Глава 19

Миновав установленную напротив главного входа скульптуру, изображавшую двух изможденных и едва прикрытых хламидами людей в вычурных позах, – вероятно, этот шедевр символизировал не то мучительный процесс научного поиска, не то состояние, в которое наука рано или поздно ввергнет человечество, – маленькая группа, пополнившаяся экипажем летательного аппарата, так и не снявшим спецкостюмы, вошла в здание. Снаружи остался один лишь Ковбасюк.

В недра круглого сооружения уходил коридор с бетонным полом, по которому тянулась рельсовая колея.

Шаги и голоса разносились среди голых стен гулким эхом.

– Даже не знаю, как нам теперь быть… – говорил Бондаренко, обращаясь к Ужову. – Вижу, что вы мне все же не верите. Кое-как сумел рассеять ваши подозрения – и вот все снова пошло прахом! Не понимаю, какая вожжа попала под хвост Шахматовой? Может, прежний любовник убедил ее вернуться на сторону законной власти и теперь она зарабатывает прощение? Мы, конечно, можем все бросить, улететь – нам двоим места в моем флаинг-сосере хватит, – но вы же знаете этот коварный Альбион: сочтут нужным нас выдать, так ведь выдадут, не постесняются… Одна дорога остается – вперед. Но я, Никодим Иванович, – он даже как-то согнулся, укоротился, подстраиваясь под рост Ужова, – головой ручаюсь, что все, что про меня тут говорили – это враки, гнусные наветы!

– Какие же враки, – возмутилась Лиза, – если он сам моих родителей арестовал!

– Ну вот, ну вот, – укоризненно покачал головой Бондаренко. – Ей тогда было три года, как же она может это помнить? Нет, я ее даже понимаю – такая душевная травма, хочется найти виновного, но, к несчастью, в виновные она почему-то выбрала меня! Не знаю, что ей почудилось, когда мы с ней сегодня познакомились… И раз уж речь зашла о большевиках, я бы вам советовал получше к ней самой приглядеться и к ее семейству. То, что ее дядя – отъявленный либерал, всем известно. А там, где либералы, и большевистская гниль легко заводится…

– Да как вы смеете! – воскликнула Лиза, потрясенная его наглостью. – Я по милости большевиков осиротела! По его вот милости!

– Полно, полно. – И ей пришлось отшатнуться от руки Бондаренко, готовой покровительственно обнять ее за плечи. – Это все нервы. Что поделать, артистическая натура, тонкая душевная организация, переутомилась за день, да еще в аварии сегодня побывала… У Тичкока опять же снималась – а это, знаете ли, даром не проходит!

Коридор вывел их в большой и тоже едва освещенный зал. Лиза, ощутившая множество витавших в воздухе запахов – и едких, и сладковатых, и мерзостных, но в первую очередь щипавший нос запах озона, – мельком увидела непонятные приборы, распределительные щиты с рубильниками и фосфорически светящимися циферблатами, тянущиеся по полу кабели; нагромождение каких-то механизмов, баллоны, увенчанные манометрами в блестящих латунных корпусах; и свисавший сверху крюк небольшого мостового крана. Рассмотреть все это как следует она не успела – Павел решительно преградил ей путь.

– Ей сюда нельзя! – заявил он. – Здесь излучение!

– И то верно… – кивнул Бондаренко. – Усадите пока барышню куда-нибудь, чтобы под ногами не путалась.

Павел отвел Лизу в ближайшее помещение, примыкавшее к коридору, и предложил располагаться на продавленном кожаном диване. Вместе с Лизой Ужов оставил одного из своих людей. Очевидно, эта комната служила Павлу кабинетом – кругом громоздились самодельные книжные стеллажи и шкафчики со склянками, колбами и пробирками за стеклянными дверцами; одну из стен занимало громадное сооружение вроде этажерки, битком набитое сотнями радиоламп и всевозможных резисторов, конденсаторов, реле или как там они назывались; а над ветхим письменным столом, заваленным исписанной бумагой, Лиза увидела собственный портрет. Вырезанное из «Российского экрана» ее фото в роли Натальи из «Арапа Петра Великого», которое, по воле Павла, наивно пытавшегося замаскировать свои чувства, окружала тяжелая гвардия заокеанской индустрии грез: Мирна Лой, Норма Ширер, Кароль Ломбард, – а также отечественные звезды: та же Скромнова, Анна Стэн, Окуневская, Вероника Озерова и прочие.

Но все это Лиза разглядывала между делом, главным образом вслушиваясь в доносившиеся из большого зала звуки. Там что-то сдвигали, перетаскивали, иногда роняли, со скрежетом волокли по полу. Голоса то стихали, то, благодаря каким-то акустическим свойствам здания, слышались совсем рядом.

– …Полетим вместе, – это говорил Бондаренко. – Весь экипаж сдаст вам оружие. Если увидите, что мы направляемся не к Москве, сможете меня пристрелить. Этой гарантии, надеюсь, вам будет достаточно?

Что на это ответил Ужов, Лиза не разобрала, но очевидно, Бондаренко-Берзиню удалось его уломать, потому что какое-то время спустя Павел предложил:

– Вы бы сняли защитные экраны. Они из свинца, в них одних тонна веса будет. Вы с ними просто не взлетите.

– А как же излучение? – озабоченно спрашивал Ужов.

– Не такое уж оно и сильное. Его тут много накопилось, потому что мы давно с ним работаем, а в вашем аппарате за несколько часов оно вам ничего не сделает – наоборот, говорят, это для здоровья полезно. Я слышал, уже санатории есть, где больных специально облучают.

Лиза негромко вздохнула. Бедняга Павел! Влюбился в нее на свою голову, и теперь Бондаренко его зашантажировал до полной покорности и услужливости. Не мог же он участвовать в заговоре! Или это она сама зря сюда приперлась, и теперь Павел боится за ее участь, а то, глядишь, не был бы таким послушным…

Работа продолжалась. Стук, грохот, лязг и прочие металлические звуки через какое-то время сменились душераздирающим визгом: это мужчины, надрываясь, катили по коридору тележку, на которой находилось приспособление, своим видом менее всего напоминавшее бомбу или вообще какое-либо оружие. Лизе, не разбиравшейся в технике, оно показалось похожим на мотор или, может быть, на холодильную установку со снятыми стенками: каркас из стальных уголков, в который, как в клетку, были упрятаны какие-то сложные детали или устройства, соединенные друг с другом кишками проводов и резиновых трубок.

Ужов, проходя мимо комнаты, махнул рукой своему подчиненному, тот подал знак Лизе, и они двое присоединились к процессии. Судя по тому, как напрягались мужские спины и руки, механизм, очевидно, весил немало, и Лиза задумалась о том, как его будут затаскивать в летающий диск – быть может, это не удастся, и все планы похитителей будут сорваны?

Это действительно оказалось непростой задачей, по голой земле тележку катить было еще труднее, чем по рельсам. Она поминутно застревала, и вскоре в нее впряглись уже все, включая особистов, даже Бондаренко порой начинал помогать, и Ужов суетился рядом, тоже как-то пытаясь ускорить процесс. Казалось, что о Лизе все позабыли – но нет, рядом снова возник Тарас, присматривая за ней краем глаза. Наконец тележку удалось подтащить к люку летающего блюдца, и один из летчиков, поднявшись в кабину, привел в действие спрятанные в брюхе аппарата тали. Он управлял ими, чтобы подвести их поближе к тележке, с земли ему подавали команды, тали гудели, и за этим шумом и суетой никто не заметил, как из-за кустов бесшумно выходят темные фигуры с оружием в руках.

Лиза, увидев их, замерла, подумав в первый миг, что это Левандовский сумел-таки привести подмогу. Но Тарас, схватив ее, зажал ей ладонью рот, и тотчас же неизвестные набросились на особистов, выворачивая им руки. Сам Ужов не успел вымолвить ни слова, как Бондаренко молниеносным движением вскинул свою трость. Раздался негромкий щелчок, прорезавший хор ночных цикад; трость выстрелила блестящим жалом, которое с хрустом вонзилось Ужову под кадык. Ужов, проткнутый клинком, еще трепыхался, как жук на булавке, а его людей уже волокли куда-то в сторону – и чуть погодя там протрещала пара очередей.

Но как ни была Лиза ошарашена этой расправой, еще большее потрясение она испытала, когда один из неизвестных, бородач в измятой морской тужурке, на ее глазах шагнул навстречу Бондаренко, выбросил вперед прямую, как палка, руку и под звездным крымским небом над телом Ужова, рухнувшего в сноп света из прожектора летающего блюдца, прозвучало отрывистое «Хайль!».