Какие чувства он испытывал, когда фотографировал смерть человека? Скрикс не был совсем уж бездушной машиной, однако стоило ему взять в руку камеру, и все его эмоциональные переживания сводились к одному – насколько удачной выйдет сегодняшняя фотоохота, насколько ценным получится кадр. Его можно было назвать бессердечным, но нельзя обвинить в жестокости. Скрикс никого не убивал, ни одна из смертей не была им подстроена или спровоцирована. Непостижимым образом он просто оказывался в нужное время и в нужном месте – наводил фотоаппарат и спускал затвор.

Было несколько случаев, когда Скрикс спасал людей, предупреждая их об опасности, и тогда смерть, ощерившись, отступала. Поступал он так не из соображений гуманизма, а потому, что остро нуждался в деньгах. Спасенные щедро его благодарили.

Еще одной особенностью Николая Скрикса было то, что, благодаря собственной серости и невзрачности, он не страдал никакими комплексами и, если при этом не затрагивались его профессиональные качества, не испытывал ни обиды, ни унижения. Ему не составляло труда постучать в любую квартиру или остановить первого встречного, чтобы задать вопрос, от которого покраснели бы даже саратовские школьницы.

Но бесстрашным Скрикс не был. Он испытывал настоящий ужас, когда думал, что и сам однажды может умереть. Легко управлять чужими судьбами, но не своей собственной. Как ни крути головой – смерть всегда сзади. Однажды она шагнет из темноты, и, ощутив холодный поцелуй в затылок, ты поймешь, что все кончено.

Елизавета Комарова сидела за столиком на летней террасе одного из бесчисленных городских кафе, листала книжку и ждала, пока официант принесет ей то, что на современном русском именуется словом «бизнес-ланч». Жить Лизе оставалось чуть более трех часов. Фотограф сидел за соседним столиком и подливал себе из френч-пресса зеленый чай. Работа предстояла ответственная, поэтому Скрикс решил перестраховаться, выдвинувшись к объекту съемки заранее.

Офис, где нашла себе летнюю подработку студентка Лиза, находился в этом же здании. Ее обязанности были просты – часами сидеть на телефоне и время от времени исполнять обязанности курьера. Сегодня к половине шестого девушке как раз требовалось отнести пакет с документами в одну контору на Галерной улице. Настроение у Лизы было по-летнему солнечным. После того как она отнесет пакет, ей не нужно возвращаться в офис, и она спланирует свой вечер так, как ей заблагорассудится.

Наскоро покончив с бизнес-ланчем, девушка убежала. Скрикс внимательно проследил за ней взглядом, но сам остался и даже заказал себе пять ванильных эклеров. Спешить было некуда. Фотограф уже настроился на нужную волну, и теперь в голове его тикали часы. Они отсчитывали, сколько еще проживет обычная питерская студентка Лиза. Или не совсем обычная? Недаром этому прохвосту Гольденбрунеру так нужна ее голова. Даже сидя в кафе, Скрикс бегло замечал людей, отмеченных знаком скорой смерти, но ни один из них, в отличие от Елизаветы Комаровой, мессиру не подходил… Что-то интересное произойдет скоро в игровом зале Потайного клуба. Что-то очень интересное… Об этом думал Скрикс, когда пил на веранде свой чай и закусывал эклерами.

Как и предсказывал Хорс, все случилось в половине шестого.

Лиза с пакетом документов в руках шлепала в сандалиях по Галерной улице, отыскивая взглядом номер нужного дома. Скрикс следовал в двух шагах позади, фотоаппарат его был расчехлен, подушечка указательного пальца поглаживала шероховатый рычажок спуска. Девушка шла, а знак смерти – кошмарный липкий сгусток – почти что касался ее волос своими мерзкими корнями-отростками, от нетерпения сочащимися черной слизью. Скоро, совсем скоро они смогут насытиться…

Двадцать секунд, пятнадцать, десять…

Фотограф резко ускорился, обогнал Лизу, потом внезапно развернулся на сто восемьдесят градусов и, вскинув фотоаппарат, как солдат ружье, прильнул глазом к окуляру. Широкоформатный объектив «рыбий глаз» вмещал ее в кадр всю, целиком – от подошв до солнечного ореола вокруг волос. Курьерский пакет она обеими руками прижимала к груди, причем с таким видом, будто внутри – ни больше ни меньше – тайная переписка какого-нибудь закардонного Бекингема с доморощенной Анной Питерской.

Увидев перед собой фотографа, она только улыбнулась. Любой девушке приятно, когда на нее обращает внимание человек с фотоаппаратом.

Три секунды… Как же она умрет? Лепнина на голову? Сердечный приступ?

И тут через объектив фотокамеры Скрикс заметил, как за спиной без трех секунд мертвячки материализовалась знакомая фигура.

Это был Хорс. Как всегда подтянут, как всегда в черном, лицо строгое, взгляд как рентген, на левой руке перчатка. В следующее мгновение – Боже правый! Скрикс так надеялся, что никогда в жизни этого не увидит! – верный слуга мессира Гольденбрунера и бывший профессиональный убийца срывает с руки перчатку…

Последняя секунда…

Скрикс внезапно разжимает пальцы, и фотоаппарат падает. С грохотом и звоном он ударяется о тротуарную плитку. Корпус деформирован, объектив «рыбий глаз» вдребезги. Задание Гольденбрунера провалено, и провалено с позором.

Хорс, с его реакцией мангуста, успел вовремя остановиться, и когда девушка обернулась, то вся Галерная вздрогнула, услышав ее истошный вопль. В сантиметрах от своего лица Лиза увидела руку мумии – высохшую, почерневшую, с желтыми ногтями. «Длань Танатоса» – так именовали не только левую верхнюю конечность Хорса, но часто и его самого. Убивала она мгновенно, одним лишь касанием, но для умирающего момент смерти мучительно растягивался и стоил полного набора пыток сорока севастийских мучеников.

Выронив пакет с документами, девушка побежала в сторону Сенатской площади. Знака смерти над ее головой больше не было. Хорс смерил фотографа уничижительным взглядом, в котором читалось обещание скорой встречи и серьезного разговора, после чего исчез так же быстро, как появился.