Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Как наш мозг превращает свинец в золото
Что бы вы предпочли – выиграть «Тур де Франс» или победить рак? Подозреваю, вы не будете долго думать, чтобы ответить. Скорее всего, вы считаете, что я не в своем уме, если задаю такой нелепый вопрос. Само собой, несмотря на необходимость изнуряющих тренировок, вам больше захочется стать прославленным чемпионом велосипедной гонки, которую каждый год проводят во Франции. Примерно за 23 дня велосипедисты преодолевают расстояние в 3500 километров. Нет никаких сомнений, что никто из нас не хочет проходить через тяжелое лечение химиотерапией, то, что является реальностью для большинства онкологических пациентов. Однако правда в том, что никто из нас не обладает полной информацией для ответа на этот вопрос – потому что никто из нас не испытывал на себе оба варианта. Лучшее, что нам остается, – попытаться представить, что такое преодолеть рак и как это – победить в «Тур де Франс». При первом варианте в воображении всплывают больничные палаты, врачи, выпадение волос, потеря веса, ощущение сильной усталости, тошнота, боль, страх и безысходность. Второй вариант вызывает чувство радости, подъем духа, ассоциируется с достижением, славой и счастьем. Насколько справедливы эти предположения? Есть только один человек на Земле, который может ответить на мой вопрос. Это семикратный победитель «Тур де Франс» Лэнс Армстронг, преодолевший онкологическое заболевание. Вот что он говорит:
Правда в том, что если бы меня попросили выбрать между победой в «Тур де Франс» и преодолением рака, я бы выбрал второе. Как ни странно это звучит, я бы предпочел титул победителя рака, а не чемпиона «Тур де Франс» – за все, что он сделал для меня как для человека, мужчины, мужа, сына и отца.
Лэнс Армстронг родился в Техасе в 1971 году. В двенадцать лет он начал заниматься триатлоном. Скоро выяснилось, что самая сильная его сторона – велосипед. В начале 1990-х он успешно выступал в велогонках, но, несмотря на успехи, на фоне ведущих спортсменов того времени его считали заурядным гонщиком. Затем на «Тур де Франс» 1996 года Армстронг неожиданно почувствовал себя плохо и снялся с соревнований. Через несколько месяцев у него обнаружили рак яичек. Метастазы уже распространились в мозг и легкие. Спортсмену удалили пораженное яичко и новообразования в мозгу. Но не прошло и двух лет после постановки диагноза, как Армстронг возвратился в профессиональный велоспорт – более сильным, чем прежде. В 1999 году он впервые выиграл «Тур де Франс» и продолжал побеждать еще шесть последующих лет.
Добился бы Армстронг таких достижений, если бы его жизнь шла гладко, без тяжелых испытаний, которые поставил перед ним рак? Возможно. Или он оставался бы одаренным, но не выдающимся атлетом? Мы никогда не узнаем; да это на самом деле и не имеет никакого значения. Важно то, что Армстронг думает по этому поводу. Если вы читали его автобиографию «Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни», то, думаю, согласитесь: Армстронг считает, что борьба с раком дала ему неожиданные силы и, должно быть, новое понимание жизни, которое позволило добиваться личных и профессиональных целей. Таким образом, если люди, которым не пришлось столкнуться с раком, воспринимают такую перспективу только в негативном свете, то Армстронг, как и другие выжившие в борьбе с онкологией, видит преимущество в том, что другие расценивают как несчастье.
В человеческом мозгу, похоже, есть «философский камень», который позволяет нам превращать несчастье в новый шанс. В древней алхимии философский камень считался ключевым элементом, при помощи которого можно преобразовать обычные металлы в золото и серебро и создать «панацею» – лекарство от всех болезней. Почти 2500 лет, вплоть до двадцатого столетия, философы и ученые от древних египтян до римлян и китайцев посвящали жизнь поискам философского камня. Несмотря на недавнюю замечательную попытку Гарри Поттера и его товарищей, камень, дающий его обладателю вечную жизнь, так и не был найден. Алхимики, как ни старались, ни разу не смогли сделать из металла нечто лучшее.
А вот мозг человека исключительно эффективен в превращении свинца в золото. Он проделывает это настолько быстро, что, кажется, затрачивает на работу минимум усилий. Наш мозг ищет и берет на вооружение самый полезный взгляд на любую ситуацию, в которую мы попадаем. Несмотря на то что мы страшимся невзгод (развода, потери работы или болезни), думая, что никогда не справимся с ними, обычно мы все это преодолеваем. Люди имеют тенденцию поразительно быстро возвращаться к нормальным уровням внутреннего благополучия после практически любой беды. Жертвы несчастных случаев, получившие паралич ног, всего через год радуются повседневным событиям точно так же, как здоровые люди. Кроме того, они не отличаются от здоровых по уровню собственных оценок своего счастья в будущем. После развода уже через пару лет люди показывают тот же уровень удовлетворенности жизнью, что за год до развода. Тем, кто овдовел, требуется больше времени, чтобы возвратиться к прежним уровням благополучия, но и они тоже после смерти супруга добираются до них за несколько лет.
Ирония, однако, в том, что люди очень плохо прогнозируют, как будут чувствовать себя, если придется столкнуться с такими горестями. Если попросить людей оценить, как они будут справляться со сложившейся ситуацией в случае смерти любимого человека или паралича ног, они склонны переоценивать продолжительность и силу своей эмоциональной реакции. Обычно они отвечают так: «Моя жизнь закончится, я не смогу справиться». Вы никогда не услышите, чтобы кто-то сказал: «Что ж, если мой муж покинет меня, я быстро стану прежней, такой же счастливой, как и была» или «Если у меня отнимутся ноги, то я буду так же оптимистично относиться к своему будущему, как и любой другой человек». Тем не менее в большинстве случаев происходит именно так. Страдающие самыми разными болезнями пациенты говорят о значительно более высоком качестве жизни и уровне счастья, чем предполагают иметь здоровые люди, окажись они в таком положении.
Возьмем, к примеру, двадцатитрехлетнего Мэтта Хэмпсона. Однажды, во время, казалось бы, обычной тренировки по регби, жизнь Мэтта перевернулась навсегда. В результате неудачного стечения обстоятельств он сломал позвоночник, и его парализовало от самой шеи – судя по всему, на всю оставшуюся жизнь. За какие-то секунды Мэтт превратился из сильного независимого молодого мужчины в человека, которому круглые сутки требуется помощь. Теперь он передвигается в инвалидном кресле, которым управляет с помощью подбородка, и дышит через респиратор. Почти любой из нас автоматически пожалеет парня. Мы и подумать боимся, что можем оказаться на его месте. А Мэтт, напротив, говорит так: «Жизнь теперь другая. Она не кончилась, просто изменилась и не стала хуже, чем раньше. В некотором смысле стала даже лучше». «В некотором смысле стала даже лучше» – это потому, что, лишившись одних возможностей, например способности играть в регби, Мэтт компенсировал потерю приобретением новых умений и выявлением в себе других способностей. В своей новой жизни Мэтт пишет учебник по регби и автобиографию. Он ведет интернет-сайт по регби, руководит благотворительной организацией для детей с такими же травмами, как у него, и тренирует местную команду регбистов. Скоро будет построен его новый дом… Не побоюсь сказать, что многие из здоровых людей бледно выглядят на его фоне.
Фокус, который проделывает наш мозг, когда сталкивается с чем-то невыносимым, заключается в быстрых поисках другой стороны медали. Еще не заболев всерьез, мы смотрим на болезнь и связанную с ней инвалидность как на то, от чего нужно спастись любой ценой. Это адаптивный способ рассматривать жизненные трудности: он побуждает нас избегать лишений, держаться подальше от возможных опасностей и заботиться о своем здоровье. Однако, когда мы сталкиваемся с настоящими трудностями, такой способ становится бесполезным. Чтобы продолжать действовать, нам срочно нужно заново проанализировать положение дел и изменить свою оценку ситуации, в которой мы сами теперь оказались, причем таким образом, чтобы быть в состоянии жить дальше.
Разница между представлением, что ваша жизнь закончится, окажись вы в инвалидном кресле, и реальным опытом людей с ограниченными возможностями, которые живут полной и яркой жизнью, – пример постоянной ошибки, известной под названием переоценка воздействия (impact bias). Переоценка воздействия – это склонность людей переоценивать влияние неблагоприятного результата на наше внутреннее благополучие. Психологи обозначили несколько причин, по которым мы склонны переоценивать свою будущую эмоциональную реакцию. Во-первых, прогнозируя свои переживания по поводу еще не случившегося события, мы сосредоточиваем внимание только на отдельных сторонах того, какой будет жизнь после него. Например, представив себя в инвалидном кресле, большинство из нас подумает о том, что изменится в жизни, а то, что останется прежним, не учтет. Да, тогда мы уже не сможем прогуляться пешком, будем посещать только те места, что оборудованы для инвалидов, и станем гораздо более зависимы от других людей. Однако многое из того, что каждый день доставляет нам удовольствие, сохранится. Мы по-прежнему сможем читать книги, смотреть кинофильмы, ужинать в ресторане и проводить время с друзьями и семьей. Поначалу перемены в нашей повседневной жизни покажутся очень существенными и болезненными, но пройдет немного времени, мы привыкнем к новым обстоятельствам, и все, что нас радовало до несчастного случая, снова станет главенствовать в определении нашего благополучия. Игнорирование элементов, которые останутся неизменными, и концентрация только на том, что станет другим, приводят к несовпадению наших прогнозов о своих чувствах с тем, что на самом деле мы в итоге будем чувствовать.
Нам не просто не удается учитывать все, что остается прежним: мы еще и не в состоянии по достоинству ценить собственную замечательную способность приспосабливаться к новым условиям жизни. Человеческий мозг – исключительно гибкий и адаптивный механизм. Вспомните, как последний раз вы ходили в кинотеатр на премьеру. Свободных мест почти не осталось, и вы в итоге сидели в первом ряду, неудобно вытягивая шею, чтобы охватить взглядом весь экран. Сначала вам казалось, что у вас не только не получится насладиться кинокартиной, но и просто хорошо разглядеть то, что будет происходить на экране. Но прошло несколько минут, ваш мозг приспособился к новой форме получения информации, и вот вы уже захвачены фильмом и совершенно забыли, что вам «не повезло» купить один из последних билетов в первый ряд.
Разум не просто приспосабливается к новым ситуациям. Чтобы адаптироваться полностью, он создает новые способности, заменяя ими утерянные. Например, у людей, которые потеряли зрение, часто развивается более тонкий слух и обостряется осязание. Мэтт лишился двигательных возможностей, но развил дар сочинителя. Когда люди оказываются в одиночестве после разрыва продолжительных отношений, они быстро приобретают новые умения, в которых раньше не было необходимости. В любой паре обычно один партнер лучше готовит, а другой с удовольствием занимается организацией развлечений или оплачивает счета. Таким образом, если нет нужды учиться тому, с чем превосходно справляется ваш партнер, то, когда его уже нет рядом, вам приходится быстро самим разбираться, как приготовить сносный омлет и/или распланировать походы в гости. Как только вы осознаете свои новые таланты, вы сразу оцените позитивные последствия негативного события.
Поразительно, но переоценка неблагоприятных событий может случиться даже раньше, чем они произойдут. Если мы знаем, что в скором времени нас ждет увольнение с работы или расставание с партнером, то заранее стремимся посмотреть на неизбежное с позитивной стороны. Например, после экономического кризиса 2008 года, и особенно после банкротства банка Lehman Brothers в сентябре того же года, стало ясно, что работу потеряет невероятное количество людей. «Эффект домино» наступил не сразу. У большинства было какое-то время, чтобы осмыслить надвигающиеся события. Многие из тех, кто решил, что попадет под сокращение, начали воспринимать ситуацию не как бедствие, а как возможность для перемен в жизни и профессионального роста. Они воспользовались шансом вернуться к учебе или поискать более интересное место работы. Такая переоценка трансформирует негативную эмоциональную реакцию на увольнение еще до того, как человек столкнется с ним в реальности. Это повышает гибкость и сокращает страх, а значит, вы лучше подготовитесь к неприятному, но неизбежному событию.
Как мозг это делает? Как мы в уме «переворачиваем» нежелательные ситуации? Искать ответ на этот вопрос при помощи экспериментальных методов довольно сложно. Мы с моими коллегами хотели бы проверить, как различается деятельность головного мозга, когда люди думают о печальных для себя событиях до и после того, как они станут частью их жизни. Но, как вы понимаете, было бы не совсем этично вызывать у добровольцев рак или объявлять им, что они уволены по сокращению штата. И что же делать в этом случае? Что мы придумали? Вот что: использовать одну из самых замечательных способностей человека – воображение. Можем ли мы вызвать перемены в оценке событий, попросив людей вообразить, что они оказались в неприятной ситуации?
Воображение – очень мощный инструмент. Человек физически не способен испытать на себе все жизненные обстоятельства, чтобы узнать, что для него хорошо, а чего следует избегать. Какие-то уроки жизни можно получить из опыта других людей, но этого недостаточно для прогнозирования результатов всех возможных ситуаций. Чтобы справиться с задачей, мозг создал ловкий прием – воображение. Оно выполняет важную работу, позволяя нам воспроизвести в голове и спрогнозировать исход огромного количества будущих сценариев. Мы непроизвольно занимаемся этим все время, даже не замечая, что делаем. Прежде чем принять предложение о другой работе, мы представляем, как будем себя чувствовать в незнакомой обстановке, каждый день общаясь с новыми коллегами и руководителем. Мы стремимся быстро прокрутить в мозгу практически любой шаг – и только потом совершать его в реальности. От похода в магазин до прыжка на тросе – все сначала переживается в голове. Такая гибкость ума дает больше, чем можно узнать из одних только поступков, и позволяет нам подготовиться к тому, что ждет впереди.
Люди так искусно пользуются воображением, что способны создавать в мозгу невероятно правдоподобные картины. Эти картины кажутся настолько «настоящими», что, воображая будущие события, мы в состоянии испытывать радость или боль, которые, вероятнее всего, возникнут, случись это в реальности. Например, представьте, что по вашей ноге ползет туча муравьев. Большинство из нас почувствуют омерзение при одной только мысли об этом. А теперь представьте, что вы ослепли. Запустятся чувства ужаса и уныния. Хотя большинство из нас не переживали в прошлом опыта продолжительной потери зрения и, возможно, не знают никого, кто столкнулся с такой проблемой, вообразить ситуацию все равно легко.
Наглядно представить себе очень неприятные события – вот что мы просили сделать наших добровольцев, пока фиксировали работу их мозга аппаратом МРТ. Участникам представили список из самых разных проблем со здоровьем (к примеру, рак кожи или перелом ноги), попросили вообразить ситуацию, что в следующем году с ними произошла такая история, и рассказать нам, как, по их ожиданиям, они будут себя чувствовать. Чтобы определить, насколько несчастным каждый из участников нашего эксперимента ощутит себя во время воображаемого курса химиотерапии или если его нога будет закована в гипс, все они сосредоточивались на негативных аспектах нежелательных событий. После завершения эксперимента с воображением восьмидесяти разных заболеваний мы сделали неожиданный поворот. Добровольцам предложили пары состояний здоровья, степень нежелательности которых они оценили одинаково, и попросили выбрать один вариант. «Если бы вам пришлось перенести одно из этих заболеваний в следующем году – гипотетически, конечно, – что бы вы предпочли: мигрень или астму? Перелом ноги или перелом руки?» Таких пар было сорок. Затем мы снова провели сканирование головного мозга во время воображения всего списка заболеваний.
Стали ли участники иначе воспринимать тяжесть болезней после того, как им нужно было делать выбор? Да, именно так. Хотя выбор был чисто гипотетическим, за секунды, пока люди решали, какое из зол меньше, восприятие ими нежелательных состояний изменилось. Выбрав одну болезнь из двух (скажем, Стюарт выбрал блох, а не герпес), человек посчитал выбранный вариант (блохи) менее суровым, чем раньше, а отвергнутый (герпес) – более серьезным. Хотя оба заболевания на первый взгляд казались серьезными, изменив оценку выбранного варианта и рассматривая его в позитивном свете («блохи не так уж страшны: я просто куплю гидрокортизоновую мазь от зуда и вызову специалиста обработать жилье»), Стюарт испытал повышенное чувство благополучия.
Трансформация во взглядах Стюарта и остальных участников эксперимента на блох, герпес, а также другие беды четко прослеживалась в характере активности их головного мозга. Прежде чем Стюарту поставили сложную задачу «выбрать между блохами и герпесом», не наблюдалось значимых различий в работе его мозга, когда он представлял себя страдающим от этих проблем. Однако, как только он определился с выбором одного из двух неприятных состояний, такие различия неожиданно появились. Обнаруженные нами различия были очень похожи на те, что мы наблюдали, когда испытуемые выбирали, куда лучше поехать в отпуск. Тогда воображение человеком места, которое он выбрал, в сравнении с тем, что было отвергнуто, давало разницу в активности хвостатого ядра. В первом случае активность была выше, во втором – ниже. Напомню: хвостатое ядро – центр, располагающийся глубоко в мозгу, который сигнализирует об ожиданиях относительно эмоциональных последствий. В этом исследовании, после того как была выбрана боль в пояснице, а не, скажем, мигрень, фиксировалась более высокая активность в хвостатом ядре, когда участники обдумывали боль в пояснице, а не в голове. Хвостатое ядро, скорее всего, корректировало оценку поясничных болей с «ой, это ужасно» на «ничего хорошего, но не так уж и страшно».
Данные сканирования выявили еще одно существенное различие. Оно наблюдалось в той же структуре, которую мы раньше определили как ключевую в обеспечении оптимизма: в крючковидной передней поясной коре головного мозга.
Когда участники «выбирали болезнь», происходило следующее: после того как Аннабель, например, решила, что справиться с камнями в желчном пузыре будет легче, чем с камнями в почках, повышенная активность фиксировалась в ее крючковидной передней поясной коре, когда она представляла себя в первом состоянии. Считается, что крючковидная передняя поясная кора головного мозга прослеживает особенности воздействий, контролируя сигналы от структур мозга, обрабатывающих информацию об эмоциях и желаниях, и корректирует ответные реакции человека.
Представьте, что вы оказались в инвалидном кресле. Сначала вас охватывают отрицательные эмоции (паника, смятение) и негативные мысли («я уже никогда не смогу пробежаться по пляжу»). Однако, для того чтобы вы справились с собой, такие мысли вытесняются, а внимание переключается на позитив («по крайней мере, у меня есть любящая семья и моя голова в полном порядке»). Ключевую роль в этом процессе играет крючковидная передняя поясная кора головного мозга.
Нейронные механизмы, которые я только что описала, сходны с теми, что отвечают за угасание страха. Чтобы изучить, как возникает страх, ученые часто прибегают к простой экспериментальной парадигме по выработке условного рефлекса страха. В этой схеме участник (чаще всего это крыса) получает небольшой электрический разряд (или другое неприятное воздействие) после предъявления стимула, в иных обстоятельствах совершенно нейтрального, например звука. Экспериментатор может включить резкий звук, а затем дать небольшой разряд. Участник эксперимента быстро понимает, что присутствие резкого звука означает, что дальше последует нечто очень неприятное. Со временем уже одного звука достаточно, чтобы вызвать реакции страха – к примеру, учащенное сердцебиение и выступающий пот.
В реальной жизни звуки и удары редко следуют один за другим, но вы легко вспомните массу примеров, когда две вещи ассоциируются друг с другом. Например, в детстве я каждое утро ходила в школу пешком. Чтобы добраться до нее, мне нужно было пройти по довольно спокойной улице. В первые несколько месяцев моей школьной жизни путешествие проходило без особых приключений. Но в одно «прекрасное» утро я столкнулась со страшного вида собакой. Она бешено лаяла, сверкая острыми зубами и разбрызгивая слюну. Поскольку я была маленькой девочкой, собака показалась мне громадной. Я окаменела. Та же самая цепь событий происходила в последующие несколько дней. В конце концов уже на подходе к той улице я начинала потеть, а сердце просто выскакивало из груди, независимо от того, видела я в тот день собаку или нет.
Через несколько недель собака исчезла. Может быть, хозяева решили держать ее в доме, а может, на нее напал еще более огромный и страшный зверь. Не знаю. Но, когда две недели прошли без всяких встреч с ней, я уже не трепетала, приближаясь к этой улице. Мое дыхание не становилось тяжелым и пульс не учащался в ту минуту, когда я выходила на когда-то столь пугающую меня улицу. Такой процесс психологи называют «угасанием страха». Человек постепенно понимает, что стимул, который раньше предсказывал неприятные последствия, уже стал нейтральным.
Ученые Нью-Йоркского университета Элизабет Фелпс и Джо Леду в серии экспериментов показали, что крючковидная передняя поясная кора головного мозга вместе с другими частями середины передней предлобной коры отвечает за подавление реакции страха, которую порождает мозжечковая миндалина. Амигдала необходима для формирования реакций страха на условные стимулы (например, звук или, как в моем случае, улица) в соответствии с выученными ассоциациями (звук = удар, улица = собака). Когда стимул уже не представляет собой верный признак опасности, реакция страха отключается, и главную роль в этом процессе играет крючковидная передняя поясная кора. Если бы у нас не было механизма, который гасит страх, когда тот становится необоснованным, мы бы, наверное, нервно оглядывались все двадцать четыре часа в сутки.
Но мы так не делаем. Большинство людей весело шагают по улице, а когда сталкиваются с тревожными событиями, часто прилагают сознательные усилия, чтобы успокоиться. Представьте, что вы летите на самолете и вдруг начинает трясти. Ваша мозжечковая миндалина стремительно включается в дело, вы начинаете истекать потом, а потом говорите себе: «Это просто турбулентность. Я попадал в нее много раз, но ничего не случалось. Сейчас опущу кресло, лягу и буду наслаждаться “скачкой”». То, что вы делаете, – это управление своими эмоциями. Ваша передняя предлобная кора подавляет реакцию мозжечковой миндалины, и сердечный ритм стабилизируется. Существует много способов контролировать собственные эмоции. Мы можем сдерживать одни мысли и вызывать другие (например, думать о приятном событии, чтобы публично не заплакать после неприятной встречи), концентрироваться на определенных сторонах ситуации или позитивно переформатировать обстоятельства, как это сделал Мэтт, когда оказался в инвалидном кресле.
Управляя собственными эмоциями, пересматривая отношение к разным событиям и подавляя страх, мы изменяем свой взгляд на мир. Не меняется ли в этом случае и наше зрительное восприятие того, что нас окружает? Следует ли буквально понимать выражение «видеть мир через розовые очки»?
Рассмотрим иллюзию миража, то есть ложное чувство, что видишь воду в пустыне. В опубликованной в 2001 году статье говорится, что нет необходимости находиться в пустыне, чтобы жажда изменила ваше восприятие. Когда люди постоянно хотят пить, они более склонны усматривать прозрачность (качество, которое ассоциируется с водой) в неоднозначных визуальных объектах, чем те, у кого все в порядке. Непреодолимая жажда, вероятно, отражалась на восприятии окружающего пространства участниками эксперимента, и они видели жидкость там, где ее не было. Возьмем другой пример – тенденцию ошибочно «узнавать» любимого человека в толпе, особенно тогда, когда очень хочется его или ее встретить. Желания влияют на зрительное восприятие таким образом, чтобы оно соответствовало нашим целям, обманом заставляя видеть воду, когда нас мучает жажда, и любимого, когда мы чувствуем себя одиноко.
В креативном и несколько выходящем за рамки приличий эксперименте ученые Эмили Балсетис и Дэвид Даннинг показали, что изменять восприятие могут наши желания. Они попросили студенток одеться как Кармен Миранда. Эта бразильская певица и актриса 1940–1950-х годов была известна своими экстравагантными костюмами в народном стиле, в которые входили шляпы, украшенные разными тропическими фруктами. Обычно она носила такие своеобразные шляпы в кинофильмах и разных бродвейских шоу, в основном мюзиклах. Студентки должны были пройти через двор университетского городка туда и обратно (111 метров в каждом направлении) одетыми в юбку из травы, бюстгальтер из кокосов и шляпу с пластиковыми фруктами. Сценарий легко мог быть взят из известного ночного кошмара. Он вам знаком: вы голая стоите перед сверстниками, которые полностью одеты и смотрят на вас, не веря собственным глазам. Правда, участницы были не совсем голыми, их плоть прикрывали кокосовые лифчики, травяные юбки и фруктовые шляпы. По мне, так никакой разницы. Поразительно, но исследователи смогли найти 32 студентки, которые вызвались (да, вызвались!) принять участие в сумасшедшем проекте в обмен на… нет, не на несколько тысяч долларов, а просто на зачет по предмету.
Прежде чем отправить студенток публично ставить себя в неловкое положение, исследователи сказали половине группы, что они, если хотят, могут выбрать другое задание. Затем те участницы подписали документ под названием «Свобода выбора». Их обозначили как «группу максимального выбора», они сами выбрали себе задачу. Второй половине участниц сказали, что экспериментатор выбрал для них задачу из нескольких вариантов. Они подписали документ под названием «Выбор экспериментатора» и стали «группой минимального выбора».
Обе группы прогулялись по двору туда и обратно в вышеупомянутом одеянии. Потом всем участницам задали элементарный вопрос: «Какое расстояние вы прошли?» Как я упоминала, длина двора составляла 111 метров. Пройдя это расстояние в лифчиках из кокосов и шляпах из пластиковых фруктов, студентки восприняли его так, как желало их сердце, – они заметно недооценили длину двора. Участницы из второй группы предположили, что длина двора составляет примерно 55 метров, девушкам из «группы максимального выбора» двор показался еще короче: в среднем они оценили расстояние всего в 33 метра.
Исследователи на этом не остановились. Эксперимент «Кармен Миранда» прошел настолько успешно, что они решили предложить студентам еще одну забавную задачу. На этот раз участникам разрешили остаться в собственной одежде, но попросили встать на колени на универсальный скейтборд и, отталкиваясь руками, подняться на холм. Студентов опять распределили по группам максимального и минимального выбора. А после выполнения задания спросили, как они оценивают крутизну холма. И снова тем участникам, которые сами выбирали себе задачу, она показалась менее неприятной: они оценили склон в 24°. Те студенты, кто выбора не имел и кому задачу назначил экспериментатор, решили, что угол наклона составлял в среднем 31°.
Эксперименты Эмили Балсетис и Дэвида Даннинга «Прогуляйтесь в лифчике из кокосов и фруктовой шляпе» и «Заберитесь на холм при помощи рук» позволяют сделать следующий вывод. Стремление людей добиться положительных результатов и уклониться от отрицательных имеет столь большую силу, что даже изменяет наше зрительное восприятие мира. Но это еще не все. Люди чаще нереалистично воспринимают окружающую обстановку и находят ее менее пугающей (например, путь, который надо пройти, кажется им короче, а холм, на который надо забраться, более пологим), если они сами принимали решение, выполнять или не выполнять неприятную задачу.
Почему когда человек сам выбирает неприятную задачу, она становится более терпимой? Решение выполнять стыдное или физически трудное задание вступает в конфликт с существовавшим раньше представлением («Не стоит ходить по кампусу полуголой и с фруктами на голове»). Этот конфликт, известный как когнитивный диссонанс, вызывает негативное возбуждение. Возникшую эмоцию дискомфорта можно смягчить, изменив свое отношение к ситуации («Ладно, идти недалеко, а я сделаю это быстро, так что никто и не заметит»).
В 1950-е годы в Соединенных Штатах существовала секта, члены которой верили, что 21 декабря 1954 года пришельцы из космоса уничтожат нашу планету. Историю этой религиозной общины рассказал отец теории когнитивного диссонанса Леон Фестингер в своей книге «Когда пророчество не сбывается» (When Prophecy Fails). Сектанты верили, что инопланетяне известили о конце света их лидера, миссис Кич, с обещанием спасти ее последователей и никого, кроме них. Увы, когда 21 декабря наступило и прошло без пришествия инопланетян, стало ясно, что конец света не так уж и близок. Однако, вместо того чтобы разочароваться и покинуть секту, члены группы только укрепились в вере. Среди них распространилось убеждение, что своим благочестием они сами спасли мир от разрушения и все снова стало хорошо.
Непоколебимая уверенность членов секты в предводительнице и ее предсказании не соответствовала действительному положению вещей (с Землей ничего не случилось). Этот конфликт запустил внутренний диссонанс, который благополучно разрешился принятием новой идеи: «Миссис Кич права, и, поскольку мы верили в нее, мир был спасен».
Чтобы когнитивный диссонанс возник, прежде всего нужно было, чтобы члены группы свободно решили вступить в ее ряды, не имея других скрытых мотивов. В случае насильственного вовлечения в секту со стороны других сектантов или денежной платы за вступление не понадобилось бы смягчать когнитивный диссонанс. Он бы просто не возник, потому что членство объяснялось бы не только внутренней верой, но и другими мотивами (деньги, внешнее воздействие) и не вступало бы в противоречие с реальностью, когда конца света все же не случилось.
Фестингер продолжил демонстрировать свою теорию в лаборатории. Вместо того чтобы убеждать людей в надвигающемся апокалипсисе, он просто попросил участников эксперимента в течение часа выполнять скучную работу. Им нужно было переворачивать страницы книги – малоинтересное занятие, как ни посмотри. Затем участникам нужно было убедить нового добровольца в том, что на самом деле это неплохое занятие. За это убеждение другого человека в желательности задачи участники получали либо один доллар, либо двадцать. Затем их попросили оценить, насколько занимательной была работа в действительности.
Участникам, которые получили только один доллар, задача «Переверни страницу» показалась более интересной, чем людям, получившим двадцать. В чем было дело? Почему добровольцы, получившие меньше, ушли домой, полагая, что действительно неплохо провели в лаборатории целый час? Похоже, мало заработавшим участникам, которые нажили всего один доллар, пришлось избавляться от диссонанса. Вот источник внутренней коллизии: с одной стороны, люди считали работу нудной; с другой стороны, им пришлось убеждать другого человека в том, что занятие это на самом деле занимательное, причем, несомненно, без всякого видимого основания. Это должно означать, что работа и вправду была не так скучна, как показалось сначала. Однако те, кто получил больше денег, легко разрешили конфликт, объяснив свой обман необходимостью. Им пришлось убеждать другого студента, что нет ничего интереснее, чем переворачивать книжные страницы, чтобы добыть приличную сумму (двадцать долларов). А те, кто положил в карман всего доллар, были вынуждены искать другое оправдание своим действиям, и поэтому они просто поменяли собственную оценку задачи со «скучной» на «сносную». Противоречие смягчилось.
Таким образом, мы снова видим, что человеческий мозг находит быстрый и простой способ восстановить внутреннюю гармонию. Изменяя свое отношение к ситуации, мы обретаем чувство благополучия. В физике принцип относительности требует, чтобы все уравнения, описывающие физические законы, записывались одинаково, независимо от точек отсчета и систем координат. Однако человеческие отношения и оценки прежде всего субъективны, а поэтому свободно трансформируются, чтобы соответствовать нашим постоянно меняющимся обстоятельствам и целям. Так, одна и та же задача может сейчас выглядеть скучной, а завтра – сносной. Развод, потеря работы и рак могут одному человеку казаться катастрофой, а другому – возможностью для личностного роста. Все зависит от семейного положения человека, состояния его здоровья и трудоустройства. Субъективны не только убеждения, отношения и оценки. Мозг прекрасно меняет и восприятие физического мира в соответствии с нашими потребностями. В то или иное время мы по-разному будем видеть одно и то же событие, один и тот же стимул. Два человека могут смотреть на некий холм, и одному он покажется крутым, а другому пологим – исходя из того, что каждый из них ожидает найти на вершине холма. Университетский двор может быть большим для одного и маленьким для другого – в зависимости от того, решился ли человек пройти по нему в лифчике из кокосов, юбке из травы и шляпе с пластиковыми фруктами.
Войти с помощью соц. сетей: