…Закончив рисовать, Ярик брал старый армейский рюкзак и шел к мостам Питера.

Как правило, за полночь.

Он бродил от одного моста к другому, нередко задерживаясь на час-полтора, вглядывался в мутную рябь воды, ожидая, что кто-то совершенно определенный покажется оттуда, вынырнет, – ну же, дорогая, найди вход на мост и вернись… Но это не происходило. День, неделю, две.

Осень подходила к концу и уже кое-где уступала позиции зиме, позволяя осыпать газоны первым октябрьским снегом. Скоро придут настоящие морозы, реки замерзнут и некого будет вылавливать из воды – ни самоубийц, ни оживших людей без душ. Впрочем, ничем таким Ярик уже не занимался. Он ждал жену, готов был ждать бесконечно.

Ближе к утру он отправлялся в Общагу.

Знакомые пустырь, фонарь, рваный туман под ногами, редкие прохожие, будто призраки, высотка с темными окнами.

Кира сказала, что комнату в Общаге у него никто, конечно же, не заберет. Он сможет жить там, пока Общага сама не решит, что достаточно. А уж когда это произойдет, неизвестно.

Ярик перевез в комнату вещи из старой квартиры – выгреб все, нужное и ненужное, рваное, пыльное, высохшее. Холсты, карандаши, краски, куски поблекшей глины. Выскребал по закоулкам клочки памяти, чтобы не упустить больше ничего и никогда.

А когда закончил, долго стоял на пороге, прислушиваясь к звукам вокруг, к какому-то новому зарождающемуся уличному гулу, эху чужих разговоров, шарканью тапочек, обрывкам музыки и шуму автомобилей за окном. Квартира становилась чужой, он с ней попрощался…

Комната же в Общаге пошла навстречу, распахнула объятия и без труда вместила его прошлую жизнь, слившись с жизнью настоящей. Этот симбиоз нравился Ярику.

Заходя в Общагу, он чувствовал осторожную радость, боялся ее спугнуть, поднимался на этаж и на мгновение замирал перед дверью, прислушиваясь.

Ярик был привыкший, он сразу слышал стон, доносившийся из комнаты. Заходил. Разувался. Заглядывал.

Катя ползала по полу – даже плотно связанная, она умудрялась проползать несколько кругов, как гусеница. Грязные волосы ее спутались, губы потрескались еще больше, кровь высохла на щеках и на лбу. Катя выглядела одержимой бесами, хотя на самом деле это всего лишь чужая черная душа приживалась внутри нее. Болезненный и мучительный процесс. Все бездушные проходят. Примерно как получить вид на жительство в захолустном городишке – только больно, ярко и безумно.

Нужно дождаться, когда душа даст первые ростки, и тогда будет легче. А потом – еще легче.

– Главное, переждать, – говорила Катя несколько недель назад. – А потом я все забуду – какая прелесть! И мне захочется мороженого, виски с колой, устроиться на работу, найти друзей, любовника, мужа, завести кошку и посмотреть все сериалы с Дэвидом Теннантом. Это будут другие ощущения, живые, да?

У ее ног тогда лежали мотки веревки, скотч и пластиковые муфты. Пригодилось все.

Едва достала из колбы душу и съела ее, слизывая с рук растекшиеся вязкие полосы, как тут же упала в приступе боли, принялась царапать себя, бить пощечины, кричать и кусаться. Ярик едва с ней справился. Тяжело и страшно. Снилось потом несколько дней.

Ярик знал, что Катя сейчас на дне мутной реки. Пытается всплыть еще раз. Выкарабкаться. У нее получится. Такие красивые зеленые глаза должны увидеть свет.

А еще он знал, что когда-нибудь выловит Марину. Для нее была припасена душа случайного самоубийцы, выловленного на прошлой неделе. И еще немного эликсира, оставшегося после Кати. Должно хватить, не правда ли?

Но пока Марины не было, и Ярик заботился о другой. Он вливал Кате сквозь зубы воду, засовывал еду и заставлял разжевать. Смазывал свежие раны йодом и сушил зеленкой. После этого уходил в глубь комнаты, за книжные полки и бесконечные коробки с рисунками.

У окна на треноге стоял свежий холст. Картина неизвестного моста, которого никогда не существовало в Питере, но который несомненно должен был бы там появиться. Ярик рисовал несколько часов. Теперь ему не нужно было вдохновения – оно всегда было с ним. Рисование придавало уверенности.

А после рисования – хорошенько выспаться, скрючившись на старом скрипучем диване и стараясь не замечать стонов и хрипов.

Он просыпался ближе к закату и направлялся к мостам – искать свою любовь.

Главное, успеть до зимы. Пока не затянуло льдом. И пока душа в колбе не прокисла окончательно.