Адрик был в бешенстве. По-прежнему мрачнее тучи, только еще и в бешенстве. Ощущения – как будто бы на Нину взъелось унылое полотенце.

– Ты о чем вообще думала? – негодовал он наутро. Они отправились на южную окраину города, взяв с собой и Леони, и сани, – якобы торговать с местными охотниками и звероловами, – но на самом деле остановились за старой кожевенной мастерской, чтобы Адрик мог без свидетелей объяснить Нине, как безответственно она себя вела. – Я отдал прямой приказ! Ты не имела права никуда лезть, тем более в одиночку. А если бы тебя сцапали?

– Не сцапали же.

Леони прислонилась к саням.

– Сцапали бы, если бы не Ханна. Теперь ты перед ней в долгу.

– Я и до этого была. Забыли, что она гриш? Она будет молчать, если только не захочет подставить саму себя.

Адрик бросил взор на завод, маячивший над долиной.

– Следует уничтожить это место. Ради общего блага.

– Нет, – возразила Нина. – Нужно придумать, как вывести девушек.

Адрик посмотрел на нее своим обычным унылым взглядом, от которого скисало молоко.

– Сама знаешь, что делает парем. Им уже не освободиться от зависимости. Считай, все они уже мертвы.

– Прекрати нудеть, – рассердилась Нина. – Я же освободилась.

– От одной дозы. А эти девушки, как ты говоришь, сидят на наркотике несколько месяцев.

– Но это не обычный парем. Фьерданцы изобрели что-то другое, новое. Поэтому Леони почувствовала себя плохо, но у нее не было обычной реакции на парем. Поэтому и у меня не возникло повторной зависимости.

– Нина…

Она схватила Адрика за руку.

– Когда я приняла парем, во Второй армии еще не изучили его так, как изучили сейчас. Адрик, они уже разработали антидот! Возможно, фабрикаторы и целители в Малом дворце смогут помочь этим несчастным.

Адрик стряхнул ее руку.

– Нина, ты действительно не понимаешь, что натворила? Даже если вчерашнее ночное происшествие сочтут недоразумением, на заводе все равно усилят охрану. А вдобавок доложат командованию. Надо убираться из города, пока не поздно, иначе мы поставим под угрозу работу Рингсы и потеряем все шансы передать в Равку добытые тобой сведения. Ты даже не взяла образец этого нового наркотика.

У нее просто не было возможности, да и голова от страха плохо соображала. И все же она не допустит, чтобы девушки с холма расплачивались за ее ошибку.

– Адрик, я останусь здесь. Можете уходить без меня. Скажешь королю, что я дезертировала.

– Эти женщины обречены на смерть. Можешь фантазировать сколько угодно, но ты знаешь, что это так. И не проси меня жертвовать надеждой для живых ради мертвых.

– Мы здесь не только для того, чтобы набирать солдат во Вторую армию.

Взгляд синих глаз Адрика стал суровым, как камень.

– Мы здесь по приказу короля. Ради будущего нашего народа. Равка не выживет, если не укрепить Вторую армию, а гриши не выживут без Равки. Я видел, как Дарклинг истреблял солдат Второй армии. Я знаю, скольких мы потеряли и скольких еще можем потерять. Мы должны сохранить Рингсу. Должны – во имя каждого гриша, живущего в страхе.

– Адрик, я не могу их бросить и не брошу. Они привели меня сюда. – Это ведь благодаря им она в конце концов похоронила тело Матиаса. Прося у Нины помощи, голоса мертвых вернули ее к жизни. Она не вправе их подвести. – Леони, – Нина умоляюще посмотрела на девушку, – если бы ты оказалась там, наверху, и увидела, что близкий тебе человек…

Леони села на поваленное дерево и устремила взор на крепость.

– Леони, – перебил Нину Адрик, – у нас есть задание. Нельзя его провалить.

– Замолчите оба, – сказала Леони. – Не надо на меня давить. Я сама решу. – Закрыв глаза, она подставила лицо лучам зимнего солнца и долго молчала. Наконец она произнесла: – Я рассказывала вам, что в детстве чуть не умерла, но не упоминала, что причиной была отравленная вода в колодце. Целительница-зова, спасшая меня, сделала это ценой собственной жизни. Она умерла, выводя отраву из моего организма. – Леони открыла глаза и печально улыбнулась. – Говорю же, яды – тонкая штука. Поэтому я ношу эти камни. – Она коснулась двух золотистых камней, вплетенных в волосы с левой стороны. – Топаз, дающий силу, – в память о матери, которая подарила мне жизнь и воспитала бойцом. – Леони слегка повернула голову, и солнечный луч заиграл на грозди из трех лиловых камней в волосах справа. – Аметист – в память об Адити Хилли, фабрикаторе, вернувшей мне жизнь, которую я чуть не потеряла из-за своей беспечности.

– Хилли? – переспросил Адрик. – Вы с ней родня?

– Нет. Я взяла ее фамилию и поклялась доказать, что она не зря пожертвовала собой, поклялась достойно прожить возвращенную мне жизнь. – Леони указала подбородком в направлении завода. – Если мы здесь не ради девушек в той палате, то зачем?

Адрик вздохнул.

– Повторяю, я отдал приказ. На голосование вопрос не ставится.

Леони улыбнулась своей сияющей улыбкой – великолепной, как восход тысячи солнц. Адрик со свистом втянул воздух, словно его ударили под дых.

– Знаю, – просто сказала Леони. – А еще я знаю, что ты сражался бок о бок с Алиной Старковой и не покинул поле боя, даже когда демон тьмы оторвал тебе руку. Адрик, ты пришел сюда не для того, чтобы действовать осторожно.

– Скажи-ка, Леони, – вмешалась Нина, – ты когда-нибудь пробовала керчийские вафли?

Леони удивленно подняла брови.

– Нет.

– Обещаю угостить тебя стопкой вафель такой высоты, что придется подставлять лестницу.

– Ты умеешь готовить?

– Нет. Совершенно. Зато хорошо умею убеждать других приготовить что-нибудь вкусненькое для меня.

Адрик одернул подколотый булавкой рукав.

– Вы обе просто невыносимы. И обвиняетесь в нарушении субординации.

Леони улыбнулась еще шире.

– Мы прекрасны, и тебе это известно.

– Ладно, – надулся Адрик, – раз уж вы решительно настроены провалить наше задание, может, объясните, как мы вывезем из этого проклятого города толпу беременных женщин с младенцами и доставим их в порт глухой ночью?

Нина посмотрела на холм, на дорогу к заводу, похожую на высунутый язык, длинный и жадный, на караульную будку у подножия горы – первую линию охраны. Вспомнила уроки, усвоенные в Кеттердаме, где ее партнерами были не солдаты, связанные долгом, а жулики, разбойники и воры. Всегда бей туда, куда филя не смотрит.

– Легко и просто, – сказала она. – Сделаем это среди бела дня. И позаботимся о том, чтобы нас увидели.

Нина сильно сомневалась, что Ханна явится на следующий урок – либо из-за запрета Матери-хранительницы, либо просто из нежелания общаться, – но все же решила пойти в класс. По пути она заглянула на кухню за свежими объедками и сбегала к лесу, чтобы оставить для Трассела новую тарелку. На минутку задержалась в приятной тишине, дабы собраться с мыслями. Пахло душистой смолой; воздух, холодный и свежий после недавнего снегопада, бодрил. Нина была готова признать, что вылазка на завод получилась крайне неудачной, однако это не отменяло ни творившегося там ужаса, ни выпавшей ей возможности. Она чувствовала, что стоит на пороге событий более масштабных, нежели трагедия на холме, и что от нее тоже требуется нечто большее. «Но что?» – пробормотала она вслух.

– Энке Яндерсдат?

От неожиданности Нина подскочила так резко, что чуть не выколола глаз веткой. Возле деревьев стояла молодая девушка, нервно теребившая подол светло-голубого сарафана. Нина не сразу вспомнила, что уже видела эту послушницу раньше – на берегу реки, в солдатской форме. Слышала ли она, как Нина говорила на равкианском?

– Да?

– Я не хотела вас испугать.

– Легкая встряска мне не помешает, – сказала Нина, словно это вовсе не она недавно выпрыгивала из окошка и улепетывала со всех ног, спасая свою жизнь.

У девушки были светлые волосы и кожа нежного персикового оттенка. Она нисколько не выглядела испуганной, просто немного волновалась.

– Я хотела поблагодарить вас и земенских торговцев. Вы ведь не рассказали о… том, что видели у реки. Даже когда узнали про Гретте.

Гретте… Должно быть, та девушка, которая умерла из-за долгого пребывания в отравленной воде.

– Горя и без того хватило, – сказала Нина.

Девушка поежилась, как будто смерть подошла слишком близко.

– Мать Гретте приехала за телом. Это было ужасно. Но если бы родственники узнали, откуда у нее эти раны, позора было бы…

– Понимаю, – кивнула Нина, потом рискнула спросить: – Кататься еще поедете?

– Нет, конечно, – искренне, почти с жаром произнесла девушка. – Никогда.

Нина ей верила.

– Скажи-ка, это Ханна придумала стащить солдатскую форму? – спросила она. Ханна – важная часть Нининого замысла, поэтому необходимо как можно глубже понимать ее натуру. Кроме того, Нине и самой было любопытно.

Нижняя губа у девушки задрожала.

– Я… Она…

– Я ничего не скажу настоятельнице. Если заговорю сейчас, она сразу спросит, почему я до сих пор молчала. Никому от этого лучше не станет.

Довод, по-видимому, оказался убедительным.

– Ханна… Ханна любит рисковать понапрасну. – На губах послушницы мелькнула слабая улыбка. – Но иногда трудно не поддаться на ее уговоры.

– Вы часто ездили вместе?

– Только когда она звала нас с собой.

– Не высоковата ли цена за редкий глоток свободы?

– Дело не только в этом, – вздохнула девушка. – Ханна… Иногда люди обращаются в монастырь за помощью, а Мать-хранительница им отказывает. Разумеется, у нее есть на то причины.

– Ясное дело. И что это за люди?

– Семьи, которым не хватает рабочих рук, когда кто-то заболевает. – Щеки послушницы порозовели. – Незамужние женщины… попавшие в беду.

– Ханна к ним ездит? – удивилась Нина. Эта своевольная бунтарка с винтовкой за плечом и кинжалом на поясе? Трудно представить.

– О, да, – подтвердила девушка. – У нее настоящий дар. Она удержала от пропасти не одну заблудшую душу и даже помогала принимать младенцев – таких, которые перевернулись в материнском чреве и не могли родиться самостоятельно.

Да она же целительница, догадалась Нина. Применяет свою силу и даже не подозревает об этом. Нине вспомнились слова Ханны: «Для них это игра. Детская забава с переодеванием, дерзкая выходка». Тогда она думала, что поняла смысл, а оказалось, что вовсе и нет.

– Если вы нажалуетесь на нас, Ханна больше не сможет… – заявила девушка. – Мать-хранительница…

– Я буду молчать, – сказала Нина. – Вряд ли Джель осудит доброту Ханны.

– Да, – задумчиво произнесла послушница, – я тоже так думаю.

– Сожалею о смерти вашей подруги.

– Я тоже. – Девушка сорвала с сосновой ветки несколько иголок. – Иногда… мне кажется, Гефвалле не хочет, чтобы мы тут находились.

– Ты про монастырь?

Девушка с рассеянным взглядом покачала головой.

– Про девушек… Про всех нас.

Нина намеревалась расспросить ее подробнее, но тут в часовне зазвонил колокол.

Девушка сделала торопливый книксен.

– Да хранит вас Джель, энке Яндерсдат, – пробормотала она и убежала на занятия.

Нина поспешила следом. Не стоит опаздывать – вдруг Ханна все же явится на урок. Адрик уже отправил в Хьяр сообщение для Рингсы с указанием приготовить к отплытию корабль – конечно, при условии, что им удастся вывести женщин с завода. Но если Ханна сегодня не придет, нужно будет найти девушку и попытаться вернуть ее расположение. Без Ханны план не осуществить, да и вообще, мысль о том, что та на нее злится, Нину, честно говоря, огорчала.

Она записала на доске половину слов для заучивания на уроке и уже начала терять надежду, когда в дверях появилась Ханна. Она вся так и кипела гневом, и Нина оказалась к этому не готова. Ханна стояла, излучая безмолвную ярость, а Нина, стиснув мелок, пыталась выдавить что-нибудь примирительное. Глаза Ханны цвета золотистой меди сверкали, точно искры, однако Нина по собственному опыту знала, что фраза «Ты такая красивая, когда злишься» плохо подходит в качестве первого шага.

– Думала, ты не придешь, – начала она.

– Мать-хранительница велела продолжать занятия. Она не хочет, чтобы я бездельничала.

– Это же чуде…

– Я не сказала, что сама этого хочу, – свирепо зашептала Ханна. – Что ты делала на заводе? Мне нужна правда!

Как я хотела бы тебе ее рассказать. Всю, до последнего слова. Несмотря на разговор с послушницей в лесу, Нина не могла полностью доверять Ханне. Пока не могла.

Она жестом пригласила ученицу в класс, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Всю ночь Нина думала, как ответить на вопросы Ханны.

– Помнишь, я рассказывала о моей сестре? – спросила она. – Той, что вышла замуж и живет на юге?

Ханна кивнула.

– Ее схватили.

Ханна гневно стиснула кулаки.

– Ты же говорила, что…

– Не знаю, как именно все произошло, но ее поймали, когда она использовала свою силу гриша. Она в руках у дрюскелей.

– А муж?

– Его казнили за то, что хранил тайну жены. Я думаю, Тиру привезли сюда.

– Твою сестру привезли на завод боеприпасов?

– Это не просто завод боеприпасов. В заброшенном крыле крепости держат девушек-гришей, ставят на них опыты. Мать-хранительница и кое-кто из монахинь в этом участвуют.

Ханна скрестила на груди руки.

– Зачем привозить кого-то сюда? Всех гришей доставляют в Ледовый Двор, чтобы предать суду.

Суду, на котором никого из них ни разу не оправдали, где всех поголовно приговаривают к смертной казни. Приговоры, однако, редко приводили в действие. Вместо этого Ярл Брум бросал гришей в тайную тюрьму и подсаживал на парем.

– Не закрывай уши, Ханна, не притворяйся, будто не знаешь, на что способны мужчины. Скажи, ты слыхала, что в Кеджеруте пропадают девушки и женщины? Как и в Гефвалле, и в других речных городах?

– Пропадают? – фыркнула Ханна.

– Чем объясняются эти исчезновения? – не отступала Нина. – Болезнью? Неожиданной тягой к путешествиям? Нападением диких зверей? Разбойников?

– Все это случается в наших краях. Фьерда – суровое место для жизни. – В голосе Ханны звучали не только нотки оправдания, но и гордость. И все же Нина успела заметить на лице девушки едва уловимую тень сомнения – сомнения и страха.

– Ты видела Ледовый Двор.

– И что с того?

– Ты вправду считаешь, что он создан руками человека? Или все-таки искусством гришей? Что, если Фьерда нуждается в гришах так же сильно, как их ненавидит? – Произнося эти слова, Нина думала о новых видах оружия, которые разрабатывались во Фьерде, о внезапном скачке прогресса, как если бы фьерданцы взяли на работу фабрикаторов. Может, применять парем в военных целях они еще и не додумались, но однозначно открыли новые способы эксплуатации гришей-рабов.

Закусив губу, Ханна смотрела в окно. Вокруг носа у нее была целая россыпь веснушек, не золотых, как у Адрика, а рыжевато-розовых, цвета спелой хурмы.

– В монастыре была одна девушка, – нерешительно проговорила она, – Элинор, послушница, очень замкнутая. Однажды утром она просто исчезла. Сестры сказали, что она получила предложение руки и сердца и уехала в Джерхольм. Но когда в тот же день я тайком поехала кататься, то увидела в лесу Мать-хранительницу, которая жгла вещи Элинор.

Нину передернуло. Элинор сейчас в той палате? Или в могиле на холме?

– Недалеко от Кеджерута жила женщина, – медленно, словно с неохотой, продолжала Ханна. – Сильви Винтер. Она… перенесла тяжелую болезнь и уже шла на поправку. А потом вдруг они с мужем собрали вещи и куда-то уехали.

Тайная подопечная Ханны? Значит, как-то холодным вечером она приехала к Сильви, постучала в дверь и обнаружила, что дом опустел?

– Ханна, я знаю, тебя учили ненавидеть гришей… ненавидеть себя. Но то, что делают с этими девушками солдаты и Мать-хранительница, непростительно.

Гнев Ханны полностью испарился, теперь она выглядела хрупкой и напуганной.

– И что мы можем сделать?

Нина вспомнила Матиаса, истекающего кровью у нее на руках. Вспомнила девушек в сумраке заброшенного крыла, рядами лежащих на койках, словно безвольные тряпичные куклы. Вспомнила, как сутулится Ханна, точно хочет сделаться невидимой.

– Спасти их, – сказала она. – Спасти их всех.