Часть третья
Наследие предков
Глава 14
Темные дела
24–25 июля 1935 года.
Четверг переходит в пятницу
1
Если бы наркомвнудельцы, повыпрыгивавшие из «черного воронка» в Сокольническом дворе, сразу кинулись за беглецами, то настигли бы их без малейшего труда. Но мужчины в фуражках с краповыми околышами все как один замерли на месте, повернули головы и обратили свои взоры туда, где мелькала отдалявшаяся фигура маленькой противной старушонки (по крайней мере Мише Кедрову всё увиделось именно так). А затем сотрудники органов закричали на разные голоса: «Вон они!»
Сердце у Миши похолодело, и он почти пожалел о том, что не упал с крыши. Однако люди в форме НКВД побежали не за студентами МГУ. Выхватывая на бегу оружие, они помчались за низкорослой ведьмой, которая с удивительной скоростью перемещалась в противоположную от двух друзей сторону.
– Не смотри туда! – громкий Колин шепот вывел Мишу из ступора. – Бежим! Он вряд ли сумеет долго морочить им головы.
– Он – это кто? – почти с ужасом вопросил Михаил, укрепляясь в мысли о частичном Колином помешательстве.
Но Скрябин только покачал головой: «Не сейчас…» Они выскочили со двора в какой-то переулок и побежали в сторону бывшего Алексеевского монастыря.
2
Когда время близилось к пяти часам пополудни, рабочий день товарища Сталина не подходил к концу, а только начинался. Александр Николаевич Поскребышев, сталинский секретарь, вышел из главного кремлевского кабинета и в приемной практически упал на свой стул. Такого выражения на лице Хозяина он не видел еще никогда. «Полетят теперь головы!» – мелькнула мысль у секретаря.
Поскребышев только что положил на стол товарища Сталина мелко исписанный листок бумаги – донесение одного из высокопоставленных сотрудников Главного управления госбезопасности НКВД СССР. Пару раз секретарь видел автора записки, и тот ему крайне не понравился. Этот индюк носил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга и звался Григорием Ильичом Семеновым.
Не успел еще Александр Николаевич как следует угнездиться за своим столом, как Сталин вызвал его звонком обратно и бросил коротко:
– Семенова – ко мне! – Яростное выражение не сошло с его лица, но ярость Хозяина явно сделалась более холодной и расчетливой.
Поскребышев кинулся звонить на Лубянку. Когда он воротился в сталинский кабинет, губы его были белыми, а на скулах выступили алые пятна.
– Комиссара госбезопасности 3-го ранга Семенова нигде не могут найти, – доложил секретарь. – В наркомате его не видели примерно с трех часов дня.
– Вот как? – Сталин изумленно изогнул одну бровь и вроде как даже обрадовался; у Александра же Николаевича краснота выступила еще и на лбу, и даже на подбородке. – Тогда передайте, что я жду к себе товарища Ягоду лично. А вы пока подготовьте для меня список всех товарищей, которые входят в состав Совнаркома, с указанием членов их семей.
От последнего заявления у кого угодно отнялись бы ноги, однако Поскребышев довольно твердой походкой вернулся в приемную. Александр Николаевич знал, что всему Совнаркому ничего не грозит; тучи нависли только над одним человеком, и Поскребышев догадывался, над кем именно.
Не по долгу службы: из опасного любопытства – сталинский секретарь пробежал глазами текст сегодняшнего донесения. Коротенькая докладная записка Григория Ильича Семенова содержала в себе следующий текст:
Довожу до Вашего сведения, что сегодня, 24 июля 1935 года, мною были обнаружены признаки несанкционированного проникновения на Объект Z. Проведенная инвентаризация не выявила пропажи документов, однако не вызывает сомнения тот факт, что с ними ознакомилось постороннее лицо. Имею основания думать, что этим лицом является один из практикантов НКВД, допущенный мною к работе над Проектом, поскольку я ошибочно считал его заслуживающим доверия. Причина ошибки: отец практиканта занимает руководящую должность в СНК СССР.
Предпринимаю действия согласно п.1 Инструкции.
Комиссар госбезопасности 3-ранга
Семенов Г. И.
24 июля 1935 года.
3
Ночь была лунной и безоблачной; это одновременно выручало и подводило беглых практикантов НКВД. Они уже около трех часов петляли по ночным сокольническим дворикам, где фонари давно были погашены, а светящиеся окна можно было пересчитать по пальцам. Если бы не голубовато-водянистый лунный свет, в котором очертания предметов казались отчетливыми, как в театре теней, Скрябин и Кедров давно бы уже переломали себе ноги или расшибли головы об углы зданий или стволы деревьев. Но – этот же свет выдавал Николая и Мишу их преследователям, никак не позволял оторваться от них.
– Как думаешь, Колька, – задыхаясь, выговорил на бегу Кедров, – какой будет официальная версия нашей смерти: мы утонем в Москве-реке или нас переедет поезд?
– Несомненно – поезд! – Николай рассмеялся таким смехом, что у его товарища встали дыбом короткие волоски на затылке. – Поезд метрополитена! А моему отцу утром сообщат печальную новость.
– И ведь та женщина – она как в воду глядела, когда предупреждала, что нас с тобой убьют!.. – сам не свой, воскликнул Миша.
– Какая еще женщина? – мгновенно насторожился Скрябин.
– Разве я не говорил тебе?.. А, ну да, когда я мог сказать… Минут за пять до появления этого мерзавца Стебелькова она вдруг заглянула в мое окно – черт ее знает, откуда она взялась. И сказала мне, чтобы я бежал, спасался, и чтобы тебе передал: тоже бежать. Я, конечно, ей сразу поверил – она такая была красавица, ты представить себе не можешь… Только убежать я не успел: Стебельков помешал.
– Красавица… – произнес Скрябин едва слышно, а затем потребовал: – Опиши-ка мне ее!
– Волосы рыжие, кудрявые, глаза – темно-голубые, лицо – такое, ну, даже не знаю, как сказать, – Миша наморщил лоб, – его видеть нужно. Росту – довольно высокого, но не слишком. В платье она была полосатом, с отложным воротничком. Да ты чего, Колька? Знаешь ты ее, что ли?
Скрябин замер на месте и как будто перестал дышать.
– Так это было она – твоя Анна?! – осенило Мишу. – Она, да?..
Ответить ему Николай не успел. Позади двух друзей – будто в опровержение Колиных слов о поезде, – раздалось несколько приглушенных хлопков, напоминающих кашель засорившейся выхлопной трубы автомобиля. Миша вдруг резко припал на правую ногу – лишь недавно исцеленную, а затем, держась рукой за голень, привалился к стене какого-то дома.
– Меня подстрелили… – почти с удивлением выговорил он.
Коля повернулся к нему и пару мгновений ничего не говорил, только всматривался в Мишин силуэт, темневший на фоне оштукатуренной стены. А затем выговорил с явным облегчением:
– Рана не опасна, тебе ничего не грозит. По крайней мере пока. – И, обхватив друга поперек туловища, потащил его за собой под низкую арку одного из проходных дворов.
Зловещего астрального двойника Николай рядом со своим другом не узрел, и это внушало оптимизм, но не слишком большой: за спинами Скрябина и Кедрова уже слышался топот их преследователей.
Через арку друзья выбрались на незнакомую улицу, и Николай начал по очереди дергать двери всех подряд парадных, какие попадались им на пути. Увы, найти незапертую дверь не удавалось, и Скрябин собрался уже пустить в ход свои отмычки, да только времени на это у него не хватило. Из подворотни выскочили пятеро мордоворотов: уже не в форме НКВД – в штатском, с пистолетами в руках. Похоже было, что весь аппарат наркома внутренних дел Ягоды пустился в погоню за двумя практикантами.
Впрочем, отсутствие на преследователях форменной одежды порадовало Колю; он удовлетворенно хмыкнул.
Один из наркомвнудельцев вскинул руку с пистолетом, но выстрелить не успел: очередная дверь парадного подалась-таки под Колиной рукой, и двое друзей ввалились в подъезд. Возле самого входа стояла – не лыжная палка: дворницкая метла, и Скрябин, схватив ее, просунул черенок через обе дверные ручки.
– Надолго это их не задержит, – задыхаясь, проговорил Миша.
– А надолго и не понадобится. Сейчас они, – Скрябин кивнул головой в сторону улицы, – сами уйдут. Это – не милиция, это – ГУГБ. Лишние свидетели им совершенно ни к чему. Только ты делай, как я. – И, набрав в легкие как можно больше воздуха, Коля начал вопить во всю глотку: – Помогите, убивают!
И для вящего эффекта стал нажимать все подряд кнопки звонков у квартир первого этажа.
– Убивают! – принялся благим матом орать и Миша. – На помощь!
Дверь парадного – которую только что отчаянно рвали снаружи, – вдруг перестала дергаться, и Скрябин словно воочию увидел, как бравые чекисты, стоящие за ней, замерли с выражением недоумения на лицах.
Тем временем дверь одной из квартир распахнулась; у злого сонного мужика, возникшего на ее пороге, при виде окровавленного Миши широко раскрылся рот.
– Эй, что тут у вас? – произнес жилец неуверенно.
– Бандиты на нас напали, бандиты! – выкрикнул Коля нарочито громко – чтобы люди на улице услышали его. – Телефон в квартире есть?
– Есть… – Мужик чуть отодвинулся в сторону, и Скрябин тут же протиснулся мимо него в прихожую – и вволок за собой Михаила.
4
Когда Николай Скрябин еще только подъезжал на метро к станции «Сокольники», Поскрёбышев уже положил на стол товарищу Сталину полный список служащих Совнаркома и членов их семей. На его составление у Александра Николаевича ушло менее часа, однако за это время что-то в Хозяине переменилось – и так разительно, что секретаря это напугало даже больше, чем давешняя холодная ярость.
Сталин не сидел за столом и не прохаживался по кабинету: он стоял возле распахнутого настежь окна, и было видно, как ветерок слегка треплет седоватые волосы этого немолодого мужчины. Никогда еще Александр Николаевич не видел, чтобы Хозяин стоял вот так – прямо как мишень. И, не выдержав, спросил – хоть и понимал, чем это может быть для него чревато:
– Что-то случилось, товарищ Сталин?
Хозяин не отвечал так долго, что Поскрёбышев за это время успел покрыться холодным потом и даже слегка замерзнуть на том сквозняке, который устроил бывший семинарист Иосиф Джугашвили. Однако ответа он всё-таки дождался.
– Да, что-то случилось… – спокойно, просто подтверждая факт, выговорил Сталин, так и не повернувшись к секретарю. – И, я думаю, скоро выяснится, что и где. Положите список на стол.
Александр Николаевич сделал, что ему велели, и практически выпал в приемную – чуть ли не на руки только что прибывшему Генриху Ягоде. Лицо наркома, обычно – землистого цвета, имело теперь явственный терракотовый оттенок.
Когда Ягода вошел в кабинет Вождя, Поскрёбышев приготовился к худшему. В этом кабинете с людьми не раз случались инсульты и сердечные приступы, и еще большой вопрос: удачлив ли был тот, кого потом удавалось откачать?
А в довершение всего, с Поскрёбышевым произошла небывалая вещь, расстроившая и смутившая его до крайности. Секретарь внезапно забыл имя человека, чью докладную записку он передал час назад Хозяину! Сколько ни морщил Александр Николаевич лоб, сколько ни тер виски – так и не смог вспомнить, как зовут того фанфарона.
5
Ночь перевалила за середину, когда возле одного из домов неподалеку от разоренного Алексеевского монастыря остановилась легковая машина заграничного производства; ее бульдожий силуэт четко обрисовался на фоне светлого полукруга подворотни, через которую совсем недавно удирали студенты-правоведы. Коля Скрябин, глядевший из окна, узнал автомобиль: два года назад он ездил на нем, когда шофер отца учил его водить. Из легковушки – американского «Форда» черного цвета – выбрались двое мужчин (в штатском, хоть по их выправке было видно, что обычно они носят совсем иную одежду) и направились к подъезду, где скрылись беглецы.
К этому моменту уже половина дома бодрствовала – разбуженная воплями Коли и его друга, – и жильцы могли наблюдать, как визитеры выводили под руки парнишку, одна нога которого была наспех перемотана какими-то белыми тряпками. Второй же парень шел следом, зажав что-то под мышкой, и – улыбался.
– Может быть, хочешь пока покурить? – спросил один из штатских у Николая, когда Мишу усаживали в автомобиль. – А то в машине твой отец курить не разрешает.
И мужчина вытащил из кармана пачку папирос «Герцеговина Флор». Коля уже протянул руку, чтобы взять их, но затем отдернул ее.
– Нет, – проговорил он с явным сожалением, – я решил бросить.
И они поехали в Центральную клиническую больницу имени Семашко. Мишино ранение и впрямь оказалось несерьезным: пуля прошла навылет, не задев кость. Доктор пообещал, что пациента дней через десять выпишут, а пока обработал ему рану и поручил юношу заботам ночной сиделки – которая на вид была одного с Кедровым возраста.
6
Двумя часами позже, когда уже занимался рассвет, Николай сидел на низенькой скамеечке в ванной комнате своего отца – в его кремлевской квартире. Колин отец сидел тут же, на бортике ванны, по эмалированной поверхности которой вовсю хлестала вода: не кипяток, а ледяные струи, источавшие приятную прохладу. Коля успел вымыться раньше, и эта вода вытекала через сливное отверстие; принимать холодную ванну ни отец, ни сын не собирались.
Они беседовали, и так тихо, что Коля, несмотря на свой отменный слух, порой едва разбирал слова, произносимые папой. Шум воды почти полностью заглушал их голоса.
– По-моему, ты рехнулся, – в который раз повторял человек, чьё имя было знакомо всей стране почти так же хорошо, как имя товарища Сталина. – На кой черт тебе нужно было залезать в какие-то кладовки на Лубянке? Ты должен был пройти практику – вот и проходил бы ее! А, впрочем, – он досадливо взмахнул рукой, – я всегда знал, что настанет момент, когда нечто подобное случится. Твоя мать предупреждала меня насчет тебя. Но я надеялся, что ты хотя бы станешь взрослым, прежде чем начнешь выкидывать такие коленца.
– Кстати – о моей матери… – Коля собрался что-то спросить, но отец его оборвал:
– Вот только о ней сейчас не надо!.. – И в папином голосе Николаю послышалась не досада – настоящая боль. – Лучше думай, что ты будешь делать дальше. И что будет делать твой друг. Насчет тебя я, конечно, попробую договориться с Ягодой. В конце концов, ты можешь дать подписку о неразглашении, и, надеюсь, наш славный нарком внутренних дел на этом успокоится. – (Рассказывать папе еще и о том, что случилось с главой «Ярополка» Семеновым, Коля не стал.) – Но вот как быть с Михаилом?
– Договариваться с Ягодой тебе не надо, – сказал юноша, и отцу в его голосе послышались хорошо знакомые нотки: таким же непререкаемым тоном разговаривала когда-то мать Николая. – Завтра ты устроишь мне встречу со Сталиным, и я сам ему всё объясню. Думаю, Иосифу Виссарионовичу будет небезынтересно узнать то, что мы с Мишкой раскопали.
– Устроишь мне встречу со Сталиным! – передразнил Колю отец и так рассердился, что перешел на громкий – почти театральный – шепот: – Ты кем меня считаешь? Господом Богом? Сначала я должен вытаскивать вас, сопляков, из-под носа у агентов Ягоды, а теперь ты просишь меня устроить тебе встречу с Хозяином!.. Ты уж сразу скажи: может, тебе заодно полет на Луну организовать?
– А что, это проще, чем добиться аудиенции у Сталина? – поинтересовался Коля.
У его отца возникло огромное желание вмазать наглому щенку по физиономии, но сделать это он был не в силах. Слишком уж походило лицо Николая – невероятно красивое, будто светящееся изнутри – на лицо той женщины, которую сталинский сановник когда-то любил и боялся больше всех на свете.
Николай явно понял, какие эмоции обуревают его отца, и произнес – стараясь, чтобы голос звучал помягче:
– Не волнуйся, пожалуйста, папа. Просто скажи товарищу Сталину, что мне нужно переговорить с ним по делу государственной важности. А если он спросит, по какому именно делу – ты знаешь, что ответить.