ГЛАВА 15
29 декабря 1938 года, четверг.
Москва, Петровский бульвар
Варя прочла первые несколько строчек перевода с шумерского языка, и текст полностью завладел ее вниманием. Она вернулась к началу, чтобы повторить это восхитительное ощущение погружения в необычный мир. Беззвучно шевеля губами, она вновь начала перечитывать древнейшее произведение на планете.
Рубленый, местами совершенно непонятный текст постепенно превратился для Вари в веер ярких картинок. Она прочла, как торговец Иттихурат, посланный мужами огражденного Урука, пришел к заклинателю Пшиуиннини за советом – мол, царь Гильгамеш заставляет молодых людей с утра до ночи строить стены Урука, при этом печется больше о собственной славе, а не о безопасности города, сам между тем пьянствует и развратничает. От заклинателя хотели узнать мужи Урука, как укротить Гильгамеша, с чем и послали торговца.
Оказалось, что жена заклинателя принимала роды у матери Гильгамеша, а потом раскрыла мужу тайну. Взяв с торговца плату, рассказал он ему такую историю:
Родился с Гильгамешем брат его единокровный,
Одним отцом они были зачаты,
Одной матерью в один день рождены они были.
Недоволен был отец рождением двойни.
Не хотел он борьбы меж сынами по зрелости,
Не хотел он кровавой битвы после собственной
смерти.
Много бы крови пролилось в той борьбе!
Задумал царь жертву от собственной плоти.
Велел он отнести в степь одного из младенцев.
По совету повитухи царь выбрал в жертву того из сыновей, который был меньше весом, оставив жить более сильного. Но, по мнению заклинателя, младенец, не нареченный при рождении и отнесенный в степь на верную смерть, не погиб, а был вскормлен зверями и выжил. И слухи о звероподобном человеке, спасающем зверей из ловушек, являются не вымыслом охотников, а проделками одичавшего брата Гильгамеша. Совет заклинателя был таков – сообщить Гильгамешу, что в степи у него есть соперник. Зная гордыню и тщеславие царя Урука, Пшиуиннини был уверен в том, что Гильгамеш выйдет биться со звероподобным мужем один на один. А там уж боги рассудят, кому жить, а кому умереть.
Собравшись и выслушав торговца по имени Иттихурат, мужи огражденного Урука отправили к Гильгамешу одного из охотников с тем, чтобы он рассказал царю все, что советовал рассказать заклинатель.
Однако Гильгамеш оказался не столь тщеславен, как они думали, и не вызвал дикого человека на поединок. Резонно решив, что справиться с дикарем в степи будет трудно, царь решил применить хитрость – мысль его состояла в том, что, познав женщину, дикарь лишится звериной силы и ярости, которые считал главным преимуществом зверя перед человеком. А вот ума – главного преимущества человека перед зверем – он набраться не успеет. Гильгамеш заплатил серебром блуднице по имени Шамхат и велел ей отправляться в степь на поиски дикаря.
Однако мужи Урука, узнав о хитрости царя, перехватили блудницу раньше, чем она успела выйти за стену. Они заплатили ей втрое больше за то, чтобы она соблазнила звероподобного человека, а потом рассказала ему о прелестях положения царя в огражденном Уруке. Они были уверены, что дикарь, соблазнившись троном, убьет Гильгамеша. Предводитель заговорщиков по имени Ит-Шихтиль был так обрадован возможностью свергнуть Гильгамеша, так уверовал в знак богов, что попросил блудницу Шамхат назвать дикаря именем Энкиду, что по-шумерски означало «Богом Энки данный».
Выйдя в степь, Шамхат к полудню дошла до небольшой реки, где звери устраивали водопой. Там она и увидела звероподобного человека.
Его обнаженная кожа была почти черной,
Почти черной стала она от лучезарных взглядов
Шамаша,
По рукам его змеились крепкие жилы,
Волосы его были длинны и красивы.
Обличьем на Гильгамеша был он похож,
Но ниже был ростом и тоньше в кости.
В теле виднелась не одна лишь сила,
Виднелась в нем ловкость, присущая зверю.
Подумала тогда Шамхат:
«А ведь он красив – муж степной и звероподобный.
За всю жизнь не познал он ни одной из женщин.
Буду я первой, кого он познает.
Как мед будут сладкими его поцелуи».
Воскликнула она: «Энкиду!»
Начала она через воду на его берег стремиться.
Дикий муж перестал подвывать и лицо обратил
к блуднице.
В глазах его читалась мольба, а не алчность.
Вышла на берег Шамхат, к Энкиду протянула руки,
Открыла уста она, говорила:
«Иди ко мне, Энкиду! Будь мне мужем.
Ты ведь не познал еще ни одной из женщин!»
От вида звероподобного ее кровь возбудилась.
Шамхат огладила свои бедра руками,
Присела она в траву, поджав под себя ноги.
Энкиду шагнул к ней без всякой решимости,
Коснулся он пальцем ее соска.
Шептала ему Шамхат:
«Не бойся, дар великого Энки!
Пусть наполнится твоя ладонь моей грудью».
Сама взяла Шамхат его руку,
Прижала к груди своей его пальцы.
Дочитав до этого места, Варя невероятно смутилась. «Как развратны были древние люди! – со смесью стыда и любопытства подумала она. – Разве можно писать о таких вещах, о каких и говорить-то не принято?» Однако любопытство в ней пересилило стыд, и она продолжила чтение.
Оказалось, что Шамхат, позабыв о данной ей плате, по-настоящему влюбилась в Энкиду. А он, не знавший до нее ни одной из женщин, считал ее единственной на свете красавицей. Много дней они прожили как муж и жена – Шамхат научила Энкиду человеческому языку, отвела к пастухам, где он научился есть хлеб, сыр и вареное мясо. По ночам он охранял стада коз от пантер и львов, легко разгоняя диких зверей огромной дубиной. Весть о храбреце – гонителе львов донеслась до Гильгамеша. Вот тут-то и взыграла гордыня царя – не хотел он мириться с тем, что есть где-то муж более славный, чем он.
Снова задумал Гильгамеш хитрость – он решил лестью заманить Энкиду в огражденный Урук, а там легко расправиться с ним, поскольку у звероподобного в городе не будет никаких преимуществ. Он послал к пастухам гонца, который обманом и щедрыми посулами пытался заманить Энкиду в город. Но бывший дикарь ответил ему, что, кроме Шамхат, у него никого нет. Без нее он питался сырым мясом, спал в яме, отрытой руками, укрывался травой и не знал языка людей. Не помня матери, Энкиду считал Шамхат единственным близким человеком. Он отказался идти в город, сказав, что хочет остаться с женой.
Услышав эти слова, гонец рассмеялся и рассказал Энкиду, что живет тот с блудницей, как с женой, что любовь Шамхат ничего не стоит, поскольку продается за деньги. Энкиду рассвирепел и убил гонца – проломил ему череп дубиной. Узнав об этом, Гильгамеш понял, что хитростью он не сможет совладать с Энкиду, а вот властью сумеет, поскольку власть – главная сила царя. Он послал к пастухам воинов, которые ночью избили пастухов и похитили Шамхат, пока Энкиду охранял стада в степи. Когда блудницу доставили в город, Гильгамеш обвинил ее в неуплате податей и упрятал в тюрьму.
Узнав об этом, Энкиду вооружился дубиной, проник в Урук и ворвался в покои царя, когда тот собирался возлечь с красавицей Иштар. Завязалась жестокая драка, которая продолжалась несколько часов. Когда дрались Гильгамеш с Энкиду, рушились глинобитные стены домов, но наконец оба поняли, что силы равны. Для Энкиду это означало полное поражение – не убив царя, он не мог вызволить жену из темницы. Не удержавшись, он разрыдался, но именно эти слезы его и спасли. Гильгамеш настолько удивился рыданиям могучего соперника, что спросил, чем они вызваны. Настало время и Энкиду применить хитрость. Он солгал Гильгамешу, что его слезы вызваны счастьем, мол, и не ждал он встретить среди живущих такого славного мужа, как Гильгамеш, что именно такому владыке хотел бы он служить до конца дней. Гильгамеш обрадовался и назвал Энкиду другом, собираясь вместе с могучим слугой завоевать себе бессмертную славу. А Энкиду хотел выждать момент, когда Гильгамеш в погоне за славой окончательно потеряет осторожность, чтобы убить его. Энкиду был так сильно похож на царя лицом, что в случае его смерти собирался выдать себя за него.
Однако в походе против чудовища Хумбабы, на который рассчитывал Энкиду, победителем вышел Гильгамеш. Бывший дикарь уже совсем упал духом, но неожиданный случай все изменил – любовница Гильгамеша Иштар, разгневанная нежеланием царя взять ее в жены, решила отомстить. Она опоила свирепого быка настоем из трав и, обмазав ему рога ядом, отпустила со скотного двора. Одурманенный бык вырвался на улицы Урука, принялся убивать и калечить людей. Однако Гильгамеш с Энкиду в отчаянной рукопашной схватке победили его. Во время боя Энкиду заметил, что бык коснулся ребер Гильгамеша отравленным рогом, и на всякий случай придумал сон, в котором якобы умирает и попадает вместо Гильгамеша в подземное царство. Он сказал царю, что готов умереть за него, но хотел бы при жизни увидеть почести, которые окажут ему после смерти. Гильгамеш приказал скорбеть всему огражденному Уруку – несколько дней над городом разносились плачи и стоны.
Энкиду лег на ложе и не вставал. Однако через три дня на Гильгамеша подействовал яд с рогов быка – он покрылся язвами и умер. Тогда Энкиду поднялся, переоделся в одежды царя и провозгласил, что Энкиду умер, а он – Гильгамеш, царь Урука. Никто не осмелился усомниться в его словах.
Но Варю в этой истории больше всего интересовала судьба Шамхат. Она бегло просмотрела сцену похорон Гильгамеша и начала читать подробнее только после того, как наткнулась на имя жены Энкиду.
Раньше зари выпустил Энкиду свою Шамхат
из темницы.
Привел ее в покои свои, уложил на ложе.
Сам умастил ее ноги елеем,
Колени склонил, словно сам он был женщиной
и рабыней.
Сам принес ей сикеры и фруктов,
Сам принес ей теплого хлеба и свежего мяса.
Затем говорил он своей любимой:
«Сколько дней ты была Гильгамеша рабыней,
Столько дней тебе я прислуживать буду.
Каждый день, что провела ты в темнице,
Пусть останется рубцом у меня на теле.
Сколько дней я не мог тебя вызволить,
На столько пусть жизнь моя станет короче».
Шамхат же ему отвечала:
«Не говори таких слов, мой любимый,
Ни один из мужей не повторял столько раз мое имя.
Ни один из мужей каждый день обо мне не думал.
Разве не ради меня ты обманул Гильгамеша?
Разве не будем мы теперь только вместе?
Так зачем тебе жизнь короче?
Так зачем нам судьба всех смертных?
Есть река за горами Машу,
В той реке текут мертвые воды.
За рекой живет Утнапишти – человек, потоп
переживший.
Сам он старше самых высоких кедров,
А лицом молодой луны он моложе.
Тысячу лет он прожил на свете,
Знает он секрет, как уйти от смерти.
Во времена, еще до потопа, восходил он
на горы Машу,
Там услышал он голос Шамаша,
Рассказал ему Шамаш о бессмертии.
Говорят, что собрались боги, приравняли его
к бессмертным.
Говорят, Утнапишти знает цвет и форму цветка
бессмертия.
Говорят, что цветок тот может сделать старца
моложе телом.
Мы с тобой пройдем по пустыне,
Я без мужа одна не смогла бы,
Мы с тобой найдем Утнапишти и узнаем
его секреты…»
На этом текст обрывался, после чего начиналась совсем другая статья. Варя поискала продолжение в других номерах «Востока», но ничего не нашла.
«Какая удивительная сказка! – подумала она. – Жаль, что у нее нет конца. Может, профессор знает, чем все кончилось?»
Она попыталась сама придумать, чем могла кончиться эта история, но яркие картинки, возникшие перед мысленным взором, незаметно превратились в сон.
Варя проснулась от тонкого аромата кофе, просочившегося в кабинет из гостиной.
«Ой! – Она подняла голову от стола. – Я так и уснула за этим журналом! Зато какие мне снились сны!»
Воздух был зябким, а пол холодным. Варя поежилась и потерла ступни одну о другую. За окном было еще темно. Бросив взгляд на часы, она поняла, что профессор имеет обыкновение вставать очень рано, несмотря на почтенный возраст. А может, его тоже одолевает бессонница? В любом случае есть еще два часа на сборы, чтобы не опоздать на фабрику.
Варя поискала зеркало, но не нашла, поэтому поправила прическу как придется и отперла дверь в гостиную. Вместо профессора она увидела китайца с подносом, на котором красовался шикарный кофейный сервиз и вазочка с бисквитами.
– Доброе утро, – улыбнулся Ли, сверкнув вставными зубами.
– Доброе утро, – смутилась девушка. – А где Владимир Сергеевич?
– Только проснулся, – еще шире расплылся китаец. – Сейчас оденется и выйдет. Вы очень рано встаете для девушки!
– А что, девушки должны вставать позже? – Варя не сдержала улыбку. – У нас все встают рано.
– На Востоке говорят, – Ли поставил поднос на столик, – что воин должен спать четыре часа, женщина шесть, ребенок восемь, а дурак десять.
Варя рассмеялась. Почему-то коса китайца уже не смущала ее, наоборот, было что-то трогательное и милое в этом женском элементе мужской прически.
– Хотите кофе? – Глаза Ли заискрились внутренним светом. – Я умею готовить его так, как турки, – в горячем песке. Я уже сделал для профессора, но могу и для вас сделать.
– Хочу, – кивнула Варя и добавила: – Если это для вас несложно.
– Человек не должен стремиться к простому, – снова улыбнулся китаец.
– Почему? Разве упрощение и облегчение жизни не является главной целью человека?
– Это у вас, у русских, такая трудная жизнь, что вы так думаете. Зима очень долгая. Она накладывает на вас неизгладимый отпечаток. Нигде такой больше нет, только в горах. На самом же деле главной целью человека является самосовершенствование.
– В чем?
– Во всем.
– А когда совершенство будет достигнуто? – Варе понравилась эта игра словами.
– Этого никогда не будет. Всегда и все можно улучшить, – улыбнулся китаец. – То, что совершенно сегодня, завтра несовершенно. Опять надо трудиться!
– А у нас говорят, что лучшее – враг хорошего.
– Это тоже от зимы, – покачал головой Ли. – Вы постоянно спешите сделать все до наступления холодов.
В дверях спальни показался профессор. На нем был золотистый шелковый халат с вышитыми красной нитью драконами и мягкие тапки с задранными вверх носками.
– Не морочь гостье голову, – шутливо сказал он. – От вашей восточной философии даже мои привычные ко всему мозги становятся набекрень.
Варшавский чинно расположился в кресле и налил из кофейника в крохотную перламутровую чашечку. Понюхал, пригубил.
– Соли положил маловато, – попенял он Ли. – Принеси еще чашечку для Варвары. И свари для нее порцию.
– Сейчас, – китаец склонился в почтительном поклоне. – Будет сделано!
Садясь за столик, Варя поймала себя на мысли, что ее задевает манера Варшавского разговаривать с китайцем как со слугой.
– Как спалось? – поинтересовался профессор.
– Очень хорошо. Знаете, я так устала от того, что дедушка курит! Все в квартире табаком провоняло. Поутру встаю вот с такой головой. – Варя широко развела руки. – А здесь хорошо. Тихо. Если бы не дед, я бы к вам попросилась в домработницы. Вряд ли только я оказалась бы полезнее Ли.
– Ты это брось, – усмехнулся профессор. – Сашину дочку я в домработницы нанимать не собираюсь! Мы, конечно, не очень близко с ним дружили, но все-таки. Сколько захочешь, столько и живи. А можешь просто ночевать сюда приходить, после того как деда покормишь.
– Правда?! Пока Павка не вернется, я бы с радостью… Ой! – воскликнула Варя. – Кстати, вы утром позвонить обещали! Вы не забыли? Извините, что я напоминаю.
– Рано еще, – сказал профессор.
И Варя насторожилась. Может, на самом деле профессор не хочет никуда звонить?
Ли принес еще одну чашку, наполнил кофейник из медной турки и налил кофе Варваре.
– Спасибо, – улыбнулась она китайцу, который тут же с каменным лицом исчез. – Владимир Сергеевич, а можно у вас узнать, кто вчера ночью приезжал?
– С чего ты взяла, что кто-то приезжал? – сдвинул брови профессор.
– Я случайно слышала разговор. Это ведь был человек из НКВД?
– Ну, допустим. А тебе-то что за интерес?
– Разве вы не могли у него справиться насчет Павки?
– Конечно, нет! – Варшавский повысил голос. – О таких вещах можно справляться лишь у самых близких знакомых. И то не у всех. Я же говорил – время сейчас такое. Ты ничего не поняла из моих объяснений!
– Наверное. Простите. – Варя отпила из чашки и невольно поморщилась. Кофе был густым и очень горьким, он не имел по вкусу ничего общего с тем, который подавали в фабричной столовой. Варя посмотрела на бисквит и подумала, что горечь кофе можно заесть сладким.
Но разочарование в профессоре, друге отца, было таким внезапным и сильным, что даже от сладкого легче не стало. Ночью он показался ей таким значительным, таким могущественным человеком, но, оказывается, он тоже трус.
Она побоялась продолжать разговор, совершенно уверившись, что профессор никуда не станет звонить, а скажет вечером, что не смог ничего узнать. Точно не станет. Побоится.
– Я пойду. – Варя доела бисквит, отставила недопитую чашечку и поднялась. – Мне ведь на фабрику.
– Рано еще! – профессор обернулся и посмотрел на часы. – Хочешь, Ли затопит титан? Можно будет ванну принять.
Это было соблазнительное предложение, поскольку в квартире отца титан прогорел, а на замену не было денег, так что воду для мытья приходилось нагревать в большой выварке, а потом тащить ее в ванну. Варя подумала и решила, что с профессором надо поступить так же, как он поступает с Советской властью: воспользоваться тем, чем можно воспользоваться.
– Хочу, – кивнула она.
– Ли! – крикнул профессор китайцу. – Будь любезен, сделай для барышни ванну.
Китаец возник в дверях, кивнул и удалился в ванную, откуда донеслось шуршание старых газет, предназначенных на растопку, а затем гудение жаркого пламени.
Кофе пришлось допивать, а чтобы не чувствовать его сильной горечи, девушка вновь налегла на бисквиты, вызвав невольную улыбку хозяина.
– Я почитаю, с твоего позволения, – сказал профессор и открыл журнал.
Вскоре Ли сообщил, что вода согрелась, и проводил девушку в ванную. Варя закрылась, скинула одежду и с наслаждением залезла под горячий душ, брызжущий из металлической лейки с фаянсовой ручкой. Пламя в титане гудело, создавая ощущение тепла и уюта. Звонкое пространство ванной комнаты усиливало каждый звук, и Варя невольно прислушалась к голосам, доносящимся из гостиной.
– Тебе не следовало подслушивать нашу беседу, – возмущенно говорил профессор.
– Вы говорили очень громко, – ответил китаец. – Специально я не стал бы подслушивать. Но раз уж так получилось, я могу поделиться своими опасениями?
– Ну, изволь.
– Кажется, большевики знают больше, чем пытался показать этот Дроздов.
– Почему ты так решил?
– По некоторым деталям, – пояснил Ли. – Дроздов расспрашивал вас таким образом, словно хотел не узнать новое, а прояснить некоторые не совсем понятные ему моменты. Словно у него уже подготовлен реципиент, и Дроздову хочется провести все без промашек.
– Да. Я тоже это заметил. Но ведь подготовить реципиента в Москве невероятно сложно. Одна лишь девственность чего стоит! Сейчас молодые люди лишаются ее в двадцать лет.
– Думаю, не очень сложно. Молодежь у вас все время чем-то занята, все время на виду. К тому же все зависит от того, когда Дроздову стало известно о качествах, которыми должен обладать реципиент. К примеру, если информация попала к нему сразу после нашей экспедиции, то он мог взять подростка-девственника заранее и держать его до нужного дня в изоляции.
– Это исключено, – перебил его Варшавский. – Информация вообще никак не могла попасть к Дроздову. И ни к кому другому она не могла попасть раньше, чем мы потеряли связь с Тихоновым. Думаешь, зачем я три года писал письма в НКВД? Чтобы, если пропавший три года назад Тихонов где-то появится вновь, если он передаст полученные от Богдана сведения в НКВД, у меня возникла возможность скорректировать действия наркомата. Но, по всей видимости, Тихонов погиб на пути из Ферганы в Москву, и большевикам вообще ничего не известно о Голосе Бога. Точнее, известно лишь то, что я сам написал им в письме. А этой информации, как ты сам понимаешь, недостаточно для подготовки реципиента.
Термин «Голос Бога» напомнил Варе о ночном разговоре. Чтобы лучше слышать беседу профессора с китайцем, девушка закрутила кран и пустила воду через лейку душа. Ей хотелось понять, что же такое представляет собой Голос Бога и почему одни хотят его услышать, а другие им в этом мешают. Больше всего удивляло, что ночной гость, представляя власть, утверждавшую отсутствие всякого Бога, сам старательно выспрашивал у профессора о Голосе этого Бога.
– И все-таки Дроздов выходил от вас уверенный, что ему удастся использовать реципиента, – заявил китаец. – Думаете, для чего он напоследок выспрашивал у вас про медитативный транс?
– Из любопытства.
– Сомнительно. Мне показалось, что он не столько хотел узнать у вас, каким образом услышать Голос Бога, сколько пытался выяснить, что будет после того, как реципиент примет сигнал. Он не случайно выспрашивал про породу камня, про высоту, на которой должен находиться человек для уверенной связи с межпланетным источником.
При слове «высота» Варя поняла, что прав китаец, а не профессор. Если человека, который должен услышать Голос Бога, обязательно надо поднять на какую-то высоту, то Дроздов как раз именно это и собирался сделать в минувшую ночь. Ведь у него в машине сидел летчик! Однако ей было совестно за подслушанный разговор, поэтому она поборола в себе желание поделиться ночным наблюдением с профессором. Вместо этого Варя открыла кран полностью, чтобы шум воды избавил ее от соблазна подслушивать дальше.
Она намылила мочалку и принялась деловито оттираться.
«Нечего зря горячей воде пропадать», – подумала она.
Помывшись, Варя вытерлась огромным махровым полотенцем, натянула платье и вернулась в гостиную.
– С легким паром! – вежливо встретил ее профессор.
– Спасибо, – сказала Варя и улыбнулась, скрывая свое недовольство. У нее в голове созрел план. И она собиралась его исполнить.
Очень кстати на пороге возник Ли.
– Хотите еще кофе? – спросил китаец.
– Нет, спасибо, – покачала она головой. – Но я очень хочу просто чаю! После ванной всегда такая жажда!
– Сейчас сделаю, – кивнул Ли.
– Ой, мне так неловко! – Варя опустила глаза. – Может быть, я сама? Вы пустите меня на кухню?
Она с умоляющим видом повернулась к профессору.
– Да пожалуйста, – пожал он плечами, снова пряча глаза в журнал. – Заодно выберешь себе пирожное. Там их много. Проводи девушку, Ли.
– Идемте, Варя, – пригласил ее китаец.
Проводив девушку, он остановился на пороге. Варя сразу заметила и чайник на примусе, и спички на полочке, но в ее планы не входило делать все самой.
– Ли! – позвала она шепотом. – Где у вас спички?
Китаец подошел к Варваре поближе, словно догадался о том, что ее желание попасть на кухню – неспроста.
– Вот они, – показал он рукой.
– Мне надо вам что-то сказать, – шепнула Варя одними губами.
– Что такое? – негромко спросил он, зажигая примус.
– Я случайно подслушала ваш разговор, когда была в ванной. Мне совестно, поэтому я не могу сказать профессору…
– Что именно?
– То, что в машине Дроздова сидел летчик.
– Вот как? – китаец заинтересованно поднял брови.
– Да. Когда энкавэдэшник ушел, я глянула в окно и видела, как он садился на переднее сиденье машины. А на заднем сиденье сидел человек в летном шлеме.
– Надо все же сообщить об этом Варшавскому, – сказал Ли. – Он не будет сердиться, потому что это очень важная информация.
– Если вы так считаете, то давайте скажем, – не очень уверенно ответила Варя. – Надо сказать прямо сейчас?
– Да. Пойдемте!
Ли первым шагнул в сторону гостиной и поманил девушку за собой. Они остановились перед профессором.
– Что у вас там за секреты? – насторожился Варшавский, заметив Варино замешательство.
– Я… Я, когда мылась, случайно слышала ваш разговор.
– Н-да… – профессор потер лоб. – Одни шпионы в доме. Хорошо хоть созналась. Вообще-то ничего хорошего в этом нет.
– Как раз напротив, – широко улыбнулся китаец. – Это замечательно. Дело в том, что ночью она видела летчика в машине Дроздова.
– Ох уж эти гости! – Варшавский недовольно покачал головой. – Выходит, что ты и ночью подслушивала?
– Случайно. Мне снились китайцы, и я думала, что это они разговаривают. А потом было поздно.
– С чего ты взяла, что в машине был летчик?
– Ну… Там точно сидел человек в летном шлеме и куртке. На заднем сиденье машины.
– Молодой, пожилой?
– Не знаю. Лица я не разглядела.
– Так… – профессор нервно похлопал ладонью по столику. – Значит, ты был прав, Ли. Но все же я не понимаю, откуда у Дроздова информация, и с чего он взял, что какой-то летчик заменит ему подготовленного реципиента?
– Насчет информации у меня есть догадка, – сказал китаец спокойно.
– Поделись.
– Богдан не погиб в снегу.
Варшавский вздрогнул, чуть не уронив чашку.
– Богдан? Более неприятный сюрприз трудно придумать. Он что же, по-твоему, напрямую сотрудничает с НКВД?
– Может быть, и не с НКВД, а лично с Дроздовым, – задумчиво ответил китаец. – Пропавших без вести, да еще угробивших целую экспедицию, большевики не жалуют. Так ведь?
– Тут ты прав, – согласился Варшавский. – Возможно, Дроздов как-то нашел Богдана или Богдан сам нашел его. И теперь они действуют втайне от начальства, но с использованием служебного положения и тех возможностей, какие оно дает. Кажется, ты говорил, что Богдан свободно читал тибетскую рукопись в оригинале?
– Да.
– Тогда у него, а соответственно у Дроздова, теперь столько же информации, сколько у нас с тобой.
– У нас, правда, есть преимущество, – заметил Ли.
– Какое?
– Он не может свериться с текстом в любую минуту.
– Постой-ка! – Лицо профессора озарилось радостью догадки. – Богдана нет в живых!
– Почему вы так думаете?
– Да все очень просто! Если бы Дроздов в любой момент мог побеседовать с Богданом, то у него не возникли бы дурацкие вопросы, какие он мне задавал!
– Это может говорить не только о смерти Богдана, – возразил китаец. – Они могли не сговориться с Дроздовым.
– Это одно и то же. Если энкавэдэшник с кем-то не договаривается, он его убивает. Скорее всего, Богдан пробовал заинтересовать Дроздова, расписывал ему сказочные возможности, которые можно обрести, услышав Голос Бога. Богдан прекрасно понимал, что без поддержки сотрудника НКВД ему придется туго. А Дроздов решил, что у него достаточно информации, и убил Богдана.
– Такое возможно, – согласился Ли. – Тогда хорошо было бы выяснить, что Богдан ему выложил, а что нет.
– Вряд ли это возможно. К тому же я по-прежнему считаю, что Дроздов переоценил свои возможности. Судя по твоему описанию, Богдан был хитер и осторожен. Вряд ли он выложил все секреты. Нет, я не верю, что большевикам удалось подготовить полноценного реципиента и создать все условия для него. Здесь не Тибет… – Профессор осекся, вспомнив о Варином присутствии, но все же продолжил: – Извини. Взрослого девственника в Москве не найти.
– Вы зря так думаете, – покраснев, ответила Варя.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… Павка, например, точно девственник.
– Господи, – скривился Варшавский. – Тебе-то откуда знать?
– Он мне сам говорил. Жаловался. Не везет ему с женщинами. Точнее, это он сам так думает, а на самом деле у него не хватает решительности. И времени – то ОСОАВИАХИМ, то комсомольское собрание, с утра на завод, а возвращается ночью. А так, как другие, раз-два и готово, он не может.
– Милая тема за утренним кофе, – фыркнул профессор.
– Варя права. Такие люди, как ее брат, могут оказаться в Москве в большом количестве, – поддержал девушку китаец.
– И что? Ну, допустим, Дроздову удалось найти девственника. А как, по-твоему, он повысит чувствительность его темени? Дырку в макушке продолбит?
Краем глаза Варшавский заметил движение и, резко повернув голову, увидел, как у Вари подкосились ноги и она чуть не рухнула на паркет. Однако Ли оказался так быстр, что успел подхватить ее на руки и опустить в кресло.
– Только этого еще не хватало! – нахмурился профессор. – Что с ней?
– Обморок, – ответил китаец.
– Возьми в аптечке нюхательную соль.
– Не надо.
Ли склонился над девушкой и, нащупав у нее на ушах невидимые точки, принялся массировать их пальцами. Вскоре Варины щеки порозовели, и она открыла глаза.
– Павка… – произнесла она еле слышно. – Ему пуля в детстве попала по темечку.
– Что? – Варшавский вскочил с кресла. – Ах, да! Ведь Александр мне говорил! Точно! Павка состоял на медицинском учете из-за приступов.
– И он пропал вчера вечером? – напрягся Ли.
– Да, – кивнула девушка. – И Роберт пытался выяснить, к кому я могу обратиться за помощью. А он стукач, это все знают.
– Вот это номер… – покачал головой профессор. – Что угодно я мог предположить, только не это.
– Что же теперь делать? – У Вари на глаза навернулись слезы. – Они вычислили его и теперь хотят использовать. А когда используют – убьют! И у меня никого, никогошеньки больше не останется! Только дед парализованный! Который все еще в семнадцатом году живет…
– Не реви! – одернул ее Варшавский.
– У вас есть связи, по которым можно выяснить судьбу Павла? – спросил его Ли.
– Вряд ли стоит это делать. – На лбу профессора проявились глубокие складки. – Скорее всего, Дроздов действует без согласования с начальством. Если на него надавят сверху, он может начать заметать следы. А их манера заметать следы не сулит Павлу ничего хорошего. Надо действовать тонко.
– Но по возможности как можно быстрее, – добавил китаец.
– Почему? – насторожился Варшавский.
– В рукописи написано, что услышавший Голос Бога в течение трех-семи дней увидит Знак Бога, – напомнил Ли. – После этого в него начнет вливаться огромное количество энергии, которую китайцы называют джин. Использовать эту энергию можно и во благо, и во вред. Напуганный человек, а Павка определенно напуган, может использовать джин непредсказуемым образом. Говоря образно, хороший человек может превратиться в смертоносное чудище. Скорее всего, именно об этом Богдан Дроздову не говорил. Подстраховался, чтобы в случае чего большевикам ничего не досталось. Если же Павел не увидит Знак Бога, то его, скорее всего, убьют за ненадобностью, чтобы замести следы. Девушка права!
Варя зарыдала еще сильнее.
– Надо подумать, что делать с Варей, – задумчиво произнес профессор. – Если мы все правильно просчитали, ей тоже грозит опасность.
– На фабрику ей точно идти нельзя, – кивнул Ли. – Кто-нибудь знает о том, что вы были знакомы с ее отцом?
– Нет. Мы и познакомились с ним совершенно случайно – стояли в одной очереди за хлебом. Их квартира через дорогу, и мы брали хлеб в одном магазине. Он узнал меня по фотографии из газеты, завязалась дружба, основанная на обоюдной жажде познания нового. Но мы ее не афишировали.
– Понятно, – кивнул Ли. – Тогда Варе необходимо остаться здесь и никуда не выходить.
– Но у меня там дедушка… – сказала Варя, всхлипывая. – Вчера я попросила тетю Веру, но только на один день! И еще… Там вещи, без которых я не могу.
– Вещи можно купить, – успокоил ее Варшавский. – А дедушку кто кормит обедом? А тетя Вера – это кто? У нее есть ключ?
– Соседка. Ключ у нее есть. Но я просила ее только об одном дне!
– Тогда ничего страшного, – сказал профессор. – Она увидит, что тебя нет, и присмотрит за ним еще. Во всяком случае, до вечера это можно отложить. Если свет загорится, значит, с дедом все нормально. И в одном Ли точно прав: на фабрике тебе появляться нельзя.
– А что же потом? Как я объяснюсь с бригадиром? Да меня же из бригады… Ох! А я хотела направление в институт получить…
– У меня есть знакомый доктор, – отмахнулся профессор. – Он выпишет тебе такую справку, что комар носа не подточит. Но потом, когда мы решим все вопросы. Успокойся. А ты, Ли, приготовь плотный завтрак. Сегодня нам предстоит выработать план дальнейших действий, а это отнимет немало сил.
