Глава 16
***
…Неказистая конструкция из металла неуклюже громоздилась на одном из десятка тестовых стендов, расположенных в промышленном ангаре "ХатториГрупп", ведь территория совместного производственного комплекса родов Хаттори и Охаяси служила отличной, хорошо защищённой базой для наёмных отрядов "мёртвой руки". Вокруг конструкции в полумедитативном состоянии застыли сразу три человека в грязных спецовках техников, зачарованно взирая на плод творения сумрачного тевтонского гения — созданный ещё во время Второй Мировой Войны спаренный зенитный комплекс "Эрликон", в модификации последующих лет GDF-005.
— Это та самая хреновина, о которой ты мне все уши прожужжал, Джо? — спросил перепачканный ржавчиной и машинным маслом блондин с тонкими аристократичными чертами лица, нарушая затянувшееся молчание и обращаясь к предводительствовавшему над всеми техниками отряда "Ультрамарин" низкорослому индейцу, задумчиво пыхтящему длинной, с полметра курительной трубкой.
Индеец невозмутимо попыхтел, пуская густые клубы расслабляющего тело и разум дыма, и приблизился к конструкции, ласково, словно живое существо, поглаживая её стволы. Перепачканные пальцы касались оружейной стали нежнее, чем если бы это была женщина.
— Та самая, Стивен. Эта малышка способна на такое, что и не снилось современным турелям!!! Не знаю, где наниматель откопал это чудо, да ещё и с таким количеством снарядов. Таких уже давно не делают, разве что существует ближайший аналог — русская "Шилка". Заполучить бы её! Но и "Эрликон" послужит серьёзным аргументом, жаль только, что он не на своём ходу. Однако с этим мои парни справятся в два счёта.
— Надеюсь, что эта хреновина оправдает возложенные на неё надежды. — вздохнул блондин, стягивая промасленные перчатки и бросая их на бетонный пол ангара.
Стивен Флэшмен, командир "Ультрамаринов", был серьёзно раздосадован провалом своей второй операции и во что бы то ни стало, желал добиться поставленной цели. Оставив индейца и его помощника копаться в потрохах старого, но по прежнему смертоносного механизма, наёмник прошёлся по ангару, наблюдая за работой техников, проводящих расконсервацию военного имущества родов Маэда и Хаттори. Три десятка человек муравьями ползали по многогранным корпусам трёх старых русских БТРов и двух не менее возрастных американских джипов, пропадая в их внутренностях и выныривая на поверхность в поисках инструментов или недостающих деталей, чтобы, получив требуемое, вновь скрыться в недрах машин, возвращая их к жизни. Они ставили на место снятые перед консервацией пулемёты и автоматические пушки, перебирали двигатели, меняли масло и тестировали примитивную электронику — запасливые японцы в своё время сумели накопить немало образцов самой разнообразной техники и вооружения.
Тряхнуть военные склады пришлось после того, как разрозненные силы рода Такэда вдруг обрели чёткое, очень грамотное командование и смогли отразить хитрый наскок наёмников, впервые за историю нового витка родовой войны не только оказав достойный отпор, но и заставив нападающих понести серьёзные потери.
Отряд "Ультрамарин" происходил из Свободных Земель, в основном являясь разношёрстным сборищем представителей англоязычных народов мира — чопорные и высокомерные англосаксы плечом к плечу хлебали нелёгкую долю наёмников вместе с буйными и бесшабашными шотландцами, не чурались свободолюбивых и упрямых ирландцев, дружили с насквозь демократичными и предприимчивыми американцами, не искали разницы между собой и воинственными, но порой излишне флегматичными индейцами — подытоживая, именно англичане, составлявшие руководство "Ультрамаринов", цементировали это общество, везде и всюду оставаясь джентльменами, объединяя гремучую смесь народов в дисциплинированный отряд, специализирующийся на ведении боевых действий в условиях города. Лёгкие пехотинцы, диверсанты-разведчики, инженеры и сапёры, артиллеристы, механики-водители и техники способны были выполнить широкий спектр задач, чем в своё время и привлекли внимание рода Хаттори, заключившего долгосрочный контракт до востребования.
Стивен Флэшмен, потомственный "пёс войны" в третьем поколении, аристократ-изгнанник, мысленно прокрутил в голове дальнейший порядок действий и удовлетворённо кивнул, соглашаясь с внутренним монологом. Нельзя торопиться, нельзя спешить и совершать ошибки — время лихих наскоков закончилось, пришло время рассудительности и коварства, то есть, тех самых черт, что так упорно приписывают всем англичанам. Тень сожаления, возникшая было при воспоминании о коллеге, столь рано покинувшей его и вернувшейся обратно в Бразильский Союз Республик, исчезла лишь после некоторого усилия воли — Стивен отогнал навязчивый образ Каталеи Браво, замысловато выругался и вновь мечтательно улыбнулся, вспоминая, как они вместе налетели на поместье Такэда, временно оставшееся без прикрытия на время битвы в порту.
Гарь пожара от занявшихся пламенем пристроек; хрустящая изморозь газона, ставшего местом выставки для ледяных статуй из немногочисленной охраны поместья; ревущий во всю мощь ураган, обрушившийся на здания и сдирающий крыши домов с неприличной лёгкостью; почти чёрные от злости глаза воительницы, командовавшей объединенными силами наёмников — такой ослепительно сексуальной в порыве ярости, обуявшей её после того, как она узнала, что последний из её раненных в порту бойцов скончался от ран, не доехав до госпиталя… Флэшмен вспомнил и о своих потерях — семеро пехотинцев полегли в последней стычке, — вновь отогнал видения и продолжил путь, концентрируясь на работе. Там, на свежем воздухе, среди своих бойцов, ему будет некогда размышлять о женщине, которая и так со временем будет принадлежать ему…
***
Любое стремление придаёт жизни направление движения, направление самой её сути, ибо жизнь никогда не стоит на месте, даже если вдруг начинает казаться, что всё вокруг превратилось в вязкое, утягивающее на дно болото. Если рассматривать движение с точки зрения геометрии, то у него есть два основных направления — вверх и вниз. Они единственные как-то характеризуют его, то вознося, то принижая в глазах человека. Вершина манит, притягивает, провоцирует на свершение, предлагает попытку — это и есть влияние стремления. Стремления достичь, превзойти, доказать…
Тяжёлое лезвие меча свистнуло, рассекая воздух над моей головой, прошло почти впритирку, взъерошивая пепельно-серую макушку, и, чуть изменив наклон, обратным движением прочертило на грудных пластинах моей брони толстую борозду. Варяг неуловимым движением перехватил оружие за квилоны и, выкрутив кисть, перевёл остаточную энергию клинка в колющий удар, распластавшись в молниеносном выпаде.
Красиво, эффективно и скупо. Как учил Мастер Оружия Витар — без лишних телодвижений, экономично и смертоносно. Острозаточенный кончик скьявоны устремился мне в горло, прикрытое жёстким "стоячим" воротником из металлизированной и прорезиненной ткани и углеродных пластин.
Знание геометрии боя позволяет избегать ударов при помощи интуитивного, но от этого не менее точного расчёта. Зачем отпрыгивать на метр назад, если достаточно одного шага с полуоборотом корпуса? Варяг, как адепт "дестрезы", знал это не хуже меня и тем не менее оказался к такому не готов.
Скьявона беспрепятственно пронзила пустоту над моим плечом, варяг чудом удержал равновесие и подставился. Левый апперкот, нырок под клинком, а после правый "крюк" по корпусу — я попал в уязвимые точки и варяга скрючило от боли. Отскочив от меня, словно ошпаренный кот, Хельги болезненно зашипел, полосуя пространство перед собой быстрыми лёгкими взмахами и не давая мне приблизиться.
— Леон, пятьдесят штрафных подтягиваний! Не захотел уворачиваться и понадеялся на броню? Ты у нас тяжёлый пехотинец?! Любой Одарённый вскроет МПД как консервную банку, если хоть сколько-нибудь владеет холодным оружием.
Мастер Оружия метал гром и молнии, довольно энергично размахивая при этом импровизированной дирижерской палочкой — боевой палицей из неизвестного мне сплава металлов. Если бы ему вздумалось использовать её как стек, то от нерадивых учеников оставались бы разве что мокрые пятна. А вот говорил он исключительно по делу.
— Между прочим он прав, Лео. — влез мой неугомонный предок, неодобрительно покряхтывавший во время учебного поединка. — Ты непозволительно небрежно относишься к опасности. И не умеешь правильно вести бой, слишком выкладываешься на мелочах.
— Мастер Витар! А какие были варианты? — спросил я у школьного наставника и, сконцентрировавшись, повторил вопрос духу предка.
Хельги страдальчески вздохнул. Мой вопрос требовал ответа. А Мастер Оружия никогда ничего не объяснял только на словах. Он показывал, предпочитая живой материал изобилию манекенов вокруг. И это было довольно чувствительно для тех, кому выпадала роль макивары.
— Хельги, будь любезен, повтори связку. Тебе же нужно тренировать её, верно? — хищно оскалился наставник, вставая напротив моего спарринг-партнёра с обманчиво опущенными вдоль тела руками. Варяг снова вздохнул и максимально быстро повторил атакующую связку, входившую в обширный арсенал приёмов, созданных ещё во времена морского владычества Венеции. Быстро, точно, чётко и правильно. И недостаточно хорошо по каждому из пунктов.
Мастер Витар полностью скопировал мою стойку, ловко пригнулся, пропустив удар над головой, и, подтолкнув прошедший мимо клинок хлопком по хитроумной корзинчатой гарде, с разворота засадил локтем в челюсть своего ученика.
"Доспех духа" спас челюсть от перелома и поглотил большую часть кинетической энергии. Так что Хельги только отлетел на пару шагов назад, бесформенным мешком грохнувшись на прорезиненное покрытие спортзала. Ни о каком контроле и концентрации во время полёта и речи не могло быть.
— Понял теперь?
— Да, Мастер Витар. — поспешно поклонился я, чувствуя как на затылке дыбом начинают вставать волосы. Интонации наставника обещали неприятности. Большие неприятности. И они не заставили себя ждать.
— Понимание прекрасно лишь когда подкрепляется действиями. Проверим на практике, что ты мог понять. К бою!
— Принято! — в моём ответе было лишь смирение с неизбежными обстоятельствами. Да, все мы знаем, что боец оттачивает своё искусство в битвах и особенно хорошо это получается с превосходящим по силам противником. Но как же это больно!
Тем временем потомок былинных богатырей сменил палицу на меч-бастард, в его руках походивший скоее на шпагу. Выставив в мою сторону левый локоть, Мастер Оружия уложил на его сгибе клинок и, ступая мягко, словно огромный кот, начал обходить меня по кругу.
— Жизнь диктует условия, тем создавая постоянные сложности, к которым я вас и готовлю. Представим, что ты ранен и кровотечение достаточно сильное, чтобы тебе пришлось поторопиться. У тебя три минуты, Леон. Если за это время ты не одолеешь меня, новик, то проиграешь. Время пошло!
Сидевший в стороне Хельги сочувственно вздохнул, расстирая челюсть и не спуская с нас глаз. Я пару раз подпрыгнул на месте, тестируя не ослабли ли крепления бронекомбинезона, подошёл к стойке с оружием и, после секундной заминки, снял с неё длинную, в пару метров цепь из толстых звеньев грубой ковки. Намотав один из её концов на правое предплечье, я стелющимся шагом набрал разгон, цепь тащилась за мной, свободно свисая с отведенной в сторону руки. Широкий взмах над головой взметнул моё оружие вверх…
Мастер Витар не попался на обманное движение, прочитав мой финт в момент его зарождения. Дед с досадой в голосе буркнул, комментируя то, как кончик цепи с небольшим грузилом на конце лишь вскользь задел бедро моего противника:
— Быстрее надо двигаться, быстрее! Не топчись на месте, двигайся, Лео, двигайся!
Наставник прыгнул навстречу, раскрутив клинок над головой в "мельнице". Подавшись назад, я рывком собрал звенья и, сложив цепь вдвое, попытался захлестнуть ей вращающийся перед моим носом меч. Звякнувший металл выбросил горсть искр, мой хлесткий удар зацепил гарду бастарда, цепь потянулась за уходящим на новый круг клинком.
Пушечный прямой удар правой ногой я пропустил вдоль груда, извернувшись на пределе возможностей, чувствуя как от перенапряжения и резкого усилия стонут связки и мышцы. Пропустил и быстрым движением намотал кусок цепи на его ногу. Рывок в сторону дёрнул Витара в сторону приложения сил, на секунду нарушив равновесие. Его меч остановил вращение и сверкнувшей молнией, наискосок обрушился на моё плечо.
Мне удалось принять эту атаку на растянутые звенья моего оружия, заплести его вокруг полосы металла, оставалось только завершить дело.
— Осторожнее, бестолочь! — не своим голосом взвыл дух.
Сокрушительный удар локтём от разорвавшего дистанцию наставника поставил точку в нашем поединке. "Доспех духа" спафс лишь частично. Бил он коротко, жёстко и настолько быстро, что я сумел лишь отметить потрясающую скорость его движений, прежде чем мир расцвёл тысячью разноцветных искр. В голове звенело, мир перед глазами подернулся туманом.
— Понимание отсутствует. Впрочем, именно так я и предполагал. Но потенциал есть, а значит будем работать. Эк хитро ты меня опутал! — добродушно гудел наставник, рывком подымая меня на ноги и толчком в плечо отправляя в сторону раздевалки. Цепь и в самом деле почти опутала Витара, мне не хватило буквально нескольких секунд. Нескольких секунд, что в настоящем бою составляет целую вечность. — Тренировка окончена. Штрафные санкции отменяются, я сегодня добрый. Жду вас обоих после каникул. И рыжего оболтуса с собой прихватить не забудьте, для пропускающих у меня отдельная программа!
— Я недоволен твоей подготовкой, внук! Любой из моих синоби дал бы более достойный отпор этому воину. Тебе не стыдно? Примени он бахир, не сносить бы тебе головы в настоящей схватке!
— Хватит, деда! — взмолился я. — И так голова трещит! Мастер Витар слишком опытный для меня противник. Но каждое поражение делает меня сильнее! Не ешь мой мозг, прошу!
— Я займусь тобой лично! Искусство Такэды Сингэна незаслуженно похоронили во тьме веков, и мне придётся исправить это упущение в твоём воспитании.
Да, буси не обучают. Их воспитывают. И Хаттори Хандзо, на правах родича, имел полное право заниматься моим воспитанием. Мысленно выругавшись, я сгреб в сумку снаряжение для тренировок и побрёл в душ…
***
Комната, а точнее квартира в общежитии, встретила меня тишиной. Тишина была настолько абсолютной, что слышно было, как с тихим шелестом движутся стрелки настенных часов, выполненных в виде Ярилы — древнего божества славян, олицетворявшего собой Солнце. Вновь пересчитав количество комнат, я внутренне усмехнулся — жить роскошно мне было несколько… в новинку.
Род Хаттори не был беден, но был традиционно скромен и рационален, как это следовало потомственным самураям. Роскошь, показное богатство, излишние жилые площади — всё это отвергалось в угоду военному порядку, безраздельно царившему во всем доме. Как ни удивительно, моя мать, Светлана, не пробовала вносить изменения в устоявшийся порядок вещей, предпочитая доказывать свою власть в доме другими способами, например, на кухне. Японскую кухню она освоила потрясающе быстро, ходили даже слухи, что отец лично договаривался о нескольких уроках от знаменитых на всю Токийскую префектуру женщин рода Гангоку. Мне оставалось только завидовать вкушавшему эти сказочные яства брату.
Для общежития квартира в четыре комнаты — это несомненная роскошь. Прихожая, гостиная, жилая комната и кухня, не считая санузла. Пространства хватило бы на разухабистую вечеринку, поучаствовать в которой могла бы добрая треть населения общежития. Обилие портретов на стенах, да ещё и в вязкой тишине, впервые стало для меня… некомфортным. Лица, лица, лица… Их были десятки — живые и одновременно застывшие в мертвенной неподвижности, с поблёскивающими искрами разума в пустых, невыразительных до того момента глазах; добрые и злые, смеющиеся и печальные, задумчивые и беззаботные.
Слишком многое они могли рассказать. Рассказать то, как художник вдохнул в них подобие жизни, выпятив те или иные качества изображённых людей. Слишком глубокий взгляд в человеческие души. Слишком цепкий, вытаскивающий на поверхность их сущность. И откровенно облекающий смысл в иллюзию игры света и теней.
Мне стало не по себе — так, словно на какие-то мгновения я очутился в подземном склепе, в окружении давно умерших людей. Наваждение отступило так же внезапно, как и нахлынуло, оставив едва различимый на вкус осадок — горькое чувство чужой тоски по безвременно ушедшим и солоноватая ненависть, словно кровь на прикушенных губах.
— Кто ты такой, Лёша? — неслышно спросил я у спящего друга, встав на пороге жилой комнаты, которую нам предстояло делить. — Откуда в тебе это всё?
— Я тебе говорил — присмотрись к нему повнимательнее. — едва слышно, затухающим, словно убегающее эхо голосом отозвался дух. — Я вижу о нём лишь то, что он даёт увидеть таким как я, и не могу проникнуть в его суть. Он рьяно хранит свою тайну и в тоже время отчаянно хочет поделиться ей. Но не находит с кем. В этом причина его доверия к тебе. Он ищет в тебе друга — настоящего друга, а не таких, что окружают его каждый день.
Дружба для меня была одной из великих тайн Вселенной. С этим чувством сложились непростые и неоднозначные отношения — обзавестись близким кругом среди сверстников, как это часто происходит в юном возрасте, не получалось, да и не хотелось. Воспитание детей протекает по разному и моё в этом плане несколько выделялось на общем фоне остальных японских подростков — меня и Леона целенаправленно готовили к Служению, несмотря на некоторые попытки сопротивления со стороны матери. Друзья не входили в обязательный для самурая список качеств и достижений, скорее наоборот — подобные чувства обладали слишком большой силой и могли помешать идеальному исполнению Долга, возложенного от рождения и подкреплённого присягой после совершеннолетия. Даже сёстры Мияги, с которыми Леон всё же сдружился, воспринимались мной изначально как привлекательные девушки, а после определенного момента — исключительно как сёстры.
— Не умею дружить.
— Может и научишься. Люди, встреченные нами на Пути — это всегда наставники. Взаимоотношения с ними — опыт. Опыт доверия, общения, привязанности или злости, раздражения и даже ненависти. Всё зависит от обстоятельств, самих наставников и, конечно же, нас самих. Путь Воина не обязательно Путь Одиночества. Это твой выбор. Всегда только твой выбор.
— Знаешь, дедушка Хандзо, ты сейчас противоречишь всему, что мне объяснял отец. Мне казалось, что всё давным-давно решено за меня. Каким мне быть, что делать и на что опираться в суждениях. — удивился я, продолжая взглядом изучать спящего Алексея.
Староста развалился на своей односпальной кровати и беспокойно переворачивался с бока на бок, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. Сон его был не тревожным, скорее излишне активным, как и вся его жизнь на мой взгляд.
— Противоречу? Я? Это мои потомки противоречат всему, что мы требовали соблюдать!!! — возмутился дух. — В погоне за идеалом они позабыли то, что твердили когда-то из поколения в поколение. Служение должно быть добровольным, должно быть частью Выбора. А его способен сделать только свободный человек. Свободный духом, способный учесть все свои обязательства и, возможно, даже пожертвовать какой-то их частью.
— Неожиданно. Я подумаю над твоими словами. Всё же, не каждый день моё мировоззрение переворачивают вверх дном. А насчёт дружбы…
— Советую ничего не предпринимать насчёт дружбы. Эту часть жизни пусти на самотёк. Как сложится — так и будет. И вот ещё… если твоё любопытство начнёт брать верх — не используй доверившегося тебе человека.
Последнее его замечание возмутило до глубины души. И почти сразу пришло понимание, погасившее зарождающуюся волну на корню.
— Откуда ты всё это знаешь? Как предсказываешь то, о чём я ещё даже не задумывался?
Дух только тихонько захихикал и замолчал окончательно, оставив меня в тяжёлых раздумьях. А ведь, если остаться честным, то мне вполне могла прийти в голову такая идея — узнать Лёхин секрет так, как этому учили на занятиях дома: втереться в доверие, сыграть на его слабостях, о которых мне так удачно рассказал дедушка…
Жилая комната разительно отличалась своим убранством от всей остальной квартиры. И неудивительно, так как воплощение истинного хаоса неспособно походить на упорядоченное по законам логики интерьера. Творческая лаборатория — именно так стоило бы назвать эту комнату. Не хватало только стола с кипящими и булькающими ретортами и рассортированными ингредиентами для приготовления зелья вечной молодости. Взамен ему был письменный стол, окружённый тяжеловесными книжными полками с великим множеством разнообразных томов, фолиантов и даже инкунабул, заваленный набросками, эскизами, черновиками и чертежами. Рядом одиноко стоял мольберт — альбомный лист, закреплённый на нём, имел следы размашистых прикосновений углём и воспалённым воображением художника, в несколько небрежных линий и россыпь теней изображая полуобнажённую Айлин, сидящую спиной, вполоборота к художнику и зрителям, стыдливо прикрывшись то ли простынёй, то ли покрывалом. В вещевых шкафах, наряду с одеждой, проживали три разномастных гитары и два одноручных меча с узкими лезвиями и тяжелыми витыми эфесами.
— Эпично живём. — подвёл я итог краткому осмотру помещения. — Только отрубленной головы дракона на стене не хватает. Или хвоста, на худой конец…
— Голова впишется в интерьер поудачнее. Осталось найти дракона… — пробурчал сонный Лёха, кутаясь в одеяло и садясь на кровати. — Поведай мне, что же нас ждёт за пьяный дебош на танцах? Кажется, именно так Астарта назвала наш скромный выход в свет.
Эту информацию я от него утаил намеренно, хотя знал всё изначально, стоило мне только выйти из танцевального класса. И намеревался её несколько исказить.
— Мы договорились. До тех пор, пока до неё не дойдут слухи о следующей нашей пьянке, она не даст хода этому происшествию. Пришлось согласиться. Так что объявляется "сухой закон", друг мой.
— Ты отвратительно торгуешься. Не мог как-нибудь помягче договориться? Мы рискуем, мало ли какая ситуация сложится. Вдруг нам будет жизненно необходимо выпить? — попытался посетовать староста, глядя на меня красными от недосыпа глазами.
— Жизненно необходимо! — притворно воскликнул я, имитируя ужас и хватаясь за голову. — Подумать только, какой риск!
Риск отчисления посреди учебного года лично для меня был куда более весомым. Алексея вряд ли кто-то тронул бы, всё же староста и почти отличник, а вот насчёт моего скользкого положения в Школе Натали меня просветила довольно подробно. Поступил я в неё только благодаря личному ходатайству полномочного посла Российской Империи, Андрея Бельского, взявшегося за устройство моей судьбы после гибели моей семьи. Ходатайство оставалось ходатайством, привилегий не давало, а скорее наоборот — накладывало кучу обязательств по оправданию оказанного обеими сторонами доверия.
— Ооох, моя голова! — застонал Алексей, хватаясь за страдающую часть организма. — Не ори, а? Ну, пожалуйста…
— Так и быть… тем более ты мне нужен живым.
Староста подозрительно зыркнул в мою сторону и с тяжёлым вздохом мученика поднялся на ноги, направляясь в сторону душевой. Спустя минуту до меня донесся его полный разочарования и обиды вопль:
— За что?! Боги, за что?! Ну почему именно сегодня?!
— Что у тебя там опять случилось?! — крикнул я, сгорая от любопытства.
— Батя звонил, сегодня заедет в гости. Будет с минуты на минуту!!!
***
В Российской Империи к титулам аристократии и дворянства особое отношение. Строгая табель о рангах отсутствовала, никак не регламентируя, кто может быть чьим-то вассалом, а кому зазорно или невместно давать вассальную присягу кому-либо с титулом ниже князя или принца. И чтобы разобраться, чем граф отличается от барона, какое отношение виконт имеет к наследству и почему маркиз способен поспорить с герцогом, стоит заглянуть немного глубже, за витиеватые титулы и звучные девизы обладателей Герба.
Титул означал в первую очередь землевладения. Не купленные, а завоёванные или отданные в дар земли. В Японии подобные территории принято называть родовыми землями. В Российской Империи использовалось восходящее к древности слово "вотчина". Мелкая аристократия или дворянство, то есть люди благородного сословия, заработавшие высокое звание на службе отечеству, как правило, земельных наделов не имели. "Дворянская" грамота сама по себе считалась высокой наградой, так как подразумевала основание нового рода.
Аристократы же неразрывно связаны с землёй. Барон, граф, маркиз, герцог — титулы богатых, независимых аристократов, не входящих ни в один из княжеских кланов. Титул обозначал не только деньги и власть, но и относительную свободу — вассальная присяга приносилась исключительно императору из династии Рарогов. Всех аристократов такого рода в России называли имперской аристократией — на контролируемой ими территории действовали общеимперские законы и уложения, судебная власть была отдана Высшему Имперскому Суду, а значительная часть налогов шла напрямую в казну государства. И, тем не менее, именно эта аристократия была тем столпом, что поддерживал императорскую династию во время любых смут и междоусобиц, коих за длительную историю государства Российского было превеликое множество. Князья и клановые могли пойти даже на прямое неподчинение, а титульные оставались верны до конца. Мне предстояло познакомиться с одним из представителей этой прослойки благородного имперского общества.
Визит отца Алексея состоялся без каких-либо церемоний и чинопочитания. В означенное время в нашу дверь деликатно постучались и Лёха усвистал встречать дорогого гостя, вернувшись в гостиную уже в сопровождении представительного господина средних лет, степенного и неторопливого сообразно возрасту, с пышной, почти что львиной гривой чёрных как смоль волос, облагороженной лёгкой изморозью седины на висках. Строгий серо-стальной костюм с гербовым вензелем графа Васильева на лацкане, элегантная трость из слоновой кости, отделанная инкрустацией из серебра, безукоризненные манеры и сочный, раскатистый баритон — в этом был весь граф Васильев собственной персоной.
Такой внешний вид отлично подходил к самому узнаваемому политическому деятелю из всей российской аристократии — харизматично, довольно строго и в тоже время без лишнего шика и блеска. Воплощение деловых качеств, целеустремлённости и успеха в одном флаконе. Мне даже в какой-то момент захотелось себя ущипнуть — всё большее количество из встреченных мной в России людей попадали в разряд незаурядных и довольно ярких личностей. И граф решил незамедлительно укрепить меня в этом мнении.
— Лёшка, неужто ты закончил отшельничать? Рад, рад, не скрою. — риторически вопросил он у сына, после чего обратился уже ко мне. — Вы, молодой человек, видимо весьма необычный представитель из местной братии, раз сумели накоротке сойтись с моим сыном. У него отвратительный характер и доброе сердце, циничный взгляд на мир и неистребимое желание прикоснуться к прекрасному.
— Разрешите представиться, граф. Хаттори Леон.
Учтивость и вежливость превыше всего. Даже смертельного врага надо приветствовать вежливо. И это не признак двуличия, как считают многие, скорее признак хорошего воспитания.
— Полно, юноша, полно. Довольно чинов и титулов, я сказал. Меня зовут Максимилиан. Друг моего сына — друг семьи и вполне может обращаться ко мне только по имени. Это тебя устроит, Леон? — довольно просто перешёл на "ты" граф, взъерошив причёску своего отпрыска с истинно отеческим теплом.
— Более чем, граф. — тактично отозвался я, продолжая соблюдать приличия. — Ваш сын — отличный товарищ и хороший друг. Думаю, в этом есть и Ваша заслуга.
— Наши дети — это наше отражение. Воспитание Алексея не могло полностью проходить с моим участием, к моему вящему сожалению, однако наследственность и мои скромные, по мере возможности, усилия, привели именно к этому результату…
Свою речь граф сопровождал искренней и обаятельной улыбкой, не слишком бурной и вполне уместной жестикуляцией. Взгляд со стороны не выдавал в нём гордого потомка пусть и не самого старого, но уважаемого рода так называемых "боярских детей" — его далёкие предки служили князьям Рарогам простыми дружинниками, даже не элитой, но верной и доброй службой заполучили право на возвышение. Солидный и харизматичный бизнесмен, руководитель высшего звена, но никак не высокомерный и благородный аристократ.
— … иногда он, к сожалению, вынуждает моё сердце испытывать муки переживаний. Как, например, сегодня. Мне он точно ничего не скажет, может ты меня просветишь, Леон? В чём причина его столь болезненного и затрапезного вида?
Вопрос был, так сказать, точно в яблочко. Алексей даже бровью не повел, ничем не выдавая себя, но сделал заметный только мне жест правой рукой. Врать мне не нравилось никогда, но разве можно назвать спасение друга ложью?
— Дядя Максимилиан… — дабы обеспечить успех, я сразу зашёл с козырей. — Это последствия работы его доброго сердца.
Удивление графа, заметно подобревшего и засиявшего от столь тёплого обращения с моей стороны, ознаменовало успех половины задумки. Оставалось только задействовать вторую часть.
— Алексей помогает мне с учёбой и тренировками, тянет на себе лямку обязанностей старосты и сам успевает учиться. Как вы можете заметить, мы с ним оба в не самом лучшем виде. Конец года, подготовка к зачётам и прочее…
Мысленные аплодисменты от Лёхи проступили на его лице в виде благодарной улыбки. Граф всё же что-то почуял, но не стал копаться в причинах и следствиях, только проявил ожидаемый интерес, который окончательно увёл его с верного пути:
— Помогает по учёбе? Но, Леон, ты выглядишь довольно сообразительным малым. Как же так? — немного обескураженно спросил он, адресуя мне недоуменный взгляд и поворачиваясь к сыну за разъяснениями.
— Пап, Леон — иностранный студент. Другая программа, языковой барьер, сложный жизненный период… Есть нюансы, как и везде. Впрочем, мы уже практически ликвидировали его отставание. — затараторил Алексей и за руку потащил отца к дивану. — Он ведь японец, потомственный аристо в хрен знает каком поколении…
— О, как интересно вы тут живёте!!! Вы должны непременно мне рассказать эту увлекательную историю. — немедленно заявил граф, устраиваясь на диване поудобнее. — Сынок, надеюсь, ты хотя бы кофе отцу приготовишь?
Взаимоотношения бастарда и его отца ничем не напоминали подобные примеры, несколько раз фигурировавшие у меня на глазах в Японии. Причина этого крылась в том, что Алексей был рождён в любви и тайне. Его мать, Оксана Соколова, не захотела сообщать графу о своей беременности и, первые три года тот вообще не подозревал, что у него есть ребёнок. За это время он успел связать себя узами династического брака, обзавестись наследником и только после этого, совершенно случайно узнал о существовании Алексея.
Сын простолюдинки мог вызвать вполне ожидаемый переполох среди потомков графа — наследник определялся либо старшинством, либо соревновательным принципом, по достижению младшим из претендентов восемнадцати лет: объективно учитывались способности, таланты и достижения всех потенциальных преемников. Оксана отказалась подавать документы на признание Алексея законным ребёнком, граф, скрепя сердце, согласился и… спустя девять лет грянула буря — раскрылся потенциал моего друга, предрекавший ему ранг Виртуоза. Все эти перипетии мне однажды рассказал сам Лёха — с юмором, немного печально и беззаботно. В итоге всё решилось абсолютно безболезненно — к 18 годам и окончанию учёбы мой друг вполне официально получал Герб независимого и Свободного Рода, дабы пресечь все кривотолки и шёпотки за спинами.
— Рассказывать особо и нечего, дядя Максимилиан. Хотя…
