В лаборатории судмедэкспертизы Фредрика Нюман думала о девочках и о том, что пошло не так.

– Ничего не понимаю, – пожаловалась она коллеге Маттиасу Хольстрёму.

– Чего ты не понимаешь, Фредрика?

– Что на меня нашло. Откуда во мне столько злобы по отношению к Жозефине и Аманде.

– А в чем причина?

– Они были со мной слишком высокомерны. Даже не поздоровались.

– О боже, Фредрика… Они же подростки. Вспомни себя в их возрасте.

Фредрика помнила. Она была образцовой девочкой. Хорошо училась, играла на флейте и в волейбол, пела в хоре. Не говоря о безукоризненной вежливости. «Да, мама… конечно, папа…» Не школьница, а маленький солдат. Она, конечно, была невыносима на свой лад, но все-таки… Как можно не замечать мать!

Подобное Фредрике казалось немыслимым. Неудивительно, что настроение день ото дня падало, а вечерами она кричала, как безумная. Просто она устала. Ей бы успокоиться, уснуть… Имело смысл прописать себе снотворное, может, даже какой-нибудь наркотик. Почему нет, если другое не помогает? Будь она сейчас таким же послушным подростком, непременно подсмотрела бы, как это делается. Растворила бы пару таблеток в красном вине, смешала бы со средствами от головной боли… Фредрика рассмеялась и поделилась своими мыслями с Маттиасом. И тот ответил такой вежливой улыбкой, что на него тоже захотелось накричать.

Потом Фредрика вспомнила нищего с Мариаторгет. Он был единственным, что до сих пор заставляло ее работать, закрыв глаза на то, что полиция давно наплевала на это дело. Фредрика заказала радиоуглеродный анализ пробы с зубов. Углерод-14 поможет установить возраст покойника, а углерод-13 расскажет о пищевых привычках детства, когда зубы только формировались, и укажет на воздействие кислоты и стронция.

Фредрика уже сопоставила фрагменты аутосомной ДНК с всемирной базой и установила, что мужчина, по всей видимости, прибыл из южной части Центральной Азии. Правда, это мало что давало, поэтому доктор Нюман так ждала результатов сегментационного анализа ДНК волоса. Процедура могла занять несколько месяцев, и Фредрика нажимала на химическую лабораторию судмедэкспертизы. Вот и сейчас решила в очередной раз побеспокоить секретаря.

– Ингела, – сказала она в трубку. – Неудобно тебе надоедать, но…

– Обычно ты надоедала меньше всех, – перебила Фредрику Ингела. – Только в последнее время исправилась.

– Как мои пробы?

– Того неопознанного, ты имеешь в виду?

– Да, ДНК волоса.

– Погоди, загляну в рапорт.

Фредрика нервно постукивала по столу. Оглядывалась на часы на стенке. Двадцать минут одиннадцатого – скоро обед.

– Как ни странно, все готово, – послышался в трубке радостный голос Ингелы. – Я тебе пришлю.

– Прочитай, что там написано.

– Погоди-ка…

Фредрика заерзала на стуле.

– Похоже, у твоего бездомного были длинные волосы, – продолжала Ингела. – У нас целых три фрагмента, и результаты… все отрицательные. Никаких следов опиатов или бензола.

– То есть он не употреблял…

– Только алкоголь. Или нет, погоди… арипипразол… это ведь нейролептик, верно?

– Именно, применяется для лечения шизофрении.

– Употреблял, но достаточно давно… Это всё.

Фредрика положила трубку и задумалась. Итак, покойник не принимал психотропных препаратов – кроме арипипразола много лет назад. Что это значит? Фредрика прикусила губу и раздраженно посмотрела на Маттиаса, с лица которого не сходила глупая улыбка.

С другой стороны, это естественно, или как? Однажды мужчина, возможно, по неосторожности, проглотил горсть таблеток, которые каким-то образом вдруг попали к нему в руки… Или кто-то намеренно подмешал снотворное ему в алкоголь? Интересно, каково это на вкус? Наверное, не очень… Но бездомный, похоже, не отличался особой придирчивостью. И все же, кому понадобилось его убивать? Этого никто не знает. Пока, во всяком случае. Однако, с учетом всех обстоятельств, этот сценарий исключать нельзя. Причем вряд ли это было сделано в спешке. Подмешать таблетки в содержимое бутылки, да еще добавить опиатов – это требует, как сказала бы Фредрика, некоторой изощренности. И потом, этот декстропропоксифен…

Декстропропоксифен.

Он смущал доктора Нюман больше всего. С десктропропоксифеном коктейль выглядел совершенным. Как будто его готовил квалифицированный фармацевт. Почувствовав возбуждение в теле, Фредрика задумалась. Что делать? Звонить Хансу Фасте не хотелось. Она дописала отчет и набрала номер Блумквиста.

Катрин Линдос сидела в летнем домике Микаэля Блумквиста под Сандхамном и пыталась скомпоновать передовицу для «Свенска дагбладет». Получалось плохо. Катрин не чувствовала никакого воодушевления, только усталость. По большому счету ей было наплевать на все и вся, кроме Блумквиста, что самой ей казалось сущим идиотизмом. Но ничего не помогало. Ей бы вернуться домой, заняться кошкой, цветами… показать свою независимость, так или иначе.

Но Картин не двигалась с места, она словно приклеилась к Блумквисту. Странно, но теперь они даже не спорили, только любили друг друга да разговаривали часами. Вечность тому назад Катрин уже была влюблена в него, как и все молодые журналистки в то время, и все-таки находила в высшей степени удивительным то, что приключилось с ней теперь. Катрин не сомневалась в том, что Блумквист ее презирает, более того – хочет подставить. Нередко она демонстрировала раздражительность – как всегда, когда чувствовала, что на нее давят, – и не раз собиралась выставить его из своего кабинета, но ничего не могла с собой поделать.

Катрин Линдос стала полной противоположностью тому, что о ней думали люди. Теперь ее не заботило даже, что коллеги могли нагрянуть в любой момент. Она просто набросилась на Блумквиста, не переставая себе удивляться. А потом они вышли выпить вина – то, чего она до сих пор себе не позволяла. А поздно ночью прибыли на Сандхамн на водном такси и ввалились к Блумквисту в дом. И теперь дни напролет только тем и занимались, что лежали в обнимку, сидели в саду или совершали морские прогулки на катере.

И все-таки до сих пор Катрин не могла поверить, что все это всерьез. И не проронила ни слова о том, что на самом деле чувствовала, – о не отпускавшем ни на минуту страхе. Теперь она твердо решила, что уедет домой завтра утром, если не сегодня вечером. С другой стороны, сколько раз она уже собиралась это сделать… И в результате оставалась на месте.

Часы показывали половину одиннадцатого, с моря дуло. Катрин взглянула на небо и зеленого воздушного змея, чей хвост нервно бился на ветру. Рядом что-то зажужжало.

Это был мобильник Микаэля. Сам Блумквист совершал утреннюю пробежку, и Катрин поначалу решила не отвечать. Но потом взглянула на дисплей. Фредрика Нюман – врач судебной экспертизы. Микаэль много рассказывал о ней. Катрин подумала еще пару минут и взяла трубку.

– Алло.

– Мне нужен Микаэль, – сказала женщина.

– Он на пробежке. Что-нибудь передать?

– Передайте, чтобы перезвонил мне, – ответила доктор Нюман. – Скажите, что я получила результаты анализов.

– Это насчет того нищего…

– Именно.

– Вы знаете о нашей с ним встрече?

– О какой встрече? – В голосе доктора Нюман слышалось удивление.

– Он набросился на меня на улице.

– Простите, но кто вы?

– Катрин, подруга Микаэля.

– Так что случилось?

– Он напал на меня на Мариаторгет и стал кричать.

– Чего он хотел?

Катрин уже жалела, что завела этот разговор. Холод, словно неизжитый ужас прошлого, снова подступил к сердцу.

– Видимо, поговорить о Юханнесе Форселле.

– Министре обороны?

– Да. Похоже, хотел его в чем-то обвинить, как многие… Я не стала слушать, убежала.

– Откуда он вообще взялся? Что вы об этом знаете?

Катрин подумалось, что доктор Нюман, во всяком случае, знает об этом гораздо больше ее.

– Не имею ни малейшего представления, – ответила она. – Так что за анализы?

– Об этом мне будет лучше поговорить с Микаэлем.

– Что ж, он скоро вернется. Я передам ему, чтобы перезвонил вам.

Катрин дала отбой, но страх не отпускал. Она хорошо помнила того нищего возле статуи на Мариаторгет. Каждая встреча с ним оставляла ощущение дежавю и будила смутные воспоминания из детства. В тот раз Катрин улыбнулась ему, возможно, несколько нервно. Она часто улыбалась при виде бродяг и попрошаек, словно хотела их таким образом подбодрить. Но мужчина повел себя странно. Он вскочил, схватил ветку, которая лежала рядом с ним, и бросился на Катрин.

– Famous lady, famous lady…

Катрин так и остолбенела на месте. А потом разглядела обрубки вместо пальцев, черные пятна на его щеках, отчаяние в глазах и желтую кожу – и ноги словно приросли к земле. И только когда он схватил ее за рукав и принялся кричать что-то о Юханнесе Форселле, увернулась и пустилась наутек.

– Ты так и не вспомнила, что именно он кричал? – спрашивал Микаэль.

«Пьяный бред, не более», – повторяла Картин, и это было не совсем правдой. Вспоминая его слова, она больше не воспринимала их как нечто невразумительное или то, что обычно говорят о Форселле. Теперь Катрин слышала в них совершенно иное.

Вспотевший и запыхавшийся, Микаэль возвращался домой. Оглядевшись в очередной раз и убедившись, что вокруг никого нет, он снова решил, что всему виной его разыгравшееся воображение.

В последнее время Блумквиста не покидало чувство, что за ним следят. Уж слишком часто, как ему казалось, на глаза попадался мужчина лет сорока, с бородой, забранными в «хвост» волосами и татуировками на руках. На первый взгляд обыкновенный турист, только уж очень напряженный.

Не то чтобы он особенно беспокоил Блумквиста. Закрывшись в доме с Катрин, тот забывал обо всем. Разве время от времени его вдруг охватывало беспокойство, и в такие моменты Микаэль почти всегда думал о Лисбет. Вот и теперь в голову полезли разные ужасные мысли, и дыхание его участилось. Но небо оставалось все таким же безоблачным. В ближайшие дни, как читал Блумквист, жара не спадет. Хотя, похоже, ветер усиливался, даже попахивало штормом. Микаэль остановился у порога своего дома, взглянул на сад, где не так давно посадил две виноградные лозы, перевел взгляд на море и пляж, потом согнулся, уперев руки в колени, и тяжело задышал.

В доме ему снова стало не по себе, и на память пришел мужчина с «хвостом». Обычно Катрин смешила его тем, что встречала с распростертыми объятьями, как вернувшегося с войны солдата, даже если Микаэль отсутствовал не более десяти минут. Но на этот раз она даже не поднялась с кровати, на которой сидела.

– Случилось что-нибудь? – спросил Микаэль.

– Что?.. нет… – ответила она.

– К нам кто-нибудь приходил?

– А ты кого-нибудь ждешь?

Встретив взгляд Катрин, Блумквист немного успокоился. Погладил ее по голове и спросил, как она.

Катрин ответила, что все хорошо, но он все равно ей не верил. С другой стороны, сколько раз смущали Блумквиста перепады ее настроения… И поэтому, стоило Катрин рассказать о звонке Фредрики, как Микаэль тут же забыл о своих сомнениях, перезвонил доктору Нюман и узнал о результатах анализа ДНК волоса.

– Ясно, – подытожил он. – И какие выводы вы сделали из всего этого?

– Честно говоря, сама не знаю, – ответила Фредрика. – Но выглядит все это подозрительно.

Микаэль посмотрел на Катрин, которая сидела, сложив руки на животе, и улыбнулся ей. Та улыбнулась в ответ. Он перевел взгляд за окно – море пенилось белыми барашками. Его катер с подвесным мотором прыгал на волнах, плохо закрепленный на причале. Блумквист вернулся к прерванному разговору:

– И что говорит Фасте?

– Он еще об этом не знает. Но в отчете я все написала.

– Вы должны поставить его в известность.

– Конечно. Ваша подруга сказала, что нищий упоминал Юханнеса Форселля.

– Форселль, опять Форселль… Все идиоты в округе только о нем и думают. Это похоже на вирус.

– Не знала.

– Массовый психоз, как после убийства Пальме. В чем только не обвиняют беднягу Форселля…

– Но почему?

Микаэль поднял глаза на Катрин. Та встала и пошла в туалет.

– Сам толком не знаю. Есть такой тип публичных людей, которые… в общем, дают работу воображению. С другой стороны, все эти его выпады против России и ее участия в биржевом крахе, и вообще его непримиримая позиция в отношении Кремля… в общем, не исключено, что Форселль – жертва продуманной дезинформационной кампании.

– И он что, в самом деле ни в чем таком не замешан? Разве он не авантюрист?

– Честно говоря, как мне кажется, с ним всё в порядке. Я проверял… Так что, вы все еще не знаете, откуда взялся этот бездомный?

– Анализ углерода-тринадцать позволяет предположить, что он вырос в большой нищете, в основном на растительной пище. Возможно, родители придерживались вегетарианской диеты.

Блумквист перевел взгляд в сторону ванной, куда удалилась Катрин.

– Разве это не странно? – спросил он в трубку.

– Что именно?

– Что мужчина, возникший вдруг из ниоткуда, обнаруживается мертвым, с адским коктейлем в крови.

– Возможно.

И тут Микаэля посетила одна идея.

– Знаете, – сказал он Фредрике Нюман, – у меня есть друг в отделе убийств, который работал с Фасте и держит его за полного идиота.

– Мудрый человек, по-видимому.

– Могу переговорить с ним, вдруг поможет… Если он не особенно занят, конечно.

– Да, хорошо бы.

– Приятно было пообщаться. На связи.

Микаэль дал отбой, радуясь, что есть повод позвонить Бублански. Они с комиссаром знали друг друга уже много лет и в последнее время стали настоящими друзьями, притом что их отношения не всегда были одинаково безоблачными. Рассудительность Бублански словно примиряла Микаэля с жизнью, заставляя признать хоть какой-то смысл в этом хаотичном потоке новостей, сенсаций и сумасбродства. В последний раз они виделись на похоронах Хольгера, где обсуждали выступление Лисбет в церкви и то, что она говорила о драконе. Договорились встретиться в скором времени, но, как это часто бывает, не сложилось. Микаэль взял мобильник, потом задумался, подошел к ванной и постучал в дверь.

– Всё в порядке?

Катрин с трудом нашла в себе силы ответить – просто поняла, что надо было что-то сказать. Потом поднялась с унитаза, ополоснула лицо водой, чтобы глаза не были такими красными, вышла и села на кровать. Ей было неприятно, когда Блумквист погладил ее по волосам.

– Как статья?

– Оставь, пожалуйста, – отмахнулась Катрин.

– Что с тобой?

– Этот бездомный…

– Бездомный?

– Он не идет у меня из головы.

– Понимаю.

– Но ты не понимаешь почему.

Блумквист рассеянно кивнул. Катрин помолчала еще, а потом стала рассказывать, глядя на свои руки:

– Когда мне было девять лет, родители вдруг сообщили, что на целый год освобождают меня от уроков. Руководству школы они сказали, что будут заниматься со мной дома. Подозреваю, учителя выдали им кучу разных материалов, которых я в глаза не видела. Мы полетели в Индию и на Гоа. Спали в гамаках или прямо на песке. Я бегала с другими детьми, училась вырезать из дерева разные украшения, играла в футбол и волейбол, а вечерами танцевала вокруг костра. Папа играл на гитаре, мама пела. Одно время мы держали кафе в Арамболе, и я готовила и подавала чечевичную похлебку на кокосовом молоке, который мы называли «супом Катрин». Но со временем все изменилось. Все чаще в кафе появлялись совершенно голые люди со следами уколов на руках. Некоторые из них сидели за столиками в полной отключке. Другие приставали ко мне, даже лапали…

– Ужасно.

– И вот однажды, проснувшись посреди ночи, я увидела, как горят в темноте глаза матери. Она всадила в себя шприц. Папа сидел в стороне и раскачивался из стороны в сторону, бормоча что-то сонным голосом. Я сразу поняла, что теперь-то у нас начались серьезные проблемы. «Папа болен… у папы галлюцинации…» Мы все время куда-то переезжали, словно пытались таким образом убежать и от его галлюцинаций. Помню, как по многу часов я толкала перед собой тележку со сломанными колесами, груженную разным тряпьем, которым мама пыталась торговать. Потом не стало и этого, и мы налегке сели в поезд, и дальше автостопом добрались до Бенареса и Катманду, где жили на Фрик-стрит – улице хиппи. Теперь у мамы с папой был другой бизнес. Они не только употребляли героин, но и торговали им. К нам постоянно ходили люди. Я помню их умоляющие взгляды – please, please … Некоторые приставали прямо на улице. У одних не хватало пальцев, у других – рук и ног… Желтая кожа висела клочьями, черные пятна на лицах…

– И этот бездомный напомнил тебе о них.

– Я как будто снова туда вернулась.

– Прости.

– Что делать? Я давно с этим живу.

– Не знаю, станет ли тебе легче, но этот человек с Мариаторгет не был наркоманом. Он даже не принимал таблеток.

– Тем не менее выглядел, как они. С таким же отчаянием в глазах.

– Судмедэксперт полагает, что его убили, – продолжал Блумквист уже совсем другим тоном.

Он будто успел забыть ее рассказ. Катрин больно кольнуло сердце. Захотелось выйти, некоторое время побыть одной на улице. Блумквист пытался ее удержать, но как-то нерешительно. Он ушел в свои мысли.

Оглянувшись в дверях, Катрин увидела, что он снова взялся за мобильник. В этот момент ей подумалось, что совсем не обязательно выкладывать ему все. В сложившейся ситуации было бы, пожалуй, правильней попытаться самой навести ясность в этом деле.