Аптека любопытного Джорджа

Марк Танси, «Настоящая обезьяна», 1984

Это была первая лекция по нейробиологии в аспирантуре, и преподаватель сыграл с нашими романтическими представлениями ловкую шутку. Речь шла о синапсах – крошечных щелочках между клетками мозга. Свет погас, и на экране высветился первый слайд с изображением красивой египетской таблички, исписанной иероглифами. Мы притихли, когда преподаватель заговорил драматическим голосом: «В царствование Аменхотепа I, более 3500 лет назад, в расцвете своей цивилизации древние египтяне… ни черта не знали о синапсах!»

Все попались на удочку – мы ждали, что нам расскажут, как на хрупких папирусах можно было найти подробные описания синапсов. Это синдром Мудрости Древних, феномен массовой культуры, где нельзя упомянуть никакое явление, скажем из астрономии, без того, чтобы сначала не отметить, что египтяне, греки или инки знали об этом много веков назад. Операции на мозге, летательные аппараты, настройка видеомагнитофона на автоматическую запись – они все знали уже тогда. Еще есть синдром Мудрости Неиспорченных Западной Цивилизацией – относительное новьё, но очень привлекательное для тех, кому хочется станцевать с волками. Ну и всегда вне конкуренции – Мудрость Детей.

Но если вам нужен по-настоящему проверенный трюк, воспользуйтесь Мудростью Животных. Наш человеческий интеллект, который так превозносят, редко бывает интуитивным: это процесс, требующий усилия, напряжения. Мы шевелим мозгами, рассматриваем варианты, сосредотачиваемся. Это все так… неестественно. «Мозговой штурм» даже звучит небезопасно, как будто наши нейроны идут на войну. А вот животные – просто знают. Никаких затрат энергии, сплошные инстинкты и рефлексы. Они пролетают огромные расстояния, не заблудившись, находят еду, которую спрятали, узнают дальних родственников с первой встречи. Они чувствуют приближение землетрясений, угадывают человеческие эмоции, предсказывают падение акций на бирже. Это органичная мудрость, которая отражает глубинное равновесие с окружающей средой.

Многое из этого – полная чушь. Иногда животные действительно показывают интеллектуальные чудеса. Но идея об их врожденной гениальности – романтические сопли. Животные не машины бесперебойных когнитивных инстинктов. Их интеллект – активный процесс исследования, видимый ярче всего в поведении приматов. Во имя социального соперничества приматы интригуют и замышляют сложные и знакомые нам игры: они продумывают шаги, пробуют новые стратегии, ошибаются и учатся на своих ошибках.

Это все вступление к оценке новой версии Мудрости Животных. Она вызвала огромный ажиотаж и, по-моему, недостаточно скептицизма. Так что цель здесь – помочь читателю спросить: что именно знают эти бестии и как они это узнали?

В конце 1970-х приматологи Ричард Рэнгем из Гарвардского университета и Тошисада Нишида из Университета Киото проводили полевые работы в Национальном парке Гомбе в Танзании и заметили некоторую странность в том, как питались местные шимпанзе. Проснувшись, предположительно на голодный желудок, некоторые животные лакомились листьями кустарника Aspilia. Странно было то, как они поедали листья: вместо того чтобы их жевать, шимпанзе запихивали их под язык, держали там какое-то время, а потом глотали целиком. В ходе этой трапезы шимпанзе морщились: Aspilia явно не была мечтой гурмана. И что самое странное – листья выходили непереваренными: в экскрементах животных они обнаруживались практически в первозданном виде. Неприятные на вкус, непитательные листья Aspilia были загадкой: зачем они сдались обезьянам?

Озадаченный Рэнгем отправил образцы растения на анализ Элою Родригесу, биохимику из Калифорнийского университета в Ирвайне. Родригес нашел в листьях тиарубрин-А, красноватое масло, обладающее мощным противогрибковым, антибактериальным и антипаразитным действием. Он даже обнаружил, что молодые побеги Aspilia содержали больше масла – а именно их предпочитали шимпанзе. Родригес отметил, что обезьяны держали лекарство под языком, прежде чем проглотить его: в языке много мелких кровеносных сосудов, так что вещество оттуда может, минуя пищеварительные соки, отправиться прямо в кровоток (врачи и жертвы стенокардии хорошо знают, как быстро облегчает боль в груди нитроглицерин, положенный под язык).

На основе своих лабораторных исследований и наблюдений Рэнгем Родригес определил, что при каждом приеме невкусной Aspilia шимпанзе потребляли достаточно тиарубрина-А, чтобы убить 70–80% паразитов в пищеварительном тракте, не вредя полезным кишечным бактериям. Рэнгем и Родригес также заметили, что листья Aspilia в Танзании жевали и человеческие племена – чтобы лечить боль в животе и многие другие болезни. Так двое ученых предположили, что шимпанзе использовали растение как лекарство.

За десять лет, прошедших после публикации этой работы, рассказы о практиках самолечения у шимпанзе и других приматов вошли в моду. Поветрие настолько распространилось в академических кругах, что теперь эти исследования носят гордое название зоофармакогнозии. Несколько лет назад Американская ассоциация содействия развитию науки даже собрала симпозиум на эту тему. И конечно, были представлены некоторые убедительные свидетельства, включая доклад антрополога Карен Страйер из Висконсинского университета в Мэдисоне. Страйер около десяти лет изучала бразильских мириков, или шерстистых паукообразных обезьян, – один из многих исчезающих видов в джунглях. Перед началом брачного сезона, заметила Страйер, мирики изо всех сил стараются добраться до труднодоступного уголка своей территории, где наедаются бобовым растением Enterolibium contortisiliquum. Как оказалось, плоды этого растения содержат стероидный гормон стигмастерол – исходное вещество прогестерона, важнейшего репродуктивного гормона у самок. Из этого Страйер делает вывод, что употребление растения помогает приблизить наступление брачного сезона у мириков.

Обезьяны далеко не единственные животные, которые, кажется, знают, что надо есть, когда у них что-то болит. Не вызывает особых сомнений, что многие создания располагают запасом стратегий, чтобы снизить токсичность своего рациона, и в некоторых случаях им приходится прибегать к сложным маневрам. Например, из-за бесконечной войны между животными и растениями некоторые растения в ходе эволюции обзавелись листьями, пропитанными дополнительными веществами, среди которых токсины, вредные для сердца, галлюциногены, вещества, снижающие фертильность и подавляющие рост. Они никак не влияют на растение, но могут быть смертельно опасны для животного, которое будет иметь глупость их съесть. Животные не уступали: они развили паттерны поведения, которые позволяют им все же питаться этими растениями: после ядовитого обеда они съедают что-нибудь нейтрализующее яд. Например, наевшись ядовитых растений, крысы часто поедают глину: она адсорбирует яд.

Также животные умеют восполнять недостаток нужных веществ в рационе. Полвека назад в знаменитых исследованиях из серии «кафетерий» психобиолог Курт Рихтер разбил сбалансированное питание крыс на составляющие, подавая им 11 маленьких подносов с белками, маслами, жирами, сахарами, солью, дрожжами, водой и т. д. Крысы выбирали эффективную диету, которая с минимумом калорий позволяла им расти быстрее, чем крысы, питающиеся обычной едой.

Рэнгем, Родригес и Страйер – ведущие специалисты в своих областях – были предельно аккуратны в докладах и выводах. Тем не менее светская пресса почуяла запах жареного и, не стесняясь, намекала, что где-то в саванне бегает обезьяна, которой известно лекарство от рака. Несмотря на огромную привлекательность этой новой области знания, нужно проделать еще немало работы, прежде чем можно будет подтвердить яркие заявления о зоофармакогнозии.

В какой мере способность животных находить фармакологически активные растения действительно является самолечением? Приблизиться к ответу поможет другой вопрос: действительно ли животным помогает их предположительно лекарственная пища? Это проще всего понять, если представить, что человек и животное поменялись ролями. Шимпанзе анализирует остатки чипсов в пачке, выброшенной человеком в городе Топика. Среди химических составляющих чипсов обезьяна обнаруживает ту, что в лабораторных анализах показывает противохолерное действие. Значит ли это, что жители Топики предупреждают или лечат холеру чипсами? И аналогично, хватает ли тиарубрина-А, который съедают шимпанзе, чтобы убить паразитов, встречающихся у этого животного?

Ответ на этот вопрос, кажется, нашел Родригес, по подсчетам которого шимпанзе съедает достаточно тиарубрина-А, чтобы убить бóльшую часть нематод. Но тут есть ловушка: Родригес работал в лабораторном мире пробирок с очищенным тиарубрином-А. В реальной жизни какая-то часть вещества могла быть нейтрализована другими составляющими биохимически сложных листьев Aspilia. И не все вещество, всосавшееся под языком у шимпанзе, достигает кишечника: часть расщепляется раньше. Коротко говоря, нужно экспериментальное доказательство, что то количество листьев Aspilia, которое съедают животные, действительно приводит к уменьшению количества кишечных паразитов. О таком эксперименте пока не сообщали.

Непонятно и то, какую роль играет Aspilia в общем рационе шимпанзе. Есть ли в ней что-то особенное, по крайней мере в естественном виде? Единственное ли это растение в районе Гомбе, которое содержит тиарубрин-А? Чтобы обрисовать проблему ярче, представим, что это вещество содержится во всех растениях, а шимпанзе, получается, все время питаются тиарубрином-А. В этом случае спросим: почему избирательный рацион больного шимпанзе вызывает больше восторгов, чем тот факт, что люди едят больше курицы, чем голубятины? Рэнгем не сообщал о том, только ли в Aspilia встречается тиарубрин-А. Но Страйер в работе с мириками замечает, что в джунглях, где живут эти обезьяны, большинство бобовых содержит много стигмастерола: в этом случае не так уж впечатляет пристрастие животных к Enterolibium contortisiliquum.

Перейдем к вопросу посложнее. Прикладывают ли животные особые усилия к тому, чтобы есть определенную пищу, когда они больны? Когда у шимпанзе полон живот паразитов, нападет ли на него охота поесть листьев Aspilia?

Это очень важный вопрос. Пока что предположение, что шимпанзе действуют намеренно, не подкреплено ничем, кроме отдельных случаев из практики. Хотя в одном случае у животных было доказано именно намерение – когда крысы поедали глину. Например, после того, как их покормят ядовитым хлоридом лития, крысы едят глину, чтобы вызвать рвоту. Если крыс приучить ассоциировать вкус хлорида лития с сахарином, они будут есть глину даже после сахарина без хлорида лития. Другими словами, если крыса хотя бы заподозрит, что съела яд, она захочет глины. А это приводит к самому сложному вопросу: в таком случае как могут животные знать, что излечит их болезни?

Самое простое объяснение очевидно: животные просто инстинктивно знают, что им нужно есть. Рихтер считал, что его крысы балансировали свой рацион, следуя инстинкту. Такие инстинктивные желания действительно существуют, их физиологические механизмы понятны. Когда животные или люди голодны, их тянет к еде, и в рамках этой тяги мозг повышает чувствительность рецепторов в носу к запахам пищи. Таким образом, проще найти еду. Есть и более специфичные тяги: когда крысе не дают соли, она инстинктивно ее ищет, и вкус соли кажется ей более приятным, чем обычно. Нейробиолог Томас Скотт и его коллеги из Делавэрского университета показали, что недостаток соли у крыс приводит к тому, что нейроны в мозге, которые в норме откликаются на вкус сахара, начинают реагировать на соль. Другими словами, когда крысе нужна соль, соль кажется ее мозгу такой же вкусной, как сахар.

Проблема в том, что выявлено только две такие врожденные тяги: к соли и к воде. Так что интрига нарастает. Если животное действительно выбирает нужное лекарственное растение в нужный момент – оно, скорее всего, этому научилось. Как это произошло?

На это проливает свет работа психолога Пола Розина из Пенсильванского университета. Розин хотел изучить, как складывались знания о питании у крыс Рихтера. Он решил проверить, будет ли крыса стараться компенсировать неожиданный недостаток отдельного важного питательного вещества. Он открыл, что крыса, которой не хватает, скажем, тиамина, предпочтет новый рацион, богатый тиамином, старому, в котором тиамина нет. Но крыса – что выучивает крыса? Не то, что новый рацион хорош, а то, что старый никуда не годится. Животные обычно осторожничают с незнакомой едой: если съесть маленький кусочек, меньше риск отравиться. Но Розин заметил, что животные, в чьем рационе не хватало тиамина, вели себя прямо противоположным образом. Когда у них был выбор, они с энтузиазмом поедали новую еду, богатую тиамином, не потому, что чувствовали вкус тиамина и его пользу: просто что угодно лучше, чем бедный тиамином рацион, который был у них до того. В доказательство Розин и коллеги дали крысам с недостатком тиамина выбор между старым, бедным тиамином рационом, и двумя новыми, в одном из которых был тиамин, а в другом – нет. Крысы разделились примерно поровну между двумя новыми меню; таким образом, только половина группы получила компенсацию тиамина.

Эти результаты объясняют, что происходит, когда больное животное пробует новую пищу, точнее, отвергает старую. Но как животное понимает, что от новой еды наступает улучшение? Здесь важен расчет времени. Между тем, как животное съест новую «лекарственную» еду, и полезным эффектом может пройти неделя. Но согласно классической теории научения, ассоциации лучше всего формируются, когда два события происходят близко по времени. Как может шимпанзе ассоциировать улучшение самочувствия с листьями Aspilia, съеденными неделю назад?

Работы психолога Мартина Селигмана из Пенсильванского университета помогают разгадать эту загадку. По Селигману, не все приобретенные ассоциации срабатывают близко по времени. Он назвал отсроченное научение «синдромом соуса беарнез» – в честь неприятного опыта с этим жирным блюдом. Однажды, после роскошного ужина, в который входил и соус беарнез, Селигман провел вечер в опере, слушая Вагнера. Вернувшись домой после полуночи, он пережил внезапный приступ гастроэнтерита. В следующий раз, когда за ужином ему попался соус беарнез, его затошнило от вкуса.

Связь боли в животе и соуса, съеденного за шесть часов до нее, не вписывается в классические каноны теории научения. Организм должен ассоциировать наказание (в данном случае сильное – ощущение боли) с непосредственно предшествующими ему событиями. Часы оперной музыки были ближе, чем ужин: по логике вещей, причиной недомогания Селигмана должен был быть Вагнер, а не пища. Но и Селигман, и другие заметили, что не все такие ассоциации образуются легко. В этом случае гораздо вероятнее, что боль в желудке свяжется со вкусовым событием (ужин), чем со слуховым (опера), даже если вкусовой стимул случился раньше слухового.

Синдром соуса беарнез в изначальной формулировке относился к образованию ассоциаций с неприятными событиями. Но он должен также действовать и для ассоциаций с улучшением состояния. Так, больное животное может натолкнуться на целебное растение и из-за плохого самочувствия решиться попробовать съесть что-то новое. Если новая пища достаточно скоро подействует и прогонит болезнь, животное может связать новую пищу с выздоровлением.

Но вовсе не ясно, может ли такой тип научения объяснить все предполагаемые случаи самолечения у животных – избирательный рацион приматов, глину у крыс, траву, которую поедают собаки и кошки. Например, для случаев самолечения растениями, повышающими фертильность, синдром соуса беарнез не может объяснить ассоциативную связь между беременностью и определенной пищей. Какая женщина вспомнит, что она ела на завтрак за две недели до того, как у нее наступила беременность?

Беннетт Галеф и Мэтью Бек, психологи из университета Макмастера, основываясь на работе Розина, нашли часть ответов. Они увидели, что многие крысы Розина, страдающие от нехватки тиамина, сами по себе не очень замечали, какая пища им помогает. Решающим фактором здесь было социальное измерение. Галеф и Бек заметили, что крыса с большей вероятностью будет есть целебную пищу, если окружающие крысы уже предпочитают ее. Более того, крыса, которую натаскали избегать определенной пищи, начинает меньше ее бояться, если другие крысы эту пищу радостно поедают. У животных, как и у людей, общественные наблюдения играют важную роль в выборе питания.

Социальное научение может объяснить многое в феномене зоофармакогнозии. Сколько людей в одиночку разобрались, как работают антибиотики? Сколько смогли самостоятельно построить двигатель внутреннего сгорания? Нет, обычно люди учатся, как пользоваться определенной технологией или лекарством, наблюдая за другими, которые это уже умеют. Может быть, какая-то шимпанзе с жуткой болью в животе и метаболизмом, восприимчивым к тиарубрину-А, приняла хорошую его дозу в листьях Aspilia. Все, что оставалось стае, – подражать первооткрывателю. И приматы, и грызуны – мастера подражания.

Несмотря на все эти рассуждения, остается фактом, что лишь в одном из описанных здесь случаев (крысы, поедающие глину) экспериментально показано, что животные прикладывают намеренные усилия, чтобы съесть лечебную пищу. Более того, ни в одном из предполагаемых случаев самолечения у приматов не было показано, что животные съедают достаточно полезного вещества для исцеления. И наконец, если в будущем беспристрастный эксперимент выявит случаи эффективного самолечения, понадобятся изощренные теории научения, чтобы объяснить, как животным это удается.

Рано или поздно – после необходимых сложных исследований – может оказаться, что все свидетельства зоофармакогнозии описывают подлинные случаи самолечения у животных. Я довольно скептически смотрю на подобную перспективу, но, если окажется, что это так, это будет восхитительный результат. С практической точки зрения он может привести к открытию новых лекарств для человека: может быть, где-то и правда живет шимпанзе, которой известно лекарство от рака. И вообще, несмотря на мой цинизм, трудно будет не растрогаться от доказательства, что другие виды могут научиться мудрому отношению к миру.

Но если даже ни одно из свидетельств зоофармакогнозии не окажется правдой, работы Розина, Галефа и Бека демонстрируют, что животные могут многое знать о мире. Они знают, что не надо чинить то, что не сломано, а если что-то надо починить – лучше всего присмотреться к более опытным товарищам. А главное, они знают: если что-то не работает, стоит быть открытыми к новым решениям. Эти полезные уроки людям стоит выучить – пусть даже от животных, которые не сдадут экзамены на фармацевтов.

Неудивительно, что не все упомянутые в этой главе исследователи остались довольны текстом. Я привожу их письмо, опубликованное в журнале Science, и свой ответ.

Редактору

Обзор, написанный Робертом Сапольски о работах по использованию животными лекарственных растений, создает впечатление, что автор – одинокий скептик, всматривающийся в толпу идиотов. Господин Сапольски полностью отвергает миф о том, что животным доступны врожденное знание и прекрасная мудрость. И знаете что? Мы тоже! В противовес домыслам Сапольски, мы не знаем никого в области зоофармакогнозии, кто предполагал бы, что самолечение у животных доказано или что приматы обладают врожденными знаниями о лекарственных растениях. Но на предположение, что зоофармакогнозия в основе своей является глупостью, мы отвечаем: «Ничего подобного!» Мы согласны с господином Сапольски, что медицинские знания, приобретаемые приматами, скорее всего, передаются в социуме. Но мы не можем описать, как именно это происходит, поскольку у нас нет экспериментальных данных.

Господин Сапольски считает, что психологические механизмы, лежащие в основе использования обезьянами лекарственных растений, связаны исключительно с научением. Возможно. Но также может оказаться, что физическое состояние влияет на степень отвращения к токсичным веществам. Биолог-теоретик Марджори Профет из Вашингтонского университета в Сиэтле собрала данные о том, что у женщин повышается отвращение к токсичным веществам в период беременности. Когда Джейн Гудолл лечила больных шимпанзе, она клала тетрациклин в бананы. Больные шимпанзе их ели, а здоровые отказывались. И когда больные начали выздоравливать, они тоже стали отказываться от бананов, сдобренных лекарством. Более того, один из нас (Майкл Хаффмен) замечал, что шимпанзе, у которых больше всего паразитов, обычно жуют самые горькие листья. Отвращение к вредоносным веществам, вызванное состоянием здоровья, будет удивительным примером принципа, что на восприятие могут адаптивно влиять «врожденные» механизмы, заложенные естественным отбором. Мы не говорим, что это установленный факт, так же как мы не говорим, что доказано самолечение у животных. Но если еще рано говорить о том, что обезьяны лечат себя сами, то явно слишком рано скептически отметать возможные пути для этого.

Сапольски карикатурно изображает свидетельства о роли тиарубрина (предполагаемого лекарственного вещества в Aspilia) в самолечении, сравнивая его с возможным противохолерным веществом в пачке чипсов. Это не просто дешевая шутка – это просто некорректно. Для начала: мы едим чипсы, потому что нам нравится их вкус и они питательны. Но ничто не предполагает, что листья Aspilia приятны на вкус или что в них есть питательные для шимпанзе вещества. Обезьяны глотают листья целиком и практически не переваривают их – чтобы найти повреждения клеток поверхности и трихом («волосков»), понадобится электронный микроскоп.

Листья Aspilia могли бы обеспечивать питание, только если бы в них была необыкновенно высокая концентрация растворимых питательных веществ, но работа антрополога Нэнси Лу Конклин из Гарвардского университета, показывает, что это не так. Короче говоря, листья Aspilia нисколько не похожи на чипсы. Для шимпанзе аналог чипсов – спелые фрукты. Или прожеванные листья. Но целый лист больше похож на кусок древесной коры, или лоскут кожи, или страницу из статьи господина Сапольски. Вы не ждете, что кто-то будет это есть.

И в отличие от вещества в чипсах, тиарубрин встречается в Aspilia в высокой концентрации. Он не слишком распространен в природе. Известно, что тиарубрин присутствует в некоторых представителях семейства сложноцветных, например в растениях рода Ambrosia, но особые свойства этого вещества были открыты только в 1984 году, когда его обнаружили в растении Chaenactis douglasii, которое канадские аборигены использовали для лечения кожных раздражений. Тиарубрин – чрезвычайно действенное лекарство. Даже в низкой концентрации он убивает огромное количество грибков, бактерий и нематод не хуже (а то и лучше), чем коммерческие препараты. Тиарубрин обладает противовирусным действием, есть данные о том, что он уменьшает некоторые виды опухолей, разработаны три запатентованных применения его целебного потенциала. Это больше, чем можно сказать о любом компоненте в составе чипсов.

Тем не менее даже если листья Aspilia используются в медицине, эксперименты до сих пор не показали их химическую ценность. Ботаник Нил Тауэрс из Университета Британской Колумбии и его коллеги, несмотря на многократные попытки, не смогли обнаружить тиарубрин в листьях, хотя он всегда присутствует в корнях Aspilia. Растет количество свидетельств того, что на самом деле, возможно, животные глотают Aspilia из-за ее физических свойств. Двое из нас, Хаффмен и Ричард Рэнгем, сообщают, что все африканские обезьяны глотают листья и что все эти листья объединяет общее свойство: более грубая («волосатая») поверхность, чем у обычных листьев в местах обитания обезьян. Может быть, есть какая-то неведомая польза от глотания грубых листьев, может быть, нужные вещества содержатся в трихомах, как у некоторых семейств растений, например у сложноцветных, к которым принадлежит Aspilia. Поиск ответов продолжается.

Конечно, как замечает Сапольски, решающим свидетельством самолечения было бы потребление лекарственных растений больными животными, которые бы впоследствии выздоравливали. Для шимпанзе эти свидетельства отрывочны, но внушительны. Хаффмен дважды наблюдал, как явно больные шимпанзе в национальном парке Махали-Маунтинс в Танзании выискивали обыкновенное растение (на которое крайне редко обращают внимание здоровые шимпанзе) – сердцевину ветвей Vernonia amygdalina, лекарственного растения, которое во многих областях Африки используют люди. В каждом из случаев шимпанзе тщательно обрывали листья и внешний слой коры с молодых побегов и жевали обнаженные ветви, высасывая горький сок. Животные выздоравливали со скоростью, сопоставимой с темпами вылечивания местных жителей, использующих растение при похожих симптомах. Химический состав Vernonia amygdalina хорошо известен. В ней есть два основных класса биоактивных соединений – сесквитерпеновые лактоны и стероидные гликозиды. Как и тиарубрин, эти соединения оказывали сильнейшее противопаразитное действие. И да, господин Сапольски, эти вещества редко встречаются в среде обитания шимпанзе. Жевание ветвей Vernonia может быть первым доказанным случаем самолечения у низших приматов.

Гораздо меньше известно о прямом воздействии растений на фертильность приматов, но веские доводы все же есть. Возьмем мириков, крупнейших и одних из самых редких южноамериканских обезьян, которые употребляют плоды Enterolibium contortisiliquum. Внимание одной из нас, Карен Страйер, привлекло к Enterolibium то, что по сравнению с другими плодами в рационе мириков этот нужно было добывать в долгих путешествиях на край леса. Мирики ели эти плоды только в начале брачного сезона. Любопытно, что плоды содержат высокий уровень стигмастерола, вещества, действие которого на фертильность у овец и людей хорошо задокументировано. Действие стигмастерола на размножение у мириков еще не известно, но эти наблюдения значительно повышают интерес к теме.

Со времен первых публикаций о свойствах Aspilia ряд наблюдений показали, что слоны, медведи, коати и капуцины – все используют природные вещества не только для питания. Мы можем брать отдельные случаи и выстраивать на них научные свидетельства. В эру сокращения биологических ресурсов нам не кажется правильным полагаться только на исследования поведения крыс. Давайте оставаться открытыми к другим способам познания природного мира. Кто знает, может быть, из маленьких листочков Aspilia вырастет большая зоофармакогнозия.

Ричард Рэнгем

Гарвардский университет

Кембридж, Массачусетс

Майкл Хаффмен

Киотский университет

Киото, Япония

Карен Страйер

Висконсинский университет

Мэдисон, Висконсин

Элой Родригес

Калифорнийский университет

Ирвайн, Калифорния

Мой ответ:

Мне было очень приятно прочесть письмо Ричарда Рэнгема и коллег, так как при внимательном рассмотрении оно во многом совпадает с идеями, высказанными в моей статье. Авторы письма – ведущие специалисты по зоофармакогнозии, и я согласен, что случаи, которые они описывают как самолечение у животных, еще не получили доказательств, как не были найдены и объяснительные механизмы для предполагаемых случаев самолечения. Я уверен, они также согласятся со мной, что нужно разъяснить неполноту информации популяризаторам науки и непрофессионалам, которые сделали скоропалительные выводы, что в интересных наблюдениях уже содержится доказательство. Это было целью моего обзора.

Говоря о пока не доказанном предположении, что самолечение у животных существует, я много прибегал к примеру с чипсами. Уверяю, я не думаю, что Aspilia на вкус такая же, как чипсы. Смысл этого примера был в том, что шимпанзе, чтобы доказать самолечение чипсами у людей, и людям, чтобы доказать самолечение листьями Aspilia у шимпанзе, нужны будут одинаковые данные. Во-первых, в пище должно содержаться достаточно предполагаемого лекарства, чтобы оно действовало в условиях употребления. Как отмечают авторы, для шимпанзе и Aspilia это еще не доказано. Во-вторых, пища должна быть достаточно уникальной по количеству содержащегося в ней вещества. Авторы отмечают, что с Aspilia и тиарубрином дело обстоит именно так; насколько мне известно, они упоминают об этом впервые. В-третьих, больные животные должны приложить особые усилия, чтобы съесть эту пищу. В своем письме авторы приводят любопытные, но несистемные свидетельства, что шимпанзе так и поступают. Таким образом, начинают скапливаться данные в пользу самолечения у животных в этом случае. Как я отметил в своей статье, я приветствую это!

Вторая область рассуждений касается механизмов самолечения животных. В противоположность прочтению моей статьи, которое предлагают авторы письма, я не считаю, что эти механизмы «связаны исключительно с научением». Как я писал, социальное научение может объяснить многое в этом феномене. Когда от отдельных случаев перейдем к экспериментальным данным, я охотно рассмотрю объяснения, в основе которых лежит больше физиологических механизмов.

И наконец, как приматолог и полевой биолог, который понимает, как трудно изучать редкие, спонтанные явления в жизни любых животных, кроме лабораторных крыс, я рад, что мы сходимся в выводах. Неизвестно, принесет ли зоофармакогнозия пользу в виде лекарств, которые уже используют животные, оказавшиеся опытными (или врожденными) фармацевтами, но в процессе изучения можно узнать о множестве других навыков животных, и это более чем оправдывает такие исследования.

Другими словами, кучка ученых прекрасно провела время в спорах друг с другом. С тех пор зоофармакогнозия здорово продвинулась, во многом удовлетворив упомянутые претензии. Хаффмен с коллегами продолжали наблюдать за обезьянами, жующими горькую древесину Vernonia amygdalina, и недавно сообщили, что, когда шимпанзе со вздутием живота и диареей жевали эти ветки, количество паразитов в их экскрементах на следующий день значительно снижалось; действующее вещество в растении пока не выявлено. Рэнгем недавно показал, что шимпанзе глотают больше листьев в периоды заражения глистами. И Рэнгем, и Хаффмен получили данные, доказывающие, что дело не столько в химических составляющих этих листьев, сколько в их механических свойствах, которые могут оказывать целебное воздействие: похоже, что кишечные черви застревают в грубой волосистой поверхности непрожеванного листа, проходящего через кишечник. А в недавнем обзоре, в котором обсуждаются механизмы научения предполагаемому использованию лекарственных растений, Хаффмен и Рэнгем подчеркивают важность способа, который берет начало в работах Розина и Галефа: в периоды болезни животные меньше боятся пробовать новую еду, а социальное наблюдение и научение играют значительную роль в распространении знаний о лекарственных растениях. Конечно, в этой занятной области необходимо больше исследований, и здесь нужно особо отметить: все они не будут иметь значения, если мы продолжим вырубать тропические леса. Никакой биологический вид не сможет научиться фармацевтике без аптеки.

Общий обзор зоофармакогнозии см. E. Rodriquez and R. Wrangham, "Zoopharmacognosy: The Use of Medicinal Plants by Animals" в K. Downum, J. Tomeo, and H. Stafford, eds., Recent Advances in Phytochemistry (New York: Plenum Press, 1993), 27, 89; M. Huffman and R. Wrangham, "Diversity of Medicinal Plant Use by Chimpanzees in the Wild," in R. Wrangham, W McGrew, F. de Wall, and P Heltne, eds., Chimpanzee Cultures (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1994), 129; K. Strier, "Menu for a Monkey," Natural History, February (1993):42; и A. Gibbons, "PlantsoftheApes," Science 225 (1992): 921.

Недавняя работа Хаффмена о снижении количества паразитов после поедания Vernonia amygdalina можно найти в M. Huffman, S. Gotoh, D. Izutsu, K. Koshimuizu, and M. Kalunde, "Further Observations on the Use of the Medicinal Plant Vernonia amygdalina (Del) by a Wild Chimpanzee, Its Possible Effect on Parasite Load, and Its Phytochemistry," African Study Monographs 14 (1993): 227.

Недавняя статья Рэнгема о корреляции глотания листьев с заражением глистами – R. Wrangham, "Relationship of Chimpanzee Leaf Swallowing to a Tapeworm Infection," American Journal of Primatology 37 (1996): 297.

Недавние исследования о том, что целебное действие листьев скорее механическое, чем химическое, можно найти в E. Messner and R. Wrangham, "In vitro testing of the biological activity of Rubia cordifolia leaves on primate Strongloides species," Primates 37 (1996):105 и M. Huffman, J. Page, H. Ohigashi, and S. Gotoh, "Leaf swallowing by chimpanzees for the control of strong nematode infections: Behavioral, chemical, and parasitological evidence." Congress of the International Primatological Society, Abstract 566.

Ссылки на другие работы, упомянутые в этом очерке.

T. Scott and G. Mark, "Feeding and Taste," Progress in Neurobiology 27 (1986): 293.

P. Rozin, "Acquisition of Stable Food Preferences," Nutrition Reviews 48 (1990): 106; также см. P. Rozin and T. Vollmecke, "Food Likes and Dislikes," Annual Review of Nutrition 6 (1986): 433.

В статьях Розина также обсуждаются классические эксперименты с «кафетерием» Курта Рихтера.

Синдром соуса беарнез описан в M. Seligman, Biological Boundaries of Learning (New York: Appleton-Century-Crofts, 1972), 8. См. также: B. Galef and M. Beck, "Aversive and Attractive Marking of Toxic and Safe Foods by NorwayRats," Behavioral and Neural Biology 43 (1984): 298; и B. Galef, "Direct and Indirect Behavioral Pathways to the Social Transmission of Food Avoidance," Annals of the New York Academy of Sciences 443 (1985): 203.