Глава 20
27 августа
Ян Бублански прихватил с собой бутылку «Грантс» двенадцатилетней выдержки, которая вот уже несколько лет стояла нетронутая у него дома. Разумеется, он пошел против собственных принципов, но чего не сделаешь, когда ценный свидетель просит виски. Со вчерашнего дня все мысли Бублански занимал погибший Нима Рита, а этот человек, похоже, был последний, кто видел шерпу живым. Поэтому комиссар решил ни на что не скупиться.
Он отыскал желтый дом по Клокарледен, в Ханнинге. За годы работы в полиции комиссару приходилось бывать и не в таких трущобах. В квартире стоял затхлый запах, повсюду валялись бутылки, переполненные пепельницы и тарелки с засохщими остатками пищи. При этом сам свидетель был по-своему элегантен. Он встретил комиссара в белой рубашке и богемном берете.
– Господин Йервинен…
– Комиссар…
– Годится?
Бублански вытащил из кармана бутылку, и они с Йервиненом расположились на голубых деревянных стульях на кухне.
– Итак, – начал Бублански, – тот, кого мы с некоторых пор знаем под именем Нимы Риты, встретился вам в ночь на восьмое августа…
– Именно так, – подтвердил Йервинен. – Это была сумасшедшая ночь… Собственно, я ожидал увидеть того, кто обычно продает спиртное у ворот Нурра-Банторгет, но вместо него появился этот бродяга. Сразу было видно, что он не в себе, поэтому мне, конечно, вообще не стоило с ним заговаривать. Но я по натуре человек общительный, поэтому поинтерсовался у него, что и как… И тут он раскипятился.
– На каком языке он с вами говорил?
– По-английски и по-шведски.
– Он знал шведский?
– Как вам сказать… Несколько слов, во всяком случае. Понять его было невозможно. Он кричал, что поднимался за облака, что разговаривал с богами, с мертвыми…
– Он упоминал Эверест?
– Вполне возможно… Признаюсь, я не слишком внимательно его слушал.
– То есть ничего конкретного из того, что он говорил, вы вспомнить не можете?
– Он хвастал, будто спас много людей. «I saved many lives» – вот его слова… При этом все показывал свои руки…
– Он не вспоминал министра Форселля?
Хейкки Йервинен удивленно посмотрел на комиссара и плеснул себе виски.
– Странно от вас такое слышать, – заметил он, одним глотком осушив рюмку.
– Почему странно?
– Потому что он действительно что-то лепетал о Форселле. Хотя…
– Что именно он лепетал?
– Что был знаком с ним, если я правильно его понял. Он кричал, что знал многих известных людей, и мне в это, конечно, слабо верилось… У меня сразу разболелась голова от его болтовни, и я вспылил. Конечно, я тоже повел себя неправильно…
– Каким же образом вы себя повели?
– Ну… я не имел в виду ничего расистского, хотя, конечно, это было не слишком умно с моей стороны…
– Так что вы все-таки ему такого сказали?
– Что он «чертов китаец»… Да, именно так я его и обозвал. И тогда он набросился на меня и ударил…
– Могу себе представить. – Бублански вздохнул.
– Кровь так и хлынула, – продолжал Йервинен. – До сих пор… вот, смотрите…
Он показал на свою губу, на которой и в самом деле виднелась запекшаяся рана. С другой стороны, Йервинен был весь покрыт синяками и шрамами, так что царапина на губе не слишком впечатлила Бублански.
– Что было потом? – спросил комиссар.
– Ему страшно повезло, – оживился Йервинен, – если, конечно, такое можно сказать о человеке, которого на следующее утро нашли мертвым. Тем не менее… он столкнулся с ним почти сразу, на Васагатан…
– С кем? – не понял комиссар.
– С продавцом спиртного.
– С продавцом спиртного? – Бублански перегнулся через стол. – И что вы можете сказать об этом парне?
– О продавце?
– Да.
– Ничего, кроме того, что он был худой, черноволосый и рослый. Одет в черную куртку и джинсы, на голове кепка… А вот лица его я не видел.
– По-вашему, он был похож на преступника?
– Не думаю. Передвигался он как-то…
– Как?
– Легко как-то, ловко…
– То есть как спортсмен?
– Возможно.
Некоторое время Бублански молча смотрел на Йервинена и думал о том, что человек, который умеет даже в таком глубоком падении сохранять стиль, безусловно, заслуживает уважения.
– Вы видели, куда он ушел? – спросил комиссар.
– В сторону метро «Сентрален». Я подумывал увязаться за ним, но мне его было не догнать.
– То есть он появился не ради торговли спиртным, а всего лишь для того, чтобы отдать бутылку Ниме Рите, – сделал вывод Бублански.
– Уж не намекает ли господин комиссар на…
– Я ни на что не намекаю. Но Нима Рита умер от отравления, и, с учетом состояния его печени, не исключено, что яд был подмешан именно в алкоголь. Поэтому вас не должно удивлять, что меня так интересует тот парень.
Хейкки Йервинен осушил очередную рюмку.
– В таком случае, я должен сказать вам еще кое-что.
– Что же?
– Этот ваш Нима, или как там его… говорил, что его пытались отравить и раньше.
– Правда? И как же?
– Ну… как я уже сказал, понять его было трудно… Он все время кричал, и ругался, и хвалился, что знаком со всеми знаменитыми людьми, но… у меня сложилось такое впечатление, будто его от чего-то лечили, и он отказывался принимать лекарства. «They tried to poison me, – кричал он, – but I ran… I climbed a mountain down to the lake» … Да, кажется, что-то в этом роде. Как будто он убежал от каких-то врачей.
– С горы к озеру?
– Да, как будто так.
– Могло ли это значить, что он лежал в больнице в Швеции или где-то за границей? – спросил Бублански.
– В Швеции, я думаю. – Йервинен кивнул. – Он показывал куда-то за спину, как будто это находилось где-то совсем рядом. С другой стороны, он все время куда-то показывал, то в небо, то в стороны, как будто боги, с которыми он якшался, поджидали за ближайшим углом.
– Понятно. – Бублански снова вздохнул.
Это значило, что он получил от Хейкки Йервинена все, что только было возможно, и теперь хотел убраться отсюда как можно скорей.
* * *
Лисбет видела, как люди из «Свавельшё», в их числе Марко Сандстрём, выходили из дома на Страндвеген. Она смотрела на монитор своего ноутбука и понятия не имела, что теперь делать.
Микаэль, уже одетый, сидел на кровати с мобильником в руке. Лисбет решила его не беспокоить. Она не чувствовала в себе сил ни отвечать на его вопросы, ни выслушивать советы или – что того хуже – теории, совершенно бесполезные, при всей своей глубине.
– Чем ты занимаешься? – спросила она.
– Что?
– Над чем ты сейчас работаешь?
– История с шерпой, – ответил Блумквист.
– И как продвигается дело?
– Сейчас навожу справки о Стане Энгельмане.
– Симпатичный парень, правда?
– Да, как раз в твоем вкусе.
– А как же Матс Сабин?
Блумквист кивнул.
– И им тоже.
– И что ты о нем думаешь?
– О нем я знаю пока не так много.
– В таком случае, тебе лучше забыть о нем совсем.
Микаэль поднял удивленное лицо.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что есть такие истории, которые затягивают. Тебе кажется, что кое-что сходится и что ты кое-что начинаешь понимать, но это не так. Подозреваю, здесь именно такой случай.
– То есть? – не понял Микаэль.
Она подошла к окну и выглянула на Лунтмакаргатан через дырочку в гардине. В этот момент Лисбет пришла в голову одна мысль насчет Камиллы и «Свавельшё».
– Ты не ответила на мой вопрос, – раздался за спиной голос Блумквиста.
– Ты слишком быстро его нашел, тебе не кажется? – отозвалась Лисбет.
– Да, действительно, – согласился Микаэль.
– Советую тебе углубиться в историю, в колониальные времена.
– То есть? – еще больше удивился Блумквист.
– Что такое этот Эверест, если не база отдыха для белых людей, за которыми таскают чемоданы люди с другим цветом кожи?
– Ну, допустим.
– Советую тебе подумать над этим, а заодно над тем, с какой стати Нима Рита должен был выражаться иначе, чем его товарищи по несчастью.
– Не могла бы ты говорить понятней… ну хотя бы на этот раз, в виде исключения?
* * *
Микаэль сидел на кровати в ожидании ее ответа, когда вдруг заметил, что Лисбет отключилась. Она ушла в свои мысли, как сегодня утром. Потом Блумквисту подумалось, что он с тем же успехом мог бы заняться всем этим один, и журналист принялся собирать вещи. Он решил, что будет очень приятно встретиться с Саландер когда-нибудь потом, позже, убрал ноутбук в сумку, встал и уже собирался попросить ее быть осторожнее, может, даже обнять на прощанье. Но Лисбет не отреагировала, даже когда он приблизился.
– Хьюстон, Хьюстон, я Земля, – попробовал пошутить Блумквист, но сразу почувствовав себя глупо.
И тут Лисбет вскинула голову, как будто на нее каким-то образом подействовал вид его сумки.
– Ты не поедешь домой, – сказала она.
– Хорошо, я поеду куда-нибудь в другое место.
– Ты никуда отсюда не выйдешь, потому что они за тобой следят.
– Я в состоянии сам о себе позаботиться.
– Нет. Дай мне свой мобильник.
– Ради бога, Лисбет… не начинай…
– Дай его мне.
Микаэлю подумалось, что она и без того достаточно провозилась с его мобильником, поэтому он сунул чертову штуку в карман. Но Лисбет выхватила ее у него, чем страшно разозлила. Не успел Блумквист и слова вымолвить, как она уже вовсю нажимала кнопки. Сопротивляться этому было бессмысленно. Саландер всегда делала что хотела, и с его компьютерами тоже.
– Чем это ты занимаешься? – тем не менее спросил Микаэль.
Лисбет подняла глаза. В них мелькнуло подобие улыбки.
– Мне нравится эта фраза.
– Какая фраза? – удивился Блумквист.
– «Чем это ты занимаешься?» Но не мог бы ты употребить это местоимение во множественном числе? Тем же тоном, если не трудно.
– Чего ты хочешь?
– Просто сделай это.
Она поднесла мобильник к его лицу.
– Что сделать?
– Задай тот же вопрос во множественном числе.
– Чем это вы тут занимаетесь?
– Отлично!
Саландер еще немного повозилась с телефоном и вернула его Блумквисту.
– Что ты с ним сделала?
– Теперь я буду следить за тобой, где бы ты ни находился, и слышать, что происходит вокруг тебя.
– Какого черта, Лисбет…
– Да, именно так.
– Но это значит… никакой личной жизни?
– Твоя личная жизнь интересует меня меньше всего. Не беспокойся, я не буду прослушивать тебя без необходимости. Пока ты не произнесешь ту самую фразу… во множественном числе.
– То есть болтать о тебе гадости я могу сколько угодно?
– Не поняла.
– Это шутка, Лисбет. – Микаэль улыбнулся.
Она тоже улыбнулась, а может, нет. Блумквист забрал мобильник и сказал «спасибо».
– И не слишком высовывайся, – напутствовала Саландер.
– Постараюсь.
– Вот и отлично.
– Хорошо все-таки, что я не какая-нибудь звезда, вроде Форселля.
– Что ты сказал?
Блумквист обнял ее на прощанье, вышел за дверь и попробовал влиться в городскую жизнь. Если это ему и удалось, то ненадолго. Уже на Тегнергатан незнакомый парень захотел сделать рядом с ним селфи. Микаэль свернул на Свеавеген, но потом присел на скамейку возле библиотеки, достал мобильник, снова набрал имя Нимы Риты и погрузился в длинную статью в журнале «Аутсайд» за август 2008 года.
Особенность ее заключалась в том, что ни в каком другом журналистском материале не приводилось столько закавыченных реплик самого Нимы. По большей части они касались Клары Энгельман и на первый взгляд, по крайней мере, не сообщали ничего нового. Тем не менее Микаэля кое-что смутило, он не сразу понял, что именно.
Ему бросилась в глаза одна полная отчаяния, незамысловатая фраза: «I really tried to take care of her. But Mamsahib just fell, and then the storm came, and the mountain was angry, and we couldn’t save her. I am very, very sorry for Mamsahib».
Мэмсахиб.
Тут все ясно. «Мэмсахиб» – так в колониальные времена в Индии называли белых женщин. Но почему Микаэль не вспомнил об этом раньше? Он ведь читал в других источниках, что шерпы употребляли такие выражения, когда говорили о белых альпинистках…
«I took Forsell and I left Mamsahib», – и здесь Нима тоже имел в виду Клару. Но что это значило, в таком случае? Что Нима Рита бросил ее и отправился спасать Юханнеса Форселля? Последнее не стыковывалось с тем, что Микаэль уже знал об этой катастрофе.
Клара и Юханнес находились достаточно далеко друг от друга. Она уже погибла к тому времени, когда Форселль оказался в затруднительных обстоятельствах. Но так ли оно было на самом деле? Ведь события могли развиваться и по другому сценарию.
Отпуск был испорчен окончательно – вот единственное, что понял Микаэль. И еще – что он не успокоится, пока не докопается до истины в этой истории.
«Ну почему ты всегда оказываешься умней меня?» – написал он Саландер.
