Глава 8
20 августа
На следующей неделе Микаэль так и не появился в редакции и даже не заглянул в свою статью о фабрике троллей. Он только и занимался тем, что убирался в квартире да читал романы Элизабет Страут, а если и обедал с сестрой Анникой Джанини, то только потому, что та была адвокатом Лисбет Саландер. И Анника сообщила ему, что Лисбет действительно объявлялась и интересовалась юристами по семейным делам в Германии.
В остальном жизнь текла своим чередом. Микаэль мог часами разговаривать по телефону со старой подругой Эрикой Бергер. Обычно они обсуждали детали ее развода, но при этом оба чувствовали себя подростками, доверяющими друг другу любовные тайны.
Тем не менее развод стоил Эрике немалых нервов. В четверг она звонила снова, уже по работе, и задала совсем другой тон. Оба они курили. Эрика злилась и обвиняла Микаэля в тщеславии.
– Ты ошибаешься, Рики, – возразил он. – Я без сил, мне нужен отпуск.
– Но ты же говорил, что репортаж почти готов. Пришли его мне, и покончим с этим.
– Забудь. Там нет ничего нового.
– Так я тебе и поверила.
– Тем не менее. Почитай обзор «Вашингтон пост», они камня на камне не оставили от моей работы.
– Тебе совсем не обязательно каждый раз делать открытия, Микаэль. Твоя точка зрения ценна сама по себе. А погоня за новостями как таковыми – порочная практика.
– Но это просто плохо написано. Слишком вяло.
– Ну, хорошо. Пусть пока полежит. Я и без твоей статьи соберу номер.
– Не сомневаюсь.
– А ты чем думаешь заняться?
– Уеду в Сандхамн.
Это был не лучший их разговор, тем не менее с плеч Блумквиста будто свалилась тяжкая ноша. Он вытащил дорожную сумку из гардероба в спальне и начал собирать вещи.
Дело продвигалось медленно, в мыслях Микаэль снова и снова возвращался к Лисбет. Похоже, он не переставал о ней думать ни на минуту. Потому что волновался, несмотря на все ее заверения, и, возможно, злился. Блумквисту не нравилась эта ее таинственность. Ему хотелось знать больше и о Камилле, и о камерах слежения, и о «Свавальшё».
Он прокручивал в голове сцену за сценой, возвращался к их разговору в ресторане «Кварнен» в поисках ответа на один-единственный вопрос: что можно сделать? Потом прервал сборы, вышел на кухню и выпил йогурт прямо из упаковки. Зазвонил мобильник, на дисплее высветился неизвестный номер. Блумквист считал себя в отпуске, тем не менее решил ответить. Его даже развеселила эта идея – «Привет! Как здорово, что вы наконец обо мне вспомнили!»
* * *
Когда судмедэксперт Фредрика Нюман вернулась в свой дом в Тронгсунде, под Стокгольмом, обе ее дочери-подростки сидели на диване и пялились в телефоны. Фредрике эта картина была так же привычна, как вид озера под окном. Все свободное время девочки посвящали «Ютьюбу», или что еще там смотрят в мобильниках.
Наверное, Фредрике следовало накричать на них. Спросить, когда они в последний раз брались за книгу, играли на фортепиано или посещали баскетбольную секцию. Но сил на это не осталось. У доктора Нюман был безнадежный день. Буквально только что она разговаривала с полицейским, из числа тех, кто одним своим видом внушает неколебимое доверие. «Я разобрался с этим делом», – заверил он. И это означало, что он полистал «Википедию» и стал экспертом по буддизму. Наш парень отбыл в Нирвану. Фредрика не сочла нужным благодарить его. Теперь же, присев на край серого дивана, она все еще надеялась, что кто-нибудь из девочек ее заметит и скажет «привет». Но дочери были заняты своим. Жозефина, правда, пробурчала в ответ на вопрос матери, что они смотрят:
– Так, одну вещь.
Одну вещь! Удивительно все-таки, что Фредрика не закричала. Она вышла на кухню, вытерла стол и мойку, села и открыла Фейсбук в мобильнике; возможно, тем самым хотела показать, что умеет управляться с этим не хуже их. Кликала на разные страницы, пока, сама не заметив как, не зависла на каком-то туристическом сайте с видами Греции.
Помимо прочего там была фотография пожилого мужчины за столиком уютного кафе, которая, вероятно, и напомнила Фредрике о Микаэле Блумквисте. Доктору Нюман не хотелось выглядеть навязчивой, но Блумквист был единственный, кто проявил хоть какую-то заинтересованность судьбой ее последнего клиента. Поэтому Фредрика глубоко вздохнула и набрала его номер.
– Добрый вечер, – поздоровался Блумквист. – Хорошо, что вы обо мне вспомнили.
Его голос звучал так радостно, что Фредрике невольно подумалось, что этот разговор – лучшее, что случилось с ней за день.
– Я просто решила…
– Знаю, – перебил ее Блумквист. – Я вспомнил вашего нищего… как мне кажется, по крайней мере.
– Правда?
– Все совпадает – голубая куртка, пятна на щеках, отсутствие пальцев. Это мог быть только он.
– Где вы его видели?
– На Мариаторгет… Не пойму, как я вообще мог его забыть. Хотя… он сидел так неподвижно… на куске картона, возле статуи… Должно быть, я видел его не один десяток раз.
Его энтузиазм воодушевил Фредрику.
– И… как он вам показался?
– Ну… как бы это объяснить… Я ведь совсем не обращал на него внимания. Тем не менее мне бросилась в глаза его… гордость, что ли… Именно таким вы и увидели его после смерти. Спину держал прямо, голову высоко… как вождь индейского племени в кино… Я еще удивлялся, как он может так сидеть часами.
– Может, он был накачан?.. ну, таблетки, спирт…
– Не могу сказать, – ответил Блумквист. – Конечно, такое вполне вероятно. Но в этом случае он вряд ли смог бы сохранять такой исполненный достоинства вид, или как?
– Сегодня утром я получила результаты скрининг-теста. Два с половиной миллиграмма зопиклона на грамм крови из области бедра… Это очень высокая доза.
– Зопиклона?
– Это вещество используется в некоторых снотворных препаратах – например, имоване. По моим оценкам, он принял не меньше двадцати таблеток, смешанных с алкоголем и декстропропоксифеном – опиатом, который применяется как обезболивающее.
– И что говорит полиция?
– Передозировка. Самоубийство.
– Причина?
Фредрика хмыкнула:
– Их нежелание работать. Просто эта версия вполне устраивает следователя.
– Как его зовут?
– Кого? Следователя?
– Да.
– Ханс Фасте.
– О нет…
– Вы знакомы?
Микаэль Блумквист знал Ханса Фасте, и даже очень хорошо. Это он без всяких оснований причислил Лисбет к сатанинской лесбийской группировке и подозревал в убийстве из одного только женоненавистничества и ксенофобии. Бублански считал Фасте наказанием Божьим за грехи полицейских.
– Это страшный человек, – ответил Микаэль на вопрос доктора Нюман.
– Он назвал нашего нищего буддистским наркоманом.
– Как это похоже на Фасте…
– Когда пришли результаты из лаборатории, он сказал, что таблетки доставили этому наркоману хоть какую-то радость в жизни.
– И вы с этим, похоже, не согласны.
– Передозировка – первое, что здесь напрашивается, но смущает, что это был именно зопиклон. С ним легко переборщить, с бензопрепаратами это вообще дело обычное. Но, когда я вспоминаю, что он был буддист, кое-что не стыкуется…
– Что именно?
– Фасте позвонил мне спустя несколько часов после того, как получил результаты. Оказалось, он успел провести исследование… А попросту прочитал в «Википедии», что просветленные буддисты имеют право лишать себя жизни. Фасте это очень рассмешило. «Наш парень отбыл в Нирвану» – так он сказал.
– О боже…
– Я не стала с ним спорить, просто ушла домой в расстроенных чувствах.
– Но почему?
– Я все вспоминала его тело… До сих пор мне не приходилось видеть ничего подобного… Жизнь этого человека была сплошная борьба, на пределе возможностей. Каждая жилка, каждый мускул свидетельствуют об этом. Трудно поверить, что он кончил тем, что просто наглотался таблеток. Думаю, здесь нельзя исключать умышленное убийство.
Микаэль задумался.
– Вы должны сказать им об этом… Я имею в виду, не один же Фасте им занимается.
– Разумеется. Мне просто нужно было подстраховаться, ну… на случай, если полиция проигнорирует мою версию. Поэтому я позвонила вам.
– Я благодарен вам за это.
Микаэль вспомнил Софи и их беседу в кафе-баре на Санкт-Паульсгатан. Не пора ли связаться с Катрин Линдос? Возможно, было бы правильнее, если б ее допросили в полиции, но Ханс Фасте…
– И вы все еще не знаете, кто он? – спросил Микаэль доктора Нюман.
– Нет, ни единого намека. Человек с такими приметами не объявлялся в розыск, но этого я как раз ожидала. Результаты секвенирования ДНК – вот и все, что у меня пока есть. И это аутосомная ДНК, а мне, чтобы двигаться дальше, нужен анализ митохондриальной и игрек-хромосомы…
– И все-таки, многие должны его помнить, как вы думаете? – перебил ее Блумквист.
– Что вы имеете в виду?
– Он был заметной фигурой. Этим летом я замкнулся в своих проблемах, но другие-то должны были его видеть. Полиции стоит опросить людей в окрестностях Мариаторгет.
– Я им передам.
Микаэль задумался.
– И еще одно, – снова раздался голос Фредрики.
– Да?
– Не думаю, чтобы эти таблетки ему прописал врач, – продолжала она. – Парень явно не из тех, кто любит ходить на прием к психиатру. Полагаю, существует черный рынок таких препаратов… Полиция должна знать об этом больше.
Фредрика Нюман замолчала на пару секунд.
– Черт… – выругалась она.
– Что такое?
– Я идиотка.
– Не согласен.
– Нет, правда… Вы ведь его вспомнили, а я совсем забыла об этом.
Микаэль оглянулся на наполовину собранную дорожную сумку. Похоже, поездка в Сандхамн откладывалась.
* * *
Он успокоил Фредрику Нюман, сказав ей что-то ласковое. Она не разобрала, что именно, и завершила разговор. Фредрика почти не слушала Аманду, хотя извинилась за кислый вид, когда та спросила, как быть с ужином. Пробормотала что-то насчет того, что нужно заказать еду по Интернету.
– Что именно?
– Что угодно – роллы, пиццу, чипсы…
Фредрику нисколько не заботило, что девочки уставились на нее, как на ненормальную. Она закрылась у себя в кабинете и тут же написала в лабораторию судмедэкспертизы. Нужен сегментарный анализ ДНК волоса, и немедленно. Рано или поздно это все равно пришлось бы сделать. Он должен был показать, сколько зопиклона и декстропропофиксена было в крови мужчины за неделю, две, несколько месяцев до смерти. Другими словами, принимал ли он эти препараты более или менее регулярно, что, безусловно, многое прояснило бы в его истории.
Мысли об этом заставили Фредрику Нюман забыть не только о бессоннице, дочерях и болях в спине, но и о бессмысленности ее затеи. В самом деле, всю жизнь Фредрика только и занималась тем, что расследовала подозрительные случаи смерти, но такое непреодолимое желание во всем разобраться испытывала впервые. И это было по меньшей мере странно.
Покойник не просто разбудил ее любопытство. Фредрика даже дала волю воображению, придумывая романтическую биографию, какой, по ее мнению, заслуживало его истерзанное тело. Часами разглядывая полицейские снимки, она обнаруживала все новые и новые детали.
Кем ты был, незнакомый друг?
Что заставило тебя пуститься в это странствие по кругам ада?
* * *
Микаэль Блумквист собирал информацию о Катрин Линдос в Сети. Ей было тридцать семь лет, она преподавала в Стокгольмском университете политологию и экономику, выступала со статьями в «Свенска дагбладет», журналах «Аксесс» и «Фокус» и имела репутацию последовательного консерватора, выступая за запрет на попрошайничество, говоря о вреде денежных пособий и недостатках шведской школы. Она была монархисткой, сторонницей сильной власти и традиционной семьи – каковой, как кажется, сама не имела. Ее считали феминисткой, при этом Линдос нередко настраивала феминисток против себя. Она вообще, похоже, обладала незаурядной способностью вызывать одинаковую ненависть и правых и левых. Список ее работ оказался довольно длинным. «Мы должны выдвигать требования, – писала она, – это заставляет нас расти».
Линдос ненавидела ханжество, лицемерие и религиозный фанатизм. С последним, впрочем, была осторожна. В статье о конструктивной журналистике в «Свенска дагбладет» она писала, что Микаэль Блумквист «на словах выступает против популистов, но на деле льет воду на их мельницу, показывая наше общество с самой невыгодной стороны».
Ее беспокоило, что молодые журналисты ему подражают. Что Блумквист склонен видеть в человеке жертву и слишком легко берет сторону противников сильных мира сего. Что он ищет проблемы, а не пути их решения.
«Что ж, одно к другому, – думал Микаэль. – Все это вполне в ее духе».
Он не считал себя ангелом и готов был признать за собой и худшие преступления, но… В этой «консерваторше» и в самом деле было что-то пугающее. Одним своим взглядом она будто обвиняла Блумквиста в том, что тот не моется, не застегивает штаны, ест из грязной посуды и пьет йогурт прямо из пакета. На дне глаз Катрин Линдос лежало по ледышке, но это лишь подчеркивало ее холодную красоту.
Микаэль думал о ее странной встрече с покойником. Ледяная принцесса и нищий – что могло их связывать? В конце концов он узнал ее номер, позвонил и, не дождавшись ответа, вздохнул с облегчением. Нет так нет. Откровенно говоря, вся эта история не стоила выеденного яйца. Блумквист направился к гардеробу, выбрал еще пару рубашек и жилет, на случай если вздумается подольше поторчать на корме Плавучего отеля в Сандхамне… В этот момент зазвонил телефон. Это была Катрин Линдос, и ее голос оказался таким же холодным, как и глаза.
– В чем дело?
Микаэль размышлял, что бы такое лестное сказать насчет ее газетных колонок, чтобы хоть немного расположить к себе. Но в голову не пришло ничего подходящего, и тогда он удовлетворился тем, что спросил, не помешал ли ей.
– Да, я работала, – раздраженно ответила Катрин Линдос.
– Может, в таком случае отложим разговор?
– Возможно, но прежде я хотела бы узнать, в чем дело.
«Я пишу про тебя ругательную статью», – мысленно ответил ей Блумквист.
– Софи Мелкер говорила, что на этой неделе у вас была одна неприятная встреча… я имею в виду того нищего в голубом пуховике.
– У меня часто бывают неприятные встречи, – ответила Линдос. – Это часть моей работы.
«Бог ты мой…» – подумал Блумквист.
– Не припомните, что вам говорил этот человек?
– Пьяный бред, не более.
Микаэль еще раз взглянул на ее фотографию в Сети.
– Вы на работе? – спросил он.
– А что?
– Подумал, не заглянуть ли мне к вам на минутку. Вы ведь на Мэстер-Микаэльсгатан, так?
Блумквист и сам не понял, как ему пришло в голову такое предложить. Но если он и в самом деле хотел что-то узнать, им нужно было встретиться.
– Хорошо, – коротко согласилась она. – Через час.
* * *
За окнами пражского отеля по площади Республики прогрохотал трамвай. Лисбет слишком много пила, не отрывая глаз от монитора, экранированного клеткой Фарадея. Время от времени ей действительно удавалось расслабиться, но всякий раз лишь благодаря алкоголю и сексу. И только для того, чтобы потом снова погрузиться в работу.
Прошлое крутилось в голове, подобно центрифуге, и это была не жизнь, а чистое безумие. Лисбет только и делала, что ждала чего-то, напряженно вслушиваясь в каждый звук, пока наконец не решила перенять инициативу. Но ничто не давалось легко.
Катя Флип, которую рекомендовал Чума, в самом деле оказалась сущим дьяволом. Хотя дело долго не шло дальше обычного трепа. Катя требовала денег и повторяла, что никто не воюет с мафией с дубинкой в руках. Особенно после того как в дело вмешался Иван Галинов.
О Галинове вообще говорили много, почти как о Кузнецове. Лишь после длительных препираний в секретной Сети Лисбет уговорила Катю спрятать IMSI-перехватчик в кустах рододендрона в сотне метров от особняка Камиллы на Рублевке. С еще большим трудом далось поймать номер отслеживания – так называемый IMEI – в мобильнике. Но даже это ничего не гарантировало и еще меньше помогало против призраков прошлого, все так же роившихся в голове. И Лисбет все дольше засиживалась в баре за бутылкой водки или виски и смотрела на особняк Камиллы, транслированный на дисплей мобильника при помощи спутникового канала, который она взломала.
В таком оцепенении Лисбет пребывала бóльшую часть дня. Она забросила тренажеры и перестала выходить на улицу. Вот и на этот раз только стук в дверь заставил ее подняться. Вошла Паулина. Лисбет не воспринимала ее болтовню, пока не расслышала обращенный к ней вопрос:
– В чем дело?
– Ни в чем.
– Но ты выглядишь…
– … как будто у меня что-то случилось, – закончила Лисбет за нее фразу.
– Ну да, что-то в этом роде. Могу я что-нибудь для тебя сделать?
«Держаться от меня подальше», – мысленно ответила ей Лисбет, прошла в комнату, легла на кровать и спросила себя, решится ли Паулина лечь рядом.
* * *
Микаэль взял ее ладонь. Рукопожатие Катрин Линдос оказалось крепким, но смотреть ему в глаза она избегала. В голубом жакете с юбкой и белой блузой, застегнутой у самого подбородка, с шалью в шотландскую клетку и черными туфлями на высоком каблуке, Катрин походила на учительницу из английской школы. Похоже, она была здесь одна. На доске объявлений висела ее фотография в компании Кристин Лагард, директора Международного валютного фонда. Они смотрелись как мать и дочь.
– Впечатляет, – заметил Микаэль, кивая на снимок.
Катрин оставила эту реплику без комментариев. Указала Блумквисту на кресло и устроилась напротив, с прямой, как палка, спиной и скрещенными ногами. Микаэль почувствовал себя словно на аудиенции в королевском дворце.
– Спасибо, что согласились встретиться.
– Не стоит благодарности.
Она смотрела так, словно хотела спросить, почему он так плохо о ней думает.
– Начну с того, что я не собираюсь писать о вас, – сказал Блумквист. – Поэтому не стоит так напрягаться.
– Пишите, что вам угодно, – холодно отозвалась она.
Микаэль улыбнулся:
– Ловлю на слове.
Катрин улыбнулась в ответ.
– Я и в самом деле взял отпуск, – продолжал он.
– Что ж, это хорошо.
– Вы даже не представляете насколько…
Блумквист вдруг почувствовал непреодолимое желание спровоцировать ее.
– Итак, – начал он, – меня интересует тот нищий. Его нашли мертвым несколько дней назад, с номером моего телефона в кармане. – Мысленно добавив: «Хотя какое дело тебе до его смерти…»
Катрин Линдос кивнула.
– Подозреваю, ему было что рассказать мне. Поэтому интересуюсь вашей встречей.
– Он только кричал и размахивал у меня перед носом какой-то веткой, – ответила Катрин. – До смерти меня напугал.
– Что же он кричал?
– Какую-то чушь.
– Что за чушь?
– Что Юханнес Форселль – подлый тип… что-то вроде этого.
– То есть так прямо и кричал?
– Что-то о Юханнесе Форселле, во всяком случае. Честно говоря, я думала, как бы поскорей улизнуть, ни о чем другом. Но он вцепился мне в рукав… Простите, наверное, я должна была проявить больше интереса к его версии теории заговора.
– Понимаю вас. – Блумквист разочарованно вздохнул.
Он и без того был наслышан о министре обороны. Личность Юханнеса Форселля давно и активно обсуждалась в Сети, и накал страстей не спадал. Отчасти все объяснялось бескомпромиссностью Форселля по отношению к правым экстремистам, ксенофобам и все более агрессивной политике России, отчасти его имиджем. Форселль был прекрасно образован, богат, занимался плаванием и бегал марафон. В голосе такого политика слишком легко расслышать нотки превосходства, а это всегда раздражало людей.
Но Микаэлю Форселль нравился. Время от времени они встречались в Сандхамне и обменивались вежливыми фразами. Из профессионального долга Блумквист тщательно проверил упорные слухи о том, что Форселль немало заработал на биржевом крахе и даже якобы в немалой степени ему способствовал. Подтверждений тому не нашлось. Состояние Форселля управлялось скрытыми рычагами, но никаких крупных сделок ни до, ни во время краха не совершалось. Да и сам обвал, похоже, не особенно его обогатил.
Так или иначе, Юханнес Форселль оставался самым ненавидимым политиком в правительстве. Единственным, что ему пока удалось провести, оставалось увеличение ассигнований МУСТ, шведской военной разведки, и МСБ – управления защиты населения. Что, с другой стороны, было вполне объяснимо с учетом сложившейся ситуации.
– У меня нет привычки идти на поводу уличных сплетников, тем более истеричных, – сказала Картин.
– У меня тоже.
– Рада, что нас хоть что-то объединяет.
Блумквист заерзал в кресле.
– Трудно разговаривать с человеком, который размахивает веткой перед вашим носом, – согласился он.
– Спасибо. Это так великодушно с вашей стороны.
– Но иногда имеет смысл выслушивать даже глупости. Даже они порой содержат в себе зерно истины.
– Вы решили дать мне профессиональный совет?
Этот тон раздражал Блумквиста все больше. Так хотелось в конце концов поставить ее на место…
– И знаете, – как ни в чем не бывало продолжал Микаэль, – я верю, что человек может сделаться безумцем оттого, что его никто не слышит.
– Что?
– Легко сойти с ума, когда тебя игнорируют, – повторил Блумквист.
– Хотите сказать, что такие, как я, никогда не станут слушать бездомного психопата на улице?
– Этого я не говорил.
– Но прозвучало именно так.
– Прошу прощения в таком случае.
– Спасибо.
– Вам ведь тоже пришлось нелегко, как я слышал, – продолжал Микаэль.
– Какое отношение это имеет к делу?
– Никакого, полагаю.
– В таком случае, была рада встретиться.
«Черт, – выругался про себя Блумквист. – Что это на меня нашло?»
У него возникло ощущение дуэли или боксерского поединка. Как будто на ринге он, сам не заметив как, чуть ли не вплотную приблизился к сопернику. И чувствовал на себе его дыхание, видел блеск в глазах, и то, как поднималась под блузой грудь, как клонилась набок голова. Блумквист поцеловал Катрин Линдос, поняв на какое-то мгновенье, что совершает непоправимую глупость, и она ответила на его поцелуй. А потом несколько секунд оба недоуменно смотрели друг на друга, пока Катрин не привлекла его к себе, обхватив за шею, и не повалилась с ним на диван, а потом на пол, и Блумквист наконец осознал, что хотел Катрин с той самой минуты, когда впервые увидел ее лицо на мониторе ноутбука.
