Ярик все еще хотел убежать, но не мог сдвинуться с места. Он запоздало сообразил, что стал соучастником – не просто убийства, а чего-то большего. Ведь Эльдар не был человеком, пусть даже и выглядел таковым. Обычные люди не продают хмельное зелье для избавления от тоски. Не покупают души. А у него были и другие клиенты, другие покупки, много разного необычного, Ярик своими глазами видел.

Катя сгребла в кучу медальоны, обереги, звякающие пузырьки и флаконы, ловко свернула из куска ткани что-то похожее на мешок и ссыпала все добро туда. Затянула узелок:

– Что стоите? Помогайте!

– Как? – вырвалось у Ярика. Он тут же сбивчиво добавил: – Ты же его убила!

– Я же сказала – попробую объяснить, но позже. Не сейчас, не время. Ну же, сделайте то, что умеете лучше всего. Живее.

Она согнула ладонь лодочкой и несколько раз как будто надавила на воздух.

– Откуда ты?.. Что ты еще знаешь?

Взвизгнул холодный ветер, пробежал по влажным волосам, оцарапал щеки. Катя улыбалась, но как-то отстраненно, безумно, в ее зеленых глазах блуждали огоньки. Ярик вмиг сообразил, что в этой неведомой игре теперь он пешка, а Катя – ферзь. Нужно подчиняться, пока она не совершила с ним то же, что и с Эльдаром.

Он быстро подошел к торгашу. Под телом расползлась черная лужа крови. Задев ее носком ботинка, Ярик поморщился. Ему стало дурно, закружилась голова… ветер словно с ума сошел… где-то в глубине Апраксина двора взвыли собаки и тут же тяжело загрохотало, будто лапа экскаватора вгрызалась в стену старого дома… присесть на корточки… перевернуть… тяжело. Эльдар смотрел изумленным взглядом в небо. На лице давно не было улыбки, но зато новая улыбка расплылась под подбородком, между жировых складок на шее. Этот человек (существо?) был мертв, а значит, его душа теперь может быть свободна, не так ли?

Возможно, дело в привычке. Едва Ярик задрал Эльдару рубашку, обнажив толстый волосатый живот, пришло спокойствие. Укрыл ладонями пупок, надавил. Кончики пальцев мгновенно замерзли и покрылись инеем, холодные капли просочились сквозь мертвую кожу, а потом изнутри Эльдара вылезла, вывалилась, ткнулась в ладони мягкая и влажная субстанция – душа. Она была темно-красного цвета – не оранжевая, как обычно. Запахом отличалась тоже. Обычная душа источала сладкий аромат, а здесь – как будто что-то слегка протухло. Мясо или яйца… Нечистая душа какая-то, нечеловеческая.

Ярик внезапно вспомнил такой же точно запах. Он уже чувствовал его когда-то давно. Уж не Эльдар ли давал ему такой вот тугой комок и предлагал съесть? Да, точно. В тот первый день их знакомства.

«Ты должен обрести душу – только так выживают в этом мире».

И он съел, давясь и морщась от запаха. А потом?.. А потом нашел Общагу – вот что.

Ярик повернулся к Кате, протягивая душу в ладонях. У Кати в руках была стеклянная колба, будто заготовленная. Душа шмякнулась на дно колбы, облепив вязкими каплями стенки. Катя быстро завинтила крышку:

– Теперь возьмите узелок, и уходим.

– Куда?

– Подальше отсюда. Надо успеть. Вы где живете?

Она заторопилась прочь по узким улицам черной Апрашки. Ярик с узелком наперевес – следом. Мысли в голове суетились, беспокоились.

– Я… в основном в Общаге. Есть комната хорошая. Иногда на мостах… или у Сенной, где картины продаю. Бывает. Бессонница, знаешь ли.

Ярик ловил самоубийц, вытаскивал из них души, относил к Эльдару, чтобы выменять на хмельное зелье, пара глотков которого стирала тоску и придавала воодушевления на много месяцев вперед, а потом заваливался спать прямо здесь, на Апрашке, в кучах строительного мусора, в каких-нибудь отходах или за мусорными баками, в картонных коробках или в старых и давно выгоревших зданиях. Никто его не замечал, люди проходили мимо, спотыкаясь о его ноги, наступая на ладони или задевая лицо, – но не видели. А Ярик отсыпался, приходил в себя, а после возвращался к нормальной жизни. Только так – не иначе. После хмельного зелья он мог рисовать картины – мосты Питера, один за другим, те самые, которые охотно покупали туристы.

Они вывернули к низкой овальной арке. С улицы доносились голоса, лился свет, шумели автомобили.

Катя резко остановилась, обернулась.

– А что это у вас за ключ? – спросила она и без спросу взялась за влажный шнурок, болтающийся на шее.

Ярик почувствовал легкий укол и сжался от страха.

– Не бойтесь, – рассмеялась Катя. – Это так не работает. Так что за ключ? От квартиры?

– Не помню. Он всегда со мной был. Не знаю, что этот ключ открывает, да и не задумывался. Может, нашел где-нибудь.

– А как много вы вообще помните?

– Не понимаю…

– Например, кто вы такой, Ярослав? – Катя разглядывала ключ. – Ваша способность, ну. Откуда она у вас? Почему вы этим занимаетесь? Кем раньше были, когда были живым?

– Я и сейчас живой, – его голос дрогнул.

– Расскажите это своему другу. Мы с вами одной породы – бездушные, сбежавшие. Неужели ничего не помните?

Она несколько томительно долгих секунд разглядывала ключ, потом взяла у Ярика из рук узелок, развязала, принялась в нем рыться, чем-то позвякивая и похрустывая. Наконец достала пузырек со светлой жидкостью, протянула:

– Одного глотка достаточно.

– Что это?

Катя картинно вздохнула:

– В самом деле вам не этого надо бояться.

Он покорно взял пузырек, свинтил пластмассовый колпачок, глотнул. Жидкость была кисловатой на вкус, от нее пахло уксусом. По нёбу растеклась прохлада.

– Пойдемте, – сказала Катя, забрала пузырек и направилась к выходу из арки.

– А ты все же кто такая? – нагло спросил Ярик, сравнявшись с ней. – Даже Эльдар не понял. И зачем ты его убила?

– Не беспокойтесь о торгаше. Торговцы бессмертны, их не искоренить, даже если устроить на земле апокалипсис. Не удивлюсь, если в Ноевом ковчеге где-то под лавкой спрятался торгаш вроде вашего круглолицего друга. Ему даже пара не нужна была.

Они вышли на улицу со стороны Апраксина переулка. Тут привычно, по-питерски мягко пахло водой – неподалеку протекала Фонтанка.

– Но кто вы?

– Говорю же, бездушная, как и вы были. Разница в том, что вы вырастили себе новую душу, а я пока нет. То есть технически я все еще мертва, беглянка с того света, нелегальный мигрант в славном городе Петербурге. А вы уже, так сказать, легализовались. Больно было?

Он пожал плечами:

– Не понимаю.

– Вам часто снятся сны, будто вы лежите на дне реки? Кругом ил, грязь, водоросли. И шевелится только ваша борода и, может быть, ключ? – Катя выразительно щелкнула пальцами. – Вся эта толща воды давит на вас, не дает встать. Вы сопротивляетесь, напрягаетесь, кричите, царапаете ногтями ладони, кусаете до крови губы, но встать все равно не можете. Знакомо?

Конечно, были такие сны. Часто, перед приступами тоски. Особенно осенью. Он коротко кивнул:

– И что же это?

– Ваше состояние, когда росла новая душа. Вы съели чужую, а потом дождались, пока она прорастет внутри – вот здесь, под ребрами. Как-то так. Видите, стали своим. Даже Общага приняла вас.

– Вы о ней знаете?

– Я знаю все, но ненадолго. Пока не легализуюсь.

– Тогда, может быть, пойдем в Общагу? Там хорошие люди, я знаю. Они помогли мне как-то. Помогут и тебе.

Катя неопределенно пожала плечами, и Ярик понял – она боится Общаги. Боится ее обитателей, коменданта, вахтерши, варана, который живет в холле, а главное – боится самого здания. Что оно делает с теми, у кого нет души?

– Старая общага, – произнесла Катя спустя некоторое время. – Приют и защита для тех, кому не место в этом мире. Понятное дело, что она могла появиться только в городе униженных и оскорбленных. Сюда стекаются со всего света те, кто ищет покоя. Наверное, мне пока рано успокаиваться – я только глотнула свежего морозного воздуха, мне хочется жить.

– Я слышал там, у Эльдара, – сказал Ярик. – Слышал ваши желания.

Катя не ответила.

Они вывернули к Фонтанке и зашагали вдоль реки со стороны домов. Какое-то время шли молча. Ярик думал о Старой Общаге.

Он не помнил точно, как нашел ее. Однако в памяти сохранился летний день, когда Ярик наткнулся на здание, стоящее на пустыре.

Пустырь – условно. Это, скорее, один из тех кусков земли в центре, на месте которого когда-то высился желтый доходный дом. Сам дом выкупили, снесли, участок огородили синим забором, мусор вывезли, а к постройке чего-то нового так и не приступили. Бывает. Потом потихоньку разобрали забор, часть стройплощадки заросла травой, люди протоптали в траве тропинки, срезая путь, и вот уже появился пустырь, где в кустах легко можно найти пьяного или наркомана, а жарким летом на его куцых холмиках собираются любители жарить шашлыки.

В тот день было ужасно жарко. Духота сводила с ума. Одежда Ярика нагрелась и будто превратилась в духовку, которая медленно прожаривала тело. У левого ботинка куском оторвалась подошва, и внутрь то и дело залетали мелкие камешки и песок. За плечами болтался чехол с картинами. Веревка с ключом натерла шею. Больше ничего. Ах, да. Еще очень сильно хотелось пить.

Жара в Питере – это удушливое состояние, влажное, мокрое, вязкое. А еще – обманчивое. Побывав летом на юге, где-нибудь на Черном море или в горах, в Питере сразу расслабляешься. Ну, потому что нельзя здесь получить солнечный удар так же, как под Анапой. Нельзя сгореть. Невозможно под этим северным солнцем, похожим на крохотное яблоко, даже прогреться как следует – все время кажется, что озяб, на подсознательном уровне. Но на самом деле вовсе нет. Город обманывает. Тепловой удар – запросто. Сгореть можно за час прогулки на велосипеде, особенно у залива. А на пляже лучше не засыпать лицом к солнцу.

Ярик, наверное, как раз и заснул. Потому что летняя жара города обрушилась на него со всей силы. Теперь уже и не вспомнить подробностей. Он съел душу, которую протянул Эльдар. Заглотил влажные куски, почувствовал жжение в груди, в животе, а потом – под кожей.

Вышел из Апрашки, мечтая найти воды – побольше, окунуться в нее и пить, пока не лопнет желудок. Но не было денег, не было воспоминаний о прошлом, он не знал, куда идет и куда вообще должен идти.

Когда шагать стало невмоготу, Ярик увидел пустырь, куски старого синего забора, пыльные тропинки, кляксы от костров и мусор, а потом – Старую Общагу. Несмотря на то что ее там не должно было быть, Общага смотрелась уместно. Во всяком случае, у Ярика не было никаких сомнений в том, что она построена именно там, где нужно.

Он постучался в дверь, вежливо, хотя непонятно для чего. Дверь приоткрылась, изнутри дыхнуло спасительной прохладой. Ярик перешагнул через порог и увидел вахтершу.

– Кира, – представилась она, протягивая Ярику крохотный ключ с брелоком: – Девятый этаж, семьдесят седьмой номер. Располагайтесь.

– Но я… – Ярик увидел аквариум, в котором на камешках спал большущий варан. Яркий луч света размазался по его животу. Потом увидел холл, две лестницы, коридор. Две пустые рамы для картин за стойкой регистрации.

– Вода в номере и в коридоре, кулер, – сказала Кира. У Ярика не было сомнений, что она именно вахтерша. Высокая, чуть полноватая, за тридцать – в его вкусе. – Покажите, что принесли. Мы ждем чего-нибудь оригинального.

Ярик взял ключ, отметив, что ноготки у Киры длинные, красного цвета. Стащил чехол с картинами, расстегнул. Он сразу сообразил, чего от него хотят. Хочешь попасть в нужное место – плати. Нормальные взаимоотношения в общем-то.

Кира склонилась над холстами, рассматривала. Ярик не помнил, когда рисовал эти картины. Почерк был его, стиль тоже, узнаваемые оттенки и любимые приемы. Но замысел, интонации, перспективу не помнил абсолютно. Все тот же провал в памяти.

– Вот эту, если позволите, – Кира ткнула в холст, где был изображен Большеохтинский мост, похожий на гигантского зверя, выгнувшего огненную спину. Рисовал ночью, в всполохах огня. – И вот эту.

С холста в туманную неизвестность перекинулся Благовещенский мост. Тоже была ночь, тоже где-то что-то горело, и язычки пламени отражались в ряби воды.

– Я пойду? – Ярик запихнул остальные рисунки обратно в чехол.

– Конечно. Правила обитания в Общаге почитаете – на столе есть буклет. Хорошо вам возродиться.

Странная вахтерша, казалось, полностью увлеклась картинами и больше не обращала на Ярика внимания. Он поднялся на девятый этаж, мимолетно вспоминая, что этажей с улицы было явно не больше семи. Но ничто не удивляло. Казалось, так и должно быть.

Он быстро нашел номер семьдесят семь, но сначала выпил три или четыре стаканчика ледяной, до одури, воды из кулера в коридоре. Только потом ввалился в тесную каморку, где все пространство занимали одноместная кровать, тумбочка, узкий шкаф и книжная полка. На стенах аккуратно висели рамы под картины. Они были разных размеров, сделанные из разных материалов – дерево, дешевый пластик, ДСП. Ярик сразу понял, какие его картины куда подойдут. Вот только не мог вспомнить, откуда эти картины у него вообще взялись в кожаном чехле за спиной.

– Это мои картины, – пробормотал он, выныривая из вязкой жары прошлого в осеннюю прохладу настоящего. Поежился от наплывов ветра, тянущегося с Фонтанки. – У меня было много картин дома. И рам. Разных. Больших и маленьких. Рама – это колодец для души. А мост – дорога между мирами.

– Ты художник, – сказала Катя. – Вспомнил что-нибудь еще? Вообще-то мы должны были прийти к твоей настоящей квартире. Так это работает.

Он остановился. Точно. Метров через сто впереди был Египетский мост. Пожалуй, единственный мост, к которому Ярик ни разу не подходил за эти годы. Почему? Потому что надо идти вот сюда, налево, мимо гостиницы, бывшей «Советской», потом еще раз налево, в проулки кирпичных пятиэтажек, под низкую арку – как с картины – в двор-колодец, и здесь дверь в подъезд, где раньше был черный вход, для прислуги, а теперь вполне себе обычный вход.

– Я вспомнил… – пробормотал он, бездумно, на интуиции, вдавливая нужные цифры на домофоне.

Сухо щелкнул замок. Ярик заторопился в темноту подъезда.

Тут никогда не горели лампы – только на третьем, самом верхнем, этаже. Пованивало. В узких пролетах лежал мусор. Но это был родной дом Ярика, его родителей, тут Ярик родился, вырос и отсюда ушел много лет назад.

Зачем ушел? Для чего? Один?

Обернулся через плечо и увидел, что Катя улыбается.

– Мне нужно выпить еще этого зелья, – возбужденно произнес он.

– Не сейчас. Вы сойдете с ума, если опустошите пузырек сразу. Выдержите паузу, хорошо?

Стало дурно, и закружилась голова. На втором этаже остановился перед дверью с косой металлической цифрой «7» над глазком. Истрепанная полоска бумажки соединяла дверь с коробкой. Голубая печать на бумажке почти выцвела. Ярик снял с шеи веревку с ключом. Испугался. Вдруг не получится. Но все, конечно же, получилось. Дверь открылась, бумажка разорвалась, изнутри квартиры вырвался знакомый и совершенно сногсшибательный запах. Этот запах, вспомнил Ярик, долгое время прятался в его одежде, в бороде и в волосах. Потом он смылся – после десятка прыжков в воду за мертвецами.

– Моя старая квартира. Это она, – пробормотал Ярик. В его голове открылась шкатулка.

– Может быть, пригласите девушку войти? – спросила из-за спины Катя. – Воняет тут ужасно.