Только лососи плывут вверх по реке

Мелани уже несколько недель жила у своих родителей. Возвращение к истокам – в какой-то степени вынужденное. Однажды вечером она вышла из дома на пробежку и не вернулась. Бесконечный бег трусцой. Чтобы он продолжался так долго, нужно бежать сотни километров. Прозрение: с Алексом у нее никогда ничего не получится. И желание курить – у нее, не курившей уже десять лет. Мелани выкурила почти всю пачку у выхода из бара, где купила ее. Выплюнуть свое прошлое. Ничего не оставить в себе. Воздух такой нежный. Люди на террасе выглядят счастливыми. Кто-то громко разговаривает. Алекс ждет ее – Алекс, который ее любит. А она теперь любит его лишь временами – перерывы в работе сердца. Иногда она готова задушить Алекса за пустяк.

Она стояла и смотрела на тех, кто пил рядом. Никто ее не замечал. Через час она послала Алексу короткое электронное сообщение: «Не жди меня. Я ухожу».

И отправилась в городок Мезон-Альфор по восьмой линии метро. И пришла к родителям, которых встревожило то, что она приехала в такой поздний час. Мелани ничем не рисковала, явившись к ним, в дом 10 по улице Вильсона. Ее мать, поклонница превосходной степени прилагательных, всегда помещала дочь на вершину пирамиды.

Мелани самая умная в семье.

Мелани самая ласковая в семье.

Мелани самая приятная в семье.

Мелани самая красивая в семье.

Мелани самая большая альтруистка в семье.

Мелани самая, самая, самая, самая, самая, самая. Эти слова словно сыпались в бездонный колодец.

А Мелани иногда добавляла: Мелани самая порочная в семье. Добавляла потому, что в разговоре не выбирала слова и часто иронизировала.

И вот самая лучшая из дочерей спокойно объяснила родителям, что произошло. Мать выслушала ее с религиозным усердием, но не полностью осознала смысл непредвиденного позднего приезда дочери. В конце ее монолога мать спросила: «Значит, Алекс не с тобой?» Как будто Алекс был за дверью: парковал машину перед домом и собирался присоединиться к ним после того, как оторвет у нее половину дверцы, зацепившись за недавно построенную стенку. Как будто Мелани ни разу не говорила, что решила с ним расстаться. Отец Мелани, как часто случалось, попытался объяснить ситуацию своей жене, которая из-за своего непонимания собрала на себе все воинственные взгляды. Это было удобно для Мелани: ее больше не видели. Она быстро сказала «спокойной ночи» и ушла спать в ту комнату, где жила подростком. Теперь эта комната была похожа на музей в ее честь. Культ дочери, покинувшей дом. Входя в нее, Мелани подумала, что эта комната идеально подошла бы кинематографисту для съемок в комнате умершего ребенка. Со времени ее отъезда ни одна вещь не сдвинулась с места. На постели, в которую она легла, были чистые простыни, потому что ее мать меняла их каждую неделю и считала это для себя делом чести. Когда муж спрашивал, какой в этом смысл, ведь белье от этого изнашивается, а пользы нет, она без конца повторяла: «Никогда не знаешь, что случится». Конечно, другие дети семьи не имели права на такое обращение. Комната сыновей-близнецов была превращена в кладовую. Нужно сказать, что мать считала их самыми эгоистичными, самыми скучными и самыми лицемерными членами семьи. Опустошить их логово казалось ей справедливым возмездием. Они не заслужили ничего лучшего!

Мать Мелани настолько обожала ее, что однажды предложила Алексу посмотреть фильм о том, как рожала свою дочь. Старших надо уважать, это сильное моральное обязательство. И Алекс неохотно согласился. Они сели на кушетку, обитую кожей, которая имела неприятную склонность прилипать к бедрам, когда на нее садились в юбке или шортах. Алекс быстро почувствовал, что ему не очень нравятся ни способности режиссера (отца Мелини), ни сценарий, такой же предсказуемый, как у фильма-катастрофы. Непрерывное движение камеры и постоянные шумовые помехи довершили дело, и библиотерапевт почувствовал в своем животе условия для возникновения опустошительной морской болезни. «Титаник» в окрестностях Парижа.

В продолжение всего показа мать Мелани – живая, а не та, что на экране, – регулярно бросала на Алекса взгляды, проверяя, не упустил ли он что-нибудь. А вот Мелани ушла из комнаты: она знала фильм до мельчайших подробностей. И занялась чем-то другим. Как поклонница «Голубой бездны», которая не хочет видеть этот фильм в сто пятьдесят второй раз, потому что вдруг поняла, что он, в конечном счете, не шедевр.

– Это самый прекрасный момент моей жизни, – сказала мать под конец, выбрасывая этим на помойку своих близнецов и их рождение.

– Как хорошо я вас понимаю. Фильм чудесный, – отозвался Алекс.

Старших надо уважать. Если бы этого правила не было или Алекс вырос в семье сумасшедших, он бы спросил у нее, не сняли ли они и фильм о зачатии любимой дочери. Фильмы о родах вызывают скуку у всех – во всяком случае, у всех разумных людей. Фильмы о зачатии заинтересовали бы больше зрителей.

Перед тем как уснуть, молодая женщина послушала несколько старых дисков, которые были ее спутниками много лет. Роясь в своих ящиках, которые почти все были сломаны, она наткнулась на запись концерта U2 на ипподроме в Венсене. У нее были десятки дисков этой группы, но этот был ей особенно мил. Не из-за качества звука.

Это была запись живой музыки, сделанная бездарными пиратами; ее было почти невозможно слушать. Но она медленно принесла с собой воспоминание о первом объятии с Алексом, который пригласил ее на этот концерт для того, чтобы в конце концов обнять. Недели разговоров по телефону, прогулок, походов в кино. И это зрелище в конце концов одержало победу над сопротивлением Мелани, которая не хотела отдаваться слишком быстро: ее учили, что ее надо заслужить.

В ее памяти возник тот июльский вечер цвета чернил. Алекс тогда пошел на большой риск – решил помериться силами с рок-звездой. Тот, кто приглашает свою девушку в кино, идет путем, где мало подводных камней. Другое дело – показать ей такого обаятельного мужчину во время представления, когда он обливается потом и тяжело дышит; это может стать концом многих рождающихся историй любви. Мелани, загипнотизированная певцом, которого обожала, охотно бы раздавила тысячи зрителей, сидевших перед ней, чтобы оказаться рядом со своим кумиром. Он был там, перед ней. Но толпа мешала ей подойти к певцу, и она, покорившись, приблизилась к Алексу так, чтобы это было заметно. Не имея возможности обнять Боно, голос которого, впрочем, не был голосом сирены, Мелани обняла студентика, аспиранта-библиотерапевта (какая смешная профессия), который плохо знал слова песен U2 и всегда все сводил к литературе. Из-за шума и толкотни Мелани совершенно не замечала, что у Алекса полностью отсутствует чувство ритма. Убаюканная этой музыкой, она обняла бы кого угодно. «Кем угодно» оказался Алекс, глотатель книг, всегда опаздывавший, но очень нежный с ней. Мелани чувствовала, что не ошибается: пусть у Алекса устаревшие культурные предпочтения, он даст ей всю любовь, которую она ждала.

Первая ночь в прежней кровати стала хорошим отдыхом для Мелани. Никто не тянул одеяло. Никто не ласкал ее, когда она хотела спать. Никто ее не беспокоил. Она заново открывала себя. Ее тело существовало независимо от тела Алекса. Феноменологический опыт.