Книга: Невиновные под следствием
Назад: Арсений Левинсон,
Дальше: Андрей Гривцов,

Сергей Бадамшин,

руководитель Московской городской коллегии адвокатов «Форт»

 

 

— Когда говорят о фальсификации уголовных дел, что только в голову не приходит. Чаще всего это наркотики и кража. Когда систематизирую дела, которые я считаю сфальсифицированными, вижу, что примеры таковых есть у всех моих знакомых адвокатов. И у тебя. Вроде как бы налицо атрибуты уголовного дела, а, по сути, события нет. Дело Шевченко – уголовное дело или очередной полуфабрикат?
— Я тебе проще скажу. Первое, что предъявляется, – участие в деятельности организации, которая на территории России признана нежелательной. Иностранной неправительственной организации. То есть должно быть иностранное юридическое лицо, зарегистрированное в форме некоммерческой организации. Понятия «НКО» как такового в России нет, есть некоммерческие организации. Говорят, что есть такая организация, как общественное движение «Открытая Россия», она имеет британское происхождение и должна быть зарегистрирована на территории Англии, Уэльса либо Великобритании в целом. Так вот, месяц назад я получил документ от британского нотариуса, из которого следует, что она смотрела сайт – британский реестр, где содержится список всех зарегистрированных юридических лиц, – и организаций с подобным названием не было и нет. То есть Генеральная прокуратура в ходе проверки материалов, для того чтобы признать деятельность движения нежелательной (опять же, движение это российское, созданное в соответствии с законом об общественных объединениях), создала некий фейк, фейковую нежелательную организацию с регистрацией в Великобритании.
Великобритания говорит: «Нет у нас такого юридического лица, вы это нам не подкидывайте». Мною получено заключение специалиста, которая, исходя из анализа уставов трех редакций общественного движения, сделала вывод, что оно создано в соответствии с российским законодательством. Все это было упаковано в большое ходатайство, чуть ли не с картинками, все было разжевано для следствия – Главного следственного управления Ростовской области.
Что делает следователь? Следователь приобщает все, кроме одного – вот этих двух справок от нотариуса. Потому что иначе оказывается, что британских организаций-то таких нет?! И, получается, Генеральная прокуратура обманула?
Вопрос: фальсификация это? В целом, скажем так, нет никакого отдельного созданного следствием документа, который можно было бы расценивать как подложный, поддельный. Но данные о деятельности организации в целом сфальсифицированы.

 

— А документ Генеральной прокуратуры?
Да, решение Генеральной прокуратуры о признании деятельности общественного движения нежелательной на территории России можно назвать фейком. В основу всего можно положить этот документ, на основании которого было два административных дела по статье 20.33 КоАП РФ у Шевченко, а потом уже за то, что она участвовала в согласованном митинге в парке в Ростове, на каком-то там собрании, посвященном правозащитной и политической деятельности, ее поместили под домашний арест, и ей грозит срок от двух до шести лет, это тяжкая статья. Во время домашнего ареста у Шевченко в жизни происходят разные события. В том числе смерть старшего ребенка, к которому она просилась. Настя действительно очень тяжело это все переживала, я был свидетелем. И знаешь, до таких мелочей доходило… Болит зуб, она пишет ходатайство, следователю относит, три дня ждет ответа – отказ. Я звоню следователю, говорю: что происходит? Вы хотите, чтобы шоковое состояние было у Насти от боли? Вы не понимаете, что такое острая зубная боль? Приезжает скорая, и мы ничего не в состоянии сделать. Скорую можно вызывать, но она не может оказать помощь.
По поводу самого дела, так и получается, что оно целиком сфальсифицировано, причем интеллектуальным способом, начиная от первого основного документа – решения Генеральной прокуратуры. Все остальное – видимость работы ГСУ. Если говорить о фальсификации доказательств, то, например, возьмем дело Политковской. На видео изображен некто, выглядящий как наркоман. Худой, с плечами как вешалка. А осудили человека – такого хомяка, как я. В обоснование говорят, что его задержали за нахождение за рулем в наркотическом опьянении. Вот это фальсификация доказательств?

 

— Конечно. А дело украинских моряков? Есть там событие преступления?
— На сегодняшний день я не могу говорить обо всем, что там происходит. В связи с нашими ходатайствами и заключениями назначили политологическую экспертизу с вопросами, которые даже приблизительно никакого отношения к политологии не имеют, а больше касаются права и в принципе звучат достаточно забавно. Вопрос, который я хочу внести: «Направлены ли были действия моряков против безопасности страны, конституционного строя и обороноспособности страны?»
Очень интересная ситуация. В соответствии с международным законодательством Крым не является территорией России, на него не распространяется российский суверенитет. С точки зрения российского права – распространяется. Действующий с 2003 года договор, где подпись Путина стоит, о совместном использовании Керченского пролива и Азовского моря подразумевает свободное судоходство обеих стран. Там есть сложности с лоцманской проводкой по Керченскому проливу, и, действительно, надо дождаться лоцмана и с ним пройти. Немного открывая завесу, я бы обратил внимание, что у нас следственное управление путает вообще понятия «уведомление» и «разрешение». Для квалификации по уголовной статье нужно «разрешение», а для административного правонарушения – «уведомление». Есть же административная ответственность за незаконное пересечение границ. Спор идет по вопросу о суверенитете, вопрос этот больше политический, нежели правовой, правовой составляющей здесь нет.

 

— А что сейчас вменяют?
— Группа лиц, военнослужащих Украины, договорилась вместе со своим командиром совершить преступление, для чего они поплыли из Одессы, внимание, в сторону Мариуполя. То есть они шли из одного своего порта в другой, но при этом договорились совершить преступление. Все это сейчас в обвинении в окончательной редакции. Уж не говоря о положениях морского права по поводу такого интересного понятия как «суверенитет военных кораблей».
Конвенция по морскому праву предусматривает суверенитет военных кораблей. Действительно, если ты хочешь разговаривать с торговыми судами, то у тебя там более расширенные права, есть несколько вопросов спорных – экономическая зона например. Но если ты разговариваешь с флагом государства, разговариваешь с верховным главнокомандующим, то это несколько по-другому должно выглядеть. У нас же ФСБ взяла и обстреляла этот корабль, после чего стали задерживать людей.

 

— Новый для нас правовой институт – «нежелательность». Это снова заимствование?
— Аналоги существуют. Прежде всего, в Америке. Поэтому ничего нового мы не сделали, мы срисовываем оттуда. Единственное, вопрос в том, как это применяется. В России отсутствует понятие «неправительственная организация». Например, Тверской суд вместе с Московским городским судом считает неправительственной организацией все организации, у которых нет в составе учредителей государства, грубо говоря. То есть любое акционерное общество – неправительственная организация.
Конституционный суд высказал несколько иную точку зрения. Он заявил, что у нас есть аналог – некоммерческие организации. Даже здесь Конституционный суд разъяснил для Верховного все, что можно, но Верховный суд не придает этому значения.
Нежелательные организации появились как институт в «законе Димы Яковлева», хотя изначально их не было. Это направлено на политическую борьбу с якобы внешним давлением на российский суверенитет. Не знаю, насколько это обосновано, сказать сложно. С моей точки зрения, это абсолютное вредительство в отношении интересов России, потому что начинается некая «охота на ведьм». Использование закона у нас, к сожалению, привело к удушению одного из общественных движений, созданного еще в 2016 г., борьба ведется исключительно с активистами «Открытой России». Специально с учетом Ходорковского и «Открытой России» было принято три закона, в том числе закон по ограничениям, связанным с интернетом и СМИ. Когда законодательный орган занимается не созданием норм права в качестве регулятора общественных отношений в социальной, политической сфере, а создает некую «дубину» ограничительного, а не регулирующего характера, я всегда данную ситуацию оцениваю как негативную, потому что задача права – не запрещать, а регулировать.

 

— Про «дубину». Ноябрь-декабрь прошлого года, либерализация статьи 282 УК. Подряд принимается несколько законов об изменении Административного кодекса и вводятся статьи. И первичный экстремизм становится административным правонарушением, причем с какими-то дикими санкциями; как административный состав появляется и начинает применяться «неуважение к власти». Как ты думаешь, это сознательно – уйти от сложной уголовной системы к простым, «дубинным» методам воздействия на оппонента?
— На самом деле ничего здесь сложного или упрощенного нет. С точки зрения уголовного права абсолютно верной была декриминализация статьи 282 УК РФ. Действительно, очень много дел было прекращено, и Генпрокуратура сегодня говорит, что количество дел по экстремизму сократилось в два раза. Но уголовной «дубиной» остались статья 205.2 в части публичного оправдания терроризма, статья 280, статья 148.
Летом 2018 г. была массовая поддержка отмены статьи 282 УК РФ, но свято место пусто не бывает, конечно, нужно было находить дубину для борьбы с неким «бытовым» инакомыслием, с людьми, которые выходят на протесты. Ну вот посмотри, кого привлекают? Активистов Шиеса, тех, кто пишет по поводу местных властей. Какая-то дубина для них должна была быть. И в итоге такой откат от либерализации случился как раз в декабре – то, о чем мы с тобой и говорим. И сейчас происходит как раз завершение вот этого отката. Ослаблять требования к высказываниям людей власть не захотела, надо иметь возможность «подтягивать их за базар», чтобы те имели в виду: в любой момент все может поменяться, и у нас, ребята, есть штрафы и все остальное, просто раньше они были уголовными, а теперь – в административном порядке. Во что превратился КоАП РФ сейчас? Ну ты видишь, это похабщина. Это сложно назвать вообще законом. Сейчас идет работа над какой-то реформой и обсуждение нового КоАП РФ, во что это выльется – будем стараться влиять. Я всю эту концепцию даже читать боюсь, чтобы не расстраиваться.

 

— Я тоже опасаюсь.
— Как, например, регламентированы сроки давности в КоАП РФ? Судьи путаются. Я обжаловал одно постановление, написал, что дело подлежит прекращению за истечением сроков давности привлечения к ответственности, но мировой судья эти сроки исчислил иначе. В итоге Люберецкий городской суд жалобу удовлетворил. Но неясность нормы осталась – она должна быть прописана так, чтобы мировой судья или полицейский открыл кодекс, прочитал и все понял. Неправильно, когда норму понимают только адвокаты или судьи высшей квалификации.
Вообще, административный процесс – исключительно обвинительный. Сам суд является докладчиком по делу, представляет и изучает доказательства. Ну что это? Это отсутствие гарантий права на защиту: защитникам приходится пробиваться в ОВД, в суды, нет права на бесплатного адвоката. По этим причинам ЕСПЧ постоянно удовлетворяет жалобы на решения наших судов по административным делам. В целом российское законодательство с трудом развивается. Ты сам же видишь: ситуация меняется в лучшую сторону. Тяжело, но движемся. Качество следствия падает, качество кадров ужасающее, но тем не менее законодательство пытается хоть как-то развиваться. Вижу упрек в твоих глазах.

 

— Это не упрек, я просто удивлен немного, потому что ты один из последовательных критиков нашего законодательства.
— Ты знаешь, я всегда за то, чтобы законодательство было написано простым русским языком. Например, первую часть ГК РФ я считаю прекрасным документом. И посмотри, как мало в нем поправок.

 

— Так она когда принята? В 1994 году, Сергей!
— Неважно. Вот таким же языком, как первая часть Гражданского кодекса, должен быть написан и Уголовный.Люди писали нормальным русским языком. Во что превратился, например, КоАП РФ, где выдернуто из девяностых, нулевых, а сейчас – последние поправки, последние новеллы ты с ума сойдешь читать, не разобрать, чего они хотят. Вот это нагромождение термина на термин. Там не то что обычный человек не поймет, не поймет даже профессионал, это пособие по избыточному употреблению терминологии. Вот поэтому они уводят весь процесс из уголовного в административный, для облегчения последствий для себя и упрощения работы. Понятное дело, что в уголовном праве им приходится гораздо серьезнее напрягаться. А сейчас им будет сложнее, созданы апелляционные и кассационные суды, председатель регионального суда перестает быть эдаким «мегастолбом». На пути к Верховному суду создаются структуры с разным подчинением.

 

Ты считаешь реформу порядка пересмотра приговоров прогрессом?
— Да, если апелляция будет рассматриваться в других судах, кассация будет рассматриваться в других судах, не в тех, которые выносили приговоры, то это шаг вперед. Основная проблема – кадры.

 

— И задачи, которые кадрам ставят.
— Всегда будут установки кадрам, и мы их прекрасно понимаем, но одно дело, когда один человек дает установки всем и ты потом можешь только выборочно попасть в Верховный суд – у тебя все зависит от одного человека, от установок одного человека. А здесь будут хотя бы три.

 

— Три клана уже не монополия?
— Да, абсолютно верно. Ты можешь между ними как-то лавировать.Это шанс на независимость суда за счет конкуренции его структур друг с другом.
Существует две проблемы в вопросе фальсификации доказательств. Почему это происходит? Как правило, основная причина – качество следствия.
Я люблю сотрудников полиции в суде допрашивать, я люблю следователей допрашивать, оперов люблю допрашивать, потому что, как бы гособвинитель их ни готовил, ну невозможно, чтобы они не ошибались во время этих допросов, собаку проще говорить научить.
Это вопрос качества, кадровый вопрос. Сейчас, когда начинают набирать с помощью полиграфа молодых пацанов 20–25 лет, они приходят и их начинают доставать: наркотики употреблял, правонарушения совершал? А кто их не совершал, дорогу он, что ли, не переходил в неположенном месте? В итоге набирают дураков. Должны быть здоровые, нормальные люди. Но такие государству не нужны. Это и есть проблема кадров, когда дают установки серьезные люди, генералы, а воплощают их дураки.

 

— А если и установки дают дураки?
— Тогда и входит в систему фальсификация доказательств, мелкое жульничество. Вопрос квалификации содеянного не стоит. Есть человек задержанный, а дальше нужно найти статью и обосновать, чтобы дело загнать в суд. Но суд у нас превратился в управление процессуального контроля. Отсутствует прокурорский надзор, прокуратура ничем не занимается. А дальше? Внесла прокуратура постановление об устранении нарушений – и что делает следователь? Ничего! Не снимает, к примеру, арест с имущества обвиняемого, которое он передал на хранение рейдерам, и те получают с него доход, например сдают помещения в аренду. Потому что прокурор для него – никто. Ничего не происходит.
Кстати, это была реальная история, и следователя уволили только тогда, когда гаишники поймали его за пьянку. То есть гаишники сейчас сильнее, чем прокуроры. Дальше дело куда идет? Прокурор подписал обвинительное заключение. Прокурор читает дело? Нет! Он должен надзирать за соблюдением закона с момента возбуждения дела и сам же дальше должен представлять дело в суде, как у военных это сделано, это качество совсем другое. И прокурор должен знать и отсекать все нарушения закона. А он не может, у него задача другая – он фактически лишь создает фон, а потом поддерживает обвинение в суде.
Суды чем занимаются? Суд превращается, как я сказал, в управление процессуального контроля и все фальсификации, которые есть, фактически покрывает. Если суд видит, что есть основания для оправдания, возвращает дело прокурору. Прокурор смотрит и говорит: «А давайте на доследование?» Вот в принципе все, чем они занимаются.
Первое, что нужно сделать, – убрать этих дураков, провести кадровую чистку. Кадровая реформа будет, без этого не обойтись.
И самое главное: почему прокурор, следователь и суд не могут противиться системе? Потому что у нас есть второй момент, кроме кадрового, – статистика. Вот если убрать статистику и единственным качеством оценки следствия сделать количество реально расследованных уголовных дел, вот тогда все будет совсем по-другому. Тогда никаких фальсификаций не нужно будет.

 

— Я знаю, что тебе на это говорят. А как же коррупция? Тогда же можно будет все что угодно хоронить на стадии следствия.
— Вопрос о коррупции, заказных делах всегда будет. Но это вопрос уже об оперативных службах собственной безопасности и об уважаемых товарищах, которых никогда не видно.
Назад: Арсений Левинсон,
Дальше: Андрей Гривцов,