Глава 8. Леви Хортон Маджетт
Она избегала его уже несколько дней, общалась только по телефону, да и то в основном сообщениями. Леон больше не мог этого выносить.
Он чувствовал: что-то не так. Да, Анна пыталась убедить его, что ей просто нужно немного отдохнуть. И вроде как в этом нет ничего страшного, со всеми случается. Кому вообще захочется в эти серые дни выбираться из дома?
Леон старался принять эту версию, убедить себя в ней. Он вел расследование без нее и жил так, как раньше… старался жить. Но он сам себе напоминал заводную игрушку, способную выполнять лишь определенный набор действий. Заводом служила сила воли. Не было ее — не было и движения.
В глубине души он давно уже знал, что не выдержит, и все равно финал этого терпеливого фарса стал для него неожиданностью. Он сорвался в ночь, в уже начавшийся дождь, потому что вдруг понял, что иначе не сможет. Лидия, конечно же, пыталась его остановить, но он соврал ей что-то неубедительное; он уже и не помнил, что именно.
Ей такой ответ не понравился. Темнота и непогода не позволили ей следовать за ним, однако его телефон не умолкал всю дорогу. Леон выключил звук и ехал дальше. Он не сомневался, что с Лидией все будет в порядке, а даже если ей что-то понадобится, она позовет Диму — и он примчится к ней верным рыцарем.
Насчет Анны такой уверенности не было.
Он впервые ехал к ней без приглашения и предупреждения. Возможно, это было злоупотребление ее доверием: она показала ему, где живет, а такой чести наверняка удостаивались немногие. Ему следовало хранить этот секрет, а не использовать вот так беспечно.
Но все равно он приехал к ней — и оказался перед темным домом, наглухо запертым, закрытым и для него, и для всего мира. А погода между тем становилась все хуже: усилившийся дождь стал ледяным. С неба проливалась та пакость, которой предстояло постепенно нарасти на все вокруг сплошной ледяной коркой.
Леон прекрасно понимал, что ехать обратно в таких условиях будет самоубийством. Но не мог же он провести всю ночь здесь! Хотя… уж лучше в машине, чем на дороге. Он был всерьез настроен спать в автомобиле, оставаясь рядом с Анной хотя бы так, когда в домике наконец загорелся свет.
Минутой позже Анна все-таки открыла ему дверь. Ему хватило одного взгляда на нее, чтобы понять: он приехал не зря.
— Что ты здесь делаешь? — удивленно спросила она.
— К тебе приехал. Как ты?
Вопрос был чистой воды формальностью, Леон и так мог сказать, что дела у нее не очень. Она выглядела непривычно бледной, болезненной, а правую руку и вовсе держала на перевязи. Правда, Леон не видел ни бинтов, ни гипса, только ее обычные эластичные повязки. И все равно, он знал Анну, знал ее выносливость. Если она закрылась тут от мира, происходит нечто серьезное.
Она посторонилась, пропуская его внутрь.
— Дурацкая это манера — приезжать ко мне вот так, когда тебе вздумается, — проворчала она. — Мне не следовало бы это поощрять…
— Я не мог не приехать.
— Сомнительный аргумент!
— Мы ведь не врем друг другу, так? Вот и я тебе не вру.
Она и сама видела ледяной дождь, понимала, что теперь ехать по дороге, ведущей к ее дому, слишком опасно. Они оба знали, что Леону придется провести здесь ночь. Поэтому Анна без лишних споров повела его к подземному укрытию.
Пока снаружи бушевала стихия, в этом ее бункере было тепло и уютно, пахло выпечкой, гвоздикой и какими-то травами, которых Леон не знал. Анна, ни о чем не спрашивая, проводила его на кухню и дала ему плед. Не зря — до него только теперь дошло, как сильно он замерз, ожидая ответа у двери.
— Если уж вспомнил про честность, то хотя бы не говори, что ты здесь из-за расследования, — тяжело вздохнула Анна. — Если, конечно, у тебя не появились новости.
— Новостей нет, и расследование здесь ни при чем.
Они обсудили все, что могли. Им предстояло снова пересмотреть контакты Увашева и Селиванова, найти там повторяющиеся имена, прикинуть, кто из этих людей был способен на убийство. Но если учитывать, что убийца мог и не подходить к ним открыто, следить из теней, позволяя вести переговоры тому же Илье, стратегия была сомнительная.
— Что с тобой происходит? — тихо спросил Леон.
— Да нормально все… По крайней мере, в лечении я не нуждаюсь. Это придется просто перетерпеть.
Он догадывался, о чем речь. Ему и самому в прошлом доводилось переживать травмы — и растяжения, и переломы. Он знал, что такое ноющая боль в шрамах. А сейчас, когда он еще не мог нормально дышать, ему эти ноябрьские дни тоже давались тяжело.
Так что они не могли помочь друг другу, и все же им лучше было вместе. Анна, должно быть, тоже поняла это и не пыталась его прогнать. Они вместе прошли в гостиную, где работал электрический камин, настоящий она себе позволить не могла: глупо было бы прятаться под землей, а потом выдавать себя дымом.
Странно… Умом он понимал, что находится в подземном бункере и нет в этом ничего нормального. Но ему все равно было хорошо здесь как в самом уютном из домов. Гораздо лучше, чем в его собственной квартире рядом с Лидией! Пожалуй, «где» все-таки не так важно, как «с кем».
Анна устроилась в кресле, освободила руку из перевязи и попыталась укутать шерстяной тканью, но получалось у нее неловко. Леон не дал ей долго сражаться с повязкой, скоро он уже был рядом с ней.
— Тепло помогает? — поинтересовался он.
— Да. Я вот думаю — там соляные грелки есть, может, их положить…
— Сейчас все сделаем, сиди и не дергайся.
Ему действительно приятно было заботиться о ней. Это давало ему ту близость, на которую он вроде как не имел права, но если они здесь, сейчас, а весь мир завоевал ледяной дождь, то почему бы и нет? Леон не позволял себе лишнего, но и тех прикосновений, что сейчас были ему доступны, хватало.
Есть любовь страстная, а есть нежная, и одна не заменяет и не исключает другую, просто для каждой свое время. И если первую он знал, то вторую только начинал изучать.
Он видел, что тепло действительно помогает: Анна, до этого совсем замученная, заметно расслабилась.
— Видишь, я все-таки не зря приехал, — улыбнулся он, но тут же помрачнел: — А это точно не лечится?
— Точно, так что давай не будем развивать эту тему. Я сама не рада тому, что осенью и зимой приходится через такое проходить. Хотя тебе в ближайшее время будет еще хуже, так что это я должна тебе сочувствовать.
— С чего это мне будет хуже? — поразился Леон.
— Лидия ведь знает, что ты здесь?
— Не знает, но, думаю, догадается.
Он и сам знал, какой грандиозный скандал его ждет. Сначала — пехота в лице Димы и его нотаций, потом — тяжелая артиллерия, представленная его беременной женой. Иногда ему казалось, что отправиться на расстрел проще, чем вернуться в родной дом.
— Дима прав, — задумчиво признал Леон. — Я все-таки псих.
— Дима обычно прав во всем, что связано с мертвыми телами, с живыми у него как-то не очень. И ты не псих.
— Разве? Не ты ли сказала, что у серийных убийц нарушена способность устанавливать связь с окружающими?
— Способность к эмпатии, — уточнила Анна. — Да, есть такое. Это значит, что им тяжело чувствовать то, что чувствуют люди вокруг них, они не способны на любовь и дружбу. К чему ты это вспомнил?
— К тому, что тут как раз мой случай! Я даже не про наши терки с Лидией говорю — ладно, бывает. Если учитывать, что я ее в клубе подцепил, этого, может, и следовало ожидать. Но ребенок…
Он замолчал; ему не хотелось, чтобы Анна знала эту его сторону, и он уже жалел, что упомянул Лидию.
— А что с ребенком? — мягко поторопила его она.
— Да не люблю я его, вот что! Не люблю, понимаешь? Ты еще скажи после этого, что я не псих!
Вот что казалось Леону по-настоящему противоестественным. Он был не из тех, кто сидит и мечтает о детях чуть ли не со старшей школы. Но вместе с тем он был уверен, что, когда у него появятся дети, он будет обожать их. Разве это не та любовь по умолчанию, которая есть у каждого? То скрытое в крови чувство, которое не нужно развивать в себе, оно приходит само?
Оказалось, что нет. Он мог любить брата, мать, даже своего безумного папашу. Но мысль о том, что он станет отцом, никогда его не радовала. Он не забывал, что это навязанное отцовство, и, даже зная, что ребенок в этом не виноват, не мог преодолеть в себе неприязнь.
Разве это не то превращение в монстра, о котором Дима много лет предупреждал его?
Но Анна считала иначе:
— Ты не псих.
— Да ладно! Не пытайся меня оправдать, а?
— Я тебя и не оправдываю, говорю, что думаю. Даже материнский инстинкт имеет не такую абсолютную власть, как принято считать. А отцовский инстинкт и того сложнее. У кого-то он проявляется сразу после объявления новостей — о боже, я стану отцом, открывайте шампанское! Кто-то девять месяцев мечется, как ты, но, увидев младенца, успокаивается. Но некоторые — и это, если верить статистике, большинство — начинают испытывать настоящую любовь лишь через несколько лет, когда ребенок оформляется в уникального человечка. Здесь нет единой нормы для всех. Если мы говорим о каких-то обязанностях, то отец обязан заботиться о ребенке, обеспечивать ему должные условия для жизни. Но любовь? Не пытайся ты вытянуть ее из себя, просто расслабься.
Это было правильно, мудро даже, и тут Леону стоило бы согласиться с ней и ни о чем больше не говорить. Но здесь, рядом с ней, хотелось поступать не правильно, а честно.
— Дело не только в этом, — горько усмехнулся он. — Я не просто равнодушен к этому ребенку. Я, кажется, начинаю ненавидеть его.
— Поподробнее нельзя?
— Он держит меня, я обязан… Обязан что-то делать из-за него, жить определенным образом. Знаешь, еще недавно я был уверен, что подам на развод. Да, мы с Лидией накосячили, нам вообще не следовало сходиться, и жаль, что я понял это так поздно. Но, раз исправить ничего нельзя, нужно как-то жить дальше! Я хотел расстаться с ней, а теперь не могу. Из-за этого ребенка я ничего не могу… жить так, как хочу, расстаться с Лидией и…
И быть с тобой.
Вот что ему хотелось сказать, но он так и не решился, потому что не был уверен, что Анна правильно его поймет. Он и так уже многовато наболтал!
У нее было полное право ужасаться и вопить, что таких подонков земля носить не должна. Однако чайные глаза, направленные на него, были полны лишь сочувствия.
— Ты просто запутался, нет смысла говорить о ненависти. Тебя заставляют делать то, что противоречит твоей природе, и ты переносишь гнев на ребенка. Будет легче, когда он родится.
— А я не хочу, чтобы он рождался! Видишь? Доходит даже до такого!
От злости стало трудно дышать, и он откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. А секундой позже он почувствовал, как Анна касается его руки левой, здоровой рукой. Он посмотрел на нее и обнаружил, что она улыбается.
— Все образумится, вот честно, — сказала она. — Ты поймешь, что ребенок — не твоя цепь, а благо. Он не забирает у тебя свободу, только ты решаешь, как жить.
— Не знаю… мне кажется, что дальше будет только хуже.
Он не представлял, какое будущее ждет ребенка, если отец не любит его еще до рождения.
— Почему ты так решил?
— А кого я могу из него воспитать? — отозвался Леон. — Иногда мне даже кажется, что это не мой ребенок, — прикинь, до какого бреда доходит!
Анна перевела взгляд на искусственный огонь в камине. Она все еще не выглядела возмущенной, скорее опечаленной чем-то. Хотя понятно, чем — им!
— Насколько я помню, все маньяки-убийцы как раз начинали со злобных родителей, — фыркнул Леон.
— Не все, не утрируй. Это вовсе не обязательная черта.
— Да? О’кей, возьмем самый актуальный пример — того Холмса, о котором ты мне все время говоришь. Скажи мне, что у него были хорошие родители, и я от тебя отстану.
— Там… все сложно, — уклончиво ответила Анна.
— Значит, я угадал?
Он и сам не знал, зачем ему нужно было угадывать. В этом разговоре он словно превратился в прокурора, выступающего против самого себя.
Но иначе было нельзя. Леон еще никому не рассказывал о своей неприязни к этому ребенку. А ему нужно было рассказать, вытащить из себя это чувство, разобраться! Он только сейчас понял, что только Анне доверял настолько, что мог позволить себе такие откровения.
— Ну же, скажи, повлияли они на него или нет? — допытывался Леон.
— Считается, что повлияли.
— Я так и знал!
— Ничего ты не знал, — заметила Анна. — Заметь: считается! Никто тебе не скажет наверняка, что там было в середине девятнадцатого века, никто за ними пристально не следил. Все расспросы начались потом, когда Холмс уже был осужденным преступником, и любые сомнения трактовались не в его пользу.
— Что там говорят про дым без огня?
— Ты утрируешь, потому что тебе хочется утрировать. Что же касается Холмса, тогда еще Германа Маджетта, то тут нужно учитывать, что его родители были убежденными методистами. Эта болезненная религиозность сильно влияла на отношение к детям, способы воспитания, наказания. А если добавить то, что его отец, Леви Маджетт, вероятно, был алкоголиком, получается совсем уж кипучая смесь. Смотри сам: отец-алкаш, который впадает в ярость от малейшего чиха, холодная, отстраненная мать, не способная поддержать и защитить детей. Это печальная история — но это не твоя история. Ты не алкоголик, Лидия, при всех ее недостатках, все-таки не ведет себя как замороженная рыбина. У вас все будет иначе.
— Ты ведь не все мне говоришь о влиянии его родителей, да? Жалеешь меня?
Анна тяжело вздохнула:
— Зачем тебе это знать? Мазохизм какой-то, честное слово!
— Мне нужно знать, Аня. Ты сама сказала, что Холмс — редкое чудовище даже по меркам серийных убийц. Я хочу знать, какие ошибки его родителей к этому привели.
Их разговор был серьезным, тяжелым даже. Но Леон все равно чувствовал определенное удовольствие, обращаясь к ней так — она это немногим позволяла. Здесь, в этом доме, этой ночью, связь между ними не казалась уже такой запретной.
— Ходили слухи, что отец бил его, — неохотно признала Анна. — А в качестве наказания использовал голод и изоляцию. Уже построив свой отель, Холмс и сам часто морил своих жертв голодом, запирал их в комнатах с отличной звукоизоляцией до самой смерти. Но Леви Маджетт об этом не знал, он был уверен, что воспитывает хорошего сына. А Холмс сбегал от него в лес, где препарировал животных.
— О чем я и говорю!
— Ты и сам не знаешь, о чем говоришь. Вспомни, что это далекое прошлое. Все знания о Холмсе собирались после его ареста, многие — после его смерти. Он был признан первым серийным убийцей, поэтому высока вероятность, что его стремились подогнать под некий общий канон, только-только зарождавшийся. Плохие родители? Есть. Домашнее насилие? Есть. Жестокость к животным? Есть. Не человек, а пособие получается! Заметь, есть свидетельства, где родители Холмса описываются не такой уж злобной парой. Но даже если все худшее, что им приписывают, было правдой, не это сделало из него маньяка. Воспитание просто придает определенные особенности характеру, оно не меняет суть. В те временя религия имела очень большую власть, в том числе и не самые приятные ее направления. Жестокость к детям была относительна, это тебе не наши дни! Там телесные наказания никого не удивляли. Я не говорю, что это хорошо, просто через это прошло чуть ли не все поколение Холмса. Но замок для убийств и пыток построил только он.
— Я помню — врожденные черты и все такое… Но ты не забывай: у моего ребенка дед — серийный убийца. Как тебе такая наследственность?
— Как и у детей твоего брата, — парировала Анна. — И что, они уже начали щенков резать и белок заживо есть?
Тут Леону нечего было возразить: племянников он любил. Причем гораздо больше, чем этого ребенка, существующего пока только в теории! Любить их оказалось так легко… И если бы кто-то попробовал назвать их убийцами, Леон первым бы дал этому обвинителю лишний повод держать рот закрытым.
Анна мягко сжала пальцами его руку, стараясь подбодрить.
— Не смотри на чужое прошлое, — посоветовала она. — Оно у каждого уникально. Да, на Холмса, возможно, сильно повлияли родители. Но он был не единственным ребенком, и на других они почему-то так не повлияли. А мошенничеству его и вовсе никто не учил, ну и что с того? Каждый делает твой выбор сам, поэтому перестань беспокоиться о том, что еще не случилось, да и не факт, что случится. Смотри, уже поздно… Я постелю тебе в комнате для гостей. Ты удивишься, но она тут есть.
* * *
В опустевшем доме такими громкими кажутся голоса из-за стены. Счастливые голоса, или раздраженные, или спокойные. Обычные. Кого-то зовут обедать. Кто-то злится. Кто-то прощается. Но все это — жизнь, такая простая, доступная всем… а для нее — навсегда потерянная.
Полина Увашева никогда не замечала, какая в их доме хорошая слышимость. А ведь дом дорогой, новый! Как странно… У нее не было ни времени, ни желания замечать. Да и потом, они с Сергеем возвращались в свою квартиру поздно, когда дом уже затихал, они разговаривали и были заняты друг другом, все остальные их просто не интересовали.
Но теперь Сергей исчез, а с ним, кажется, исчезла и она.
Она не помнила первые дни после того, как ей сообщили о его смерти. Того времени просто не было.
Когда Сергей пропал, она не сидела без дела, не могла. Она передала управление компанией заместителям, а сама все силы отдала поиску. Ей тогда твердили всякий бред — про то, что он сбежал с молодой любовницей, что у него есть другая семья. Полина не слушала. Она верила ему, она знала его — и она должна была его найти!
Жаль только, что все это ни к чему не привело. Она не сдавалась, в те дни она спала в лучшем случае четыре часа в сутки, и все равно не справилась. Полина сама поехала на опознание тела, потому что никому не могла доверить такое. Она увидела, что это он, — и увидела все его страдания.
Дальше все было как в тумане. Она будто впала в ступор, ничего не говорила, не реагировала на вопросы. Решив, что с ней все будет в порядке, друзья отвезли ее домой и оставили одну. И вот там она кричала, плакала, кидалась на стены. Она не тосковала о своем муже, как полагалось благовоспитанной вдове, она выла, как животное, она с глухим отчаянием принимала то, что у нее отняли все.
Да, у нее оставалась фирма, деньги, друзья, связи. Но это, как оказалось, не все. Всем для нее был Сергей, без него остальное просто теряло смысл.
Когда она наконец опомнилась, она обнаружила, что лежит на полу в гостиной. Полина смутно помнила, что произошло до этого, и не понимала, что привело ее в себя. Пожалуй, просто отступила первая волна отчаяния, тупая и рвущая на части. От природы Полина была человеком действия, таким же независимым, как ее муж. Она не могла понять и простить, она не хотела жить дальше. Ей нужно было найти того, кто это сделал, и заставить его пройти через тот же ад, через который он провел Сергея.
Только это и придало ее жизни смысл. Она почувствовала, как у нее открылось второе дыхание. Убийцу она искала так же, как когда-то Сергея. Но если ее муж просто исчез, то в случае с убийцей у нее была зацепка: Селиванов.
Редкая крыса… Полина бы убила его сама, своими руками, если бы могла. Однако это уже сделали за нее, и теперь она проверяла все его контакты, искала след. Не сама, разумеется, она нанимала лучших профессионалов своего дела. Полина не жалела на это денег, они потеряли свое прежнее значение, как и все остальное.
Так она и вышла на Илью Закревского. Перед исчезновением он встречался с Селивановым, часто оставался с ним наедине, а потом перестал. Разве это не типичное поведение курьера или связного? Версию о том, что Закревский может быть убийцей, Полина отмела довольно быстро, недолго понаблюдав за ним. Нет, такой слизняк не мог справиться с Сергеем! Если его кто и убил, то настоящее чудовище, а не очередной золотой мальчик.
Дальше она оказалась перед выбором. Она могла долго следить за Закревским, поймать его, попытаться допросить. Но это отняло бы слишком много времени, а Полина и без того была на пределе. К тому же, если бы он заметил слежку, его папаша нашел бы способ защитить его. Поэтому Полина решила воспользоваться вторым способом и войти ва-банк: уничтожить Илью, заставить тех, на кого он работает, обратить на нее внимание, подойти поближе, раскрыть себя — и вот тогда она смогла бы отомстить за Сергея.
В этом деле у нее появился неожиданный союзник. Ренат Донауров был близким другом ее мужа — лучшим другом! Он знал их обоих со дня свадьбы. Когда Сергей пропал, Ренат взял на себя значительную часть организации поисков, и неудача ранила его не меньше, чем Полину. Когда же стало известно о том, что найден труп, Ренат сам пришел к ней и сказал, что хочет мести.
Полина никогда не занималась таким — не нанимала убийц! Они с Сергеем принципиально держались подальше от этой стороны бизнеса. Но теперь, когда его не стало, она не собиралась сдерживаться. Впрочем, недостаток опыта все равно мог бы помешать ей, если бы не содействие Рената. Это он нашел исполнителей, он договорился с ними — и дело было сделано.
Полина уже знала, что Закревский остался жив, но это ее нисколько не волновало. Мертвецом быть — и то лучше, чем оказаться в его положении! Поэтому она уверенно перешла ко второй части плана.
Она везде и всюду говорила, что она связана с этой аварией, но — только намеками. Полина внимательно следила за собой, она бы никогда не дала полиции нужных доказательств. Она ловила убийцу на живца — и живцом была она сама.
Вот только он не спешил мстить за своего дружка. То ли Закревский был не так важен для него, то ли он просто затаился. Но это ничего, нестрашно. Она теперь могла ждать, просто потому, что больше ей ничего не оставалось.
И вот теперь, когда она только собиралась уходить из дома, ее отвлек звонок с незнакомого номера. Это могло ничего не значить, ведь она по-прежнему вела бизнес, или значить очень много.
Полина ответила:
— Слушаю.
Она не изображала спокойствие, она и была спокойна. Никакие угрозы не могли вывести ее из себя, потому что ее жизнь попросту потеряла цену.
Однако угроз не последовало, к ней обратился незнакомый женский голос:
— Полина, здравствуйте. Меня зовут Анна Солари, и я знаю, кто убил вашего мужа.
Если бы прямо перед ней открылись врата ада, она и то была бы поражена меньше. Полина просто застыла на месте, не в силах вымолвить ни слова, а Анна между тем продолжала:
— То, что я вам расскажу, покажется вам странным, невероятным даже. Но, пожалуйста, дослушайте меня до конца, и тогда вы поймете, ради чего все это.
И она рассказала Полине об убийце по имени Генри Холмс, об отеле с камерами смерти и о том, что произошло с супругами Селивановыми. Поначалу это и правда было похоже на бред, и Полина слушала лишь потому, что еще не пришла в себя. Но постепенно она поняла, к чему клонит Анна, увидела параллели. Случаи и правда были похожи…
Она и без этого звонка подозревала, что за смертью Сергея стоит не простой человек. Даже наемный убийца не додумается до такой жестокости! Однако образ, который рисовала Анна, вполне подходил чудовищу, отнявшему у Полины мужа.
— Я знаю, что вы делаете, — закончила свой рассказ Анна. — Знаю, что вы бросаете вызов. Я вас не осуждаю, и это, может, даже сработало бы, если бы речь шла о простой войне конкурентов. Но тот, кто заказал убийство Сергея, привлек к этому особенное создание и уже был наказан за это.
— Вы считаете, что я не справлюсь?
— Не тем методом, который вы выбрали.
— Вы сказали, что вам известно имя убийцы Сергея, — напомнила Полина.
— Про имя я ничего не говорила, но в этом случае я хотела, чтобы вы поняли меня неправильно, потому что только это заставило бы вас дослушать до конца.
Тут она не ошиблась. Полина была раздражена, она не хотела тратить время на пустые разговоры, а о том, что она поступает неправильно, она уже наслушалась на допросах в полиции. Она не сомневалась, что в ближайшее время ее будут провоцировать, поэтому ей нужно было внимательней контролировать все свои беседы. Однако Анна сразу сумела задеть ее за живое.
— Вы, значит, тоже его ищете? — спросила Полина.
— Ищу, но не его. Его самого поймать не так просто, он слишком осторожен. Если он действительно похож на Холмса, у него есть всего одна уязвимость: «Замок». Видите, в чем слабая сторона вашего метода? Вы думаете, что он придет за вами, и тогда вы его поймаете — говоря условно, я не сомневаюсь, что у вас есть своя команда. Но подвох в том, что он не поедет к вам, он попытается похитить вас и увезти туда, где ему удобнее.
— Так он поступил с Сергеем?
— Боюсь, что да. Поэтому, пожалуйста, не рискуйте.
— Разве вам не положено сказать мне что-нибудь про закон?
— Про закон я говорить не буду, мне ближе и понятнее здравый смысл, — отозвалась Анна. — Я пытаюсь объяснить вам, почему ваша стратегия не сработает. Он найдет способ вас поймать — и вы только порадуете его. Разве этого хотел бы ваш муж?
И снова болезненный укол. Полина старалась не думать о том, чего хотел бы Сергей, ведь иначе ей пришлось бы признать, что она подводит его. Муж любил ее, она никогда в этом не сомневалась. Сергей умолял бы ее не делать этого, не ввязываться, отпустить его с миром и жить дальше.
Но она так просто не могла. Ни отпустить, ни жить.
— Не упоминайте моего мужа, — холодно велела Полина. — Чего вы от меня хотите?
— Просто отойдите в сторону, не касайтесь этой грязи. Убийцу вашего мужа ищут, причем не только полицейские, хотя и здесь вам повезло — вам достался не худший следователь.
— Да, я уже увидела, насколько она полезна!
— Она справится, а не она, так кто-то другой. Но не вы. Мне очень жаль.
— Я вас услышала.
— Это та самая фраза, которой люди дают понять, что им плевать на твое мнение, но хотят сохранить необходимую вежливость, — заметила Анна. — Вы можете совершить большую ошибку. Пожалуйста, не совершайте ее.
— Всего доброго.
Полина первой завершила звонок.
Анна была не совсем права: Полина не собиралась ее игнорировать. Она неплохо разбиралась в людях и чувствовала, что в рассуждениях ее неожиданной собеседницы, странных, почти безумных на первый взгляд, есть смысл.
Но отказываться от своей цели Полина все равно не собиралась. Жизнь ничем не отличается от бизнеса на самом-то деле, а в бизнесе они с Сергеем никогда не отступали перед трудностями. Ей просто нужно было сменить стратегию, подготовиться к тому, что ее попытаются не убить, а похитить.
А еще — предупредить Рената. Потому что он, похоже, считал себя неуязвимым, но это никого еще не доводило до добра.
* * *
— Он не ночевал дома. Поздравляю. Теперь ты счастлив? Гордишься собой?
Дмитрий не отвечал ей, просто не мог. Он прекрасно понимал, что Лидия не будет врать ему. Если она сказала, что Леон неожиданно собрался и уехал куда-то на ночь глядя, ничего ей не объясняя, так и есть. Но это же… невозможно!
Он был уверен, что на этот раз у него все под контролем. Он лично наблюдал за ними и видел, что Анна образумилась, она старалась лишний раз не приближаться к Леону, да и он вел себя сдержанно. Дмитрий начал доверять им!
А теперь случилось вот это… Он был уверен, что знает, куда и зачем поехал его брат. Одна мысль о том, что Леон так нагло, так откровенно изменяет Лидии, приводила Дмитрия в ярость. Он готов был ехать туда, за ним, но ледяной дождь остановил его. Может, это и к лучшему: он пока не мог гарантировать, что не сделает какую-нибудь глупость.
Дмитрий и мысли не допускал о том, что эти двое сейчас не вместе — в одной постели. Даже он изменил жене с Лидией — а уж от Леона и подавно не стоит ожидать супружеской верности! Что, молодые мужчина и женщина, оказавшись в одном доме, лягут спать в разных кроватях? Невозможно! Есть только одна причина, по которой Леон мог так резко бросить все и мчаться к ней: она позвала его. Эта стерва поняла, что имеет определенную власть над ним, и решила воспользоваться ею.
— Я все решу, — с трудом произнес он. Ему даже собственный голос не повиновался!
— Уж надеюсь, потому что я на грани развода! — выпалила Лидия. — А если я на грани развода, то и ты тоже, милый мой! Так или иначе, этот ребенок получит отца!
— Успокойся. Если я сказал, что разберусь, значит, разберусь.
Она бросила трубку, но он хотел, чтобы так было. Лидия со своей паникой только мешала ему. Да, он допустил это, он виноват перед ней. Но он же все исправит!
— Что-то случилось? — спросила Мила, опуская руки ему на плечи.
Он был уверен, что она не подслушивала этот разговор, но она знала, кто звонит. Она всегда тонко чувствовала, когда он расстроен или встревожен.
— Леон чудит, — коротко отозвался Дмитрий.
— Настолько, что ради этого стоило звонить тебе посреди ночи?
— Именно. Уже то, что он посреди ночи не с женой, — достаточная причина для этого.
— Уверена, он сможет все объяснить, — вздохнула Мила. — Иди в постель, на улице настоящий ад сейчас. Шею свернуть можно! Где бы Леон ни был, я надеюсь, что он под крышей.
Да уж, под крышей он… Только не под той крышей, где должен быть!
— Если он сам не свернет шею, я ему сверну! — пригрозил Дмитрий.
— Не нужно так, родной. Я знаю, что для тебя он навсегда останется младшим братом. Но и он, и Лидия уже не дети. Они должны научиться сами решать свои проблемы, не обращаясь к тебе. Это ведь их семья, их ребенок, все это не связано с тобой!
Вряд ли она подозревала, насколько далека от истины.
В постель он все же вернулся просто потому, что делать было нечего: дождь не выпустил бы его из дома. Но заснуть Дмитрий так и не смог. Он лежал в темноте, чувствуя рядом с собой тепло Милы, и думал о том, что делать дальше. Как вразумить Леона? Как остановить все это?
Раньше он мог помешать им с расследованием, просто не давать им больше информацию — и все, их игра в детективов закончилась бы. Но теперь у Анны была возможность получать данные напрямую от Инги, и он лишился единственного козыря. В чем-то Мила права: как просто было наказывать Леона в детстве! Запер в шкафу — и вопросов нет.
Но теперь-то его младший братишка не ребенок, а здоровенный дядька, который может вышвырнуть его через окно. У Дмитрия не было рычагов давления, кроме совести, однако сегодняшняя ночь наглядно показывала, что с совестью у Леона начались проблемы. Прямо как у их отца — и эта мысль пугала Дмитрия.
Значит, придется идти другим путем, и путем этим вполне могла стать Анна. Он уже пытался вразумить ее один раз, однако она не послушала. И что с того? Она должна быть умнее, чем Леон, она же женщина! Да и Дмитрию на этот раз следует быть с ней строже. Его память милосердно стирала острые углы их прошлого разговора, позволяя поверить, что повлиять на Анну все-таки можно.
Он продумывал этот разговор до утра, перебирая слова, фразы, аргументы. К моменту, когда ночь сменилась поздними ноябрьскими сумерками, он был готов ко всему. Ехать туда, в ее нору, он не собирался, он слишком хорошо помнил, какая паршивая дорога туда ведет. Поэтому он просто отправил ей сообщение: «Нам нужно поговорить наедине, без Леона. Срочно».
Она должна была знать, что ему нужно. Вот только согласится ли она? Или, может, притащит с собой Леона? Хотя нет, вряд ли, эта сумасшедшая слишком ценит свою независимость, чтобы просить его о помощи. В худшем случае она проигнорирует его сообщение, и все.
Однако это было бы слишком трусливо для Анны Солари. Она ответила быстро и по существу — прислала сообщение с адресом и временем. Вроде бы все сложилось так, как ему нужно, и все же Дмитрию почему-то было не по себе. Как будто это она вызвала его, а не он ее! Но он быстро справился с этим чувством и приехал на место встречи даже раньше, чем она.
Анна выбрала небольшое кафе, у которого было одно значительное преимущество: зал разделялся на отдельные кабинки, в которых можно было говорить о чем угодно, не опасаясь быть услышанными. Значит, она обо всем догадалась… Еще бы! Наверняка она получила это сообщение, лежа в одной постели с Леоном!
Мысль об измене младшего брата вернула ему нужную злость, и он снова был готов к этой встрече.
Она пришла вовремя. Он знал, что каждый раз она выглядит по-новому, поэтому даже не удивился. На этот раз Анна была скучающей светской львицей в дорогом кашемировом платье цвета топленого молока, с длинными каштановыми волосами, которые никак не могли быть ее собственными, но смотрелись вполне настоящими, с изысканной россыпью бриллиантов на руках: на кольцах левой руки и на перчатке, закрывающей правую. Она была под стать этому месту, дорогому и пафосному, однако ее странная, словно присвоенная незаконно красота еще больше раздражала Дмитрия. Она не имеет права меняться вот так, выглядеть как кто-то другой! Она же сумасшедшая, почему Леон не замечает этого?
Может, потому, что он и сам сумасшедший?
Анна опустилась на диванчик, сделала заказ, не открывая меню, и лишь после этого улыбнулась Дмитрию.
— Я знала, что ты позовешь, — только и сказала она. — Ты не прав.
— Да неужели?
— Ты придумал лишнего и про меня, и про него, ты сам себе задал вопросы и сам на них ответил. Я не буду оправдываться и становиться персонажем этой выдуманной истории.
— А не мешало бы!
— Дима, ты напрасно позвал сюда именно меня, — вздохнула Анна. — Тебе следовало бы поговорить с Леоном, но не о том, где он был ночью, а о его будущем. Ты творишь непонятно что.
Она не притворялась, она действительно не чувствовала себя виноватой!
— Я вижу, говорить с тобой вежливо бесполезно, — заметил Дмитрий. — Придется прибегнуть к методу, который я терпеть не могу.
— Это какому же?
— Угрозам и шантажу. Ужасный инструмент, правда?
Но она и бровью не повела, ее безупречный макияж оставался маской, надежно скрывавшей лицо, а глаза теплого чайного цвета умудрялись казаться ледяными.
— Ужасный, — согласилась Анна. — И совершенно недостойный тебя. Дима, не нужно. Остановись сейчас, пока еще не поздно. Тебе нечем повлиять на меня или мое отношение к Леону. Прими то, что ты зря беспокоишься, и смирись.
Как же она его злила! Теперь Дмитрий готов был пойти на принцип и довести дело до конца.
— Это не касается Леона, это касается тебя. Я не знаю, что именно может тебе навредить, но буду пробовать все. Твой телефон, который ты так бережешь, станет доступен всем.
— Это мелочно и подло, а телефон я сменю.
Он и сам понимал, что использует даже мелочи, но остановиться не мог — гнев нес его горной рекой. К тому же у него были аргументы и посерьезнее:
— Я раскрою это твое убежище, твою змеиную яму, где ты прячешься. Да, ты можешь бросить и ее, но это уже подороже, чем менять телефон.
— Да, это было бы дорого и неудобно. Прекрати, я серьезно.
— Или что? Используешь твои связи? Так они есть не у тебя одной! Я даже это оберну против тебя!
Он не собирался на самом деле устраивать травлю, он просто хотел увидеть хотя бы тень волнения, доказать самому себе, что на эту ведьму можно повлиять. Увы, Анна Солари смотрела на него как древнее божество, которому в жертву вместо девственницы принесли хомячка и пакетик чипсов.
— Дима, угомонись, последний раз прошу.
— Так давай, скажи, как ты заставишь меня угомониться!
— Сделаю то же, что и ты. Как говорится, с каждым на его языке.
— Ты будешь шантажировать меня? — расхохотался Дмитрий. — Ты — меня? Чем же?
— Тем, что Лидия беременна от тебя, а не от Леона.
Она сказала это спокойно, будто речь шла об общеизвестном факте — прогнозе погоды, например. Но Дмитрий, приготовившийся вновь посмеяться над ней, так и застыл с искаженным лицом. Он не мог отвести от нее глаз, он хотел сказать хоть что-то, чтобы нарушить это неловкое молчание, но из горла не вылетало ни звука. Анна, только что поразившая его, спокойно приняла у официанта чашку кофе, с улыбкой поблагодарила и сделала глоток.
Только тогда шок немного отпустил. Дмитрий еще не пришел в себя, ему казалось, что рядом с ним разорвалась бомба и его накрыло взрывной волной. Он не мог нормально мыслить — ведь перед ним только что легко, играючи раскрыли его главный секрет! Но он уже мог обратиться к ней:
— Как?!
— Как я узнала?
— Да!
— А я не знала, — подмигнула ему Анна. — Ты сам мне только что сказал.
— Что?..
Рано он поверил, что хуже уже не будет. Дмитрий бессильно откинулся на спинку мягкого диванчика, а Анна, делая паузы на кофе, пояснила:
— Вообще-то кое-какие подозрения у меня были. Когда я была в гостях у Леона и Лидии, я наблюдала за тобой и ней, видела, как ты смотришь на нее. Но само по себе это вообще ничего не значило. У меня просто появилось подозрение, в которое я и сама не очень-то верила. А сейчас, раз уж мы остались наедине, я решила проверить свою теорию. Я чуть разозлила тебя — это несложно, ты стабильно реагируешь на одни и те же триггеры. А говоря по-человечески, есть несколько тем, которые поджигают тебя как спичку, и я использовала их. Злость заставляет людей потерять бдительность. Когда я увидела, что ты бесишься, я решила сказать тебе якобы правду и посмотреть на твою реакцию. Поздравляю, ты сдал себя с потрохами. Но не вини себя: я и не догадывалась, что это так важно для тебя.
Он попался…
Попался так глупо!
Дмитрий не мог в это поверить. Он пришел сюда, чтобы усмирить ее, а вместо этого дал ей ключ, способный разрушить сразу две семьи.
— М-да, не такой уж ты хороший брат, как хотел казаться, — задумчиво продолжила Анна. — Мне бы сейчас позлорадствовать, а мне жаль Леона. Да и тебя тоже! Я допускала, что ты максимум ребенка ей заделал в пьяном угаре, а ты влюблен в нее! Плохо это. Только вякни при мне теперь про семейные ценности.
— Что ты будешь делать? — еле слышно спросил он.
— По-хорошему, надо бы сказать Леону…
— Он не должен знать!
— То есть он продолжит жить во лжи? Так не будет, Дима. Но мне все-таки кажется, что сказать ему должен ты, а не я, так будет правильнее.
— Я не могу этого сделать…
— Можешь и сделаешь, — отрезала она. — Давай договоримся так… У тебя десять дней. Думай, сочиняй сценарий, пиши речь. Потому что, если этого не сделаешь ты, через десять дней все расскажу ему я. А я, как ты уже мог понять, человек не слишком деликатный.
— Да ты просто хочешь увести его из семьи!
— Нет. Леон дорог мне, не скрою, но ты зря приписываешь мне фашистское коварство. Я не собиралась разводить его с Лидией. Однако теперь я вижу, что он обязан узнать правду. Дим, ты уже не выбираешь, да или нет. Ты выбираешь только когда и как. Удачи тебе — и не путайся больше у нас под ногами.
Она ушла, унося с собой знание, которого у нее никак не должно быть — у нее из всех людей! А Дмитрий остался за столиком один; он никогда еще не чувствовал себя таким идиотом.
Он пришел сюда с уверенностью, что спасет семью брата, но стало только хуже.
