Глава 7
Мирослава со вчерашнего вечера думала о том, что неплохо было бы навестить Рябинкина. Она сама не понимала, почему ее так разволновала гибель неизвестной женщины на стройке. Разве мало совершается преступлений в этом городе?
В конце концов это мог быть и несчастный случай. Ей нужно заниматься тем делом, которое ей поручил клиент. Но мысли ее невольно снова и снова переносились к кадрам вчерашних криминальных новостей.
«Если я приду к Рябинкину с расспросами об этом происшествии, то он меня вежливо пошлет, и формально будет прав, — думала Мирослава, — разве что обратиться к Максиму»…
Зазвонил сотовый.
— Да.
— Павел Симаков выбросился из окна, — донесся до нее приглушенный шепот Карелина.
— Спасибо за информацию, — отозвалась она.
И тут же помчалась на место преступления.
Следователь Рябинкин был уже там, он бросил на нее сердитый взгляд, но ничего не сказал. И она осталась.
Лишь позже он спросил:
— Как вы узнали?
— Сорока на хвосте принесла, — беззаботно отозвалась Мирослава.
— Знаю я эту сороку, — пробурчал следователь, — не мешало бы ей перья-то из хвоста повыдергивать.
— Зачем же так сурово?
— А чтоб не трепалась с кем ни попадя.
— Сергей Викторович, — сказала Мирослава, проникновенно глядя ему в глаза, — я хочу вам кое-что сказать по секрету.
— Ну?
Она прижала губы почти к самому его уху и прошептала:
— Мы с тобой одной крови.
Он хмыкнул и махнул рукой.
Осмотр квартиры был в самом разгаре.
Мирослава увидела понятых, местного участкового, экспертов…
Глядя на пожилого подтянутого фотографа, она совсем не к месту вспомнила Валерьяна Легкоступова и вечные жалобы Наполеонова на то, что вместо рабочих снимков тот разводит художественную галерею.
Мирослава обвела квартиру внимательным взглядом, ей показалось, что со времени ее посещения ничего не изменилось. И было непонятно, что могло заставить выброситься из окна здорового молодого парня.
«Если только шантаж, — предположила Мирослава, — или угрозы».
Но свои предположения до поры до времени она решила придержать при себе.
Увидев, что Рябинкин включил компьютер Семакина, она направилась к нему.
— Ничего особенного здесь нет, — сказал следователь, поворачивая к ней голову.
— А вы почту смотрели? — поинтересовалась она.
— Пароль нужен.
— Если у него почта на мэйлру, то, возможно, он, как и многие пользователи, оставлял галочку на «запомнить пароль».
Рябинкин нажал на значок Интернета, Мирослава оказалась права, ему удалось легко войти в почту Павла.
Другое дело, что ничего интересного в этой почте не обнаружилось.
— Вы хорошо разбираетесь в компьютере? — спросил следователь.
— На уровне пользователя, — честно призналась она.
— Вот и я также, — вздохнул он.
— Мой помощник хорошо разбирается, — сказала Мирослава.
— Но вы его с собой не привезли, — почему-то улыбнулся Рябинкин.
Компьютер решено было изъять и отдать специалистам, авось что-нибудь да обнаружат.
— Возможно, ему кто-то звонил? — спросила Мирослава.
— Возможно, сотовый изъяли.
— Звонили скорее всего на стационарный.
— Почему вы так думаете?
— Потому что о том, что можно проверить сотовый, знают сейчас даже малые дети.
— Ничего, и стационарный проверим.
— Сергей Викторович, а писем ему обычных не было?
— Среди бумаг ничего не обнаружено.
Она поискала глазами Максима, но не нашла его.
— Карелина ищете? — догадался следователь: — Он обходит квартиры с другими оперативниками.
— Спасибо, — отозвалась Мирослава и поспешила на лестничную площадку.
Топот и голоса она услышала этажом ниже. Именно там, спустившись, она нашла Карелина и еще одного опера, представившегося Сашей.
Мирослава поняла по взглядам, которыми обменялись оперативники, что Саша в курсе, кто она такая и почему здесь.
— Ну, как? — спросила она.
— Да никак, — отмахнулся Максим.
— Ага, — добавил Саша, — моя хата с краю, ничего не знаю. А как петух жареный в одно место клюнет, бегут со всех ног в полицию. Помогите! Спасите! Защитите! Что за люди! — И он пробурчал себе под нос какое-то крепкое словцо.
Вскоре Мирослава сама убедилась, что на стандартные вопросы те из соседей, которые оказались дома, отвечали односложно: «Не видел, не слышал и знать ничего не хочу».
Когда они уже возвращались в квартиру Семакиных, их догнал шустрый пьяненький мужичонка, как говорится, под градусом, и завопил:
— Чего весь проход заняли! Посторонись! Жилец пройти желает! Тоже мне блюстители!
Оперативники невольно расступились.
— Вы с ним говорили? — спросила Мирослава.
Карелин качнул головой.
— Товарищ, жилец, — догнала мужичка Волгина, — не могли бы вы нам помочь?
Он обвел ее мутноватым взглядом и растянул в улыбке щербатый рот:
— Дамам завсегда, пожалуйста.
— Вы в какой квартире живете?
— Вот в этой. — Он ткнул в дверь напротив семакинской.
— Так вы и есть наш самый ценный свидетель!
— А чего я свидетель-то? Если вы думаете, что я видел, как Пашка из окна кувыркнулся, то ничего я не видел.
— А откуда же знаете?
— Так бабки во дворе успели просветить.
— Простите, а как вас зовут?
— Эдуард Савельевич Парамонов, — гордо представился мужичок.
— А я Мирослава Игоревна Волгина, частный детектив.
Опера не спешили подниматься на площадку, они стояли на лестнице и улыбались.
— А вообще вы, Эдуард Савельевич, хорошо знаете Павла Семакина?
— Да, как облупленного, — ответил Парамонов, польщенный обращением к нему детектива по имени-отчеству.
— Скажите, а какой он вел образ жизни?
— Пашка-то? — хитро улыбнулся мужичонка.
Мирослава не сводила с него взгляда, делая вид, что ловит каждое его слово.
— Аморальный! — выдал Савельев.
Оба оперативника закашлялись, то ли от неожиданности, то ли пытаясь не расхохотаться. Но обернувшийся к ним Эдуард Савельевич, по-видимому, решил, что их продуло на сквозняке, и посоветовал поставить на ночь горчичники и выпить молока с медом и сливочным маслом.
— Они все поставят и все выпьют, — поспешила заверить Парамонова Мирослава. — Эдуард Савельевич, объясните, пожалуйста, что значит аморальный образ?
— Ну, молодежь! — всплеснул мужичонка руками.
По нему было видно, как он горд тем, что находится в центре внимания:
— Вы «Кавказскую пленницу» смотрели? — продолжал он производить впечатление на молодых полицейских.
— Не переживай, отец, смотрели, — сказал Саша, — ты давай ближе к делу.
— Самец перепелки — тебе отец, — рассердился Парамонов, — так вот, возвращаясь к вопросу аморальности и к «Кавказской пленнице», там сказано, что «вирус ящура особенно бурно развивается в организмах, ослабленных никотином, алкоголем и… излишествами нехорошими…»
— При чем здесь вирус ящера? — буркнул Саша.
— Притом, — огрызнулся мужичок, — суп тебе со слоном.
— С котом, — машинально поправил Максим.
— Со слоном! — Парамонов аж ногой притопнул.
— Почему со слоном-то?! Это же не чай, а суп!
— Слон больше, — спокойно проговорил сосед Семакина.
— Так, тихо, — прекратила их перепалку Мирослава, — давайте, Эдуард Савельевич, уточним, вы хотите сказать, что Павел Семакин пил, курил, водил женщин?
— Вот! А об чем я вам толкую уже битый час! В полиции работаете, соображалку надо иметь хорошую, — произнес он.
— А где вы работаете? — хмуро спросил оперативник Саша.
— Лектором работал, теперь по состоянию здоровья на пенсии.
— Понятно, — хмыкнул Максим. — «Три звездочки, четыре, а лучше, когда пять звездочек». И не важно, есть ли жизнь на Марсе.
— Но, но, — погрозил ему пальцем Парамонов, — попрошу не задевать мою профессиональную честь!
На этот раз хмыкнули оба оперативника.
Не улыбались только Мирослава Волгина и мужичонка. Как избушка Бабы-яги к лесу, повернулся к операм задом, все внимание сосредоточив на Мирославе.
— А этой весной уже ночь была, меня бессонница мучила, и я то на балкон, то на кухню бегал. И тут слышу, кто-то к Пашке звонит. Пошел поглядеть в глазок, думал, дружки его приперлись. Ан нет. — Он заговорщицки подмигнул Мирославе.
Она буквально затаила дыхание, моля небеса, чтобы опера на время онемели.
— И кто же к Паше пришел, Эдуард Савельевич? — спросила она осторожно.
— Бабы! — выпалил он.
— Эко диво, — тихо проговорил Саша.
— Диво дивное, я вам скажу, — согласился с ним Парамонов.
— Чем они вас удивили?
— Так праздника чертей еще не было!
— Каких чертей?! — изумился Максим.
— Да у тебя, парень, я вижу, тыква на плечах вместо головы!
— Вы имеете в виду Хеллоуин? — поспешила вмешаться Мирослава.
— Вот! Его еще не было.
— А что было?
— А были три бабы в масках.
— Вы уверены, что три женщины были и в масках?
— Я в ту ночь трезвый был, — обиделся Парамонов.
— Паша им открыл?
— Поспрашивал, кто там, и открыл.
— А они что ответили на его вопрос?
— Сказали, что родственники из мамкиной деревни. — Парамонов хмыкнул: — Знаем мы этих родственников из деревни «Милый друг».
— Вы хотите сказать, что это были шлюхи? — спросил Саша.
— Массажистки, — на полном серьезе поправил его Парамонов.
— А друзья Пашины были в это время у него в квартире?
— Скорее всего, — пожал плечами сосед, — но сам я, как они приходили, не видел, так что врать не стану.
— Спасибо вам, Эдуард Савельевич, за помощь следствию, — поблагодарила Мирослава.
Парамонов приосанился и с достоинством ответил:
— Выполнил, так сказать, свой гражданский долг.
Когда он скрылся за дверью, оперативники и детектив вошли в квартиру Семакина.
— Что накопали, орлы? — спросил их следователь.
Максим пожал плечами, а Саша хмыкнул:
— Орлы пустые, а орлица кое-что в клювике принесла.
— Вот как, — Рябинкин посмотрел на Волгину, — и что ж накопали, госпожа сыщица?
— Откапывали мы вместе с ребятами, — Мирослава кивнула на оперативников, — но сами знаете, Сергей Викторович, что времена прошли, когда все обо всех знали. Теперь соседи почти не интересуются жизнью друг друга.
Он кивнул.
Волгина продолжила:
— Но вот сосед Семакина из квартиры напротив утверждает, что весной видел, как ночью в квартиру Павла звонили три девушки в масках.
— Грабительницы, что ли?
— Думаю, насильницы, Сергей Викторович.
— Почему же он им открыл?
— Думаю, что Паша решил, что это ему друзья сюрприз устроили.
— В смысле? — приподнял брови следователь.
— В том смысле, что вызвали ему на дом девочек из «Милого друга».
— Да, такое вполне возможно, — согласился Калинкин, — но если произошло это весной, то почему из окна он сиганул только сейчас?
— Не знаю… Может, его стали запугивать…
— Шантажировать?
— Может быть, и так.
— А я насчет соседа сомневаюсь, — встрял Саша.
— Неадекватный, что ли? — спросил следователь.
— По нему видно, что пьет. Поэтому все, что он сказал, я бы разделил пополам.
— Навряд ли Парамонову могли привидеться три девушки в масках. Сколько ж для этого выпить нужно?
— Может, он и выпил столько, сколько нужно? — улыбнулся Саша.
— А я склонен ему верить, хоть мужичок, конечно, и забавный, — сказал Максим.
— Я тоже склоняюсь к тому, что это были все-таки реальные девушки, а не видения. — Рябинкин подмигнул Мирославе, и она решила, что он таким способом поблагодарил ее.
— Семакин умер сразу, — спросила Мирослава, — ничего не успел сказать?
— С чего вы взяли, Мирослава Игоревна, что Паша умер? — Рябинкин покосился на Карелина и проговорил хитро: — Видимо, ваша сорока не была с вами до конца откровенна.
Максим побагровел и крепко сжал губы.
— Значит, он жив? — встрепенулась Мирослава.
— Семакин в тяжелом состоянии в больнице, — вздохнул следователь, — и ничего он не сказал. Нам остается только всем молиться, чтобы он выжил.
— А что сказали врачи?
— Что они говорят в таких случаях, — пробормотал Калинкин, — ничего.
— Тем не менее у нас есть надежда, — попыталась утешить его Мирослава.
— Надежда у нас есть всегда, — грустно улыбнулся следователь, — вот и живем ею, родимой.
Мирослава распрощалась и вышла на улицу.
Она не успела пройти и пяти метров, как ее догнал Максим.
— Вы сейчас куда? — спросил он.
— Пока не решила. А вы?
— Надо бы в отделение. Но не устроить ли нам небольшой перерывчик?
— Неплохая идея, — улыбнулась Мирослава.
Они присели за столик первого попавшегося уличного кафе. Заказали бутерброды с сыром и ветчиной. Карелин предпочел запивать их кофе, Мирослава — чаем.
О деле они не говорили, просто ели и смотрели на нахальных воробьев, которые пили-ели прямо из тарелок и стаканов, оставленных уже ушедшими посетителями.
— Скоро зима, — сказал Карелин.
— Но пока еще золотая осень, — улыбнулась Мирослава.
— А вы любите осень? — спросил он, вглядываясь в ее лицо.
— Нет, не особо. Я люблю, когда тепло и день длинный.
— Значит, любите лето?
— И весну… Ну, и сентябрь, если он хороший.
— Как в этом году?
Она кивнула.
— А за грибами вы любите ходить?
Она покачала головой:
— Я ничего в них не понимаю. Люблю просто гулять в лесу.
— А у нас в семье все грибники. — Максим повертел в руках опустевший стакан.
— Только не говорите, что хотите пригласить меня на тихую охоту, — пошутила она.
— На охоту не приглашу, а вот на пирог с грибами могу пригласить.
— Спасибо, Максим, но у меня негостевое настроение.
— Понял.
— Не обижайтесь, — она дотронулась до его руки, — просто я сейчас вся сосредоточена на деле…
— Так я вроде тоже не на безделье.
— Согласна. Но у меня немного другая ситуация. Вы работаете в полиции. Вас много. А я волк-одиночка и должна сама добывать пропитание.
— Значит, вы все-таки волк, — неожиданно развеселился он.
— Вообще-то я, конечно, кошка, — рассмеялась она, радуясь, что он перестал дуться.
— Которая ходит сама по себе, — подхватил Максим.
— Вот-вот, и ловит мышек.
— Только, боюсь, что у нас тут завелись не мышки, — проговорил он, став серьезным, — а здоровые серые крысы.
— Да, скорее всего вы правы. Но как ни страшен этот зверь, ловить его все равно придется.
Они не выдержали и, соблазнившись, заказали себе по кусочку рулета с маком.
Потом, распрощавшись, отправились в разные стороны.
Мирослава остановила такси и попросила отвезти ее на бульвар Сиреневых акаций.
Там она расплатилась и, выйдя из машины, отправилась пешком в сторону дома Виталия Ромашова.
А на улице было хорошо и как-то по-домашнему уютно. Наверное, такое ощущение возможно только в маленьких провинциальных городках.
«Как хорошо!» — подумала Мирослава.
Примерно через полчаса она дошла до дома Виталия. В его окнах горел свет.
— Пожалуй, самое время напроситься в гости, — усмехнулась Мирослава.
Она почему-то была уверена, что Ромашов дома один. Не спеша поднялась по лестнице и нажала на кнопку звонка.
Но первой распахнула дверь Тимагина.
— Не утерпела все-таки? — спросила она детектива с укором.
— Тсс… — Мирослава приложила палец к губам и помахала соседке, чтобы она закрыла дверь.
— Поняла, поняла, — закивала та, прикрывая дверь, — не буду мешать, но потом заходи, покалякаем.
Мирослава кивнула.
— Кто там? — спросил Ромашов.
— Волгина.
Он открыл дверь.
Взглянув на него, Мирослава чуть не замерла на пороге. Побледневшее лицо напоминало застывшую маску, покрасневшие веки говорили о том, что хозяин квартиры недавно плакал.
Ромашов повернулся и пошел в глубь квартиры, предоставив ей самой закрывать дверь.
Войдя в гостиную, она обнаружила Виталия сидящим на софе, до подбородка был натянут плед.
— Вы заболели? — спросила она.
Он покачал головой и тихо всхлипнул.
— Что же случилось?
Он посмотрел на нее тоскливыми умоляющими глазами:
— Паша из окна вывалился.
— Не вывалился, а выпрыгнул, — поправила она.
— Не может быть!
Ромашов побледнел еще больше, капли пота выступили у него на лбу.
— Паша не мог, — прошептал он.
— Значит, что-то его заставило. Именно об этом я и пришла с вами поговорить.
— Но я ничего, ничего не знаю! — Он сорвался с софы, пронесся по комнате, схватил сигарету, закурил.
Мирослава поморщилась. Она терпеть не могла запаха табачного дыма, но ничего не сказала.
— Я ничего не знаю, — повторил он глухим испуганным голосом, — понимаете, ничего.
— Сядьте.
Он сел и нервно стряхнул пепел в пепельницу.
— Вы не могли бы не курить? — проговорила она тихо.
— Что?
— Курение сокращает жизнь.
Он подскочил и чуть не свалился с софы:
— Что, что вы хотите этим сказать?!
— Только то, что курить вредно.
— Я, я брошу, — пробормотал он.
— Вы ведь недавно начали курить?
Ромашов машинально кивнул.
— Обычно эта привычка приклеивается в подростковом возрасте.
— Нет, я тогда не хотел…
— Странная штука любовь, — проговорила Мирослава.
— Что?
— Я говорю, что любовь может научить как хорошему, так и плохому.
— Я, я не понимаю.
— Да чего же проще-то, вот народ сетует: «Любовь зла, полюбишь и козла».
— Как, какого козла?! — Он уставился на нее, не мигая.
— В вашем случае козу, а точнее, козлиху.
Ромашов покраснел:
— Я… я вас не понимаю!
— Что же тут не понимать? Только козлиха может научить своего любовника курить.
— Какого любовника?!
— Вас, Ромашов. Ведь это любимая женщина приучила вас к сигарете?
— Нет, она меня не заставляла!
— Вы сами захотели ей угодить. Она курит после секса или непрерывно, как паровоз? — спросила Мирослава небрежно.
— Почему, почему вы об этом спрашиваете?
— Вы давно познакомились?
— С кем?
— Со своей возлюбленной?
— У меня нет никакой возлюбленной! Вы все придумали!
— Ну как же нет? Сначала она заглянула к вам на огонек с двумя подружками…
Он застыл в неподвижности.
— Кстати, как вы тогда развлеклись? — продолжила Волгина, не обращая внимания на его потрясенный вид.
Наконец Ромашов с грехом пополам овладел своими эмоциями:
— Ко мне никто не приходил. Вы ошибаетесь.
— Вы, Виталий, по-видимому, легко отделались. А вот Олег умер. Неизвестно, выживет ли Паша.
— Что вы хотите от меня?! — закричал он, снова срываясь.
— Правды.
— Какой еще правды?! Это вам Екатерина Ивановна наплела? Так она не только вынюхивает, но еще и сочиняет!
— Виталий, может, ваша пассия горбатая? — невинно поинтересовалась Мирослава.
— Почему это горбатая?! — неосторожно возмутился он.
— Потому что красивыми возлюбленными мужчины обычно хвастают, а не прячут их ото всех.
Он молча кусал губы.
— Или она замужем?
— Это вас не касается.
— Ага. А возможно, она предупредила вас, чтобы вы держали язык за зубами?
— Да нет у меня никакой возлюбленной! Вы что, русского языка не понимаете?!
— И вам не жаль своих друзей?
— Они сами виноваты! — вырвалось у него невольно.
— А вы?
— Что я?
— Разве вы не были с ними тогда?
— Когда?
— Когда случилось то, за что вы расплачиваетесь теперь.
— Я ни в чем не виноват! Я вообще вас не понимаю!
— Вы не боитесь быть следующим?
— Нет, — уверенно ответил он.
— Ну, что ж, счастливо оставаться. — Мирослава поднялась и направилась к выходу.
У двери прислушалась. Виталий не спешил закрывать за ней дверь, поэтому она просто захлопнула ее.
— Дело ясное, что дело темное, — пробормотала она сама себе, выходя из подъезда.
На крыльце Мирослава нос к носу столкнулась со следователем.
— Добрый день, Мирослава Игоревна, — усмехнулся Рябинкин.
— Неужто добрый? Впрочем, здравствуйте, Сергей Викторович.
— Вы от Ромашова?
— От него. А вы к нему?
Он кивнул.
— Желаю удачи!
Но Рябинкин не вошел в подъезд, а спустился вместе с ней на тротуар.
— Куда направили стопы? — спросил он.
— Куда глаза глядят.
— Я, пожалуй, составлю вам компанию.
— С чего бы это?
— Ну, после вас идти к Ромашову не имеет смысла, так что я бы с удовольствием послушал, какие выводы вы сделали, поговорив с ним?
Мирослава посмотрела на следователя, подумала минуту и кивнула:
— Хорошо, но разговаривать с вами на ходу я не стану. Нужно найти какой-нибудь скверик…
— Я как раз знаю одно такое местечко, — он подхватил ее под руку, — там уютно, и в это время безлюдно.
Они молча прошли быстрым шагом два квартала.
«Интересно, куда это он меня тащит, не в Тридесятое ли королевство», — подумала Мирослава.
Наконец они свернули за угол и оказались в небольшом скверике, густо заросшем деревьями и кустарниками.
Отпустив ее руку, Рябинкин пошел по узкой тропинке. Мирослава последовала за ним, гадая, куда это ее притащил местный Сусанин.
— Ну, вот мы и пришли, — раздался голос следователя.
Перед глазами Мирославы предстала старинная беседка, построенная не позднее XIX века и вся увитая красными листьями девичьего винограда.
— Что это? — спросила она.
— Это местная достопримечательность, — ответил Рябинкин, — так называемая беседка влюбленных.
— В таком случае, — хмыкнула Мирослава, — нам она точно подойдет.
— Зря иронизируете, — обиделся следователь, — нам здесь никто не помешает.
— В вашем городе перевелись влюбленные? — не смогла удержать улыбки Мирослава.
— Никуда они не перевелись, — парировал Рябинкин, — просто наши влюбленные днем в будни учатся и работают, а не бьют баклуши, как там во всяких губернских столицах.
— Ладно, — примирительно сказала Волгина, — я не хотела вас обидеть.
— Вы и не обидели. Я вообще по натуре человек не обидчивый. Может, слыхали, что на обиженных воду возят?
— Как же не слыхать, слыхала, — улыбнулась Мирослава.
— Я понимаю, — проговорил Рябинкин, — вы девушка молодая, красивая и, наверное, предпочли бы кафе?
— На работе я, Сергей Викторович, не девушка, а детектив.
— Ну, вот и ладно, — сказал он, входя в беседку и стряхивая со скамьи нападавшие листья.
Мирослава села рядом с ним и почувствовала, что атмосфера старинной беседки, тихий шум листвы и пряный аромат действуют на нее умиротворяюще.
— А теперь расскажите мне, что вам удалось узнать от Ромашова, — тихо попросил следователь, точно опасаясь разрушить хрупкую гармонию.
— Начать, наверное, надо с речи соседа Семакина. Он сказал, что видел трех девиц, звонивших в квартиру Павла.
— Но это было несколько месяцев назад.
— Да и именно тогда скончался Коршунов по известным вам причинам.
— Значит, вы думаете, что они и Семакина того?
— И Семакина, и Ромашова, — кивнула Мирослава.
— Но Ромашов жив и здоров, а Семакин не умер в постели, а выбросился из окна.
— Возможно, его начали запугивать, и он не выдержал психологического прессинга.
— А Ромашов?
— Именно тогда у Виталика появилась таинственная возлюбленная. И при этом он тщательно скрывает сам факт своей любовной связи.
— Вы что ж, думаете, — глаза Рябинкина полезли на лоб, — что он встречается с одной из тех?!
— Я в этом почти уверена.
— Но простите! Это невероятно!
— Сергей Викторович, сколько, должно быть, в вашей практике было невероятного.
— Хорошо, допустим. Но не ясно, с чего началась вся эта история. Может быть, ниточка все-таки ведет к «Милому другу»?
— Нет, скорее всего заведение госпожи Ветровой не имеет к этому делу никакого отношения.
— Вы что-то знаете?
— Когда Олег, Паша и Виталий еще учились в школе, они оказались замешаны в групповом изнасиловании некой Анны Полянской.
— Было заведено дело?
— Не знаю. Если и было, то его уничтожили, спрятав концы в воду.
— То есть?
— То есть мать Олега Елена Павловна Коршунова заплатила всем, кому надо, отмазав сына, а заодно и его приятелей.
— Откуда у вас эти сведения? — нахмурился следователь.
— Источники информации я вам, Сергей Викторович, не назову.
— Черт возьми!
— Довольствуйтесь тем, что я вам сказала или ищите сами.
— И поищем, — проворчал он. — А теперь расскажите, что вам поведал Ромашов.
— А, вот Ромашов мне как раз ничего не поведал. Он утверждает, что никакой любовницы у него нет, никакая троица к нему весенней ночью не врывалась и насилия над ним не учиняла.
— Вероятно, мне придется его допросить более пристрастно.
— Не утруждайтесь, Сергей Викторович.
— Это еще почему?
— Любовь у Виталия. И он будет стоять насмерть.
— Но любовь любовью, а…
— Вам этого не понять.
— Это еще почему? У меня что, любви не было, что ли?
— В том-то и дело, что была и, может быть, даже не одна и не две, — усмехнулась Мирослава.
— Что-то я вас не пойму…
— Там получилось по жизни, что у Ромашова до этого случая любви не было ни одной, и он уверен, что больше и не будет.
— Но почему?
— Вероятно, что-то с потенцией, — пожала плечами Мирослава.
— А как же с этой?
— Ей как-то удалось его расшевелить, и именно поэтому он по-собачьи ей предан.
— Занимательный случай…
— Весьма, — согласилась Мирослава.
— Вы всерьез думаете, что по прошествии стольких лет повзрослевшая Анна Полянская заказала своих обидчиков? — задумчиво проговорил следователь.
Мирослава пожала плечами:
— Не знаю. Пока я могу только предполагать.
Рябинкин поднялся со скамьи:
— Расстанемся?
— Надеюсь, не на веки, — усмехнулась Мирослава.
— Да, уж, как видно, какое-то время нам не жить друг без друга, — не стал спорить следователь.
Но, выйдя из сквера, они разбежались в разные стороны.
