Глава 20

Разумеется, для сохранения душевного спокойствия Лиза могла думать, что она ослышалась; но все сомнения по поводу того, откуда взялись бородач и его спутники, устранял черный тевтонский крест, пришитый на левой стороне его тужурки. Они с Бондаренко заговорили по-немецки, и Лиза напрягла память, пытаясь извлечь из нее те зачатки этого языка, которые в свое время сумела вдолбить ей в голову гувернантка Амалия Генриховна. Этих знаний хватило, чтобы кое-как понять, что немцы приплыли на подлодке; Бондаренко спрашивал у моряка, почему те задержались, а тот отвечал, что командир побоялся подходить ближе к берегу.

Ковбасюк по команде Бондаренко оставил Лизу, вскочил на мотоциклет и умчался во тьму. Пришлые немцы, не тратя времени, подняли труп Ужова и зашвырнули его в кусты. Сам Бондаренко неторопливо отирал клинок носовым платком. Лиза, чувствуя в горле и рту кислый вкус тошноты, присела на шершавый постамент скульптуры и провела отяжелевшей рукой по лбу, стирая капли испарины.

– Вам плохо? – спросил Бондаренко с неожиданной заботливостью, подходя к Лизе, и приказал: – Павел, воды!

Павел, неуклюжий в толстом, похожем на водолазный, прорезиненном костюме, устремился в лабораторию.

– Так вот кто ваши настоящие хозяева, господин шпион!.. – сказала Лиза нетвердым голосом.

И вправду, это было куда логичнее, чем работа на англичан: с кем еще сотрудничать бывшему большевику, как не с национал-коммунистами, давшими пристанище немалому числу его прежних соратников?

– Вы очень проницательны! – усмехнулся Бондаренко.

– А как же разговоры про коварный Альбион? Да вы сами коварством кого хочешь переплюнете!

– Польщен вашей высокой оценкой! Сами понимаете – пока покойный теперь Ужов и его соратники считали меня британским агентом, я мог спокойно действовать у них под крылом. Опять же, очень приятно и Россию с носом оставить, и с Англией ее рассорить! А куда на самом деле отправятся секреты профессора Кудрявцева, никто и не узнает.

– И вы надеетесь, что это вам сойдет с рук?! Не выйдет! Грозите мне сколько угодно, но об этом-то я не смолчу!

– И кому же вы собираетесь рассказывать об этом в Берлине? – спросил Бондаренко.

– Как это – в Берлине? – опешила Лиза, едва не расплескав воду из принесенного Павлом стакана.

– А вы рассчитывали тут остаться? Нет, раз уж вам пришла блажь явиться сюда, то теперь я вас так просто не отпущу! Не волнуйтесь, Елизавета Дмитриевна, ничего личного. Чисто деловые отношения. Вы мне нужны. К тому же и для вас в рейхе дело найдется. Познакомлю вас с Лени Рифеншталь, будете у нее сниматься. В германском кино нужны свежие имена!

Лиза фыркнула:

– Мою фамилию немцам не выговорить!

– Ничего, придумаем вам псевдоним. Например, «Лиза Чехова». Как вам такое?

Она лишь вздохнула.

– Вольно же вам перекраивать мою жизнь по своему разумению!..

– Я же говорил, что сам немного творец!

На горке послышалось тарахтение мотора, меж деревьев и построек запрыгал луч света. Немцы насторожились, схватившись за автоматы, но это всего лишь вернулся Тарас, а сразу за ним, плавно покачиваясь на неровной дороге, к лаборатории подкатил бондаренковский «паккард». За его рулем находился татарин Мустафа. Он открыл дверь салона и обратился внутрь машины с приглашением:

– Прибыли, профессор! Можете выходить!

– Дядя! – Лиза кинулась к профессору Кудрявцеву, с кряхтением выбиравшемуся из автомобиля. – Где вы были?!

Аркадий Аристархович, на лице которого читалась глубокая растерянность, подслеповато вглядывался в окружавшие его лица.

– Павел! – наконец признал он Зенкевича. – Кто эти люди? Что здесь происходит?! Почему ты в спецкостюме?!

– Одну минуточку, профессор, – вперед вышел Бондаренко. – Вы меня, может быть, помните – Ян Данилович Бонд…

– Не слушайте его, дядя! – звонко крикнула Лиза. – Его зовут Берзинь, и он – тот самый чекист, который арестовал моих родителей!

– Помолчите, Елизавета Дмитриевна! – довольно грубо оттолкнул ее Бондаренко. – У вас еще будет время обо всем поговорить – до Берлина путь неблизкий. Итак, профессор, чтобы не разводить долгих бесед, я приглашаю вас отправиться в столицу германского рейха, где вам создадут полные условия для повторения ваших опытов. А для облегчения задачи собранную вами установку мы заберем с собой. Я понимаю, что вы – человек твердых убеждений, и у меня нет тех аргументов, которыми легко удалось склонить к сотрудничеству вашего ассистента, вы ради своих принципов и племянницу родную не пожалеете, и все же мне бы не хотелось тащить вас на подводную лодку насильно. А если пожелаете взять с собой супругу, мы и ее захватим!

Ошеломленный профессор, кажется, до сих пор мало что понимал. До него дошло лишь, что в лабораторию проникли чужаки – те самые вражеские диверсанты, в которых он не верил, – готовые похитить и его секретное оружие, и его самого, и что им удалось это при помощи Павла.

И именно на него-то профессор обрушил свое негодование:

– И ты, Павел, с ними заодно?! Как ты впустил сюда этих бандитов?! Ты же знаешь, чем мы заняты и что будет, если наши секреты попадут в чужие руки! Ты предал Россию, выдал ее врагам с потрохами! Чем они тебя соблазнили, какими сребрениками?!

– Аркадий Аристархович! – взмолился Павел. – Я ничего не мог поделать, мне не оставили выбора! Если бы все зависело от меня, они бы попали сюда через мой труп! Но я сделал это ради вашей племянницы, Лизы!

– Ради Лизаветы?! – загремел профессор. – Я так и знал, что это твое увлечение до добра не доведет! Ну, и как ты ухитрился ее в это дело впутать?!

– Я тут ни при чем! Я бы ради нее и в огонь и в воду… Но что мне оставалось, когда господин Бондаренко принес фотографии… – Совсем уже не зная, перед кем оправдываться, на кого перекладывать вину, он воззвал к своей родственнице: – Лиза, как они вас заставили? Или это было подстроено? Вы же не могли его убить, не могли ведь!

– Все-все, не будем утомлять профессора подробностями, – прервал его шпион. – На него и так столько всего свалилось! Итак, профессор, едете с нами добровольно или под угрозой оружия?

– Никуда я не поеду! – заявил профессор и решительно уселся на сиденье машины. – Я ваших пушек не боюсь – можете застрелить меня хоть сейчас!

– Вы меня поражаете! – произнес Бондаренко. – Не вы ли говорили, что знания не имеют границ? В Берлине у вас будет такая лаборатория, какая вам и не снилась!

– Под британскими-то бомбами? Благодарю покорно!

– С вашей же помощью мы очень быстро приведем англичан к подчинению, и на земле наступит мир! Разве нет более благородной цели для истинного ученого?

– Не вам рассуждать о благородстве, искуситель! – ответил профессор. – «Приведем к подчинению» – это как? Убив пару сотен тысяч человек?

– Но вы же сами, собирая свою установку, знали, что не леденцы для детишек делаете! Вот они, ваши либеральные принципы! Красивые фразы, а под ними – сплошное лицемерие! Мало мы таких, как вы, расстреливали, всю вашу породу следовало под корень извести! Ну ничего, после Германии мы и Россию очистим от вам подобных!

– Так-так, значит, вот что у великой нордической расы называется цивилизацией! И вы надеетесь, что я буду с вами сотрудничать? Не дождетесь, милейший! Ученые из-под палки не работают, так и знайте!

– Отчего же? – возразил Бондаренко. – Все зависит от того, какая палка… Однако мы заговорились. Даю вам пять минут на раздумья, а по их истечении…

Аркадий Аристархович, ничего ему не отвечая, гордо уставился в потолок машины.

– Дядя, милый! – Лиза упала перед ним на колени, прижавшись к нему щекой. – Ну что вы докажете, если умрете? Он уже папу с мамой убил, а вы хотите стать следующим? Это никакая не борьба со злом, а только потакание ему!

Враз постаревший и осунувшийся профессор обреченно махнул рукой:

– Эх, чего уж там! Все равно дело жизни загублено… – Затем он торжественно заявил: – Я подчиняюсь насилию! Но как бы вам, милейший, не пришлось об этом пожалеть!

– Профессор, вы не в том положении, чтобы мне грозить, – ответил Бондаренко. – Но я рад, что вы прислушались к гласу рассудка. Ваша племянница впервые сказала что-то разумное. Что ж, пора отправляться.

Он отошел к пилотам, стоявшим у своего аппарата, коротко переговорил с ними, похлопал одного по спине, они пожали друг другу руки, обменялись очередным «Хайль!», и экипаж скрылся внутри летающего диска. Погасли глазищи-прожекторы, медленно закрылся люк. Где-то внутри аппарата загудели, создавая тягу, винты; пожухлая трава пригнулась от напора воздуха, в лицо оставшимся полетели пыль, песчинки, мелкий мусор. Гудение перешло в вой, затем в невыносимый рев. Аппарат тяжело приподнялся, завис над купами акаций, выровнялся, втянул в себя опоры шасси, после чего, разгоняясь, прошел по дуге над лабораторией, развернулся и унесся в сторону моря.

Павел, разинув рот, смотрел ему вслед, затем перевел недоуменный взгляд на Бондаренко.

– А как же… – промолвил он. – Как же…

– А вы, Павел Григорьевич, рассчитывали на флюгельдиске прокатиться? – отозвался Бондаренко. – Извините, что разочаровал вас! К вашим услугам подводная лодка. Прошу прощения за неудобство. Впрочем, плыть недалеко – миль двести, не больше. Снимайте свое облачение – и в машину! Подъедем до берега, чтобы времени не тратить. Тарас, Мустафа! В багажнике – канистры. Займитесь там внутри, – указал он на вход в разоренную лабораторию, отмеченный блеклым непотушенным светом, – только не увлекайтесь, пока народ не сбежался.

Бондаренко сам сел за руль, пленники разместились внутри, немцы пристроились на подножках. «Паккард» по тряской колее скатился к берегу. Здесь не было обрыва, только голый каменистый откос и внизу – настил уходящего в море причала.

Один из немцев посигналил фонариком, и в ответ над неразличимой морской гладью вспыхнул и замигал прожектор, обозначая присутствие подводной лодки. Бондаренко распорядился:

– Сперва – наши гости и я с ними, затем – остальные.

Лиза, поддерживая старика под руку, помогла ему спуститься к причалу. Там под присмотром матроса на воде покачивался небольшой надувной ялик. Лиза и профессор, поджав ноги, расположились у бортов, Бондаренко занял место на носу, матрос и Павел по его приказу взялись за весла, и под их тихий плеск ялик отошел от пирса.

Павел, неопытный моряк, замешкался с очередным гребком, а когда немец прикрикнул на него, растерялся и лишь пропахал по воде веслом, отчего ялик только ускорил вращение. Он повернулся носом к берегу, и это спасло его пассажирам зрение в тот момент, когда с неба, с той стороны, куда улетел флюгельдиск, хлынул беспощадный свет, будто разом включили миллион опаляюще-жарких софитов. Лиза инстинктивно зажмурилась, но и сквозь веки продолжала видеть отпечатавшуюся на сетчатке картину: залившее воду и берег белое сияние и угольно-черная тень от ялика и его пассажиров. Не сразу она поняла, что заполнивший весь мир вопль, звеневший на одной пронзительной ноте, издавал, схватившись за сожженные глаза, кто-то из оставшихся на берегу. Потом с моря, из эпицентра катаклизма, накатил водяной вал, подхватил ялик, вознес его к небесам, развернув на гребне волны, и Лиза на фоне ослепительной ночной зари увидела, как среди бурлящей стихии мелькнула спичкой туша подводной лодки, подняв над водой корму с венчиками беспомощных винтов. Волна яростно вздыбилась, плюясь клочьями пены, и с ревом первобытного зверя обрушилась на прибрежные камни. Она выбросила ялик на сушу, вытряхнув из него людей, и тут же на берег накинулся второй вал, а вслед за ним налетел удар, сотрясший землю…