Насколько помню, наша антипатия к Слепаку булькала словно в котле так долго, что выплеснулась через край, как только мы нарушили наше общее табу и осознали ее. Табу это было довольно сильным. Тебе ведь полагается сопереживать и, наверное, давать изрядную поблажку человеку с таким ужасным изъяном. К некоторым людям судьба жестока, и ты как человек обязан это компенсировать. Вдобавок здесь чистая рулетка: точно так же могло бы не повезти и тебе, думаешь ты (и суеверно крестишься). Или, по крайней мере, должен думать.
Впрочем, такое отношение происходит из лицемерия и страха. Лицемерия – поскольку зрячие, обращаясь с людьми вроде Слепака точно так же, как со всеми прочими, кажутся себе охуеть какими благородными доброхотами и бессребрениками. Что до страха, то к первобытному страху перед всемогущей силой, карающей нас за плохое поведение, примешивается и более изощренный ужас: ведь мы как бы устанавливаем рамки допустимого отношения к подобным страдальцам и, если схожая судьба выпадет на нашу долю, рассчитываем, что с нами будут обращаться так же пристойно.
Ну да слепота еще не делает тебя хорошим человеком. Ты можешь оказаться таким же мудаком, как и любой зрячий говнюк. А то и еще худшим мудаком. Как Слепак, помесь слепого и мудака.
Нарушение табу случилось на четвертой пинте в «Сэнди беллз». Табу разлетелось вдребезги. Мы материли на чем свет стоит людей, которых терпеть не можем, и Рокси наконец перевел дыхание и зыркнул на меня поверх очков в серебристой оправе:
– Есть один чувак, которого я вообще, блядь, ненавижу. Тот слепой мудила, который пьет в «Пауке». Херов зануда, как он меня достал!
Я вздрогнул и расплескал свое пиво. На миг накатил холод, но его быстро заменило восхитительное чувство освобождения. Слепак.
– Этот урод и мне действует на нервы, – согласился я.
Следующим вечером я, Рокси и КУРС сидели и пыхали у Сидни. Вечерок был адовый: обледенелые дороги, сильный штормовой ветер, причинивший хуеву тучу ущерба, а иногда и натуральная вьюга. В такой вечер надо сидеть дома; но, поскольку была пятница, не выйти в город было совершенно невозможно. Закончив пыхать, мы бросили вызов стихии и поломились по Моррисон-стрит в паб.
– Ебаная холодрыга, – сказал КУРС, когда мы влетели в пивняк, дрожа и стряхивая снег с наших пальто и ботинок.
– Распроебанная, – поддакнул Сидни.
Большой Элли Монкриф сидел у стойки, решая кроссворд в «Ивнинг ньюз». Я было пошел к нему, но тут из-за спины этого громилы высунулось перекошенное лицо Слепака, и я застыл на месте, услышав его пронзительный истеричный голос:
– ПОПРАВКА! «ХАРТ ОФ МИДЛОТИАН», ФУТБОЛЬНЫЙ КЛУБ ПРЕМЬЕР-ЛИГИ, КАК ОНИ ОФИЦИАЛЬНО НАЗЫВАЮТСЯ В СПРАВОЧНИКЕ!
Бармен Бобби за стойкой поглядел на Слепака так, словно хотел порвать ему пасть. Большой Монкриф снисходительно улыбнулся, потом заметил нас:
– Парни! Чего вам налить?
Так что пришлось нам составить компанию Элли Монкрифу, а поскольку Слепак был у долболома под крылышком, эта возмутительная лицевая вагина тоже оказалась рядом.
Мы должны были терпеть педантичное занудство Слепака большую часть вечера. Это не беспокоило Сидни или КУРСа, укуренных вусмерть, но мы с Рокси, еще вчера в «Сэнди беллз» переполнившиеся ненавистью к этой скотине, снова закипали.
Развязка наступила, когда КУРС, Рокси и Большой Монкриф обсуждали какой-то недавний телепроект, посвященный семидесятым.
– Классический клип, как ни крути, – вдохновенно вещал Рокси, – классика Roxy Music из программы Whistle Test.
Последовало несколько кивков, но я подумал: «Ну, только Рокси мог сказать такое, этот фрик помешан на Roxy Music».
– ПОПРАВКА! – проревел Слепак, педантично ткнув пальцем в воздух. – THE OLD GREY WHISTLE TEST, ЕСЛИ ТОЧНО.
После такого заявления мы с Рокси убрались на другой конец стойки под предлогом того, что хотим потолковать с Кейтом Фалконером. Мы трепались с Кейтом около часа. Когда он собрался уходить, мы еще поговорили с парой незнакомых нам чуваков – все лучше, чем возвращаться в прежнюю компанию.
Вскоре КУРС и Сидни прошаркали к дверям и отправились месить сугробы; КУРС на прощание махнул мне рукой и подмигнул. Прозвенел гонг – мол, делайте последние заказы. Затем Большой Монкриф, явно пьяный в дым, ушел не прощаясь, стоически исчез в метели. В баре остался один Слепак.
– Видел, какой толстый у мудилы бумажник? – кивнул на Слепака Рокси. – Бабок до хренища.
– Точняк.
– Есть о чем пораскинуть мозгами, – коварно подмигнул Рокси.
Нам удалось выпросить у бармена еще по одному пиву, прежде чем мы храбро вышли на улицу и попали в настоящий буран. Это было ужасно; снег норовил обтесать лицо до кости, щеки онемели и пульсировали, голова раскалывалась, я потерял ощущение времени. Видимость – несколько футов. А потом в белой мгле возник силуэт: кто-то медленно двигался мелкими шажками, держась за черные перила.
– Это Слепак! – закричал Рокси.
И тут шиферная плитка, сорвавшаяся с крыши многоквартирного дома, рухнула в паре шагов перед нами.
– Твою мать, господи, – выдохнул Рокси, – да она могла нахер снести нам головы!
Затем он крепко вцепился в меня, глаза его так и светились решимостью и предвкушением. Он схватил кусок шифера и помчался по улице. Чуть не добежав до Слепака, швырнул шифер, как метательный диск. Тот пролетел мимо Слепакова уха, но в шуме бурана мудила ничего не услышал и, разумеется, ничего не увидел.
– Я дам тебе, мудаку, ПОПРАВКУ! – прорычал Рокси.
Он поднял со снега еще один кусок шифера и метнулся к Слепаку. Обеими руками, с огромной силой и громким треском, обрушил тот ему на голову. Слепак дернулся и рухнул ничком. Рокси вытащил бумажник из кармана его пальто. Я пинком бросил в Слепаково лицо снега без всякой на то причины, просто по злобе, и мы, не говоря ни слова, помчались к подземке на Фаунтинбридж, затормозив, лишь когда Рокси вытащил купюры из бумажника Слепака и кинул пустой бумажник через стену кладбища. Мы сели на автобус номер 1, направлявшийся к Толлкроссу. Там пошли в «Типплерс», ночную распивочную.
У Слепака и вправду оказалась толстенная пачка денег.
– Наверняка башли на рождественские подарки, – весело сказал Рокси. – Ну не круто, а? Двести фунтов!
– ПОПРАВКА! – рявкнул я. – Двести семнадцать фунтов и тридцать четыре пенса, если точно.
Рокси стоял за раздел пополам, но я сказал, что мне хватит и восьмидесяти фунтов, поскольку весь риск он взял на себя.
На следующий день мы вернулись в тот же паб выпить во время ланча. К нам вскоре присоединился Большой Монкриф.
– Слышали, что случилось прошлой ночью?
– Нет, – ответили мы хором.
– Помните этого слепого парня? Ну, с которым мы пили вчера?
– Ну да, – сказал Рокси с притворной озабоченностью на лице.
– Двинул кони прошлой ночью; кровоизлияние в мозг. Бедолага умер в снегу на Далри-роуд. Его нашли под утро дорожные рабочие.
– Черт возьми! Да мы вот только прошлым вечером с ним сидели! – воскликнул Рокси.
Я слишком опешил, чтобы восхищаться его выдержкой.
– Ну что за уебство, – рычал Большой Монкриф, – безобидный чувак и все такое. И знаете, какая-то паскуда вывернула его карманы. Бедный парень валялся в снегу и умирал. А позвонили они в «скорую помощь»? Хуй они позвонили! Какой-то урод проходил мимо, да-да, и как он поступил? Вместо того чтобы вызвать «скорую помощь», обшарил его карманы и спиздил лопатник. Полиция нашла тот пустым на кладбище.
– Просто ужасно, – покачал головой Рокси. – Надеюсь, они найдут этого козла.
– Если я только доберусь до него!.. Я с ним такое сделаю!.. – бушевал Монкриф.
– Просто ужас, – робко вставил я и попробовал сменить тему: – Кто что пьет?
Бедный Слепак. Не такой уж плохой парень. Вспомнить бы его настоящее имя.