2

Днем у телевизора

Мой старик попивал чай с Нормой Калбертсон, соседкой сверху. Он дымил сигаретой, а я делал себе бутерброд: кусок Данди-стейка на хлеб.

– Дело в том, Норма, что они всегда выбирают такие неподходящие места, как будто в нашем районе и без них мало этих чертовых проблем.

– Согласна с тобой на все сто, Джефф. Позор, да и только! Пусть строят в Барнтоне или где-нибудь в подобном месте. Ведь считается, что муниципалитет должен заботиться об обычных тружениках, – с горечью покачала головой Норма. Она выглядела довольно сексуально с накрученными волосами и этими большими спиральными серьгами.

– Что случилось? – спросил я.

Отец фыркнул:

– Они планируют открыть здесь центр для всех этих джанки. Обмен шприцев и рецепты и тому подобное. Вечно одно и то же; заботятся о всяких чертовых неудачниках, а на жильцов, которые стабильно, как часы, платят за квартиру каждую неделю, ноль внимания.

Норма Калбертсон согласно кивнула.

– Да, папа, это просто ужас, – улыбнулся я.

Вроде бы они собирали подписи, чтобы подать куда-то какую-то петицию. Вот же идиоты, а? Я вышел из кухни и немного подслушал под дверью.

– Я совсем не жестока, – говорила Норма, – не подумай ничего такого. Я понимаю, что эти люди должны получать помощь. Но ведь мы с моей малышкой Карен остались совсем одни… Сама мысль о всех этих шприцах, валяющихся повсюду…

– Да, Норма, сама мысль об этом нестерпима. Ну, мы еще сразимся с ними на пляжах, как говорится.

Напыщенный старый мудак.

– Знаешь, Джефф, я тобой просто восхищаюсь – вырастить и воспитать двух парней самому! Это же совсем не просто. И какие парни выросли!..

– Да, получилось не так уж плохо. По крайней мере, у них хватает соображения, чтобы не связываться с наркотиками. Брайан – вот проблема. Никогда не знаешь, где он или куда уходит. Во всяком случае, он теперь при деле, просто временная работа в парке, типа, но это хоть что-то. Мне кажется, он не совсем понимает, что хочет сделать со своей жизнью. Именно так. Иногда я думаю, что он живет на какой-то другой планете. И ты послушай только, какая наглость: сперва он пропадает чуть ли не на месяц, не видать и не слыхать, а тут вдруг возвращается с этой девушкой. Ведет ее к себе наверх. А потом внизу с ней готовит большой ужин. Я отвожу его в сторону и говорю: «Послушай-ка, сын, опомнись, тут тебе не бордель». Он дает мне какие-то деньги на еду. Я говорю: «Не в этом дело, Брайан. Ты мог бы выказывать этому месту хоть немного уважения». А ведь у него теперь разбитое сердце, потому что эта его подружка уехала в Лондон учиться в каком-то колледже. Ну, он довольно странным образом показывает это. Тот еще умник хитрожопый… А вот Дерек, с ним совсем другая история…

Похоже, я действую старику на нервы. Да, когда так подслушиваешь, никогда ничего хорошего о себе не услышишь, но иногда все же лучше знать, откуда ветер дует.

Я сидел в своей комнате и смотрел телевизор; ну, телевизор Дерека на самом деле, если уж быть педантичным, а именно педантичным этот маленький козел всегда и был. Я услышал, как отец зовет меня снизу, и высунул голову на лестницу.

– Мы, ну, просто поднимемся к Норме. Надо разобраться с некоторыми вещами для этой комиссии, – говорит он, весь из себя хитрый и одновременно смущенный.

Хорошее шоу. Я зажег свечку. Затем достал машину и начал готовить немного геры. Это ширево выглядело нормально, сейчас его до фига в городе ходит. Да хранит Господь Рэйми Эрли! Да хранит Господь Джонни Суонна! Я совсем не героинщик, нет-нет, но пир обычно предшествует голоду. Так что лучше не упустить шанса.

Я поискал глазами ремень, но смог найти только бесполезный эластичный ремешок Дерека. Отбросив его, использовал гибкий шнур от лампы у его кровати. Я обмотал его вокруг бицепса и несколько раз сжал-разжал кулак, пока не выступила большая черная вена. Затем вставил иглу, сделал контроль, выпустив немного крови, и втер по вене. Клево.

Черт.

Я не могу вздохнуть, черт возьми.

Вашу мать, как все хуево-то. Я поднялся и шагнул к туалету, но дойти до него не успел. Удачно сблевал на старый «NME». Облокотился о стену, постоял так немного, отдышался, затем открыл окно и вышвырнул журнал с блевотиной на задний двор.

Я лег на кровать. Так лучше. По телевизору шла мыльная опера, в которой играла миловидная женщина. Вдруг я увидел ее как иссохшую старую колдунью, но уже не по телевизору – она стояла в комнате. Затем ситуация изменилась, и я оказался с парнем по имени Стюарт Мелдрам, который, когда мы были детьми, поскользнулся и упал с крыши одного завода в Лите. Это случилось до того, как мы переехали сюда. Крыша была из рифленого железа и под крутым наклоном. Стю потерял равновесие, свалился и покатился с нее. А там торчал двойной ряд заклепок, и они, типа, совсем его располосовали.

Теперь я снова с ним, и его лицо распорото, и целые куски мяса свисают с окровавленного тела. У него под мышкой мяч, желтый мяч.

– Ну что, постучим, Брай? – спросил он.

Хорошая мысль. Чего же просто не постучать. У заводской стены. Он приблизился практически вплотную и сильно ударил в нее мячом. Желтый мяч отскочил под углом и покатился прочь. Я побежал за ним, но он, казалось, набирал скорость. Пытаюсь нагнать его, но без толку. Только и вижу, что этот мяч, скачущий по дороге, словно подгоняемый ветром, почти как воздушный шар, и тут все вокруг стихло и замерло. Передо мной стояла моя мама в цветастом платье, держа мяч. Молодая и прекрасная, прямо как тогда, когда я видел ее в последний раз… Я еще ходил в то время в начальную школу. А сейчас был с ней одного роста, моего нормального нынешнего роста, но она взяла меня за руку и повела по этой холмистой улице, полной шикарных пригородных домов.

– Почему ты нас бросила? – спросил я.

– Потому что я сделала ошибку, сын. Ты был ошибкой. Этого никогда не должно было произойти. Ты, твой отец, эти квартиры, где мы жили. Я люблю тебя и Дерека, но мне нужна моя собственная жизнь, сын. Ты не должен был появиться на свет. Я никогда не хотела дать жизнь какому-то Умнику Хитрожопому.

Вижу Алека Бойла и Акулу в белых костюмах. Они проницательно кивают. Затем я вдруг осознал, что пялюсь на экран, и все вернулось на круги своя – это я смотрю мыльную оперу по ящику, а не участвую в своей собственной.

Через некоторые время у меня начались действительно скверные спазмы, так что я забрался под пуховое одеяло и попытался заснуть. Когда вернулся отец, я сказал ему, что, похоже, заболел гриппом, и оставшиеся до возвращения в парк три дня провел в постели.