адвокат, юрист фонда «Общественный вердикт»

— В 2017 г., вместе с делами Руслана Вахапова и Ивана Непомнящих. Их в этой колонии били всех. А потом уже я стала заниматься только делом об избиениях Макарова.

Нам отказывали в возбуждении уголовного дела, по проверкам первых пыток, а их было много, дело в ЕСПЧ, у нас его так и не возбудили, несмотря на шумиху, видео избиений, видео медицинского осмотра. Рассмотрение дела в ЕСПЧ уже движется к концу, правительству дали время до сентября, чтобы оно ответило. А отказов в возбуждении дела было больше пяти штук. Суд поддержал тогда Следственный комитет.

— Нет. Хотя тогда напряглась Москалькова, которая лично видела, в каком состоянии заключенные. Она мне звонила и говорила, что они берут дело на контроль. А по избиению, которое в конце концов стало предметом уголовного дела, у нас были даже детекторы, показавшие, что ребята наши врут, а сотрудники не врут.

— Да, поэтому доверия к сбору ими доказательств нет никакого. ФСИН сама все проверяла, сотрудники колонии давали показания следователю и все отрицали. Больше того, они дали следователю другое видео. В итоге формально следователь провел хорошую проверку, он всех опросил и посмотрел видео. Но фактически проверки не было.

Показания сотрудников против показаний зеков? Вообще, ты сможешь опровергнуть их доводы только в том случае, если медперсонал честно опишет все повреждения, тогда следственный орган, сопоставив показания и телесные повреждения, может сделать вывод о превышении должностных полномочий. А медики ФСИН никогда не описывают в полном объеме повреждения, но сопоставляют записи с доводами сотрудников, чтобы не было противоречий.

— Формально это правда, но фактически нет, ведь им тогда просто не дадут работать. Медики имеют от начальника колонии преференции и деньги именно за свое молчание. На видео с избиениями, которое мы опубликовали недавно, сотрудница медслужбы стоит и смотрит на все это, она не привлечена вообще ни к какой ответственности.

— Без поддержки с воли, без хорошего адвоката, который готов воевать и не боится, – нет.

— Сотрудники делятся на две категории: те, в ком изначально есть садизм, и те, кто пришел туда абсолютно нормальным человеком. Система связывает их – они получают хорошую зарплату, соцпакет, но работают в таких условиях, где ты либо бьешь, либо не задержишься на этой работе. Многие принимают условия этой игры, осознают безнаказанность. Я видела сотрудников до публикации видео, когда некоторые из них сопровождали меня к подзащитному, сидели и записывали наши разговоры, а потом я их увидела под арестом в клетке и заметила, как у них меняется физическое и внутреннее состояние. Разительная перемена.

— Он сам по себе очень эмоциональный. Он сражался за все, что ему положено. Его начинают бить, мама начинает жаловаться – сотрудники это видят и начинают бить. Он начинает жаловаться на то, что его бьют, мама опять жалуется. Либо он постоянно находился в ШИЗО, либо его били. И так до тех пор, пока мы его не взяли. Таких, как он, было мало. После того как мы начали с ним работать, его больше не били, но стали запугивать. А когда поняли, что это бесполезно, начали уговаривать. Женя воевал до последнего.

— Понимаешь, они пользовались тем, что он очень легко выходит из себя. Они начинали его провоцировать, потом включали регистратор, и там видно, как он их посылает. Но они ведь не включали регистратор, когда провоцировали. Делали это для того, чтобы показать руководству. После просмотра видео начальники приказывали, чтобы они шли и воспитывали Макарова.

— Они ведь думали, что это не выйдет за пределы колонии. Десятилетиями бьют, но посмотри, сколько уголовных дел было заведено на сотрудников. Единицы! Это же система.

— Да, была комичная ситуация. Мы опубликовали видео в пятницу, а в пятницу было совещание у всего руководства. И единственный обсуждавшийся вопрос – не почему у вас все это случилось, а кто слил. Были сумасшедшие версии, что якобы мы кому-то дали полтора миллиона рублей и он вынес эти записи, когда освобождался. Потом сумма увеличилась до десяти миллионов, а тот, кому мы их дали, уехал жить за границу.

— Тут все очень просто. Само государство будет прикрывать потому, что, если внизу такое происходит, значит, наверху нет порядка. Раз они не могут контролировать ситуацию наверху, зачем тогда такое руководство нужно? Минюст прикрывает в Европе потому, что он ведь должен прикрывать свое ведомство, он не признает проблему. Странно, что Следственный комитет не стал их прикрывать, возбудил дело в течение пяти часов с момента публикации – это рекорд. Оснований для проверки тут уже не имелось, надо было возбуждать, невозможно было никого прикрывать, надо было защищать честь мундира. И тут уже пошла конфронтация: прокуратура выступила против ареста сотрудников, против следствия. Прокуратура тоже прикрывалась, иначе встал бы вопрос о том, как она вообще осуществляет надзор за своими ведомствами.

— Они примерно так и поступают, меня сейчас и просят, чтобы я обязательно была на процессах по продлению ареста, потому что досконально информацию по делу знаю только я и следователь, надо помочь следствию.

— Да, нам за это прилетело от многих – вот вы сдаете свои позиции, вы за сотрудников. До многих не доходит, что нарушение прав недопустимо вообще, здесь не может быть избирательного подхода. Мы даже некоторым сотрудникам ФСИН, привлекаемым к ответственности по делу Макарова, предлагали обратиться в суд с жалобами на нарушения их прав.

— В нашем случае первый очень помогал. Прокуратура – нет. Прокуратура здесь совершенно не нужна.

— Я не вижу ее как отдельную. Только в связке с реформой прокуратуры, следствия и Минздрава. Что происходит? УФСИН бьет, не дает записи, поэтому доказательства внутри системы бесполезны. Прокуратура должна иметь возможность прямого доступа к записям с камер, ее надо реформировать. Следствие надо реформировать, чтобы оно проводило нормальные проверки. Минздрав надо реформировать, чтобы это министерство работало в колониях. Нужно строить новую систему, реформировать все эти ведомства.

— Не воспринимаю это как популярность. Меня стали узнавать в Ярославле, конечно, но мне смешно, иногда даже напрягает, ведь ты постоянно под прицелом, нельзя ударить в грязь лицом.