Была у нас замечательная компания. В студенческие годы встречались часто, но чем дальше отодвигалась дата окончания университета, тем реже мы собирались. Татьянин день отмечали всегда. Кто такая Татьяна и почему студенческий праздник пришелся на день ее памяти, никто толком не знал. У нас было пять Татьян, собирались всегда у одной.

Посиделки были поначалу веселые, шумные, с возлияниями (иногда изрядными). А беседы… Ну о чем мы говорили во время застолий? Шутки, анекдоты да сплетни об общих знакомых — тех, кого не было за столом. И, конечно, комментарии по поводу очередных «подвигов» властей. С годами веселье стало как-то угасать, народ становился все угрюмее, а шутки все злее. Но кулинарные достоинства хозяек, принимавших друзей, продолжали оставаться выше всяких похвал, так что расходились все сытые и с надеждой так же попировать через год.

И вдруг ежегодные празднования прекратились. Самая радушная хозяйка, у кого собирались чаще, чем у прочих именинниц, имела неосторожность приветствовать возвращение Крыма России. Этого оказалось достаточно, чтобы многолетняя дружба в одночасье была забыта. Некогда добродушные образованные люди оказались приверженцами невероятно радикальных взглядов. Мои рассуждения о том, что мы можем повторить подвиги столетней давности интеллигентов, накликавших революцию, были восприняты как жалкие бредни недоумка, отказавшегося от светлых идей безбрежного либерализма. Отношения прекратились.

Признаюсь, терять друзей больно. Особенно тогда, когда они отправляют тебя в лагерь своего политического противника. Прошло два года без традиционной встречи в Татьянин день, но недавно я был неожиданно утешен самым невероятным образом. Мой друг, отец Михаил Преображенский, пригласил меня поучаствовать в освящении квартиры его прихожанки Татьяны Равтопуло. Историю влюбленности ее деда, офицера Эриванского полка, в Великую княжну Татьяну Николаевну я знал от одного из организаторов дворянского собрания, Зураба Чавчавадзе. Борис Равтопуло в пятидесятые годы прошлого века нашел семью Чавчавадзе в далекой казахстанской ссылке и был у них частым гостем. Его история такова.

В начале празднования в Эриванском полку трехсотлетия Дома Романовых Борис Равтопуло пригласил Великую княжну Татьяну на танец, а в конце бала дерзнул пригласить ее еще и во второй раз. Это было не принято, поскольку офицеров в полку много и не все удостоились чести танцевать с ней. Но Борис не мог удержаться. Он влюбился в царскую дочь и в душе поклялся быть ее верным рыцарем и до конца своих дней больше ни с кем не танцевать. Он долго не верил в гибель Царской семьи, а потом много лет не мог забыть о своей клятве и не решался заводить семью. С Татьяной Николаевной он встречался и после бала.

Об этом я узнал во время трапезы после освящения квартиры его внучки. В квартире явно чувствовалось дыхание благодати. На иконной полке рядом с образами стояла фотография Великой княжны Татьяны. И все невольно почувствовали присутствие в доме этой святой именинницы. О подробностях ее служения во время Великой войны рассказал один из гостей, Юрий Шмелев — царскосельский краевед и автор книги о больнице, в которой императрица Александра Федоровна устроила первый лазарет. В нем она прослужила в качестве сестры милосердия и операционной сестры два с половиной года. Вместе с ней трудились и Великие княжны Ольга и Татьяна. Мария и Анастасия были слишком малы и приходили в лазарет, расположенный в Федоровском городке, поддержать раненых офицеров. Лазаретов, открытых их Августейшей матерью было восемьдесят семь. Трудно поверить в эту цифру, но она верна. Поразительно то, что офицерский лазарет стараниями императрицы был открыт уже через две недели после начала войны, и Великие княжны вместе с их Августейшей матерью сразу же приступили к обслуживанию раненых.

Борис Равтопуло приезжал в Царское Село к своему отчиму — флигель-адъютанту Его Императорского Величества полковнику Льву Силаеву и всякий раз приходил в лазарет, где трудились великие княжны. Там в двух палатах лежали офицеры Эриванского полка. Сохранилось несколько фотографий Бориса с Татьяной Николаевной. Он помогал ей перематывать бинты, изготавливать перевязочные пакеты, приносил лекарства. Об их встречах есть немало записей и в дневнике Великой княжны Татьяны. Она оказалась самой талантливой, ответственной и бесстрашной из сестер.

Прежде чем приступить к работе в лазарете, главный врач, княжна Вера Гедройц, первая в мире женщина-хирург, долго испытывала молодых великих княжон. Ведь даже далеко не все мужчины могут видеть открытые раны и присутствовать при ампутации рук и ног. Царские дочери до войны жили обособленно и совершенно не знали жизни. И вдруг такие испытания! Татьяна выдержала их, и стала прекрасной сестрой. Она вместе с матерью и тридцатью девушками параллельно с работой училась на курсах сестер милосердия. Занятия проходили каждый день в лазарете, во дворце и на даче Анны Вырубовой. А потом два с половиной года Татьяна безропотно несла тяжелейший крест ухода за ранеными.

Юрий Григорьевич рассказал много интересного о «демократичности» Государыни императрицы. Она терпеливо сносила заявления княжны Гедройц о своих политических взглядах: «Я левее Государственной Думы». А когда врач Доломанов подал в отставку из-за вступления в левую партию, Государыня не приняла ее. Тогда он признался, что у него жена еврейка. Александра Федоровна сказала: «Ну и что! Пусть приходит в лазарет и работает. Ваша работа меня устраивает».

Я знал о том, что Государыня Александра Федоровна вместе с дочерьми были хорошими сестрами милосердия, но не знал деталей. Оказаться в день памяти святой мученицы Татианы в доме Татьяны, названной дедом в честь Великой княжны, с которой он дружил и был влюблен, — это большой подарок.

Как эта трапеза не походила на наши многолетние «татьяниноденские» застолья! Вместо сплетен и соревнований острословов — радостная беседа в духе братской любви. Именно радостная. И отец Михаил с такой любовью, просто и мудро отвечал на вопросы гостей, что всем стало легко. А поначалу вопросы задавали робко, извиняясь за свое невежество. Почти все гости впервые присутствовали на освящении квартиры. Только двое подпевали батюшке. Казалось, что и креститься стеснялись. И вдруг словно благодатное облако покрыло всех. Никакого следа первоначальной скованности. А потом супруги Шмелевы запели. Да так красиво! И песни — не чета нынешним: мелодичные, нежные. Мне стало стыдно. Я этих песен не знал. Да в нашей компании никто и не пел. Напевность народная, традиционная, но в стилистике текстов чувствовалось, что сложены они не в позапрошлом веке. И вдруг Юрий Григорьевич запел песню из фильма «Весна на Заречной улице» про заводскую проходную, что вывела в люди. Оказалось, что для него это не метафора. Он тридцать пять лет проходил через проходную Ижорского завода, где служил инженером-конструктором, и абсолютно уверен в том, что именно эта проходная вывела его в люди. Вот ведь какая история! Патриот родного завода воспел подвиг Государыни императрицы и великих княжон. Он нежно любит внучку царского гвардейского офицера, а она считает его родным человеком. Сама Татьяна Равтопуло — советский майор медицинской службы. Пятнадцать лет провела в войсках на Крайнем Севере, а сейчас лечит гражданскую братию. Сидят они за столом вместе с православным священником — и так всем хорошо…

А в это время мои бывшие друзья — те, с которыми я прежде праздновал Татьянин день, разгуливают по городу с плакатами: «Не отдадим РПЦ Исаакиевский собор!». Бедные…