Саша Николаенко
Повесть про мышь и Льва Толстого
Вот идешь, бывает, бульваром, весенним топленым вечером, всё вокруг в сердце льется, ластится, воздух ласковый, воробьишки черлыкают, тополя… И в душе такое, знаете что творится? Так и кажется, что вот-вот…
Что как будто уцепил счастья ниточку, а потянешь, и размотается весь клубок. И до того об этом крепко бывает предчувствуешь, что и не заметишь, как дойдешь до метро…
Числа 1 сентября
Повезло мне сегодня наблюдать на улице случай.
Иду часу в пятом вечера от магазина, смотрю – кошка чего-то там у трубы копошится. Прыг! Отпрыгнет потом, вся выгнется, пробежит, вернется, и думаю, что это она там?
Подошел тихонечко, не спугнуть бы чтоб, и как раз об эту трубу паршивую, чертыхнулся. Заорал, конечно же, не сдержался, думал, убежит эта кошка сейчас, меня напугается, а она ничего, и опять всё так: прыг! Отпрыгнет потом, вся выгнется… Я поближе. Смотрю, а у ней мышонок там – может, мышка? – малюсенький, и вот эта кошка с ним забавляется, этак лапкой к травке прижмет, подержит – отпустит, играется…
Мышь, как кошка отпустит ее, побежит, мол, спасусь сейчас! Только кошка подождет немножко, и снова цап ее, цап! И зубами так – знаете? – как они кутят-то носят, прикусит. Прикусит, выронит, затаится, подождет, пока мышь очухается, и опять.
И какая зверюга хитрая, понимаете? Соображает, подлая, мыши чтоб надежду давать! И убить не хочет ее, и такое тоже, видно, понимает она: что я буду, мол, с дохлой играть? Ведь скучно. Да еще на меня эдак бесом – зырк! Зырк да зырк, иди, мол, отсюда. Но стою я и думаю.
Так вот, думаю, и жизнь с нами в кошки-мышки. То же самое ведь, а как? То прижмет как следует, то отпустит, а уж как надоест забавляться ей, тут и крышка.
Очень это происшествие заинтриговало меня как писателя. Живой пример на глаза. Другой бы мимо прошел, а мне нужно.
Кошка тут еще выдумала. Подщеплет мышь лапочкой, в воздух подкинет, мышь взлетит у ней, и тут же шлеп в лапы. Так что только мышь с неба падет, она ее опять вверх…
И дало себя знать это во мне: сколько ж можно?! И такое вдруг к кошке этой нашло на меня нетерпение! Отвращение! Захотелось ей тоже так наподдать как следует, до забора чтоб летела она у меня, кошка эта, хотя я кошек люблю. С детства у нас всё в доме кошечки были. Только при Анне кончились. Она женщина ядовитая. Кошек не любит. Говорит, что в доме от них грязь и шерсть.
И зачем я на ней женился?
Но – терплю. Наблюдаю. Мне, как я выше сказал уже, такое-то для писательства нужно. Про людей писать. Ведь они у меня – понимаете? – тоже… Те же кошкины мышки ведь. Напишу живых да поддерну, а убью кого, вроде новый нужно писать рассказ, что и некогда пожалеть…
Тут смотрю, взялась за мышонка кошка эта противная по-иному. Прикусит зубами, мордой помотает и выплюнет. Рассмотрит внимательно, убедится, что не переборщила, и только мышь опять от нее, как она уже и опять над ней.
А главное же еще, мышь попалась живучая! У другой бы от одной морды кошачьей сердце лопнуло, а эта даже прокушенной на земельке шевелится… Как-нибудь, думает, наверное, а Господь помилует меня, да я и убегу. Ведь жить-то всем хочется, что понятно. Ей же, думаю, в этот момент кошка вроде Бога и кажется. Может, выйдет мне, думает, как-нибудь от кошки этой избавиться? Или, думаю, кошка эта мышиное наказание за грехи?
А какие там у мыши грехи? Мышиные! Тьфу сказать! Не за них же, верно, думаю, так вот вляпалась мышка? Смертью мученической погибает, но просто не вовремя пробежала, пробежала, дурочка глупая, жизнь проворонила…
И опять ползет она от кошки от этой злодейской, и опять еще ползет, и опять…
Надоело!
Встал на стороны мыши, не выдержал. Пусть у мыши той кошка Бог, у кошки – я, и для мыши тоже какое-никакое, а я спасение. Так что непонятно в ситуации этой, кто из нас мыши больше выходит: Бог, я или кошка? И есть ли над нами общий. Тут яснее ясного понялось, что есть, и внутри в нас есть, и над нами. Этакий, что ли, он, кто общую ситуацию сверху видит…
Есть он или нет, а я на кошку ногой топнул, только она из пасти мышь опять сплюнула, чтоб она, когда побежит, с собой мышь от меня не стащила.
Кошка к забору. Там обернулась, стала, стоит. Глаза желтые. Смотрит. Надеется, я уйду, она мышь докусает. Ну уж нет, я думаю, ну уж нет! Никаких тебе этих не будет.
Тут уж мышка моя, смотрю, потихоньку в себя приходит, только кошка, гадина, ждет да ждет, не уходит.
Анна мне в верхний карман всегда платок носовой кладет. Сейчас-то она на даче, что только делает она там, несимпатичная женщина? А платок всё равно лежит. Хотя уже и не свежий. Наклонился, взял мышь в платок. Чтобы не заразиться, а то мышь эта, может, холерная. Она на платке в ладони лежит, уместилась, и слышно, как внутри у ней сердечечко – тык-тык-тык! – колотится, и глазиком на меня. И такая в нем – понимаете? – мысль! Что спасибо, мол, богу…
И принес к себе.
Анна увидит, без ножа меня, конечно, зарежет. Но пока на даче она, то еще ничего, обойдется.
Сделал мыши из шапки своей нору. Газетки, ватки туда, всяких Анниных тряпочек, налил ей в крышку воды, сырку на газетку, зернышки, хлеба. Но она пока не ест. Отойти же надо ей, понимаю…
И весь вечер хожу к ней я, чтоб посмотреть.
И сейчас пойду. Погляжу.
Для сердца это такая радость, что и не передать словами, хотя и писатель, а жизнь описывать, не выдумывать, трудновато слов подобрать.
Вспомнил Льва Толстого. Понимаю теперь того Льва. Не дай бог умрет у меня мышь эта!.. Что я делать без нее буду?
Числа 18 сентября
Назвал ее Фёдор Михайлович. Хотел было ее в клетку, что от канарейки Анниной осталась. На балконе лежит. Да совестно стало. Пусть бегает.
Числа 19 сентября
Анна, слава богу, сказала, что на даче еще на неделю останется. А то приедет, увидит Фёдор Михайловича, санитарную инспекцию вызовет. Ей же, горгоне, что мышь, что кошка, что я – одно. Шерсть да грязь.
И зачем я на ней женился?
Числа 20 сентября
Ест Фёдор Михайлович с аппетитом, живет под ванной. На кухню есть только прибегает.
Числа 21 сентября
Признает меня. Честное слово признает, не боится. Душа в нем есть. Бывают мыши противные. Но мой Фёдор Михайлович хорошая мышь.
Числа 22 сентября Наступил на Фёдор Михайловича случайно тапком.
Числа того же
Похоронил на школьном дворе за школой. Не перепишешь.
