Глава 8
Мирослава тем временем начала свое расследование. Первым делом она решила встретиться с соседкой и подругой Маргариты Таисией Бекбулатовой. Она позвонила ей из дома вечером, представилась и спросила:
— Могу я приехать к вам утром?
— Домой? — уточнила Таисия.
— Да.
— А вас точно нанял Басаргин?
— Можете позвонить ему и спросить.
— Хорошо, пожалуй, я так и сделаю.
— Так я могу приехать?
— Да, приезжайте завтра к девяти утра. Но если вы меня обманули, я вам не открою.
Мирослава улыбнулась и проговорила в трубку:
— Будь по-вашему.
— Насколько я понял, — спросил сидевший рядом Морис, — вы завтра встанете пораньше?
— Да, пожалуй.
— Я испеку сырники?
— Давай лучше доедим на завтрак сегодняшние котлеты.
— Это, если Шура сегодня не приедет, — улыбнулся Морис.
— Чует мое сердце, что сегодня он не появится.
— Все-таки котлеты — это не слишком здорово на завтрак, — проговорил Морис.
— Делай что хочешь, — отмахнулась она, — ты же знаешь, я не прихотливая. Что дашь, то и съем.
— Идеальная жена была бы, — притворно вздохнул Морис.
— А ты ничего не путаешь? — насмешливо спросила она.
— В смысле? — удивился он.
— Ну вроде бы идеальная жена это та, что встает ни свет ни заря и готовит мужу завтрак.
— Так это прошлый век, — рассмеялся Морис, снова раскрывая книгу, которую читал до разговора.
— Что читаешь? — Она попыталась взглянуть на обложку.
— Льюис Уоллис «Падение Царьграда», — удовлетворил он ее любопытство.
— Я читала, но давно, еще когда в школе училась.
— Помните, о чем речь?
— В общих деталях, да.
— Познавательная книга, хотя автор, конечно, многое придумал.
— Я тогда обратила внимание на то, что он назвал князя Владимира сыном Ольги, хотя на самом деле он был ее внуком.
Морис кивнул.
— И потом, кто такой на самом деле князь Индии?
— Этот персонаж выдуман автором для яркости повествования.
— Да. И бедного императора Константина убил не его чернокожий слуга, а казнил Магомед-Завоеватель.
— Султан Мехмед Второй Завоеватель, — поправил Морис, — отрубленную голову Константина Одиннадцатого он приказал выставить на высокой колонне в центре завоеванного Царьграда.
— Но больше всего меня ужаснул сам процесс завоевания, сколько было убито людей!
— Увы.
— И они сами шли на погибель, соблазненные обещанием несметных богатств. Разве земные блага стоят жизни?
— Они, наверное, верили, что получат и небесные блага…
— За изуверства, за кровь, что они пролили?
— Они верили в своего бога…
— Ага. Вот только, если бы внутри самой Византии не разгорелись распри из-за того, кто верует в бога правильно, то Византия и теперь бы процветала.
— Кто знает… — задумчиво проговорил Морис.
— Религиозные разногласия всегда приводят к бедам.
— Что же делать?
— Не знаю. Как пел Высоцкий: «Хорошую религию придумали индусы: Что мы, отдав концы, не умираем насовсем». Может, это лучший выход?
— Может быть, — отозвался Морис, ему вовсе не хотелось втягиваться в спор о религии. Сам он был католиком и намерен был оставаться им до конца жизни.
Таисия Бекбулатова, по-видимому, позвонила Басаргину и, удостоверившись в том, что Мирослава Волгина именно та, за кого себя выдает, поджидала ее с раннего утра. И чем ближе стрелки подбегали в девяти часам утра, тем более нарастало ее нетерпение. Хотя она и призывала себя быть спокойной.
Едва Мирослава коснулась звонка, как дверь распахнулась.
На пороге стояла миловидная стройная брюнетка, которая буквально впилась глазами цвета каштанов, потрескивающих на раскаленной жаровне, в лицо Мирославы.
— Вы детектив? — спросила она.
— Да, вот мое удостоверение.
— Заходите, я давно жду вас.
Мирослава подумала о том, что она пришла вовремя, но говорить хозяйке квартиры ничего не стала. Просто прошла следом за ней в комнату и села на стул.
— Вы Таисия Бекбулатова? — произнесла она скорее утвердительно, чем вопросительно.
— Да!
— И являетесь не только соседкой, но и подругой Маргариты?
— Да!
— Вы давно знакомы?
— Пять лет. Раньше я жила в другом месте.
— Наверное, вы за это время успели неплохо узнать Маргариту Максименкову?
— Да. Маргарита замечательная подруга! — заверила Бекбулатова детектива.
— Почему вы так думаете?
— Маргарита всегда поддержит, всегда поможет.
— Но вот, наверное, Анна Фалалеева так не считает!
— Ерунда!
— Почему?
— Если бы она так не считала, то не продолжала бы держаться за Маргариту.
— Резонно, — согласилась Мирослава, но тут же добавила: — Однако согласитесь, это не очень приятно, когда близкая родственница постоянно уводит твоего любимого человека.
— А не надо выходить замуж за бычка на веревочке! — выпалила Таисия.
— А что, Фалалеев был именно таким бычком?
— Типа того, — промолвила Таисия, отводя глаза.
— Интересно…
— Но вы несправедливы к Маргарите! — горячо заговорила молодая женщина.
— Да?
— Конечно! Она очень переживала из-за этих историй.
— Историй?
— В смысле, кратковременных романов с Сашкой. Но он сам ее преследовал!
— Вот так?
— Конечно! Он прохода ей не давал! Названивал! Являлся сюда. А Марго уже устала от него до неимоверности! Тем более у нее появился Глеб.
— Но у нее и раньше всегда кто-то, насколько мне известно, появлялся?
— Да, появлялся. Но Глеб — это совсем другое!
— Из-за его денег? — спросила Мирослава.
— Нет, конечно! — возмутилась Таисия. — У них любовь! Настоящая!
— Вот как?
Женщина кивнула:
— А деньги Маргарита и сама неплохие зарабатывала.
— Но не такие, как у Басаргина.
Таисия отмахнулась и ответила:
— Второй муж у Марго был тем еще воротилой, но она даже не потребовала раздела имущества.
— Почему?
— Сказала, что ей его денег не надо.
— А выходила она за него не из-за денег?
— Нет.
— А по какой причине?
— Марго сказала мне, что, когда его увидела, у нее в сердце уголек вспыхнул и стал разгораться, — Таисия растерянно посмотрела на детектива.
— Уголек, значит, — повторила Мирослава.
— Ну да.
— Что послужило причиной развода?
— Так он погас…
— Кто?!
— Не кто, а что, уголек.
Мирослава внимательно посмотрела на Бекбулатову и спросила прямо:
— И вы верите во всю эту чепуху?
— Это не чепуха!
— А что же это?!
— Романтика. Вы не знаете Маргариту!
Мирослава подумала про себя: «Бог миловал». Но потом вспомнила, что познакомиться с Максименковой пока заочно ей все-таки придется, и осторожно спросила:
— А что было бы, если бы я ее знала?
— Вы бы не осуждали ее!
— Почему?
— Потому что поняли бы, что Маргарита просто влюбчивая. Но в этом нет ее вины.
— Чья же в этом вина? — спросила Мирослава, стараясь скрыть иронию.
— Ничья. Просто стечение обстоятельств.
Волгина внимательно посмотрела на Бекбулатову и поняла, что та искренне верит в то, что говорит, оправдывая подругу.
— А Анна часто бывала у Маргариты?
— Последнее время нет. А раньше часто.
— Вы не можете припомнить, когда вы видели Фалалееву в последний раз в квартире Маргариты?
— Не помню, — беспомощно развела руками Таисия.
— Маргарита утверждает, что Анна была у нее дважды накануне гибели мужа?
— Может, и была, — вздохнула женщина и тут же горячо добавила: — Раз Маргарита говорит, что она была, значит, это правда.
— Но вы ее не видели?
— Не видела. Дело в том, что я работаю в гостинице и сутками не бываю дома.
— Насколько мне известно, полиция расспрашивала ваших соседей, и никто из них тоже не видел Анну в эти дни.
— Больно надо соседям запоминать! — вспыхнула Таисия.
— Однако…
— Здесь что-то не то! Глеб сказал, что полиция набрала ворох каких-то немыслимых улик и не заинтересована искать опровержение им. Так что я уверена, что они работали спустя рукава.
— Я так не думаю…
— Так ведь если они пришли один раз, то могли не застать дома нужных соседей, а второй раз прийти поленились.
Мирослава не стала спорить с горячо защищавшей подругу женщиной и решила приберечь опрос соседей напоследок.
— Тая! Можно вас так называть?
— Называйте.
— Вы хорошо знаете Анну?
— Вполне.
— Как вы думаете, она ревновала своего мужа?
— Спрашиваете еще! — усмехнулась Таисия Бекбулатова. — Представляете, она ревновала Маргариту ко мне!
— В смысле?
— Понимаете, долгое время Маргарита как бы полностью принадлежала только Анне!
— Не поняла…
— Марго не только была кузиной для Ани, они еще и плотно дружили, можно сказать, с самого детства. Других близких подруг у нее не было. А тут появилась я.
— И стали близкой подругой Максименковой?
— Так получилось, — пожала плечами Таисия, — сами посудите, мы ведь живем через стенку.
— Соседи через стенку есть у всех, — возразила Мирослава.
— Есть-то они, конечно, есть, но нас притянуло друг к другу.
— А Анне Фалалеевой это не понравилось?
— Вслух она ничего не говорила. Но иногда так косо смотрела на меня, что просто жуть брала!
— Вы не преувеличиваете?
— Да нисколечко! — Таисия прижала правую руку к сердцу.
— Я знаю, что, кроме вас и Анны, у Маргариты была еще одна близкая подруга…
— Кто это? — удивилась Таисия.
— Жанна Тропинина.
— Ах, Жанна! — воскликнула Бекбулатова, — но ее нельзя назвать закадычной подругой.
— Вы уверены?
— Вполне! Хотя она сыграла огромную роль в судьбе Маргариты.
— И какую именно?
— А вы что не знаете? — удивилась Бекбулатова.
— О чем именно?
— Так Жанна же и познакомила Маргариту с Глебом.
— Понятно, — сказала Мирослава. И полминуты спустя спросила: — Значит, вы считаете, что Анна ревновала Маргариту к вам?
— Уверена.
— А своего мужа к Маргарите она не ревновала?
— Может, и ревновала. Но я бы выразилась иначе.
— Как же?
— Каждый раз, когда Анна узнавала, что Сашка и Марго сошлись, она выпадала в осадок.
— Как это?
— Анька как бы застывала и переставала жить на время. А как Фалалеев возвращался к ней, ее жизнь продолжалась с той самой точки, в которой остановилась с его уходом.
— Интересное замечание…
— Это не просто замечание, это факт, — заверила ее Бекбулатова.
«Чертовщина какая-то», — думала Мирослава, распрощавшись с соседкой Максименковой.
Дома за обеденным чаем Мирослава обо всем поведала Морису. Он тоже пришел в недоумение и попытался уточнить:
— Что же Бекбулатова считает, что Анна нетрадиционной ориентации?
— Об этом разговор не шел, — задумчиво проговорила Мирослава, прихлебывая душистый зеленый чай с жасмином.
— Но она прямо сказала, что Анна ревновала к ней Маргариту.
— Ну и что? Дети тоже ревнуют родителей к родившемуся братику или сестричке.
— Но у Анны вроде бы любящие родители.
— Вроде бы да. Но она привыкла к тому, что ее со школы опекала Маргарита. И меня мучает еще один вопрос.
— Какой?
— Как родителям Анны удается не догадываться о перипетиях в семейной жизни единственной дочери?
— Они живут за городом…
— Ну и что! У них есть друзья, знакомые. А земля, как известно, всегда слухами полнится.
— А вы не думаете, что они все знают, но не хотят вмешиваться?
— Странная позиция.
— Ничего странного, если учесть, что родители любят дочь и в то же время знают об ее одержимости мужем.
— Возможно, ты и прав… — вздохнула Мирослава.
— И что вы собираетесь делать дальше?
— Неплохо было бы взглянуть на неутешную вдову…
— Думаете, что она согласится разговаривать с вами?
— Попытка не пытка. Во всяком случае, попробовать стоит.
Внезапно раздавшийся звонок прервал их разговор.
— Кто бы это мог быть? — Мирослава выглянула в окно.
— Я уверен, что это Наполеонов, — усмехнулся Морис и пошел открывать ворота.
— Без предупреждения! — сделала страшные глаза Мирослава.
— Видно, решил нагрянуть с внезапной проверкой относительно наличия в доме съедобных припасов, — отшутился Миндаугас.
И… оказался прав.
Шура, как всегда, был голоден. Но после ужина, который в доме все-таки имелся, заметно подобрел.
Сначала лениво обменивались мнениями о погоде, потом Наполеонов поинтересовался урожаем и окончательно успокоился, когда его заверили, что запасов хватит на то, чтобы прокормить его даже в самую суровую и долгую зиму. Неожиданно заговорили о любви, поначалу киношной, подтрунивали над растянутыми сериалами, которые народ все-таки смотрит.
Потом ставший серьезным Морис проговорил:
— Понятие любви в современном мире стало слишком легковесным.
— Это все тлетворное влияние Запада! — быстро добавил Шура.
Мирослава фыркнула.
— Ничего смешного, — обиделся Наполеонов.
— Дело не в Западе… — задумчиво проговорил Морис.
— А в чем? — заинтересовалась Волгина.
— В том, что люди чаще всего называют любовью чувства, которые не имеют к ней никакого отношения или имеют очень отдаленное.
— Седьмая вода на киселе, — вставил Наполеонов.
— Можно сказать и так, — согласился Миндаугас.
— А поточнее, — Мирослава посмотрела на него лукаво.
— Можно и поточнее. Любовью нередко называют в лучшем случае влюбленность, довольно часто зависимость и, что самое отвратительное, вульгарную похоть.
— Почему вульгарную?
— Потому что распущенность стала в моде.
— Ты преувеличиваешь.
— Ничуть!
— Я же говорю, тлетворное влияние Запада! — воодушевился Наполеонов.
— Да угомонись ты со своим Западом, — отмахнулась Мирослава.
— Он не мой, — обиделся Шура.
Но Мирослава проигнорировала всплеск его эмоций и обратилась к Морису:
— Я думаю, что это происходило в какой-то мере во все века. В одни времена чаще, в другие реже.
— Я бы сделал акцент на словах — в какой-то мере.
— Ну…
— В прежние времена люди ощущали зарождение любви, вынашивали ее, если хотите, боготворили.
— Еще скажи, считали верхом блаженства.
— Почему бы и нет, — Морис пожал плечами.
— Тогда скажи мне, что ты понимаешь под словом любовь? — спросила Мирослава.
— Любовь — это чувство, которое пронизывает всю сущность человека. Любовь не может быть глаголом! Это всегда существительное.
— Вот поподробнее про глагол и существительное. А то что-то мои познания в этой части русского языка истощились, — попросил Шура.
Морис посмотрел на него снисходительно и снизошел до объяснения:
— Например, он любил ее в гостинице до трех утра. Это глагол.
— Вот шельмец! — покачал головой Шура. — А надо как?
— Он занимался с ней сексом, — сухо пояснил Морис.
— Ага. А существительное?
— Это когда любовь чувство, которое один человек испытывает к другому.
— Слушай, — воскликнул Шура, — тебе надо идти в преподы русского языка! Или нет, даже надо книжки писать на эту тему.
Морис отмахнулся от Шуриного энтузиазма.
— А в чем главное отличие настоящей любви от всех ее близнецов?
— Вы хотели сказать подделок и пародий? — с усмешкой спросил он.
— Ну…
— Главное отличие настоящей любви в том, что для нее счастье любимой или любимого важнее собственного счастья.
Мирослава вздохнула:
— По-моему, ты говоришь о степени гениальности в любви. Но гениев в мире, хоть в любви, хоть в искусстве, хоть в науке, — единицы.
— Может быть. Во всяком случае, у людей должна быть возможность стремиться к истинной любви, а не барахтаться в грязи.
— Морис, это очень сложно для большинства обычных людей.
— Я уверен, что в каждом есть жемчужное зерно.
— Правильно! — воскликнул Шура, — только не надо его навозом закидывать.
— Может быть, — вздохнула Мирослава, — но цивилизация не лучшим образом повлияла на человечество.
— Я не согласен.
— Я тоже! — подхватил Наполеонов. — Нечего обвинять прогресс! Есть некоторые люди, которые свое непостоянство сваливают на то и дело вспыхивающее и гаснущее чувство. Точно им фитиль в одно место вставляют, но недостаточно заправляют горючим!
— Уж не про Маргариту ли Максименкову ты вспомнил? — невинно поинтересовалась Мирослава.
— Что? — растерялся Шура. — Откуда ты знаешь?
— Сорока на хвосте принесла…
— А не зовут ли ту длиннохвостую Яном Белозерским?
— С чего бы это? — притворно удивилась Мирослава.
— А с того, что любовник Максименковой нанял его адвокатом своей пассии.
— И почему ты думаешь…
— Что Ян обратился к тебе? — перебил ее Наполеонов. — Тут как дважды два четыре — ему больше не к кому было податься. Он уверен, что только ты способна распутать этот узел. Но должен тебя огорчить.
— Чем именно?
— Тебе это тоже не под силу.
— Это еще почему?
— Потому что все улики против нее.
— Мало ли…
— Если тебе охота растрясти кошелек Басаргина, я тебе мешать не буду, — усмехнулся Наполеонов.
— И на том спасибо, добрый человек, — усмехнулась Мирослава ему в ответ.
— Ладно, — вздохнул Наполеонов, — оставим этот разговор до лучших времен. Лучше я вам спою.
— Спой, светик! — обрадовалась Мирослава, и Морис сходил за гитарой.
И зазвучала песня:
Как тихо опадали листья,
Шурша печально в тишине,
И слышались мне звуки Листа,
Они сочувствовали мне…
Как будто бы проникли в душу
И выведали мой секрет…
Но тайной клятвы не нарушу
Произносить не стану, нет,
Я вслух своей любимой имя,
Которую боготворю.
Она всегда со мной незримо,
И я судьбу благодарю
За то, что встретился я с нею,
За то, что страстно полюбил.
И укорять ее не смею
За то, что ей другой стал мил…
Пусть тихо листья опадают…
Я с грустью шепот их ловлю.
И пусть друзья мои гадают,
Как имя той, что я люблю…
