ГЛАВА 23

Обоз потихоньку продвигался на юг. Телеги постепенно пустели: товар шел хорошо. Альф даже поднял жалованье Маре и Бьярну до шести монет в день каждому. Видно, чувствовал свою вину за битву, в которой пострадал Бьярн.

Мара иногда задумывалась, хватит ли заработанных денег на то, чтобы протянуть зиму, если учесть то, что теперь на ней Эрл и его неизлечимая пока хворь. По всем подсчетам выходило — нет, не хватит. Эта мысль угнетала. Ведь осень не остановить — еще несколько недель, и она полностью вступит в свои права. Уже сейчас, хотя обоз продвигался на юг, темнело рано, и промозглый ветер выдувал тепло из палаток, в которые по ночам превращались телеги. Со дня на день зарядят дожди. Но сейчас, к счастью, последние солнечные деньки радовали путников хорошей погодой.

Они уже миновали Тарк, а до этого несколько маленьких городков на пути к нему, и теперь приближались к Соуверу. Чем дальше на юг, тем чаще лес отступал от Тракта, открывая перед взглядом путешественников обширные луга, когда-то зеленые, а теперь поросшие бурой и рыжей травой, и сжатые поля, на которых уже закончилась уборка.

Чем ближе их путь подходил к столице, тем безопаснее становились земли. Территории здесь контролировали отряды Вседержителя, очищая от шатунов и нечисти, так что по лесу можно было передвигаться почти спокойно. Мара знала по своему опыту: девочкой она провела в лесу больше месяца, а потом несколько лет прожила в домике на опушке чащи. И самыми жестокими существами, встреченными ею, оказались вовсе не шатуны. Ими были люди.

Теперь, когда опасность стала казаться далекой и эфемерной, путники повеселели. Бимер и Вильям частенько развлекали всю компанию песенками и забавными историями, которых они знали, казалось, сотни. Мара чувствовала, что совсем разленилась: иногда, вместо того чтобы, как положено, идти рядом с телегами, бессовестным образом ехала, уютно устроившись на одеялах. Нечасто, но могла себе позволить. Она никак не ожидала, что поход, начавшийся так тревожно, под конец окажется приятной прогулкой. Порой стыдилась принимать положенную плату. Однако от таких мыслей Мара быстро избавилась: впереди три холодных месяца, а на ней ребенок.

К Эрлу она приглядывалась каждый день, прислушивалась по ночам: не будет ли болезнь прогрессировать. Нет, к счастью, вытяжка из вестяника действовала исправно и ее хватало на несколько дней. Потом Эрл начинал испытывать голод. Сначала переставал наедаться обычной пищей, потом терял над собой контроль, и тут уже Мара чувствовала первые всплески темной энергии.

Один раз маленький кровожадина перепугал Тайлу, которая искренне полюбила мальчишку — да и как его не полюбить, такого чудесного — и часто баловалась с ним, щекотала и тискала. Мара в тот вечер как раз собиралась дать Эрлу новую порцию настойки, но совершенно неожиданно на лугу, который они пересекали, обнаружились норки штицкинов — неприятной мелкой нечисти. Штицкины незаметно забирались в волосы, а утром, благодаря их стараниям, можно было проснуться лысым. Поэтому Мара оказалась занята до поздней ночи, отпугивая гадких пакостников отражающим заклятием, которое не убивало, но погружало в сон.

Мара отвлеклась, и Эрл остался без настойки. Когда Тайла принялась щекотать своего любимца, он вдруг облизнулся и вцепился ей в руку. Кожу не прокусил. Сам перепугался и долго ревел, размазывая слезы, так что Тайла принялась его утешать и говорить, что она, когда была маленькая, тоже кусала братьев.

Девушка, ее отец и братья, конечно, приняли все за игру, вышедшую из-под контроля, а Мара едва не поседела, пристально разглядывая отпечатки зубов Эрла на руке Тайлы. Одна крошечная царапина — и пришлось бы напоить девушку настойкой кровяника. А после пережить долгий и неприятный разговор, объясняя, зачем применять сильное средство после укуса мальчишки. Но обошлось.

Отношения в команде сложились приятельские. Братья оказались благодушными парнями, которые первыми никогда не встревали в конфликт. Альф, если дело не касалось выгоды, легко шел на компромиссы и сквозь пальцы смотрел на многие вещи. К примеру, на то, что Мара потихоньку переложила всю настойку живисила в свой мешок. Правда, честно отсчитав за нее положенное количество монет. Артисты хоть и ссорились иногда между собой, но так же быстро мирились, да и вечера у костра в их обществе каждый раз превращались в маленькие представления.

Бьярн… С ним все было сложно. После того дня, когда Мара позволила себя обнять, их отношения не изменились. Возможно, подай Мара какой-нибудь знак, Бьярн сумел бы найти повод пойти на сближение. Да он и пытался. Мара пригреется у огня, а он подойдет и рядом сядет или одеяло накинет ей на плечи — принесет из телеги.

На следующий день, как вышли из Трелея, Бимер пел песенку о любви между благородным и обычной девушкой. Простая песенка без особых изысков и довольно предсказуемым грустным финалом. Темнота уже спустилась на поляну, где остановился обоз. В траве пели цикады, и крошечные огоньки светлячков мерцали в воздухе. Мара специально присмотрелась: не блуждающие ли огни? Нет, точно светлячки. Бьярн вдруг нашел на ощупь ее руку, и ее узкая ладонь утонула в его жаркой ладони. Он не оборачивался, не смотрел на нее, будто боялся спугнуть, и Мара тоже делала вид, что это случайность. Просто руки встретились нечаянно, бывает же…

Но потом она все испортила. Он всего-то лишь сжал ее пальцы немного сильнее, чем она хотела. Но вдруг навалилась какая-то муть, во рту пересохло, и страх, для которого не было никаких оснований, сжал горло. Мара выдернула руку и спрятала кисти между колен. Они не взглянули друг на друга, но снова между ними пробежала трещина.

«Ерунда все это, — уговаривала себя Мара. — За руки держимся, как дети малые… Он взрослый красивый мужчина, заполучит любую, какую пожелает. Я только нервы ему истреплю…»

Возможно, он бы и заполучил любую, вот только Мара сколько раз замечала, как Тайла вьется вокруг Бьярна, а тот в ответ неизменно вежлив и приветлив, но не более.

— Мара, не будь ты собакой на сене, — однажды прошипела Тайла ей на ухо, когда они ужинали в трактире городка Санса, от которого оставалось меньше одного дневного перехода до Соувера.

Тайла за время похода успела сделаться заклятой подругой Мары. Желание посплетничать и поделиться девичьими секретами тесно переплелось с завистью и надеждой одолеть соперницу. Мара старалась не обращать внимания на колкости Тайлы, тем более что в отношении всего остального она оказалась неплохой девчонкой.

Вся их небольшая компания заняла места за одним столом. Бьярн сидел задумавшись и опершись на руку, смотрел в стену, будто замечал на ней какие-то видимые только ему одному знаки. В такие моменты, как этот, Мара понимала, почему поначалу частенько шарахалась от него. Задумавшийся Бьярн, без тени улыбки на лице, с прищуренными глазами и сжатыми губами, являл собой довольно грозное зрелище.

— Выглядит… опасно! — как-то сказала про задумчивого Бьярна Тайла.

Бьярн услышал и тут же улыбнулся, и улыбка мгновенно изменила его лицо.

— Тех, кто выглядит неопасно, съедают обычно в первые дни, — сообщил он.

Мара теперь часто разглядывала его и сама себе удивлялась. Как это Бьярну поначалу так ловко удалось ее провести? Она видела деревенского простого парня. Вернее, не так. Она не видела его, не замечала. Словно Бьярн состоял из каких-то отдельных частей. Отдельно борода. В тот год, когда они познакомились, бороду он себе отрастил знатную — черную и густую. Потом, видно, надоела она ему, и Бьярн подстриг ее коротко. Отдельно — голос, громкий и звучный. Отдельно — широкие плечи и огромные ладони.

И вот теперь, после стольких месяцев работы напарниками, она внезапно разглядела его таким, как он есть. Бьярн был молод: лет двадцать пять или чуть больше. И неожиданно очень красив. Удивительного цвета глаза притягивали взгляд, заставляя смотреть на его лицо снова и снова. А еще Мара с изумлением поняла, что любит оборачиваться и наблюдать за тем, как он идет за обозом. За разворотом его плеч, за уверенной походкой и за тем, как он разминает руки, вынув меч из заплечных ножен, подбрасывает и перехватывает его.

И как он — этот невероятный мужчина — может говорить такой нескладной девчонке, как она: «Люблю тебя, птаха моя…» Просто жалеет, понятно же.

Хотя, надо отдать Бьярну должное, он будто не понимал, как хорош собой. Наверное, проскользни что-то такое в его поведении прежде, Мара пригляделась бы раньше. Ведь люди, осознающие свою красоту, совсем иначе себя ведут. Вон как Тайла. Она даже ходит так, будто сообщает всему миру: «Полюбуйтесь-ка на меня!»