Глава 10
24 и 25 августа
Ян Бублански был из числа вечно сомневающихся. Вот и теперь раздумывал, стоит ли уходить на обед. Может, ограничиться бутербродом из автомата в коридоре или даже обойтись без него? Салат – вот самое большее, что он мог сейчас себе позволить. За время отпуска в Тель-Авиве, куда Бублански ездил с невестой Фарах Шариф, он прибавил в весе. А вот волос на макушке явно поубавилось.
Хотя какая в конце концов разница? Ян Бублански вернулся к работе и погрузился в протокол – из рук вон плохо написанный. И в результаты криминалистической экспертизы из Худдинге, проведенной на редкость непрофессионально.
Возможно, именно это и мешало ему сосредоточиться. И поэтому, когда позвонил Блумквист, Бублански искренне ему обрадовался.
– Здорово, Микаэль, я только что о тебе вспоминал.
Последнее было не совсем правдой. Бублански вспоминал скорее о Лисбет Саландер. Такое у него возникло чувство, по крайней мере.
– Как поживаешь? – продолжал комиссар.
– Отлично, несмотря ни на что.
– Ты отдыхаешь, как я слышал?
– Пытаюсь, по крайней мере.
– Плохо пытаешься, если решил позвонить мне. Дело касается твоей девушки, верно?
– Она никогда не была моей девушкой.
– Согласен. Ее вообще трудно представить чьей-нибудь девушкой. Лисбет, как падший ангел в раю – никому не служит, не принадлежит…
– Уму непостижимо, что держит тебя в полиции, Ян.
– Вот и раввин говорит, что мне пора на пенсию… Серьезно, Микаэль, есть новости от Лисбет?
– Она утверждает, что взяла отпуск и не собирается совершать глупостей. Более того, на сегодняшний день я склонен ей верить.
– Это радует. Не терплю, когда людям угрожают. Именно за это я не люблю «Свавельшё»… они преследуют ее, как я слышал?
– А кто их любит, Ян?
– Ты, конечно, знаешь, что мы предлагали ей защиту?
– Я слышал об этом.
– И о том, что она не пошла на это и с тех пор отказывается даже обсуждать этот вопрос.
– Да, но…
– Что «но»?
– Ничего… Я только хотел сказать, что не знаю никого, кто бы умел так хорошо прятаться.
– Ты имеешь в виду перехват сигнала и тому подобное?
– До сих пор мне ни разу не удавалось отследить ее через базовую станцию или IP-адрес.
– В таком случае, ждать – все, что нам остается.
– Именно это мы и делаем. Но я хотел поговорить с тобой о другом.
– Слушаю.
– Хансу Фасте поручили дело, в котором он ни черта не смыслит.
– Что ж, было бы хуже, если б он вел расследование по-настоящему.
– Хм… возможно. Речь идет о бездомном, которого, по мнению доктора Фредрики Нюман, убили.
Выслушав рассказ Микаэля, комиссар Бублански вышел в коридор, достал из автомата два бутерброда с сыром и шоколадный кекс и позвонил инспектору Соне Мудиг.
* * *
Катрин в садовых перчатках вырывала крапиву в саду. Подняв глаза, она увидела мужчину в джинсовой куртке, с собранными в «хвост» волосами и угрожающего вида широкой спиной. Но тут же забыла о нем, стоило ему исчезнуть в направлении моря.
Микаэль был прав, нищий с Мариаторгет мало чем походил на наркоманов с Фрик-стрит. Хотя Катрин почти не сомневалась, что он приехал из той же части света и прошел через руки таких же немилосердных врачей. Она помнила его обрубленные пальцы и манеру передвигаться, как будто не имея под ногами надежной опоры, его цепкую хватку, его невнятный английский: «I know something horrible about Johannes Forsell».
Все это Катрин знала слишком хорошо. Из потоков электронных писем с угрозами, в том числе и в свой адрес. Поэтому и замерла, парализованная страхом. А нищий отпустил ее руку и продолжал, теперь уже скорее горестным тоном:
– Я доберусь до него… Я оставил Мамсабива… ужасно, ужасно…
Быть может, не совсем «Мамсабива», но что-то в этом роде. Нищий произнес это слово невнятно, с ударением на втором и третьем слоге. И оно отдавалось эхом в голове Катрин, когда та побежала прочь и на Сведенборгсгатан столкнулась с Софи Мелкер.
Эпизод забылся сам собой, потому что жить с этим Катрин не могла. Вероятно, все так и осталось бы, если б не этот разговор с судмедэкспертом. Катрин спрашивала себя, что все это значит. В любом случае разобраться стоило.
Она сняла перчатку и открыла «Гугл». Попробовала так и этак – ни одного совпадения. Система спросила, не имела ли Катрин в виду Матса Сабина? Что ж, возможно, если только произнести это сочетание в одно слово… Во всяком случае, эта версия показалась Катрин вполне логичной, особенно после того, как она узнала, что Матс Сабин одно время служил в прибрежном флоте в чине майора, а потом стал военным историком в Высшей школе национальной обороны. Не исключено, что именно там и пересеклись их пути с офицером разведки и экспертом по России Форселлем.
Набрав их имена вместе, Катрин узнала, что Сабин и Форселль не только знали друг друга, но и были врагами. Во всяком случае, имели серьезные разногласия по некоторым вопросам. Катрин подумала было поделиться своими открытиями с Микаэлем, но потом все это показалось ей слишком надуманным. Поэтому она снова надела перчатку и продолжила борьбу с крапивой, мучась противоречивыми мыслями и время от времени поглядывая в сторону моря.
* * *
Лисбет сидела в пражском отеле «Кингс Курт» за письменным столом у окна и следила за особняком Камиллы на Рублевке к западу от Москвы. Дом все больше походил на укрепленную крепость или центр управления боевыми действиями. Люди выходили и заходили, включая «шишек» вроде Кузнецова. Охранников прибывало. Вне сомнений, компьютерная безопасность была под усиленным контролем.
Благодаря базовой станции, которую установила Катя Флип, а потом убрала, Лисбет могла контролировать каждый шаг Камиллы. Но взломать IT-систему до сих пор не удалось, поэтому оставалось лишь строить догадки о том, что происходило внутри. Одно было ясно: активность возросла.
Весь дом так и пульсировал энергией, словно готовился к крупной операции. Вчера Камиллу доставили в так называемый «Аквариум» – штаб-квартиру ГРУ на Ходынке, – и это также не предвещало ничего хорошего. Очевидно, сестра рассчитывала на помощь, которую вполне могла получить.
Тем не менее место нахождения Лисбет до сих пор оставалось ей неизвестно, и это вселяло надежду. Пока Камилла оставалась на Рублевке, они с Паулиной были вне опасности. Хотя ничего нельзя знать наверняка.
Лисбет закрыла спутниковую съемку и решила посмотреть, чем занимается муж Паулины. Ничем, похоже. Томас смотрел в веб-камеру все с тем же оскорбленным выражением лица.
Не сказать чтобы в последнее время Лисбет стала общительней, но вечерами она часами слушала рассказы Паулины и знала о ее жизни более чем достаточно. Особенно запомнилась история с утюгом. В Германии Томас – тот самый, который сейчас крутился перед веб-камерой, – сдавал свои рубашки в химчистку. Но в Копенгагене стал стирать дома, а жене велел гладить. Якобы желая хоть чем-то занять ее в течение дня. И вот однажды Паулина взбунтовалась. Она не стала ни гладить, ни мыть посуду, а только расхаживала по квартире в одних трусах и мятой сорочке мужа да пила вино и виски.
В тот вечер он разбил ей губу, и на следующий день Паулина решила напиться в стельку, чтобы набраться смелости и довести дело до конца. Она умудрилась, якобы по неосторожности, разбить вазу и несколько тарелок, пролить вино на его рубашку и виски на простыню и ковер. А потом заснула, совершенно пьяная и готовая послать все к черту.
Когда Паулина проснулась, Томас сидел на ее руках и бил по лицу. Потом встал, подошел к гладильной доске и сам погладил рубашку. Дальше Паулина ничего не помнила. Кроме разве запаха паленой кожи, страшной боли да звука собственных шагов, когда бежала к входной двери. Лисбет снова и снова прокручивала в голове эту историю. В лице Томаса все явственней проступали черты отца.
После нескольких часов непрерывной работы все сливалось воедино – Камилла, Томас, детство, Зала – и словно стальным обручем сдавливало виски и грудь. Лисбет хватала ртом воздух.
Между тем на улице пели под гитару и смеялись. Собрав последние силы, Саландер подошла к окну. Возле торгового центра «Палладиум» собралась большая толпа. Смонтировали белую сцену – как видно, готовился концерт. Возможно, была суббота или какой-нибудь праздник – какая разница? Интересно, где пропадает Паулина? Наверное, как всегда, гуляет по городу. Чтобы развеяться, Лисбет вошла в электронную почту.
От хакеров известий не поступало, несмотря на все те запросы, которые посылала им Лисбет в течение дня. Зато были два шифрованных документа от Микаэля. «Нашел-таки время прочитать собственную статью», – улыбнулась Саландер. Но нет, файлы не имели к Кузнецову никакого отношения. Это было… боже мой…
Перед глазами Лисбет замелькали бесконечные ряды букв и цифр – XY-11–12–13–19… Это была ДНК-последовательность, но чья? Лисбет просмотрела прилагавшийся отчет о вскрытии. Судя по результатам углеродного анализа, мужчине, уроженцу юга Центральной Азии, было 54–55 лет. Ампутированные фаланги пальцев на руках и ногах, повреждения на коже, алкоголь в значительных дозах… Причина смерти – отравление зопиклоном и декстропропоксифеном.
Микаэль писал:
«Если ты и в самом деле взяла отпуск и воздерживаешься от глупостей, можешь заняться вот этим. Полиция не знает ни его имени, ни вообще ничего. Судмедэксперт Фредрика Нюман, чье мнение заслуживает доверия, полагает, что мужчина был убит.
Его нашли под деревом в Тантелундене восьмого августа. Посылаю тебе анализ аутосомной ДНК, результаты углеродного теста ДНК волоса и снимок записки с образцом его почерка (совершенно верно, это мой номер).
М.»
«Черт бы тебя подрал, – подумала Саландер. – Я собиралась идти искать Паулину, а не ковыряться в отчетах с какими-то ДНК».
Но идти не пришлось. Вскоре в коридоре послышались шаги, вне сомнения, Паулины. Лисбет достала из мини-бара две маленькие бутылки шампанского и похлопала себя по щекам, чтобы не выглядеть такой изможденной.
* * *
Микаэль все понимал; тем не менее ему взгрустнулось, когда Катрин объявила, что уезжает домой заниматься кошкой и цветами. То, что она променяла его на цветы, особенно возмущало. Проводив ее в гавани, Блумквист вернулся домой в расстроенных чувствах и позвонил Фредрике Нюман.
Он сообщил, что знает женщину-генетика, которая, возможно, могла бы помочь с ДНК-анализом. Фредрика поинтересовалась, что за генетик и чем именно она занимается. Микаэль ответил, что его протеже профессор из Лондона, весьма авторитетная особа, специализирующаяся на вопросах индивидуальной истории человека.
Эту легенду он придумал сам, но Саландер и в самом деле понимала толк в ДНК-анализах. В свое время она предприняла безумную попытку навести ясность в генетических хитросплетениях своей семьи. Ведь не один Зала отличался экстравагантными способностями. Был еще сводный брат Рональд Нидерманн, человек необычайной физической силы и неспособный чувствовать боль. Да и сама Лисбет с ее фотографической памятью… Людей с исключительными способностями в ее семье было более чем достаточно. Микаэль так и не узнал, насколько далеко продвинулась Саландер в своих изысканиях, но методику она освоила. Поэтому, после непродолжительных уговоров, Фредрика Нюман выслала все имеющиеся у нее материалы, которые Блумквист не замедлил переправить своей юной подруге.
Честно говоря, Микаэль и сам не особенно верил в эту затею. Не исключено, что таким образом он всего лишь хотел возобновить с ней контакт. Так или иначе, дело было сделано. Блумквист посмотрел на море. Ветер усиливался. Немногие остававшиеся на пляже собирали вещи.
Микаэль подумал о Катрин. Что с ней стряслось? Или он слишком много себе вообразил за эти несколько дней? Всё глупости. Они как день и ночь и никогда не станут близки по-настоящему. Ему следует отпустить Катрин и позвонить Эрике, перед которой он, помимо прочего, виноват. Это ведь на его статью она рассчитывала, и вот теперь у Эрики сложности с комплектованием номера.
Блумквист взял телефон и позвонил… Катрин. Он и сам не понял, как это получилось. Разговор вышел в том же тоне, что и на пристани, когда он ее провожал. Микаэль словно передвигался ощупью – робел, смущался… Наконец она попросила прощения.
– За что? – удивился Блумквист.
– За то, что я тебя оставила.
– Ни один твой цветок не должен засохнуть из-за меня.
Она печально рассмеялась.
– Чем собираешься заниматься? – спросил Микаэль.
– Не знаю точно. Попробую писать, наверное.
– Звучит не слишком весело.
– Да.
– Но тебе нужно было уехать, так?
– Да, как мне кажется.
– Я видел в окно, как ты вырывала сорняки.
– Правда?
– Ты выглядела неважно.
– Наверное.
– Случилось что-нибудь?
– Ничего особенного.
– И все-таки?
– Я все думала о том нищем.
– Что же ты о нем думала?
– Я не рассказала тебе, что именно он кричал о Форселле.
– Ничего нового, насколько я понял.
– Не совсем.
– Но почему ты заговорила об этом только сейчас?
– Потому что вспомнила.
– И что же он такое кричал?
– Что-то вроде, что «я доберусь до Форселля… Я оставил Мамсабива… ужасно, ужасно»… по-английски.
– Да… странно звучит, что и говорить.
– Еще бы.
– И что это значит?
– Точно не знаю. Но я набирала в «Гугле» «Мамсабив», «Мансабин» и другие варианты, какие только приходили в голову. В результате вышла на Матса Сабина…
– Военного историка?
– Ты его знаешь?
– Я слышал о нем. Одно время он читал лекции по истории Второй мировой войны.
– А тебе известно, что Матс Сабин умер четыре года назад во время прогулки в горах Абиску?
– Нет.
– Кровоизлияние в мозг. Он попросту замерз.
– Не знал.
– А о том, что одно время он водился с Форселлем?
– И?.. – Микаэль все еще не мог понять, на что она намекает.
– Они переругивались в прессе.
– Из-за чего?
– Из-за России. Не знаю, как так получилось, но после выхода на пенсию Матс Сабин занял пророссийскую позицию. Стал публиковать в газетах, в том числе «Экспрессен», статьи о «русской паранойе» и том, что Швеции надо проявить больше понимания в отношении восточного соседа. В ответ Форселль обозвал его «проплаченным лакеем»… Перепалка кончилась судом, вынудившим Форселля принести публичные извинения.
– И при чем здесь нищий?
– Не знаю, только…
– Что «только»?
– «I left Mansabin», – говорил он. «Я оставил Мансабина». Матс Сабин и в самом деле умер, всеми оставленный, в полном одиночестве.
– Да, это кое-что…
– Полный идиотизм, я понимаю.
– Совсем не обязательно.
Оба замолчали. Блумквист смотрел из окна на воду.
– А знаешь что? – сказал он. – Возвращайся. Бери катер, обсудим это и все, что захочешь.
– В следующий раз, Микаэль.
Блумквист не стал ее уговаривать. И без того все выглядело слишком патетично. Он открыл холодильник, вытащил бутылку пива и задумался. Что теперь делать? Самым правильным было бы, наверное, забыть и о Катрин, и о нищем и вернуться к репортажу о фабриках троллей и биржевом крахе – или же действительно уйти в отпуск.
Но Микаэль был тем, кем он был, – упрямым ослом. Поэтому, вымыв посуду и прибравшись в кухонном углу, отправился в «Гугл» наводить справки о Матсе Сабине и вскоре вышел на некролог в «Норрландском социал-демократе».
Уроженец Лулео, Матс Сабин был майором прибрежного флота. В восьмидесятые годы выслеживал подводные лодки, изучал историю и в конце концов стал выступать в Уппсале с лекциями о нападении Гитлера на СССР. Доцент Высшей школы национальной обороны, он опубликовал несколько популярных книг о Второй мировой войне. Выступал за членство Швеции в НАТО, будучи убежден, что все подводные лодки, на которые он охотился в Балтийском море, – русские.
В последние годы жизни с ним явно что-то произошло, потому что из ярого противника России Матс Сабин вдруг стал ее сторонником. Теперь он одобрял и вмешательство в дела Украины, и аннексию Крыма, и превозносил Россию как миротворческую силу в Сирии.
О причинах этой странной метаморфозы не говорилось. Разве сам Сабин утверждал, что «точки зрения на то и существуют, чтобы менять их по мере взросления». Матс увлекался бегом по пересеченной местности и подводным плаванием, ему было шестьдесят семь лет. Новоиспеченный вдовец, он совершал классический переход между Абиску и Никкалуоктой, когда замерз насмерть, несмотря на начало мая, благоприятный прогноз погоды и «хорошую форму» – так говорилось об этом в газете. Все произошло в ночь со второго на третье. Утром четвертого мая группа спасателей из Сундбюберга обнаружила его неподалеку от реки Абискуйокка. Похоже, Сабина хватил удар, от которого он не смог оправиться. Подозрений на умышленное убийство у полиции не возникло.
Микаэль попытался выяснить, где в это время находился Юханнес Форселль, который тоже был спортсменом-любителем, но ничего не вышло. Несчастный случай с Сабином произошел в мае 2016 года, почти за полтора года до того, как Форселля назначили министром обороны. А в то время он жил у себя в Эстерсунде, где не вызывал интереса даже у местной прессы. И все-таки Микаэлю показалось, что Форселль мог иметь коммерческие интересы на Севере, в частности в районе Абиску.
Как бы то ни было, все это представлялось слишком надуманным. Микаэль встал и направился к книжному шкафу в спальне, но там были одни детективы. Тогда он позвонил дочери Пернилле и Эрике, но не застал на месте ни ту ни другую и отправился обедать в отель на воде, откуда вернулся поздно вечером совершенно без сил.
* * *
Паулина спала. Лисбет глядела в потолок. Таков был обычный порядок, если только не спали обе. Ночь выдалась беспокойной. Вечером они утешали друг друга шампанским, пивом и сексом, после чего уснули почти сразу. Но вскоре Лисбет снова проснулась. Вопросы, воспоминания детства, эпизоды жизни на Лундагатан так и роились в голове. Что все это значило?
Еще до увлечения наукой Лисбет подозревала мутацию в семейном генетическом материале. Иначе как получилось, что у них в роду столько людей с серьезными отклонениями в психике и не только? Несколько лет назад она решила дойти до конца в этом вопросе и, взломав генетическую базу лаборатории в Линчёпинге, вышла на расшифровку Y-хромосомы Залаченко.
Несколько ночей подряд Лисбет только и занималась тем, что вникала, анализировала да читала все, что могла найти о гаплогруппах. Небольшие мутации обнаружились во всех поколениях. Гаплогруппы показывают, к какой мутационной ветви человечества принадлежит индивид, и Лисбет нисколько не удивило, что отцовская оказалась очень необычной. Генетическая история изобиловала многочисленными случаями не только высокого интеллекта, но и тяжелой психопатии.
Само по себе это открытие мало что дало ей, тем более не сделало счастливее, но Лисбет освоила технику ДНК-анализа. И сейчас, в третьем часу ночи, глядя на красный глазок пожарной сигнализации на потолке, она подумала наконец о том, что могла бы заняться и материалами Микаэля. Почему бы и нет, если это хоть ненадолго отвлечет от грустных мыслей?
Лисбет осторожно поднялась с кровати, подошла к столу с ноутбуком и открыла файлы. Посмотрим, посмотрим… Но что это? На мониторе возникла прелиминарная аутосомная ДНК с расставленными в разных местах STR-маркерами, и Лисбет открыла «Бам вьювер».
Некоторое время она не могла сосредоточиться и все отвлекалась на спутниковую съемку особняка Камиллы, но постепенно в материале проступило нечто такое, что по-настоящему увлекло ее, пока в конце концов окончательно не утвердило в предположении, что мужчина не имел ни родственников, ни отдаленных предков на Севере Европы. Он прибыл издалека.
Лисбет углубилась в протокол вскрытия, особенно в результаты углеродного анализа и описание повреждений на теле умершего. Ее посетила мысль, до того необычная, что на некоторое время Саландер так и застыла, чуть склонившись вперед, держа руку на месте старого пулевого ранения возле плеча и не отрывая глаз от монитора.
Оправившись, она еще немного поискала в Сети, бормоча что-то невнятное. Это не могло быть правдой. Взломать сервер судмедэксперта казалось самым естественным в сложившейся ситуации, но Лисбет почему-то решила для начала попробовать традиционный способ и написала письмо. Потом достала бутылку колы и коньяк – все, что еще оставалось в мини-баре, – выпила и уснула прямо на стуле.
Но как раз в тот момент, когда Паулина открыла глаза, а в коридоре послышались первые звуки, на мобильный поступил сигнал, и Лисбет снова подсоединилась к спутниковой трансляции. То, что она увидела на этот раз, немедленно заставило ее пробудиться.
На экране Камилла и трое мужчин – один необыкновенно высокого роста – садились в лимузин, припаркованный возле особняка на Рублевке. Лисбет следила за ними всю дорогу до международного аэропорта Домодедово, под Москвой.
