Фотограф едва успел закрепить на стене сегодняшнюю фотографию, как в дверь постучали.

Это был Хорс. Как всегда подтянут, как всегда в черном, лицо строгое, взгляд как рентген, на левой руке перчатка. Хорс, чудовище, бывший профессиональный убийца, а ныне клеврет и преданный пес мессира Гольденбрунера, исполнитель и самых грязных, и самых деликатных его поручений. Хорс не заходил сюда больше месяца, но Скрикс не горевал – другие клиенты были куда менее прижимисты, чем его хозяин. Кроме того, в присутствии Хорса фотографу всегда было не по себе. Неподвижная рука в черной кожаной перчатке пугала его до чертиков. Страх был беспочвенным – Скрикс прекрасно знал, что, пока он находится здесь, в этом здании, никто и ничто не может ему навредить, даже Хорс.

Старая Общага оберегала своих жильцов. Фотограф понятия не имел, что именно произойдет, если Хорс или кто другой пойдет против установленных на ее территории правил. Возможно, нарушитель сразу обратится в пыль, а возможно – стена разверзнется зубастой пастью, и огромный язык, скрутив нечестивца подобно анаконде, утянет его в тартарары.

Когда-то Хорс сам снимал комнатушку этажом выше, поэтому правила были ему хорошо известны. Теперь он приходил сюда исключительно по делу. Однако в этот раз дело, с которым он пришел, оказалось весьма необычным.

Войдя, гость бросил на кровать свою шляпу. Темные, обильно смазанные гелем волосы благоухали и лоснились. Хорс всегда зачесывал их назад, чтобы скрыть шрам на затылке, оставленный, как говорят, казачьей шашкой.

– Мессиру Гольденбрунеру нужна фотография, – объявил он, не удосуживая хозяина и намеком на приветствие.

– Выбирайте, – привычным жестом Скрикс махнул в сторону стены. – Шестую категорию отдам за половину, все что выше – попрошу оплатить полностью и калигулами.

– Нет.

Хорс говорил тихо, но слово это прозвучало так неожиданно и грубо, будто прямо перед носом хлопнули дверью.

– Ничего другого предложить не могу, – огрызнулся Скрикс. – Идите к Язуловичу или Виртюку. Может, им удалось наконец снять хоть что-то выше седьмой категории.

– Вы прекрасно знаете, господин фотограф, что мессир платит только за премиальный товар, – холодно заметил Хорс.

– Тогда выбирайте.

– Нет. Все это мессира Гольденбрунера совершенно не интересует, по крайней мере сейчас.

– А что же в таком случае его интересует?

– Он хочет не купить фотографию, а заказать.

– Заказать? – Уж насколько невыразительны были глаза фотографа, но даже в них промелькнуло удивление. – Неужели мессир настолько обезумел, чтобы заказывать у меня свой портрет?

Фраза получилась довольно вызывающей и двусмысленной, но Хорс, медленно расхаживающий туда-сюда в пространстве между дверью и занавеской, не обратил на эту ерунду ни малейшего внимания.

– Тысяча, – произнес Хорс. – Тысяча золотых калигул. Вот цена, которую готов заплатить мой хозяин за добросовестно выполненный заказ.

Сумма была огромной, даже очень. Все фотографии над кроватью, если продать их скопом, не стоили этой суммы.

– Тысяча? Вы не оговорились?

– Нет.

– Вероятно, в Потайном клубе ожидается большая игра, если мессир проявляет такую неслыханную щедрость? – предположил фотограф.

– Это не ваше дело.

– Что же от меня требуется? – Скрикс нервно облизнул сухие тонкие губы.

– Ничего особенного, – ухмыльнулся Хорс, – всего лишь выполнить свою работу.

– Мне нужны подробности.

– Вот. – Хорс достал из внутреннего кармана пиджака фотокарточку и протянул ее Скриксу: – Елизавета Комарова, двадцать один год, студентка. Умрет завтра. Место смерти – Галерная улица. Время смерти – семнадцать тридцать плюс-минус пятнадцать минут. Ничего больше вам знать не требуется. Впрочем, если будут вопросы – задавайте.

– И за эту пустяковую работу я получу тысячу золотых калигул?

– Да, – кивнул Хорс. – Как только готовый снимок окажется у меня в руках, я передам вам саквояж с деньгами. Думаю, удобнее всего это будет сделать здесь, у вас.

– Погодите… тут явно какой-то подвох… – Отвернувшись, фотограф прислонился лбом к дверному косяку и закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями.

Даже спиной он ощущал прожигающий насквозь взгляд Хорса. Было совершенно непонятно, каким образом Гольденбрунер проведал о предстоящей смерти. Подобным умением обладали, прежде всего, те, кого называют фотографами. Таких людей на весь Питер было всего трое, включая Скрикса. Когда Хорс только вошел, в голове хозяина комнаты мгновенно звякнул маленький тревожный колокольчик, теперь же фотографу казалось, что под его черепной коробкой трезвонит целая монастырская звонница. Однако, несмотря на избыток нехороших предчувствий, Скрикс был настолько заинтригован, что решился на прямой вопрос:

– Скажите правду, Хорс, кто дал вам эту наводку?

– Язулович… – медленно и словно с неохотой вымолвил тот после небольшой паузы.

– Почему же дальше вы отказались от его услуг?

– Мессиру Гольденбрунеру важна надежность, риск его не устраивает категорически, – Хорс улыбнулся кончиками губ. – Ни к Язуловичу, ни к кому другому нет такого доверия, как к вам, господин Скрикс. Надеюсь, вы меня понимаете.

– Прекрасно понимаю… – пробормотал фотограф, наполовину погруженный в собственные мысли. – Но все же…

– Вы берете заказ? – Хорс сменил тон на более строгий, давая понять, что пустая болтовня как минимум утомительна.

– Беру.

– Когда будет готова фотография?

– Заходите завтра после девяти, – немного успокоившись, Скрикс перешел на привычный для себя деловой стиль беседы.

– Прекрасно, – подхватив с кровати свою шляпу, Хорс направился к выходу. – Ровно в половине десятого буду у вас, разумеется с деньгами. И вот еще… Господин Скрикс, пусть наша с вами беседа для всех останется тайной. Да, в этих стенах вам ничто не угрожает, но… вы ведь не так уж редко выходите погулять? Поэтому молчите. Молчите как рыба, как камень, и тогда у мессира Гольденбрунера не будет к вам никаких претензий.

Хорс помахал рукой – той, что в перчатке, – но это был не жест прощания, а грозное напоминание держать язык за зубами.

После его ухода Скрикс щелкнул дверной задвижкой и снова взглянул на фотографию, которую оставил ему гость. Девушка на снимке выглядела очень серьезной. Это единственное, что зафиксировал для себя Скрикс. Возможно, другой, более тонкий наблюдатель отметил бы, что снимок скорее театрален, чем передает подлинный характер, – губы слишком уж поджаты, щеки напряжены, а в глазах озорные искорки, которые не скроешь, не спрячешь. Значит, уже через секунду эта очень серьезная девушка не выдержит собственной серьезности и рассмеется вам прямо в глаза.

Впрочем, физиономист из Скрикса был никакой. Присев на кровать, он задумчиво повертел фотографию в руках, потом зажал ее между ладоней и, когда почувствовал легкое тепло, закрыл глаза. Не меньше часа ему потребовалось, чтобы отыскать среди миллионов переплетенных нитей одну-единственную, за которую нужно было потянуть…

Хорс говорил правду – завтра, примерно между пятью тридцатью и семью часами вечера эта девушка умрет. Черная метка смерти, похожая на шевелящийся клубок змей, отчетливо пульсировала над ее головой.