Глава 10
На следующий день под вечер в доме Мирославы появился Шура.
— Ну что, скучали? — спросил он, потирая руки.
— Очень, — ответила Мирослава, не отрывая взгляда от книги, которую читала.
Сидевший в плетеном кресле Дон зевнул и потянулся. Морис пожал Шуре руку и, даже не спрашивая, хочет ли тот есть, отправился на кухню подогревать в духовке жаркое.
Мирослава закрыла книгу, выбралась из объятий уютного кресла и спросила:
— Шура, ты любишь винегрет?
— Ты же знаешь, что нет! — возмутился он.
— А у нас сегодня на ужин винегрет.
— Ничего подобного! — парировал он, — я же чую, с кухни мясом пахнет.
— Жаркое получит только тот, кто сначала съест винегрет!
— И он тоже? — Шура покосился на Дона.
— Он кот.
— А я, выходит, хуже кота?! — возмутился Наполеонов.
— Это однозначно, — улыбнулась Мирослава.
— Ну, ты даешь!
— А ты знаешь, что сказал по этому поводу Марк Твен?
— И что же он такого сказал?
— «Если бы можно было скрестить человека с кошкой, то это улучшило бы человека, но ухудшило бы кошку».
Шура сердито фыркнул.
— Не ссорьтесь, — проговорил появившийся Морис, — идемте ужинать.
Косясь недовольным взглядом на хозяев, Шура все-таки одолел тарелку винегрета. Его мама Софья Марковна тоже всегда твердила, что винегрет есть полезно. Что может быть полезного в вареных овощах, Шура не понимал. От настойчивых увещеваний матери он чаще всего отмахивался. Но с Мирославой этот номер не проходил.
И Наполеонову оставалось только искренне завидовать коту, который в силу своей природы был освобожден от поедания полезного блюда.
Зато жаркое Шура обожал. Он с удовольствием съел мясо, положенное ему на тарелку, и тут же попросил добавки, которую и получил из щедрых рук Мориса. Уплетая вторую порцию, Наполеонов гордо игнорировал насмешливый взгляд подруги детства.
На десерт был яблочный штрудель с изюмом, сверху посыпанный орехами и сахарной пудрой.
Шура даже глаза зажмурил от удовольствия. Вид у него был настолько блаженно-довольный, что Мирослава невольно хмыкнула.
После ужина все расположились в гостиной.
— Как поживает твой адвокат? — небрежно спросил Наполеонов.
— Мой адвокат? — приподняла правую бровь Мирослава.
— Я имею в виду Яна.
— Он такой же мой, как и твой.
— Но ты же с ним работаешь, — настаивал Наполеонов.
— Насколько мне известно, ты тоже, — усмехнулась она.
— Ладно, ладно, — замахал он руками. — Что за человек?! Ты ей — слово, она тебе — десять.
Мирослава ничего не возразила на его тираду, и Шура продолжил:
— Представляешь, ко мне учительница приходила Максименкову защищать!
— Какая учительница? — удивилась Мирослава.
— Та, что когда-то учила в школе и Фалалееву, и Максименкову. Оказывается, она поддерживала отношения с Максименковой.
— Интересно. И решила ее защитить?
— Представь себе! — воодушевился Шура. — Я сам, можно сказать, опупел!
— Давно?
— Что давно?
— Приходила она к тебе!
— Неделю назад.
— И ты ничего мне не сказал!
— А что я должен говорить?! Ты на адвоката работаешь!
— Я работаю на клиента! И выясняю истину, а не подгоняю улики под понравившуюся версию!
— Что ты этим хочешь сказать?! — возмутился Наполеонов.
— Только то, что уже сказала.
— Ну, знаешь!
— Ребята, давайте жить дружно, — вмешался Морис.
— С ней поживешь дружно. Столько лет она меня клюет! У меня скоро плешь появится!
— Мяв! — громко произнес кот.
— И что он сказал? — заинтересовался Наполеонов.
— Что ты преувеличиваешь, — охотно перевела Мирослава.
— Вы все против меня! — обиделся Наполеонов.
— Да нет же, Шурочка, — сказала Мирослава, — просто я хочу, чтобы ты рассматривал все возможные версии.
— Какие версии? Ты же уверена, что она не виновата!
— Я к этому склоняюсь. Вспомни, что Анна зачем-то приходила к Маргарите.
— Да врет она все!
— Кто? — невинно поинтересовалась Мирослава.
— Максименкова!
— Почему ты в этом так уверен?
— Какая нормальная женщина будет благодарить соперницу за возврат мужа?
— Нормальная не станет, если только что-то не задумала.
— Ну, что, что могла задумать эта бедная затурканная женщина?! Я имею в виду Анну Фалалееву!
— Не такая уж она и затурканная. Кстати, ты проводил опрос соседей в доме Фалалеевых?
— Зачем?
— Чтобы узнать, как супруги жили, не ссорились ли. Может, кто-то слышал, как Анна угрожала мужу?
— Шутишь? — усмехнулся Шура, — все твердят, что она была до безумия влюблена в своего мужа.
— Вот именно до безумия, — поддакнула Мирослава.
— Если уж кого и убивать, то Анне стоило устранить свою любвеобильную сестрицу!
— Не все так просто, Шурочка.
— Зачем ей убивать мужа, если он опять к ней вернулся?
— Вот именно, опять…
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Наполеонов.
— А то, что как вернулся, так мог опять уйти через некоторое время к Маргарите.
— Не мог, — уверенно проговорил Наполеонов.
— Почему?
— У Маргариты появился Басаргин.
— У нее и до этого постоянно кто-то появлялся.
— Но не Басаргин! — упрямо повторил Шура.
— И чего ты на Басаргине зациклился?
— Потому, что он не мужик, а кремень.
— И кремень может надоесть такой женщине, как Маргарита. А с Фалалеевым могла сработать пословица: «Старая любовь не ржавеет».
— Да пойми ты! — воскликнул Наполеонов. — Басаргин не тот человек, что позволит какой-то там дамочке играть собой, как кошке с мышкой!
— Он влюблен в Максименкову.
— Он любит ее, а не просто влюблен.
— Ну и что?
— А то, что он ее от себя не отпустит.
— Интересно, — Мирослава задумалась и сказала: — Может быть, ты и прав.
— Не может, а точно прав.
— Тогда это новая версия.
— Какая еще версия? — недовольно спросил Наполеонов.
— Такая! Ты говоришь, что Басаргин не намерен отпускать от себя Маргариту.
— Ну?
— Но он не может заточить ее в башню.
— Не может…
— Значит, она может ускользнуть в любое время, несмотря на его хватку.
— Опять двадцать пять! — воскликнул Наполеонов. — Говорю же тебе, от таких, как Басаргин, не ускальзывают.
— Вот он и мог избавиться от соперника раз и навсегда, так сказать, кардинальным способом.
— Против Басаргина нет никаких улик!
— Зато против Максименковой улик слишком много.
— И все неопровержимые!
— Потому, что никто не пытался их опровергнуть!
— Извини, но как можно опровергнуть отпечатки пальцев, туфель, подлинность почерка и ДНК слюны, в конце концов, на сигаретах?
— С сигаретами все очень просто! Если мне нужно тебя подставить, я бы взяла окурки у тебя дома.
— Я не курю.
— Бутылку тоже.
— А я буду делать вид, что не замечаю, как ты шаришь по моей квартире?! — ехидно спросил Шура.
— Я могу подсыпать тебе в чай снотворное.
— Я почувствую привкус.
— Хорошо, в спиртное.
— Моя мама не пьет, — хмыкнул Наполеонов.
— Шура, причем тут твоя мама?
— Она заметит твои проделки!
— Маргарита живет одна. И я просто привела тебе пример. Ты же не станешь отрицать, что экспертиза обнаружила снотворное в крови Фалалеева?
— Не стану. Но он мог принять его сам.
— Зачем?
— От бессонницы.
— Никто не упоминал, что Фалалеев плохо спал по ночам. И где флакон от лекарства?
— Мало ли, например, выбросил.
— Чушь.
— А записка?
— Ее можно вырвать из дневника…
— Ага.
— Взять старое письмо. Да мало ли?!
— Это не прокатит, — заметил Наполеонов, — если ты намерена опровергать улики, то должна найти что-то посущественнее.
— И с туфлей тоже странно. Ты не находишь?
— Чего с ней странного?
— Зачем она выбросила вторую в мусорный бачок рядом со своим домом?
— Мало ли, нервничала, торопилась, не подумала хорошо…
— Бред!
— Бред не бред, но улик много.
— А ты уверен, что Фалалеев собирался возвращаться к жене?
— Он уже вернулся!
— И жил на даче?
— Временно! Все свидетели твердят, что получили приглашение в ресторан, где чета Фалалеевых собиралась отмечать свое воссоединение. Или тебе кто-то сказал противоположное?
— Не сказал, — вынужденно призналась Мирослава.
О словах Маргариты она решила не упоминать.
— Тогда чего забор городить?
— Может, наоборот…
— Чего наоборот?
— Разобрать надо забор, вернее, частокол, который кто-то нагородил, чтобы не было видно правды.
— Ну-ну, разбирай. А я посмотрю, как ты будешь это делать.
— А помочь ты мне не хочешь?
— Зачем?
— Чтобы дело сдать в суд, с чистой совестью предъявив настоящего убийцу.
— Настоящий убийца задержан! — отрезал Наполеонов.
Часа через полтора Шура, видя, что Мирослава сегодня явно не расположена к нему, уехал домой.
— Поздно уже, — проговорил Морис, — оставайся ночевать.
— Не останусь, — проворчал Наполеонов, — опасаюсь за свою жизнь.
— За что опасаешься? — удивился Миндаугас.
— За жизнь! Со Славки станется, подкрадется ночью и придушит!
— За что?!
— За плохую следственную работу!
— А если за это, — не смог сдержаться от иронии Морис, — тогда тебе виднее.
— И ты туда же? — укорил друга Шура.
— Просто, может, тебе стоит взглянуть на дело с другой стороны?
— Уеду я от вас! — ответил Шура. — Недобрые вы!
И он, выйдя из дома, сел в свою «Ладу Калину» и умчался в город.
Дома он невольно разбудил уже уснувшую мать.
Встревоженная Софья Марковна принялась расспрашивать сына:
— Ты чего приехал, Шурочка?
— Я что, не имею права домой приехать? — вспылил Наполеонов. — Мне что, в гостинице теперь ночевать или в своем рабочем кабинете?
— У тебя неприятности? — заботливо спросила мать и погладила его, как в детстве, по макушке.
— Целый ворох! — признался сын.
— Ужинать будешь?
— Нет, я поел.
— Тогда ложись, — мать снова ласково погладила рыжевато-русый ежик сыновних волос, — утро вечера мудренее.
— Только мне сказок народных до полного счастья не хватает, — проворчал сын.
— Это сы´ночка не сказки, это народная мудрость, я тебе сейчас чая ромашкового заварю.
— Не хочу! — Он быстро скрылся в своей комнате и плотно закрыл за собой дверь.
Софья Марковна вздохнула, пошла на кухню и заварила ромашковый чай для себя.
Мирослава тоже долго не могла заснуть, она ворочалась с боку на бок. Уже хотела выйти в сад…
Но передумала, подхватила кота под мышку и пошла к Морису. Она тихонько постучала.
— Да, — прозвучал его голос.
— Можно? — Она приоткрыла дверь и увидела, что на прикроватной тумбочке горит ночник.
Мирослава опустила на пол кота, который сразу запрыгнул на постель.
— Ты не спишь? — спросила Волгина.
— Нет, читаю.
— Я тоже не могу заснуть, а читать не хочется.
— Бывает…
— Как ты думаешь, может, Фалалеев не собирался возвращаться к жене?
— Все свидетели утверждают, что собирался.
— Может, он передумал?
— Навряд ли…
— И все же, если предположить…
— Ему некуда было деваться, — прервал он ее, — Максименкова была с Басаргиным. И все говорит о том, что он человек серьезный.
— Может, Фалалеев надеялся?
— Ну, допустим, — решил согласиться Морис.
— Тогда все сходится.
— Что сходится?
— Что его убила не Маргарита.
— А кто?
— Не знаю, но предполагаю.
— Если вам не дает покоя свидетельство бабы Лизы о том, что Анна куда-то уходила ночью в тот день, то…
— Баба Лиза объелась огурцов, и это ей привиделось? — усмехнулась Мирослава.
— Нет, конечно. Но она могла ошибиться. Или это ей просто приснилось.
— Не похожа Елизавета Ивановна на выжившую из ума старуху.
— Не похожа, — согласился Морис, — но в жизни всякое бывает…
— Например?
— Анне могло не спаться, как нам сегодня с вами, и она могла выйти во двор погулять.
— Отправиться в наше время гулять ночью?
— Ранним утром…
— Большинство женщин в наше время не рискнут предпринять ночную прогулку, даже вооружившись автоматом.
— Она могла просто выйти часа в четыре утра, посидеть на лавочке.
— Не лето уже…
— И все-таки могла.
— Могла. Но меня мучает вопрос, почему Анна отрицает, что была у Маргариты и потом звонила ей?
— Может, она говорит правду, а лжет как раз Максименкова.
— Ян ей верит.
— Он адвокат.
— А мы, — усмехнулась Мирослава, — как верно выразился Наполеонов, работаем на адвоката.
— И значит, должны верить его подзащитной?
— Ты верно мыслишь.
— Всегда к вашим услугам, — улыбнулся он.
— Ладно, пойду спать. Я, кажется, успокоилась.
— Вам пришла в голову какая-то мысль?
— Возможно.
— Спокойной ночи.
— Спокойной.
Сад за окном источал аромат осенней листвы, щедро смоченной обильной росой, точно ночь ходила по тропинкам и, всюду натыкаясь на парчовые наряды осени, плакала то ли от зависти, то ли от восхищения…
Утром Мирослава решила позвонить Жанне Тропининой — жене партнера Басаргина и подруге Маргариты.
Детектив заметила, что Глеб дал ей телефон Жанны весьма неохотно, и, наверное, поэтому все это время откладывала звонок. Но теперь, как подсказывала ей интуиция, пришло время поговорить и с Жанной.
— Здравствуйте, Жанна! Я не разбудила вас?
— Нет, здравствуйте. Кто вы?
— Я частный детектив Мирослава Волгина. Меня нанял Глеб Басаргин.
— Да, я поняла. Он говорил мне.
— Я хотела бы встретиться с вами.
— Да. Где?
— Я могу подъехать туда, где вам будет удобнее.
— Только не домой!
— Да, конечно.
— Тогда через два часа в «Заячьей лапке»?
— Хорошо.
— Я буду на «Опеле» зеленого цвета, — сказала Жанна.
— А я на серой «Волге».
— «Волге?» — почему-то удивленно переспросила Тропинина.
— Да, на «Волге», — с улыбкой, которую не могла видеть ее собеседница, подтвердила Мирослава.
Кафе «Заячья лапка» было довольно неприметным и располагалось за старым парком, у которого даже не было официального названия. Этот парк когда-то был лесом, о чем говорили сохранившиеся в нем дубы, которые застали еще царское время.
К счастью, горожане не дали выкорчевать дубы и застроить парк многоэтажками, хотя к этой земле тянули руки многие. А еще в парке было озеро, которое называли Русалочьим. Правда, русалок на его берегу никто давненько не видывал, зато росло несколько ив, которые и опускали свои длинные плакучие ветви на гладь озерной воды.
Летом на озере жили утки и выводили утят. Но сейчас они уже благоразумно улетели в теплые края.
Выруливая на крохотную стоянку возле кафе, Мирослава заметила зеленый «Опель», хотя до назначенной встречи оставалось еще двадцать минут.
Не успела Волгина выбраться из машины, как из салона «Опеля» вышла симпатичная блондинка в коричневом замшевом костюме и, постукивая небольшими каблучками, направилась к «Волге».
Мирослава поторопилась и вышла из машины.
— Вы Мирослава? — спросила блондинка, разглядывая детектива блестящими карими глазами.
— Да, я Мирослава. А вы Жанна?
— Она самая, пойдемте в кафе.
Волгина кивнула, и они пошли рядом. Жанна была не такой высокой, как Мирослава, но сложена она была превосходно, так что мужчины часто оборачивались ей вслед.
Женщины заняли столик у окна, заказали мятный чай и лепешки с кунжутом.
— Глеб рассказывал мне о вас, — сказала Жанна, прихлебывая поданный им зеленоватый напиток, — и я, честно сказать, ждала, что вы позвоните мне. Но вы…
— Я позвонила, — улыбнулась Мирослава, — просто я хотела сначала поговорить с теми, кто более тесно связан с этим делом.
— Я давно дружу с Маргаритой.
— Да?
— Уже лет десять. Мы познакомились на какой-то презентации. Я сопровождала мужа, а Маргарита была оформителем помещения, где это все проходило. Я поинтересовалась у распорядителя, кто им так все здорово оформил, и мне указали на Маргариту, которая тоже там была. Правда, скромно сидела в сторонке, что, как оказалось потом, было ей несвойственно.
— Вы воспользовались ее услугами как флориста?
— Сначала да, а потом мы подружились.
— И вы никогда не опасались за сохранность своего брака? — прямо спросила Мирослава.
— Никогда, — ответила Жанна, не отводя глаз.
— Но вы, конечно, знали об Анне Фалалеевой?
— Конечно. Я с ней знакома.
— Вас познакомила Маргарита?
— Да.
— Она рассказывала вам о своем романе с мужем Анны?
— Да, но я никогда не вникала в подробности.
— Понятно.
— Однако я чувствовала, что Маргариту мучают эти запутанные отношения с кузиной и ее мужем.
— Маргарита вам об этом говорила?
— Нет, то есть да, — Жанна нетерпеливо тряхнула головой, — понимаете, она не то чтобы жаловалась мне или как-то прямо говорила о своем увлечении Сашей. Просто она говорила, что устала от этих отношений, хотела бы сбросить их с себя, как хомут, но не получается.
— Да, — согласилась Мирослава, — странная история.
— Я очень хотела помочь Марго, — Жанна прижала ладони к щекам, — но сначала не знала как. А потом познакомила ее с Глебом.
— И это помогло расстаться Маргарите с Фалалеевым?
— Да, я уверена, что да. Понимаете, Глеб — это тот мужчина, который нужен Маргарите.
— Почему вы так думаете?
— Потому что она увлекающаяся натура, и ей нужен тот, кто сможет ее надежно держать в руках.
Слушая Жанну, Мирослава почему-то представила Маргариту в образе молодой необъезженной лошадки, которая вроде бы и подпустит к себе наездника, а потом сбрасывает его наземь и убегает прочь в свои зеленые луга, на волю. Она не знала, сумеет ли Глеб укротить строптивую, до этого ей не было дела. Перед ней стояла задача доказать, что Максименкова непричастна к убийству Фалалеева.
Поэтому она спросила:
— Маргарита никогда не говорила вам, что Александру кто-то угрожает?
— Нет. Кто мог бы ему угрожать?
— Может, у него были долги? Возможно, он был игроком?
— Нет, ничего такого Марго не говорила. И потом, жена должна знать об этом лучше?
— Не всегда… А с Басаргиным Фалалеев не сталкивался?
Жанна покачала головой:
— Думаю, что нет.
— Маргарита не жаловалась вам, что ее кто-то шантажирует?
— Нет. Да и чем?
— Фривольными фотографиями?
— Ой, — засмеялась Жанна, — Марго это все до лампочки!
— А если бы Фалалеев показал такие фото Басаргину?
— Глеб проглотил бы это, — серьезно ответила Жанна.
— А как же крепкие руки?
— То, что было у Марго до него, не стало бы препятствием для их отношений. И потом, вы что же, Глеба подозреваете?
— У меня такая работа — всех подозревать.
— Но он же нанял вас защищать Марго!
— Он нанял меня искать доказательства ее невиновности, я и ищу. А защищать Марго он нанял Яна Белозерского.
— Знаю. Ян и посоветовал Глебу вас.
— Вы хорошо осведомлены.
— Да, — согласилась Жанна, — но мне кажется, что вы копаете не в том месте.
— А где, по-вашему, стоит покопать?
— Да хотя бы на той даче, где его убили.
— Там работали правоохранительные органы…
— Ой, вот только про это не надо мне рассказывать. Его могли убить бомжи!
— Зачем?
— Случайно.
«Про бомжей мне уже кто-то недавно говорил», — промелькнуло в мыслях Мирославы. И перед ее внутренним взором всплыл взлохмаченный образ Кузи. Кузьмы Лукьянова.
— Возможно, вы правы, — проговорила она задумчиво вслух.
— В чем?
— Что события на даче отработаны вяло.
— Конечно! — обрадовалась Жанна.
— А вы не допускаете мысли, что Маргарита все-таки могла…
— Нет, и еще раз — нет! — не дала договорить ей Жанна.
— И еще один вопрос, вы часто созванивались с Маргаритой?
— Почти каждый день, а иногда и чаще.
— Не говорила ли она вам во время одного из телефонных звонков, что Анна приходила к ней накануне гибели мужа?
— Говорила. Но не накануне, а дня за два до этого, — уточнила Жанна.
— Вы уверены в этом?
— Конечно! Спросите у Анны, она вам подтвердит.
— Она как раз это отрицает.
— Отрицает? — удивилась Жанна и растерянно посмотрела на Мирославу. — Зачем?
— Не знаю.
— Может, у нее от горя в голове все перемешалось? — не очень уверенно спросила Тропинина.
— Может…
— Но я точно помню! Марго еще посмеялась, говорит, представляешь, Анька заявилась ко мне с бутылкой. Я спрашиваю: «Зачем?» А Марго говорит: «Поблагодарить, что я мужика ей вернула».
— И что, они отметили это?
— Да, Марго неудобно было выставлять кузину за дверь.
— А что было потом?
— Когда потом?
— После того, как они отметили событие?
— Ничего не было. Спать легли. Утром Марго проснулась, а Анны и след простыл.
— И на этом все закончилось?
— Нет, она ей потом звонила, представляете, под утро, почти ночью?!
— Зачем?
— Жаловалась, что муж пропал.
— Так он же на даче был?
— Да, но его телефон не отвечал.
— Она могла бы вместо того, чтобы звонить Максименковой, съездить на дачу к мужу.
— Она туда почему-то не ездила. И потом, я подозреваю, — Жанна сделала большие глаза и замолчала.
— Что же вы подозреваете? — спросила Мирослава.
— А то, что Фалалеева могла заподозрить подругу и мужа в очередном вероломстве и звонила Марго, чтобы накрыть их с поличным!
— Вы думаете? — с сомнением переспросила детектив.
— Я в этом почти уверена!
— То есть она караулила мужа возле подъезда Маргариты ночью?
— А почему нет?
— Так страшно же…
— Когда любишь, о страхе не думаешь!
— Но не застала…
— Конечно, нет. И уже тогда, наверное, забеспокоилась по-настоящему.
— Возможно. А Маргарита забеспокоилась?
— По-моему, нет, она успокоила Анну и положила трубку.
— Тогда возникает вопрос: почему не забеспокоилась Маргарита?
— А с какой стати ей заботиться о чужом муже? — возмутилась Жанна.
— Да, действительно, — усмехнулась Мирослава.
— Я понимаю, о чем вы думаете, и даже где-то согласна с вами, он ей не совсем чужой. Но Маргарита мне сама говорила, что, когда они еще были с ним близки, он уезжал на дачу. Там у него друзья, рыбалка и все такое, а телефон он просто отключал. Марго тогда сильно злилась на него. Так что решила, что и на этот раз он просто выключил телефон.
— Логично. Но возникает еще один вопрос.
— Какой?
— Если Анна караулила мужа возле подъезда подруги, то она должна была сразу заметить, что «Мерседеса» мужа там нет.
— Он мог приехать на такси!
— В принципе мог…
Распрощавшись с Жанной, Мирослава отправилась домой, где и сообщила Морису, что у нее такое впечатление, будто она бьется головой о стену, обитую ватой.
— Хорошо, что ватой, — обронил он.
— Чего же здесь хорошего? — удивилась она.
— А вы думаете, что лучше биться о каменную стену?
— Нет, не лучше.
— Значит, от Жанны тоже не удалось ничего узнать?
— Кроме того, что она подтвердила, что Анна Фалалеева за два дня до убийства ее мужа все-таки была у Маргариты.
— Как она могла это подтвердить? Разве она присутствовала при этом?
— Нет, но Маргарита звонила ей и рассказывала.
— Максименкова могла рассказать ей об этом специально потом.
— Не потом! А до того, как стало известно о печальном событии.
— И что это нам дает?
— Что Маргарита говорит правду, а Анна зачем-то лжет…
— Но какой ей от этого толк?
— Наверное, какой-то есть. Например, месть подруге.
— Но это так не похоже…
— На хорошую девочку Аню?
— В общем, да.
— Люди меняются под грузом обстоятельств…
Мирослава замолчала и уставилась неведомо куда.
Прошло несколько минут, прежде чем Морис осторожно спросил:
— О чем вы думаете?
— О бомжах…
— О бомжах?!
— Да. Я поеду на дачу!
— На дачу?
— Да, на дачу Фалалеева.
— Надеюсь, не сейчас?
— Завтра.
— Мне поехать с вами?
— Нет, мне лучше сделать это одной.
— Как скажете…
