руководитель центра помощи для желающих обратиться в Европейский суд по правам человека

— Процентов 80 тюремного населения связано с наркотиками, поэтому эта тема касается многих. В основном сидят потребители. Наверное, для правоохранительных органов сделать из потребителя реализатора – дело техники.

На определенной территории есть определенная система сбыта наркотиков, эту территорию контролируют сотрудники правоохранительных органов. В большинстве случаев они осведомлены о поставщике, имеют выгоду с этого. И уничтожить поставщика будет означать одно раскрытое преступление и отсутствие дальнейшего поступления денежных средств. Лучше сохранять эту курицу, которая несет золотые яйца, поэтому основной поставщик будет пребывать в относительном спокойствии, а дилеров, распространителей и потребителей забирают ровно столько, сколько нужно для статистики. Задача стоит не в том, чтобы побороть наркотрафик, а в том, чтобы поддерживать определенную раскрываемость. Материалов, предоставляемых правоохранительными органами, для прокуратуры и суда всегда оказывается достаточно, в любом случае у человека будет срок. Если очень повезет, если адвокаты отработают, то сбытчика смогут превратить в того, кто хранит наркотик. Есть и дополнительная коррупционная составляющая для самих исполнителей. Не секрет, что, задержав человека с наркотиками или спровоцировав его на сбыт, в большинстве случаев сотрудники полиции дают возможность договориться с ними. Чаще всего это провокация, конечно. Редко случается, когда люди начинают бороться и отказываются от того, чтобы откупиться: либо нет денег, либо в данном конкретном случае сотрудники работают на статистику.

— Для суда – меньше последствий. Ну вернут они дело, но больше же по делу следователи не наработают. Все равно решение надо будет принимать исходя из тех материалов, что есть. На наркотических преступлениях держится система и уголовного судопроизводства, и система ФСИН, и система правоохранительных органов, потому что очень просто работать с потребителем. Если его задерживают, у него, как правило, однотипные преступления на ограниченной территории, которые совершаются из раза в раз. Либо кражи, либо грабежи типовые. Потребителя даже ловить не нужно, рано или поздно он сам попадается просто в силу теории больших чисел. Разовый разбой раскрыть – это 5%, а если он еженедельно ходит, то тут уже цифры возрастают, доказательства собираются, средств раскрыть преступление очень много. Ну и задерживают его, у него серия, они закрывают сразу множество дел – прекрасная статистика. Кроме того, там, где 10–20 преступлений, человек за какие-то блага, те же самые наркотики, с удовольствием возьмет на себя еще пять–десять эпизодов, на его срок это уже никак не повлияет. Так же вербуют активистов. На таком типовом потребителе система может показать блестящий результат, не прилагая особых усилий. Это не тот вариант, когда человека задержали за один эпизод, а он ушел в отказ, выстроил линию защиты и с ним приходится много лет бороться. Такое невыгодно, за это время они могут без особого труда 50 таких посадить и обеспечить статистику.

Главная проблема, я считаю, в том, что прокуроров лишили процессуальных функций. В начале 2000-х прокуроры и гособвинители были теми, у кого можно было учиться. Я учился на прокурорских представлениях. Была работа, было критическое отношение к следствию. Понятное дело, что они все равно всегда выступали на стороне обвинения, но выглядело это тогда в судах так, что старшие коллеги направляют следствие, указывают, как надо работать, и к этому прислушивались. А когда снизили критерии доказывания, виноват или не виноват человек, решает тот следователь, у кого находится дело. Функция суда в итоге сведена не к определению вины, ведь, когда дело возбуждено, человек уже виноват. А суд оценивает только то, насколько он виноват, какое наказание ему назначить.

— Да, они хорошо понимают работу сотрудников суда, канцелярии, секретарей. Сотрудники аппарата суда перегружены, но перегружены у нас и врачи, потому что никто не рассчитывает объективно, сколько человек может качественно выполнить определенный объем работы. На такое количество дел, которое есть сейчас у нас, нужно больше судей, потому что, например, можно увидеть у судьи на рассмотрении в день по 40 дел. Она их рассмотрит? Нет, конечно. Те же сотрудники ФСИН в колониях. Неоднократно ставился вопрос о сокращении аппарата ФСИН. А каким образом? Только если передать некоторые административные функции заключенным. Но это не система исправления, когда одни преступники доминируют над другими из-за полномочий, которые их развращают. Практика показала, что лицам, сотрудничающим с администрацией, уже нечего терять, у них моральные приоритеты настолько сдвинуты, что они становятся очень опасными на свободе, – происходит рецидив с какими-то особо тяжкими преступлениями. Они рассчитывают на то, что они с властью где-то договорились. Я считаю, что аппарат ФСИН сокращать не следует, потому что формально они поднимут зарплату на незначительную сумму, а штат сократят в два раза, на людей свалится гораздо больше работы, чем они смогут выполнить, соответственно, упадет и качество работы. Проблема не в секретарях и помощниках, а в том, что сейчас вынесение оправдательного приговора для судьи недоступно. Помимо прочего, судья должен обладать высокой квалификацией. Ведь вышестоящие суды отправляют недвусмысленный сигнал, что они будут очень критически относиться к оправдательным приговорам. Судья при оправдании идет на реальный риск.

Есть мировая статистика и незаконных, и необоснованных решений. Мы не можем задаваться вопросом, виноват или не виноват человек, – дело в доказываемости. А этот критерий сильно снижен. Ведь и следствие, и прокуратура научились с этим работать. Не позволяется рассматривать доказательства в пользу обвиняемого. Кроме того, даже в процессах с присяжными мы видим, как прокуроры сознательно закладывают определенные нарушения закона для того, чтобы использовать их при оправдательном вердикте. Можно, например, ввести в коллегию непригодного по каким-то признакам присяжного, чтобы потом, при риске оправдательного вердикта, распустить коллегию присяжных. Любой процесс с присяжными, таким образом, становится заминирован.

— Нужно все-таки достичь какого-то критического количества жалоб, я считаю. Как у нас было со сроками судопроизводства до вынесения пилотного постановления? Когда ввели закон, позволяющий требовать компенсацию за затягивание уголовного судопроизводства, власти не сократили его сроки, а решили проблему несколько иным способом – предусмотрели компенсации и теперь говорят: «Да, мы затянули, получите компенсацию, пройдите эти четыре круга по кодексу административного судопроизводства и пожалуйте за своими деньгами». Разумеется, количество обращений в ЕСПЧ по затягиванию судопроизводства, которые раньше преобладали, сильно сократилось. Сейчас то же самое по условиям содержания. Но подготовлен закон о компенсации заключенным, который, возможно, начнет действовать. Хотя эти стандарты и целевая программа действуют с 2004 г., то, что было выделено на улучшение условий содержания, ушло не туда. Условия ведь очень плохие, и проблему эту не собираются решать. Решат ее другим способом, очень умело. В ЕСПЧ есть тенденция «тормозить» жалобы. Сейчас власти посчитали, что выплат много, дескать, потеря для бюджета. Обосновали это экономически: с одной стороны, мы не вкладываемся в условия содержания, но вводим механизм компенсации, которую будем выплачивать, если вы обратитесь в ЕСПЧ, докажете и пройдете всю систему. А дальше, опять же, порядок будет таким, как при административном исковом заявлении, поэтому пройдите четыре российские инстанции, а потом идите в ЕСПЧ.

В законе также предусмотрели ретроспективное действие. Он будет применяться и к тем заключенным, которые сейчас подали жалобы. Минюст заявит позицию, что механизм работает, и заключенные получат компенсацию, потому снимите их жалобы с рассмотрения.

Многие скажут, наверное, что не хотят на российском уровне это решать. То же самое могу сказать, возвращаясь к статье 228 УК. Должна быть достигнута какая-то критическая точка, когда уже скажут, что да, хватит.

В то же время, у ЕСПЧ достаточно сужено зрение при рассмотрении дел, к примеру по наркотикам. 90% – вопросы провокации, но тут нужно знать критерии, по которым можно определить провокацию, человек должен эту провокацию признать, признать, что у него были наркотики, иначе дело не пройдет. У нас было одно дело, его ЕСПЧ не принял, потому что юрист ЕСПЧ просмотрел его с точки зрения провокации, а там была не провокация, а подброс наркотиков без какого-либо вообще оперативного мероприятия, его быстро и оформили. Он категорически отрицал, что у него что-то было.

— Да, в этом случае провокации не усматривается: что же спровоцировали, если ничего не было совершено? Еще есть практика, однозначная для ЕСПЧ: изъятие наркотиков ставится под сомнение, когда между задержанием и досмотром прошло как минимум 20 минут. Хотя был кейс, в котором мы опирались на эту позицию, но получили отказ Европейского суда. И люди, которые к нам обратились, в недоумении, к нам есть претензии, ведь дело-то выигрышное. Вообще, сейчас стало часто встречаться указание в жалобах на нарушение принципов правовой стабильности и определенности по делам о производных наркотических средств. Мы сформировали определенную практику по оспариванию результатов экспертиз по таким делам, когда удается их поставить под сомнение, указывая, что эксперты не учитывали постановление правительства, а опирались только на свои методички. Но неопределенность эта все равно сохраняется, и однозначного решения в практике нет. Нам удавалось, когда мы эти доводы приводили, и в Верховном суде добиться смягчения наказания. При этом судьи всячески избегают рассмотрения самого основания для отмены приговора, это слишком серьезно повлияло бы на судебную практику: дел, где принцип правовой стабильности игнорируется всеми судебными инстанциями, масса. Поэтому тактически делается так: подаем жалобу по этим основаниям и доказываем, что это вообще не наркотики, не соответствуют они критериям, а потом докидываем смягчающих обстоятельств. Как правило, работает. Напрямую нет ни одного решения, где бы они согласились с первым аргументом либо сказали, что вы не правы, но всем понятно, что приговор смягчен именно из-за того, первого довода. Хотя он должен оцениваться как основание для оправдания. Суд преследует при этом две цели: не сломать судебную практику, поставив под сомнение тысячи приговоров, и «кинуть кость» жалующемуся, чтобы он успокоился и не писал больше.

— Во-первых, про кассационные жалобы в ЕСПЧ. С учетом введения сплошной кассации я думаю, что ЕСПЧ эти критерии может пересмотреть. Тут нужно очень внимательно приглядеться и учитывать этот фактор по уголовным делам.

Что касается чрезвычайного правосудия, такого быстрого разбирательства, – да, предусмотрено Конвенцией, что обвиняемый должен иметь достаточно времени и возможностей для подготовки защиты. Реально не хватает времени, человек находится внутри этой ситуации, он не знает законодательства, ему нужно время на изучение практики. Хороших адвокатов, которые в состоянии помочь, очень мало.

Как правило, если привлекаемый к уголовной ответственности сам по делу не работает, то положительного результата ждать не приходится. А тот, с кем поступили несправедливо, замотивирован на работу по своему делу, но он находится внутри ситуации, и ему требуется время, чтобы подняться над своим делом, взглянуть на него со стороны, изучить законодательство и практику, понять, что вообще с ним происходит. В таком случае защита будет эффективной. Но ни обвинение, ни суд, естественно, не заинтересованы в этом. По их мнению, такие возможности должны существовать лишь декоративно. Зачитали права, но не вздумай ими пользоваться. Потому что к человеку, решившему воспользоваться своими правами, формируется крайне негативное отношение, которое надо преодолеть ради достижения результата. А понимание результата сразу не приходит. Хотя статья 6 Конвенции предусматривает достаточно времени на подготовку защиты, ЕСПЧ на нарушение этого положения тоже закрывает глаза, к сожалению. Если человек ставит основным вопросом при обращении в ЕСПЧ тот факт, что он был ограничен во времени и в возможностях защиты, рассчитывать на хороший результат особо не стоит. Нужно усиливать жалобу, но не загромождать. Очень сложно предсказать результат по таким делам, где практика ЕСПЧ еще недостаточно наработана.

— Хотя ситуации, можно сказать, типовые, есть определенные различия: составлен ли протокол задержания, даны ли объяснения, согласован ли митинг – все это имеет значение. Но в целом до адвоката: не просить рассмотрения дела незамедлительно, указать, что есть необходимость в защитнике, указать, что с нарушением не согласен, и дальше в дополнениях отдельно изложить то, что считаешь нарушениями (например, представились ли сотрудники, условия нахождения в автозаке и так далее). От подробных показаний лучше воздержаться и никогда не забывать про то, что ты можешь отказаться от дачи пояснений, поскольку это право, но не обязанность задержанного.