12

Карьерные возможности и кунилингус

Позвонил из Лондона Клифф и рассказал мне, что Симми посадили за решетку. Сам Клифф переехал в новую квартиру в Хэнвелле. «И для тебя найдется местечко», – сказал он. Я собрал сумки и поехал обратно в Дым.

Хата оказалась неплохой. Пару недель я спал на полу в гостиной, но устроился на работу в офисе Илингского муниципалитета. Нужно было обрабатывать информацию по заявлениям от местных жителей и фиксировать ее на жестком диске. Муниципалы повсюду внедрили новую технологию, но им также требовалось дешевое мясо, чтобы вносить в компьютер все заполненные от руки формы. Вместе со мной наняли еще четырех женщин среднего возраста. Работа не была интересной.

Чувак по имени Грэм вскоре выехал из нашей квартиры, и я занял его комнату. Он был, похоже, алкоголиком, и его матрас гнусно пах мочой, так что в воскресенье я купил себе новый и предвкушал, что хорошо высплюсь перед понедельником. В гостиной мне никогда не удавалось толком выспаться; слишком много людей заходило и уходило в любое время дня и ночи.

– Проснись! Проснись! – закричал Клифф, просунув голову в мою дверь.

Вчера вечером я не принимал никаких наркотиков, даже гаша. Завалился пораньше, и казалось, будто проспал всего час.

– Ебать-копать, рано еще, – проскулил я.

– Как же, семь пятнадцать утра. Давай, приятель, проснись и пой!

Я проснулся, но не запел. Холодрыга была чудовищная, и я прошел в ванную в трусах и майке. Мне надо успеть на работу вовремя. Гливис, офисный менеджер, глядел на меня волком. Впрочем, сегодня вечером я зван на чай к Мэй и Десу, да хранит их Господь, так что я решил вымыть член, яйца и подмышки тепловатой водой. Не больно-то приятный опыт. Я почистил зубы, выдавил пару прыщей, натянул рваные джинсы и кашемировый свитер. Зашнуровал «мартенсы», надел оксфамовское пальто, шарф и перчатки. Никакого завтрака; время идет, труба зовет…

Эта работа – чудовищный отстой. Гливис думает, что я недостаточно мотивирован. Именно так он меня характеризует. Гливис же меня и нанял. Отказываясь признаться себе, что нанял на работу пустое место и нечего теперь выступать по этому поводу, он упорствует в своем заблуждении, будто ввод информации в компьютер, раскладывание бумаг по конвертам и фотокопирование прочистят мне мозги. Я купил гитару и джемовал в нашей квартире с Клиффом и Дарреном, но работа отнимала ценное время от музыкальных занятий. Хотя мне нужны были деньги на усилитель. Звездная слава уже не за горами.

Когда я вошел, Мэй мягко сказала мне:

– Мистер Гливис хочет тебя видеть, милый. Велел зайти, как только ты придешь.

Ебать-колотить. Это еще что за новости? Совсем, что ли, чувак с дуба рухнул?

Пенни явно злорадствовала, эта корова ненавидела меня с того раза, когда я был в полном ауте и не трахнул ее на чьей-то прощальной вечеринке. Женщины терпеть не могут такого рода ситуации. Если они собираются утратить контроль и уйти вместе с кем-то, то считают, что просто обязаны получить взамен хорошую еблю. Если они уходят с кем-то и этот кто-то не в состоянии им вправить, ну, это пиздец всем пиздецам! Худшее во всех существующих мирах.

Гривси, как я звал его с китайским акцентом (см. «Сент и Гривси»), был невысоким толстячком в очках и с бородой в русском стиле. Член у него был совсем короткий, одна сплошная головка, но эрегированным должен, наверно, выглядеть более впечатляюще. (Я специально встал рядом с ним у писсуара в служебном туалете, чтобы все это выяснить.)

– Мистер Гливис, – улыбнулся я, присаживаясь.

– Я хотел бы поговорить о твоей одежде, Брайан.

– О чем именно? О желтой шифоновой блузке или голубом ситцевом платьице? – спросил я, округляя глаза.

– Я абсолютно серьезен, – хмуро заметил Гливис голосом героя мыльной оперы для среднего класса. Нагнетает, сука, драматизма. – Господи боже, Брайан, да у тебя задница вываливается из штанов.

Это чистая правда. Мои пурпурные трусы виднелись в прорехах. Задница мерзла. Член и яйца сморщились от холода. К концу месяца они втянутся до такой степени, что превратятся в пизду. Со следующей зарплаты отправлюсь прямиком на Карнаби-стрит. А нечего было путешествовать до такой степени налегке.

– Ну, по крайней мере, когда я стану знаменитым, вы сможете всем говорить, что знали меня еще тогда, когда у меня задница из штанов вываливалась.

– Я не уверен, понимаешь ли ты всю серьезность своего положения…

– Ладно, ладно. Такая циркуляция воздуха полезна для здоровья. Дырки нужны мне для вентиляции.

– Ты либо специально прикидываешься, будто не понимаешь, либо и вправду лишился мозгов, которые даровал тебе Господь. Хорошо, я разложу все по полочкам. В муниципалитете Илинга мы пытаемся соблюдать определенные нормы в том, что касается одежды и поведения. Местные жители, в конце концов, обеспечивают нам заработную плату, и это обязывает к…

– Я местный житель и все такое. И я плачу налоги, – соврал я.

– Да, но…

– Чьи нормы мы здесь обсуждаем? Кто тут строит из себя главного знатока моды?

– Мы говорим о корпоративных нормах! О нормах, соблюдения которых мы требуем от всех наших служащих.

– Послушайте, я и свистульку не могу позволить себе купить. Я сам выбираю, как одеваться функционально, в какой одежде чувствую себя комфортно, чтобы лучше выполнять служебные обязанности. Я терпеть не могу галстук, это настоящий фаллический символ, компенсационный психологический трюк мужчин, неуверенных в своей сексуальности. Выступать на такой арене – благодарю покорно. Вы не сможете заставить меня подражать массовым психологическим комплексам мужчин-служащих в муниципалитете Илинга! Что вы еще хотите?

Гливис раздраженно покачал головой.

– Брайан. Пожалуйста, успокойся на секунду. Послушай. Я понимаю, как ты себя чувствуешь. Я знаю, о чем ты думаешь. Ты умный парень, так не строй из себя шута. Это дорога в никуда. У тебя есть потенциал преуспеть в этой организации, – сообщил он мне, и тон его голоса сменился на поощрительный.

Такое заявление было бы очень смешным, если бы не было столь пугающим.

– И что именно делать? – спросил я.

– Получить лучшую работу.

– Почему? Я имею в виду – зачем?

– Ну, – начал он тоном довольного самооправдания, – деньги вполне неплохие, когда попадешь на мой уровень. И участвовать во всех сферах деятельности муниципалитета – это настоящий вызов.

Он умолк, ощутив, что выглядит в моих глазах все нелепее, и начал по новой:

– Послушай, Брайан, я знаю, ты считаешь себя вроде как большим радикалом, а меня каким-то реакционером, фашистской свиньей. Ну, у меня есть для тебя новости: я социалист, всю жизнь в профсоюзе. Знаю, ты считаешь меня просто очередным типом в костюме, представителем истеблишмента, но если бы мы не давали тори по рукам, у нас бы до сих пор малолетки вкалывали в шахтах. Я настроен против истеблишмента ничуть не меньше твоего, Брайан. Да, у меня есть собственный дом. Да, живу в приличном районе. Да, женат и имею двоих детей. Езжу на дорогой машине и дважды в год отдыхаю за границей. Но я тоже выступаю против истеблишмента, как и ты, Брайан. Я верю в общественные службы, в то, что интересы простых людей должны быть превыше всего. И для меня это не пустые слова. Выступать против истеблишмента для меня – это не одеваться как бомж, принимать наркотики и трястись на рейвах, или как там они называются. Это самый легкий путь. Именно этого хотят люди, стоящие у руля: чтобы молодежь уходила в отказ, выбирала легкий путь. Нет, нужно стучаться в двери холодными вечерами, посещать собрания в школьных залах, чтобы снова вернуть лейбористов и вышибить Мейджора и всю его свору…

– Да…

Только рот мужик раззявил, сразу видно – мудозвон.

– Брайан, мое терпение на исходе. Пока ты не выправишь голову, поведение и одежду, тебе объявляется строгий выговор. Посмотри на себя. Видок хуже, чем у бомжа. Я видел лучше одетых людей в трущобах.

– Послушайте. Вы говорите со мной как начальник с подчиненным или как мужчина с мужчиной? В первом случае я считаю ваше поведение оскорбительным и дискриминационным и требую присутствия представителя профсоюза, чтобы зафиксировал это издевательство. Если же вы говорите со мной как мужчина с мужчиной, то все куда проще. Мы можем выйти на улицу и разрешить этот спор. Хватит с меня этого дерьма, – заключил я, вставая. – Если здесь больше нечего сказать, пойду-ка и поработаю хоть немного.

Обосравшийся мудак побагровел лицом и пробормотал что-то насчет последнего предупреждения. Сколько их вообще может быть, этих последних предупреждений? Я хлопнул дверью его кабинета, гордо прошествовал к своему рабочему месту и немного развеялся, решая кроссворд в «NME». Заслуженный отдых, вашу мать.

Под конец рабочего дня Мэй повезла меня к себе домой, то есть к ней и Десу. Милая пара из Честер-ле-Стрита, округ Дарем, типа усыновившая меня. Мэй будет готовить знатный ужин, стеная по поводу моей худобы, а мы с Десом будем обсуждать футбол, вооружившись банками «Тетли биттера». Он был великим фаном «Ньюкасл юнайтид» и мог часами трындеть о Джеки Милберне, Бобби Митчелле, Мальколме Макдональде, Бобби Монкуре и прочей гопе.

Обычно расслабленная и непритязательная пара, они очень тревожились о ком-то, кого я сперва счел их сыном.

– Куда же парень пропал, – недовольно хмурил брови Дес, – он никогда так долго не шлялся.

Я знал, что у них есть четыре дочери в возрасте между шестнадцатью и двадцатью двумя. Девушки вечно где-то гуляли, принимали наркотики, ходили в клубы, трахали парней – в общем, делали все то, что делают в таком возрасте все девушки с мало-мальскими мозгами. Одна из них ходила в «Министри оф саунд», что было показательно. Именно она мне и нравилась, типа нью-эйдж-бикса, самая молоденькая, как я думал. На самом деле мне все они нравились. Похоже, впрочем, Дес и Мэй совсем не волновались за них, главной заботой было благополучие «парня».

– А вот и он! – воскликнул Дес, когда раздался шорох с черного хода на кухню и угрюмо-самодовольный черный кот прошмыгнул через откидное окошечко. – Давай сюда, парень, сюда, к огню! Замерз, должно быть! Расскажи-ка нам, где шлялся в этот раз? Ах ты разбойник!

Жратва была отменная, и я вернулся домой под хмельком. Приятно, когда желудок снова набит тяжелой пищей. А что еще приятнее, понедельник подошел к концу. Вторник, конечно, муторный денек, но в среду станет получше. Мы все ходили в среду вечером в местный паб: я, Клифф, Даррен, Джерард, Эврил и Сандра. Хорошо жить в одной квартире с девушками! По крайней мере, говном не зарастаем, ну или не до такой степени. Жилье было клевое, и почти никто не ссорился. Я подумал о Симми, чахнущем в Скрабс за кражу со взломом, и ощутил душевный подъем. Я пытался не думать о ней, о Слепаке, о моей маме, о Шотландии. Мы все здесь принимали наркотики, но скорее для отдыха, чем от безнадеги, и это не определяло стиль жизни. Мы сидели в пабе по вечерам в среду и четверг, обсуждая, в какие клубы, на какие концерты пойдем в уик-энд и какие наркотики будем принимать.

Добравшись домой от Деса и Мэй, я прошел прямо в мою комнату. Поставил кассету KLF и прилег на кровать, чертовски довольный собой. Я думал о дочерях Деса и Мэй, затем о Гливисе и твердо решил одолжить «стрелки» у Клиффа, чтобы отвязаться от этого говнюка при галстуке и с недоделанным пенисом.

В дверь постучали, и зашла Эврил. Я на самом деле не знал ее так хорошо, чтобы беседовать наедине; она была гораздо более замкнутой, чем Сандра, хотя и вполне приятной.

– Можно с тобой кое о чем поговорить? – спросила она.

– Конечно, присаживайся, – улыбнулся я.

В комнате стояло плетеное кресло. Мой дух взыграл пуще. Было совершенно очевидно, что она вынашивает страсть ко мне и хочет меня трахнуть. Как же я не уловил эти вибрации раньше. Я улыбнулся еще шире и подпустил во влажные глаза блеск одухотворенности. Эта бедная девушка изнывала без любви, а я даже не заметил.

– Это действительно трудно, – начала она, – но я просто должна сказать.

Я искренне ей сочувствовал.

– Послушай, Эврил, можешь ничего не говорить.

– Даррен… Джерард… Они тебе рассказали? Я же просила их не говорить! Я хотела сказать сама!

– Нет-нет, они не говорили… просто…

– Что? Это же не ты, правда?

Тут я запутался.

– Не я – что?

Она глубоко вздохнула:

– Послушай, кажется, мы говорим о разных вещах. Мне очень трудно это сказать…

– Да, но…

– Просто послушай. Пойми, я тебя ни в чем не обвиняю. С Дарреном и Джерардом я уже поговорила. С Клиффом пока не удалось, но обязательно поговорю и с ним. Дело довольно щекотливое. Кто-то взял мое нижнее белье из ящика. Только не подумай, что я обвиняю именно тебя. Я хотела переговорить с каждым. Ну, мне просто не по себе от мысли, что живу с извращенцем.

– Понимаю, – сказал я; обиженный, разочарованный, но заинтригованный. – Ну, – улыбнулся я, – конечно, я извращенец, но не из этой оперы.

– Я только спрашиваю, – отозвалась она со сдержанным смешком.

– Ну да, кто-то же должен был туда забраться… Для тебя это с равным успехом могу быть и я, и кто-нибудь другой. Не могу представить себе, чтобы это сделал Клифф, или Даррен, или даже Джерард… Ну, Джерард мог бы, но он не стал бы прятаться. Это не его стиль. Он бы пошел в паб с твоими трусиками на голове.

Эта мысль ее не рассмешила.

– Я же сказала, я только спрашиваю.

– Ты же не думаешь, что это я, да?

– Я не знаю, что и думать, – мрачно протянула она.

– Просто охуительно! Мой босс думает, что я вонючий бомж, а человек, с которым я живу, считает меня извращенцем.

– Мы не живем вместе, – холодно поправила она. – Мы снимаем вместе дом.

– В общем, – сказал я, когда она встала и направилась к двери, – если я увижу, что кто-то ведет себя подозрительно, типа не принимает наркотики, платит вовремя за квартиру, такого рода вещи, я дам тебе знать.

Она ушла, явно неспособная оценить смешную сторону. Интересно все-таки, кто у нас тут извращенец. Не иначе как Сандра.

В четверг я снова заехал к Мэй на чай. Я задержался, потому что Лизанна, ее вторая с конца дочь, сидела дома. С ней было хорошо трепаться, да и посмотреть было на что. А вдобавок она не держала меня за извращенца, хотя, наверно, просто не знала меня настолько хорошо. Дес где-то шлялся, и Мэй настояла на том, чтобы подбросить меня домой.

Это показалось мне необычным, но время было уже позднее. Я ничего такого не заподозрил, когда садился в машину. Мэй все болтала, но как-то нервно, пока мы ехали по Аксбридж-роуд. Затем она свернула с дороги на повороте и остановилась на стоянке позади каких-то магазинов.

– Э-э… что случилось, Мэй? – спросил я.

Я было подумал, что забарахлила машина.

– Тебе нравится Лизанна? – спросила она.

Я немного смутился:

– Ну да, она действительно чудная девушка.

– Удивлена, что ты до сих пор не завел себе подружку.

– Ну, я на самом деле не хотел бы вступать в слишком серьезные отношения.

– Поматросил и бросил, такой ты?

– Ну, я бы так не сказал…

Скорее уж «поматросил, и меня бросили».

Она сунула палец в одну из прорех на моих джинсах и начала поглаживать мое голое бедро. Ее руки были рыхлые, а пальцы словно обрубки.

– Мистер Гливис прав насчет тебя. Ты бы потратился на новую пару джинсов.

– Да, конечно, – ответил я, чувствуя себя крайне неловко.

Я не был возбужден, вовсе нет, но охвачен нездоровым любопытством насчет того, что она собирается делать.

Я поглядел на ее лицо и увидел только зубы. Она начала обводить пальцами круги на моей плоти.

– У тебя мягкая детская кожа, знаешь?

На такое вроде и сказать-то особо нечего. Я просто засмеялся.

– Как ты считаешь, у меня хорошее тело? Ручаюсь, ты думал, что я стара для этого, верно?

– Нет-нет, я бы так не сказал, Мэй.

А сам подумал: «Опоздала на много световых лет».

– Дес на этих таблетках, видишь ли. У него был недавно сердечный приступ, теперь он принимает антикоагулянты. Так что прости-прощай, эрекция. Я люблю Деса, милый, но я все еще молодая женщина. Мне нужно немного поразвлечься, немного безвредного веселья, знаешь? Я же не слишком многого прошу?

Я в упор посмотрел на нее:

– Эти сиденья откидываются?

Они откидывались.

Я склонился над ней, опустил голову между ног и начал искусно обрабатывать языком ее клитор, описывая дразнящие круги. Я стал думать о Грэме Сунессе, потому что у него были проблемы с сердцем. Интересно, а у него из-за этих таблеток тоже не стоял? Я думал о его карьере, сосредоточившись на Кубке мира 1982 года в Испании, который, помнится, смотрел с отцом вместе. Мама бросила нас лишь за три года до того, и мы вернулись домой от нашей тети Ширли. Она приглядывала за нами все это время, пока отец не почувствовал себя в состоянии справляться сам. У него был своего рода нервный срыв. Он никогда об этом не говорил. А дело в том, что нам нравилось у Ширли в Мордане и совершенно не хотелось возвращаться в Мьюрхаус, или «собраться всей семьей», как он говорил. Чтобы умаслить нас, он позволил нам смотреть все игры на Кубок 1982 года. Огромная таблица на всю стену была приклеена в гостиной над камином. На стене до сих пор остались четыре отметины, хотя ее красили по крайней мере однажды на моей памяти. Дешевая краска, видимо. Как бы то ни было, все надежды тогда возлагались на Сунесса, но я думал, что он весь турнир просто строил из себя и выпендривался. Да блин, ничья 2:2 с Советским Союзом, мать его за ногу.

– Ооо, ты такой озорник… ооо… ооо… – возбужденно шипела она, вжимая мое лицо в свою пизду.

Я задыхался, отчаянно пытаясь вдохнуть через нос, забитый острым ароматом. Никакого вкуса, только запах, намекающий на вкус.

Я представил себе Сунесса, как он надменно расхаживает в центре поля, но он ничего не делал с мячом, просто держал его, а нам нужна была победа, и секунды матча таяли на глазах. И ведь это происходило в те дни, когда люди действительно переживали за Шотландскую сборную по футболу.

– Дай мне его… – прошептала она, – ты выжал из меня все соки, теперь дай мне его…

У меня был слишком мягкий, чтобы вставить ей, но она взяла его в рот и он окреп. Я вошел в нее, и она стонала так громко, что мне действительно стало не по себе. Я выставил вперед нижнюю челюсть на манер Сунесса, и понеслась. Через полдюжины тычков она мощно кончила, сжимая мои ягодицы.

– АХ ТЫ ГРЯЗНЫЙ БАНДИТИК! АХ ТЫ ДЕРЬМЕЦО! ЧУУУДЕСНО… – вопила она.

Старая добрая работа языком никогда не подводит. Ни на что больше шотландский язык все равно не годится. Я подумал о ее дочерях и выплеснул в нее малафью.

Интересно, позовет ли она меня снова на чай?