться и бороться. Изо всех сил. Как только можно.

Аластор знал, что правда в том, что человеческое несчастье бездонно и питается несчастьем, таким образом, оно не умирает никогда. Как только смертный решит, что источник отчаяния иссяк, тут же, как сорняк, появляется другой. Иногда это маленький колючий кустик. Порой – неумолимо растущая смертельная опухоль. Аластору всегда было, чем заняться, потому что человеческому страданию не было предела.

Кстати, за прошедшие столетия он узнал еще кое-что. Как только человек заключает сделку и получает желаемое, у него непременно появляются иные мечты, новые страстные желания. После первого успеха человеку гораздо легче согласиться на следующий контракт.

Именно это, полагал Аластор, и было причиной его возвращений в эти безнадежные места. Раз в несколько месяцев он приходил посмотреть на Онора и Сайленс Реддинг, на их новорожденного детеныша через треснувшее окно их разрастающегося дома. Он находил удовольствие в том, чтобы наблюдать, как работает его магия, несмотря на то, что она приносила пользу людям.

Онор даже повесил зеркало в лесу, чтобы Аластор не попадался на глаза соседям. Когда сам Онор его замечал, то приносил демону воды и провизии, садился рядом с ним и разговаривал. Утомительные дела – одна семья уехала; нужно дать колонии новое название; как лучше организовать торговлю…

Иногда Онор просил совета, и Аластор с удивлением поймал себя на том, что дает их бесплатно. Видимо, ему нравилась простота этого человека. Аластор настолько глубоко погрузился в интриги демонов, что был рад компании существа, которое не планировало его убить. И всегда Онор первым делом спрашивал о здоровье и семейных делах Аластора. Этой привычки демон никогда не понимал. Демоны куда крепче людей и обычно вызывают болезни, а не страдают от них. А их семьи вечно соперничают и презирают друг друга. И что действительно странно, Аластор часто отвечал на эти вопросы, да еще и честно.

У Аластора тоже был свой постоянный вопрос, он всегда задавал его в конце: «Чего больше всего на свете желает твое сердце?» И каждый раз Онор отвечал одно и то же: «Сердце мое полно, и желать мне больше нечего».

О, как будто бы так могло быть хоть с одним человеком! Аластор знал, что надо лишь немного подождать, и человек снова попросит его об услуге.

Так и случилось. Примерно через год после их первой встречи. Аластор смотрел, как Онор сел за стол и, едва не скрипя бедными человечьими мозгами, долго писал при свете свечи какое-то письмо. Было уже поздно, почти наступил колдовской час. Его жена и ребенок – по авторитетному мнению Аластора, страшно похожие на кротов – давно забылись сном без сновидений в новой отдельной комнате, которую построил для них Онор. Как будто чувствуя темное присутствие демона, человек настороженно посмотрел в окно. Он выглядел изможденным и худым, но его лицо расплылось в улыбке. Он встал и подошел, чтобы открыть окно.

– Друг мой! Прошло уже несколько месяцев! Я боялся, вдруг с тобой что-то случилось, – сказал он и подвинулся, чтобы Аластор мог спрыгнуть на пол.

– Сколько раз говорить? Я тебе не друг, – проворчал демон.

Онор рассмеялся:

– Ты пришел ко мне во время величайшей нужды. Ты самый настоящий друг!

– Не так уж и много способов одолеть таких, как я, кроме огня и яда, – ответил Аластор.

– Должно быть, ты устал. Проходи к огню, согрейся.

Вопреки инстинктам, каждый из которых кричал, что надо срочно возвращаться домой, Аластор принял приглашение. Он стряхнул последние снежинки на ужасающий ковер и устроился сушить шерстку в теплом сиянии камина.

– А у меня все те же проблемы, – начал демон. – Братья истязают меня, пытаясь занять мое место наследника, а папенька принижает мои заслуги.

Онор сел на пол рядом с ним.

– Твое томление сердца действительно тягостно. Ведь оно вызвано тем, что меняться следует другим, но ты не можешь измениться за них.

Морщины на лице молодого человека стали глубже, словно он запутался в паутине тяжких дум.

– А что мучает тебя? – поинтересовался душегуб. Его великолепная лисья шерсть уже высохла, однако ему не хотелось расставаться с теплом очага.

– Ах… Да это всего лишь… – и Онор замолчал. – Не волнуйся за меня, Аластор. Все проходит, не вечны и эти заботы. Расскажи лучше о своих путешествиях. Прошло столько времени с тех пор, как до нас доходила хоть какая-нибудь почта. Мне ужасно не хватает хорошо сложенной истории.

Подозрение Аластора укрепилось.

– Не получаешь почту? Не говори, что это результат вмешательства другой семьи.

Когда-то Онор пару раз упоминал другую семью. Белгрейвов. Они вместе приплыли сюда на корабле и трудились бок о бок. Сначала они были друзьями, потом начали соперничать за землю и влияние. Аластор знал, что будет дальше: они станут врагами. Подлецы явно хотели завладеть землей Реддингов и однажды даже перерезали весь их скот, свалив вину на волков. Они были хищниками. Аластор слишком хорошо знал эту стратегию. Выжить людей из их законного дома при помощи манипуляций и запугивания. Так часто делали полтергейсты и лютохорьки.

Онор прервал долгое молчание:

– Прошло много времени с тех пор, как мы в последний раз говорили. В начале ноября некто – из Белгрейвов – уничтожил наши запасы на зиму. Мы пытались восстановить амбары, но сегодня выпал первый снег, и исчезла надежда на успех. Я боюсь, что в следующий раз они подожгут наши дома.

– Разве ты не можешь противостоять им? – спросил Аластор. – Призвать к ответственности?

– Взрослых Белгрейвов численно больше, чем Реддингов. Благодаря тебе наши дети прекрасно растут. Но невозможно вручить младенцу ружье.

Демонов учат сражаться с младенчества. Просто невероятно, что люди до сих пор не вымерли.

– Но если они разрушили ваши амбары, что же вы будете есть?

– Нам помогли местные племена, в обмен на вещи они дали нам зерна. Но мы не можем просить больше, чем они готовы предложить. Они опасаются нас, и на то есть причины: многие англичане нарушали обещания и захватывали их земли.

Моя жена, Сайленс, как может, готовит еду из тыквенных листьев, которые еще остались на наших огородах. Овощи тоже уничтожены.

Аластор ощетинился:

– Так нанеси ответный удар, человек! Поверни их оружие против них! Почему ты позволяешь им выкорчевать себя как сорняк?

Онор вяло улыбнулся. Его грусть отдавала вкусом пыли.

– Но искать мести не праведно.

Из всех абсурдных, бестолковых, дурящих голову человеческих понятий… К счастью, Аластор знал, как работать с человеческими неудачами.

– Но если не мстить, а лишь преподать урок, и объяснить им, что с тобой шутить нельзя, привести их в чувство, только и всего? – предложил Аластор. – Ты же главный на этом маленьком клочке земли. Ты облегчил заботы многих, помогал беспомощным и обездоленным. Ты позволишь им изгнать тебя? Позволишь этим заблуждающимся безмозглым тварям навредить тебе, лишить еды и убить твою семью из одной лишь жадности? Они же не понимают, что хорошо, а что плохо. И как им узнать? Ты должен их научить!

Онор покачал головой:

– Я должен подставить другую щеку. Не могу отвечать злом на зло.

Аластору пришлось приложить все усилия, чтобы не фыркнуть. Людишки! Невероятно!

– Если ты не можешь, – наконец сказал демон, придумав нужную фразу, которую он так давно надеялся сказать, – позволь мне!

Онор в ужасе отпрянул:

– Нет. Нет! Не потому я ищу твоего общества. Тебе не следует делать таких вещей.

«Очень даже следует, если ты собираешься вести прежнюю жизнь в Нижнем Королевстве». Аластору было больно от слов Онора. Он чувствовал неприятный зуд сожаления, дрожь сомнения в том, в чем он раньше был полностью уверен. Демон отчасти ненавидел человека за это чувство.

Но он не мог отпустить его просто так в этот раз. Можно попробовать зайти с другой стороны.

– А что если никому не будет вреда? – предложил он. – Если каждый раз, когда Белгрейвы совершают нечто против твоей семьи, состояние Реддингов просто будет расти десятикратно? Это вознаградит твою добродетель и, возможно, научит их тому, чему ты не смог.

Онор не отказался сразу. Он смотрел на огонь, выражение человеческого лица менялось от полного отрицания до задумчивости. Аластор пытался не пялиться на потертый плащ и оторванные пуговицы. Кроме очевидных голода и воли к жизни, Онор обладал и гордостью. Она не была увядшим цветком, который молодой человек оставил в старом мире, чтобы начать все сначала в новом.

Это тоже было похоже на голод, но немного иной: стремление к свободе, контролю, владению вещами, которых у него никогда прежде не было. С точки зрения человеческой морали, Онор был от природы хорошим. С точки зрения демона, его бы уже давно отдали на съедение драконам, лишь бы не слушать его убеждений. Честолюбие – враг порядочности. Аластору было интересно, что возьмет верх в Оноре Реддинге.

– В твоих силах совершить подобное?

– Разумеется, – ответил душегуб. – Если ты готов заплатить. Я принял бы, к примеру, души твоих домашних. Милой женушки, младенца и последующих его братьев и сестер. Они могут присоединиться к тебе в вашем временном услужении. Тогда вы все останетесь вместе, разумеется, ненадолго.

Демон не сказал, что удачу нельзя создать, ее можно лишь забрать у других. Чем больше она будет сопутствовать Реддингам, тем сильнее отвернется от Белгрейвов. Такая ситуация удовлетворяла мстительный вкус Аластора. А скоро и Онор поймет все прелести нанесения ударов в открытую, вместо того, чтобы пресмыкаться перед врагами, как червяк.

– Я… – начал Онор. – Твое предложение, конечно, очень соблазнительно…

– Чувство, что ты этого не заслуживаешь, всегда будет отделять тебя от твоей мечты, – предостерег Аластор. – Прими мой дар. Держись за него. Или ты боишься, что можешь далеко зайти? Что сможешь по-настоящему процветать?

Лицо Онора окаменело. Аластор копал достаточно глубоко, чтобы задеть гордость, которая должна была таиться где-то здесь.

– Я ничего не боюсь. И должен делать все, чтобы защитить свою семью, любой ценой.

Аластор повернулся к огню, в предвкушении облизывая клыки.