День третий

Ночью мне снились какие-то беспорядочные сны, спала я плохо, несмотря на то, что кровать в моей комнатке под крышей была очень удобной. На следующее утро я встала рано, помылась, причесалась и надела простую одежду из костюмных фондов Эсперанцы. Мари и дед Анри еще спали и вряд ли проснулись бы в ближайшее время, как я узнала от одной служанки, которую повстречала на лестнице. Я попросила ее объяснить, как пройти на рынок. Оттуда до квартиры Гастона на Рю дю Жур рукой подать. Я хотела сообщить ему о последних событиях. К моему разочарованию, его не было дома, и слуга сказал, что хозяин отлучился на несколько часов. Отсутствие Гастона меня очень обеспокоило, потому что без его помощи, или, точнее, без помощи его Старейшины, о возвращении в будущее можно было забыть. Правда, у меня была еще маска, но Эсперанца ясно дала понять, что воспользоваться ею я имею право, только находясь в смертельной опасности. Я не собиралась нарушать это правило, ведь в результате можно было оказаться вообще неизвестно где. Я знала, что время течет не по раз и навсегда проложенной траектории, что на его пути образуются опасные отклонения, дыры и тупики, в которых можно затеряться навсегда. Хосе неоднократно настойчиво предостерегал нас с Себастьяно и строго-настрого велел пользоваться только известными порталами под присмотром кого-нибудь из Старейшин.

Я попросила слугу обязательно передать Гастону, что переселилась к герцогине де Шеврез и до завтрашнего вечера непременно зайду еще. Затем пришлось пуститься в обратный путь. Солнце взошло лишь два часа назад, но на улицах и площадях уже было очень оживленно. Город населяли самые разные люди, большинство из которых торопились в сторону рынка. Я видела телеги, доверху заваленные овощами, груженные бочками повозки и навьюченных тяжелой поклажей осликов. Посреди всего этого с тявканьем носились собаки и играли дети.

Около одной церкви мне на пути попалось несколько монахов в коричневых сутанах. Молитвенно сложив руки, они пели какую-то духовную песню. Их наголо выбритые затылки блестели на утреннем солнце. На следующем углу стадо коз, высыпав внезапно с громким блеяньем, перегородило улочку, пока мальчишка-пастух руганью не погнал его дальше.

У самой городской стены в конце широкой улицы возвышалось громадное уродливое здание. Тихий ужас охватил меня при виде мощных башен, потому что служанка, описывая дорогу, упомянула название этой постройки – речь шла о Бастилии, печально известной тюрьме для особо опасных преступников этой эпохи. Через каких-то сто пятьдесят лет, во время Великой Французской революции, разъяренные жители Парижа возьмут Бастилию штурмом и освободят заключенных, но из тех, кто томился там сейчас, разумеется, никого в живых уже не будет. Содрогнувшись при этой мысли, я поспешила к Плас Рояль.

Мари тем временем уже встала и беспокоилась обо мне. Она настояла, чтобы я села с ней завтракать. Как и днем раньше, на столе стояло гораздо больше еды, чем возможно съесть. Но я, воспользовавшись ситуацией, все же наполнила тарелку разнообразными кушаньями, потому что после прогулки на свежем воздухе у меня разыгрался аппетит. Мари же, как и в прошлый раз, только клевала по чуть-чуть и, казалось, есть вовсе не хотела. В своем шелковом халате с китайским рисунком она была сказочно прекрасна. Грациозно восседая на обитом бархатом стуле, она нехотя откусила кусочек вишневого торта.

– С тобой когда-нибудь так бывает, что ты не знаешь, чего бы съесть? – она обвела рукой стол. – Тут так много всего, а у меня такое чувство, что нет ничего, чего бы мне действительно хотелось. И вино… Вообще-то я не люблю вино на завтрак, – с каким-то потерянным видом она показала на бокал с вином.

– Хм, – хмыкнула я, набив рот омлетом с ветчиной. А что тут скажешь? Что-нибудь типа «Подожди еще пятьдесят лет, тогда появится кофе и какао с чаем»? А что касается еды, может, прежде она всегда ела на завтрак тосты с джемом. Или мюсли с йогуртом. А может быть, в своей прежней жизни она и вовсе была вегетарианкой. Ясное дело, что ей ни к чему все эти крошечные мясные паштеты и теплые куриные бедрышки. Очень хотелось надеяться, что она еще найдет для себя свой идеальный завтрак, ведь пути назад, в прежнюю жизнь, для нее не было.

– Чем сегодня займемся? – спросила она, значительно повеселев. – Мы могли бы по очереди почитать друг другу вслух. Или поиграть в пикет. Ты умеешь?

Я покачала головой, потому что рот у меня по-прежнему был набит и ничего ответить я не могла.

– Я тебя научу, – радостно пообещала Мари.

И выполнила обещание. Игра оказалась замысловатая, но спустя какое-то время я по крайней мере освоила основные ходы. В колоде тридцать две карты со знакомыми мастями – крести, пики, червы и бубны, из которых восемь остаются лежать закрытыми в центре, а остальные раздаются двум игрокам. Затем каждый игрок может заменить часть своих карт, вытягивая новые из лежащей в центре колоды, а в конце по довольно непрозрачной схеме подсчитываются очки. Затем игроки ходят по очереди, выкладываются карты одной масти, и взятку забирает тот, у кого старше козырь. После этого повторным подсчетом очков определяется победитель. Игра показалась мне чем-то средним между покером, ромме и скатом, но ни в одну из них я толком играть не умею, поэтому делала довольно много глупостей. Мари постоянно выигрывала, настроение ее все улучшалось.

Где-то к полудню объявился наконец и дед Анри. Опираясь на трость, он прохромал в гостиную и с любопытством заглянул в мои карты.

– Ну, и кто же выигрывает?

– Я, – сообщила довольная Мари. – Но Анна несколько раз меня чуть не обыграла.

Она сказала это лишь для того, чтобы я не выглядела полной дурой. На самом деле я каждый раз проигрывала с разгромным счетом.

Дед Анри подмигнул нам.

– Неужто вы весь белый день так и собираетесь дуться в карты? В такую чудесную погоду! Как насчет того, чтобы отправиться в карете в Булонский лес? Я велю запрягать?

– О да! – Мари радостно захлопала в ладоши. – Прекрасная идея, дедушка! Мы можем устроить там пикник на природе! – Она озабоченно взглянула на меня. – Но перед этим тебе нужно переодеться. Я не хочу, чтобы ты разгуливала в этом старом тряпье.

Притащив в свои покои, она одела меня в солнечно-желтое платье, которое сидело на мне так же безукоризненно, как и вчерашнее. Как выяснилось, за это время портниха уже укоротила все наряды, которые Мари отобрала. Кроме того, Мари велела приготовить мне другую комнату, прямо напротив своей. Она была обставлена дорогой изящной мебелью, включая венецианское зеркало в вычурной раме с завитушками. Стены были обтянуты кремовым шелком, а полог кровати украшали воланы с вышивкой. В такой комнате могла бы жить какая-нибудь сказочная принцесса, вся эта роскошь казалась мне почти нереальной. Я бесконечно благодарила Мари, но она и слышать ничего не хотела.

– Ты мне как сестра! – сказала она, похоже, совершенно серьезно. Я знала, что это чувство продиктовано ее подсознанием, и поэтому тут же почувствовала укол совести, ведь она мне тоже была очень симпатична. Казалось, для Мари и деда Анри было самым обычным делом брать меня с собой в запряженную четверкой лошадей карету и везти на прогулку за город.

Когда западные ворота города остались позади, двигаться стало проще. У кареты были хорошие рессоры, и тряска не доставляла больших мучений. Время от времени на прямых участках дороги кучер щелкал хлыстом, и тогда мы мчались еще быстрее. За городскими стенами природа оставалась почти нетронутой. Из открытого окна кареты кое-где виднелись небольшие крестьянские дворы, но здесь, за пределами города, следы цивилизации попадались редко.

Дед Анри задремал, и я заметила, что у меня тоже глаза слипаются. В какой-то момент заснув, я погрузилась в кошмар: я мчалась в ночи, преследуемая убийцей без лица. Я все бежала и бежала, но мне не удавалось уйти от него, как бы я ни старалась. В затылке у меня зудело и горело со страшной силой, убийца был совсем близко!

Наконец, тяжело дыша, я встрепенулась. В затылке по-прежнему зудело, такой глубокий след оставил этот сон. Зуд не собирался проходить, сохранялось и ощущение преследования, так что я даже в тревоге выглянула из окна проверить, не едет ли кто-нибудь за нами. Но там никого не было. Мари, читавшая книгу, взглянула на меня с легким недоумением:

– Анна, все хорошо?

– Все прекрасно, – заверила я. – Просто мне приснился безумный сон.

– Со мной такое тоже часто бывает, – призналась она. – Вот только этой ночью я во сне зашла в какую-то странную огромную птицу, полую внутри. Птица поднялась в воздух и полетела за море.

Услышав эту историю, я вздохнула. Видимо, у Мари воспоминания о прежней жизни перепутались со снами. Хотелось надеяться, что сон был хотя бы приятным.

Вскоре мы добрались до цели. Булонский лес был большим и местами походил на парк. Оставив вещи на поляне под гомон птиц, мы не спеша побрели к живописному озерцу. Иногда нам встречались другие гуляющие. Все они выглядели довольно респектабельно и прекрасно проводили время здесь, на природе, вдали от городской вони. По озеру каталась на лодке молодая пара. На берегу какой-то малыш резвился со своей собакой под присмотром строгой гувернантки. Мари расстелила на траве покрывало для пикника, а кучер притащил корзину с едой, где запасов, включая две бутылки вина на выбор, хватило бы по меньшей мере на шестерых. Однако на этот раз для утоления жажды прихватили еще и кувшин с великолепным на вкус вишневым соком. Уютно расположившись втроем на покрывале, мы устроили по-настоящему классный пикник. Мы ели свежий хлеб и маленькие пирожные, запивая их соком и вином. За едой мы разговаривали обо всем на свете, среди прочего о моем детстве во Франкфурте, которое я сплела из реальных и вымышленных событий, стараясь обходить рискованные моменты. С ними я чувствовала себя уютно, почти как дома, вероятно, потому, что мы были родом из одного времени, а значит, действительно в некотором смысле родственными душами.

После еды дед Анри, прислонившись спиной к стволу дерева, задремал, а Мари тем временем опять погрузилась в свою книгу – отчет об исследовательской экспедиции в овеянное легендами государство ацтеков.

Мне же захотелось размяться, и я отправилась прогуляться вокруг озера. За большим, в человеческий рост, камнем, напоминавшим причудливой формы кулак, я по малой нужде полезла в кусты. Сидя там с задранными юбками, я ощутила внезапную перемену. Стало не слышно птичьего щебетанья, по кронам деревьев будто ледяной ветер прошел, и было в нем что-то жуткое – я его не просто кожей почувствовала, он прохватил меня насквозь, и внутри похолодело. Подскочив, я в испуге выбежала из-за камня. Пока я растерянно озиралась, ветер прекратился, и все опять стало как обычно. Воздух был по-летнему теплым, наперебой радостно заливались птицы. Я поспешила вернуться к Мари и деду Анри, который к этому времени уже проснулся и дружелюбно поинтересовался, все ли у меня хорошо. Очевидно, мое лицо все еще выражало пережитое потрясение.

– Да, все чудесно, – рассеянно сказала я.

Достав из кармана жилета усыпанные драгоценными камнями часы, дед Анри постучал по выпуклому стеклу.

– Пора. Нам нужно возвращаться. – Он прищурил один глаз. – Иначе наша малышка Анна опоздает к условленному времени.

– И правда, чуть не забыла, – подключилась Мари. Она тоже улыбалась. – У нее же свидание с молодым Фоскером.

Я заметила, что краснею. Видимо, слуга вчера подслушал наш с Себастьяно разговор и не нашел ничего лучше, как немедленно передать им обоим его содержание.

Мари подняла палец в шутливом предостережении.

– Только будь осмотрительна. Эти мушкетеры – настоящие сердцееды.

Она говорила прямо как Сесиль. Должно быть, было во мне что-то такое, что вызывало у людей желание меня опекать.

– Мы всего лишь идем в театр, – сказала я смущенно.

– Разумеется, – подмигнул дед Анри. Он обратился к своей внучке: – Как думаешь, Мари, можем ли мы допустить, чтобы он вскружил ей голову?

Мари покачала головой.

– Даже не знаю. Он производит на меня впечатление человека опасного и таинственного.

– Я полностью доверяю ему, – вырвалось у меня.

– Кардинал ему тоже полностью доверяет, – заявила Мари.

– Что ты хочешь этим сказать? – Я сама сразу же заметила, что этот вопрос задавать не стоило. Я ведь уже знала, что Мари не выносит кардинала и, соответственно, настороженно относится к людям, с ним связанным. Догадалась ли она, что кардинал приставил своего любимца за ней шпионить?

– Я ничего не хочу сказать, – откликнулась Мари. – Кроме того, что тебе нужно быть осторожной.

– Не беспокойся, буду.

По дороге в город я размышляла, не рассчитывает ли Мари, что я, со своей стороны, тоже постараюсь выпытать у Себастьяно, известно ли кардиналу о тайне королевы, в чем бы она ни заключалась. Видимо, поэтому она и не возражала против нашей встречи.

В театр я собиралась особенно тщательно – надела светло-голубое платье с обтягивающим, украшенным вышивкой верхом и вырезом, делавшим грудь больше, чем на самом деле. Волосы я оставила распущенными. Себастьяно любил, когда я не собирала их, и часто зарывался в них лицом. Вдруг я добьюсь того, чтобы он и этим вечером так сделал. Возможно, тогда он все вспомнит.

Часы пробили семь, и я волновалась все сильнее. Себастьяно собирался зайти за мной в половине восьмого, за полчаса до начала спектакля. Я чувствовала себя как перед нашим первым свиданием.

Дед Анри, перед сном еще раз заглянув в гостиную, похвалил мой внешний вид: «Ты очаровательна, деточка! Что за милое платье!» Сам он выглядел скорее небрежно, потому что был уже в ночной рубашке и колпаке, в каких спали в эти стародавние времена.

Едва он, шаркая туфлями, удалился, как в дверях возник слуга с сообщением о том, что пришел мсье Фоскер. Сердце у меня подскочило к самому горлу. Мари набросила мне на плечи подходящий к платью бархатный палантин.

– Не забывай о том, что я тебе сказала.

– Да-да, я буду настороже.

– И не повредило бы, если бы ты разузнала о нем побольше. – Она спешно добавила: – Разумеется, только для того, чтобы получить о нем более полное представление.

Ага. Значит, все-таки – да. Мои предположения подтвердились. Она хотела, чтобы я вызнала у Себастьяно, плетет ли кардинал какие-нибудь интриги против королевы и если да, то какие.

– Я постараюсь завоевать его доверие, – пообещала я. И даже не солгала, ведь именно этого я и намеревалась достичь. И не только этого. Если все получится, как я себе представляла, уже очень скоро мы с Себастьяно будем в нескольких сотнях лет отсюда, дома в двадцать первом веке. Там о раздорах между кардиналом и королевой будут напоминать только несколько учебников да статьи в Википедии. И, может, еще старая история о нескольких мушкетерах, случившаяся в 1625 году и якобы основанная на реальных событиях, но по большей части наверняка вымышленная, как во всех романах. С нашим возвращением все благополучно закончится. Кошачья маска мне вовсе не пригодится, ведь Себастьяно давно уже выполнил все свое задание. Иначе и быть не может.

«Желаю тебе приятного вечера», – сказала Мари. Прозвучало это вполне искренне. В глазах ее чувствовалась тоска, дыхание одиночества. Меня опять затопило сочувствие. Вероятно, в прошлой жизни она оставила друга, которого любила, а теперь забыла его. Как меня Себастьяно.

Сочувствие превратилось в жалость к самой себе, а затем в страх, ведь никто не мог гарантировать, что он меня вспомнит. Спускаясь к выходу, я несколько раз глубоко вздохнула. С лестницы я увидела его стоящим в вестибюле. И на последних ступеньках нацепила на лицо сияющую улыбку. Вечер мог начинаться.

* * *

Восхищение, вспыхнувшее в его глазах, пролило бальзам на мою душу.

– Привет! – едва дыша, сказала я (а вышло «Вот и я»).

В ответ он в качестве приветствия галантно поцеловал мне руку, чему я несказанно обрадовалась.

– Анна, ты прелестна! – Он подставил мне локоть, чтобы я могла взять его под руку.

– Спасибо, – кончиками пальцев я ощущала, какая сильная и натренированная у него рука. И как же здорово было идти так близко от него. Это свидание началось поистине многообещающе. Себастьяно приехал за мной в двухместном открытом экипаже, запряженном одной лошадью. Значит, мне не придется идти в прекрасных туфельках из светлого шелка по грязной мостовой и губить подол роскошного платья. Себастьяно предусмотрительно распахнул дверцу кареты и помог мне войти. Я казалась самой себе настоящей леди.

– Ты когда-нибудь бывал на представлении в театре? – спросила я, когда мы оба уже опустились на мягкое сиденье экипажа.

– Бывал, и часто.

Он велел кучеру трогать.

– И какие пьесы ты смотрел?

Он наморщил лоб, вспоминая:

– Я не припомню ни одного названия. Должно быть, они были так себе.

– Совсем ни одного не помнишь?

Морщины на его лбу стали еще глубже.

– Боюсь, что нет.

– Как я рада! – во мне снова вспыхнула надежда. Судя по всему, в искусственно вживленных ему воспоминаниях имелись большие пробелы. И это означало, что настоящая память где-то в нем еще жива.

Он взглянул на меня, пораженный моим пылким возгласом.

– Почему тебя так радует моя забывчивость?

– О, хм, нет, я хотела сказать, как мило с твоей стороны, несмотря ни на что, пойти со мной в театр. Пусть даже тебе это прежде не доставляло удовольствия.

Немного робея, я искоса рассматривала его.

– Между прочим, ты сегодня отлично выглядишь.

И правда. В приталенном сером с синеватым отливом камзоле, элегантной шляпе с пером и до блеска начищенных ботфортах вид у него был действительно впечатляющий. Мне нравилась мужская мода семнадцатого века, по крайней мере на Себастьяно. Эта одежда ему потрясающе шла. Еще немного, и я бы со вздохом прильнула к нему.

Казалось, он что-то почувствовал и нахмурился. Наверно, я смотрела на него слишком влюбленными глазами. Он мне как-то рассказывал, что не любит женщин, которые сами липнут к мужчинам. Ему всегда больше нравились независимые и ершистые.

– Именно это вместе с твоим чувством юмора меня с самого начала больше всего и привлекло, – сказал он. – Что ты такая ослица упрямая, а не из тех, что глазки строят.

Я тут же перестала пялиться на него и принялась с напускной небрежностью рассматривать свои ногти. За последние, полные стресса дни я сгрызла их почти до основания. Выпускной экзамен по математике уже не пошел им на пользу, а остальное довершил Париж, прежде всего Париж этого столетия.

– Ты грызешь ногти, – констатировал Себастьяно.

– Да, когда у меня стресс, – вместо слова «стресс» я произнесла «трудности», что в данном случае одно и то же. Преобразователь хорошо чувствовал нюансы.

– И что же это за трудности? – поинтересовался Себастьяно.

– Ах, их так много, и не перечесть.

– А ты попробуй. Мне интересно.

Я взглянула на него потрясенно и радостно. Он потихоньку начинал оттаивать!

– Ну, хуже всего, что я очень скучаю по дому во Франкфурте. И… по Италии. Прежде всего по Венеции.

Запустив этот пробный шар, я затаила дыхание.

Лицо Себастьяно приняло озадаченное выражение.

– Почему по Венеции?

– Я там часто бывала и очень люблю этот город.

– А зачем ты туда ездила?

– Первый раз я была там с родителями. Мой отец… ученый, я же тебе уже рассказывала. Он занимается раскопками всяких исторических достопримечательностей. Так я познакомилась с Венецией и полюбила ее.

Бросив красноречивый взгляд на Себастьяно, слово «полюбила» я выделила особо.

– Венеция, – медленно повторил он. Это прозвучало задумчиво и немного растерянно. – Я слышал о ней. Город, построенный в лагуне. Там много каналов и дворцов. И люди надевают маски на карнавале. Думаю, я с удовольствием когда-нибудь съездил бы туда.

Я взволнованно наблюдала за его лицом. Глаза выдавали, что он погрузился в глубокое раздумье. Во взгляде было что-то отсутствующее и вместе с тем ищущее. Еще чуть-чуть, и он вспомнит! Мне стоит только самую капельку помочь ему, все описать. Толпы людей у моста Риальто. Дворец дожей в лучах весеннего солнца. Золотого ангела на Кампаниле Сан Марко. Высокие колонны на Пьяцетте. Если только я распишу ему все в самых ярких красках, память обязательно вернется!

К сожалению, в эту секунду экипаж, дернувшись, остановился. Мы приехали.

* * *

Себастьяно, расплатившись с кучером, велел ему ждать до конца представления.

Театр находился напротив дворца, бывшей резиденции герцога Бургундского, про который Сесиль мне уже подробно рассказывала. Этому дворцу он и был обязан своим названием. Да и сам театр имел давние традиции. По словам Сесиль, уже несколько десятков лет в его стенах сменяли друг друга разные труппы. Та, где все главные роли исполняла она, вообще-то еще не обрела, по ее же самокритичному признанию, большой популярности. Но она заверяла, что это лишь вопрос времени, ибо особые надежды возлагала на пьесы собственного сочинения.

– Онавды фсе вудут левать у моих вок, – провозгласила она с полным ртом стеклянных шариков.

Я взяла Себастьяно под руку, и мы вместе прошли в зрительный зал, не очень большое помещение, освещенное свечами в настенных канделябрах и люстре. Зал от зрителей не ломился, свободных мест хватало, так что мы сели совсем близко к сцене. К моему большому удивлению, там сидел Филипп, с благоговейным ожиданием глядя на завешанную плюшевым занавесом сцену. Он приоделся и на затылке перевязал светлые волосы новой шелковой лентой. Шляпу он положил на колени. Мы с Себастьяно заняли свои места, и он изумленно повернулся ко мне.

– Анна! Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты – пришла посмотреть спектакль Сесиль.

При виде Себастьяно на его лице выразилось еще большее удивление. «Приветствую вас», – осторожно сказал он, вопросительно глядя на меня. В ответ я едва заметно покачала головой. Нет, память к Себастьяно, к сожалению, не вернулась, но я над этим работаю.

Сообразив, Филипп откашлялся.

– Рад видеть тебя здесь, Анна. Сесиль и словом не обмолвилась, что ты сегодня придешь.

– Ах, да мы собрались в последний момент.

– Она наверняка обрадуется. – Филипп кивнул Себастьяно со сдержанной доброжелательностью. – Желаю вам получить удовольствие от представления, месье.

– Спасибо, – сказал Себастьяно. Он подозрительно изучал Филиппа, а потом, прищурившись, посмотрел на меня. Было понятно, что эта встреча показалась ему странной, вероятно, такой же странной, как и обстоятельства, при которых он видел Филиппа в первый и во второй раз, когда тот передавал ему послания от Гастона и тем самым оставил о себе не самые лучшие впечатления.

– Что общего у тебя с этим типом? – осведомился Себастьяно. Он даже не особо понизил голос, так что Филипп слышал каждое слово и в мучительной неловкости уперся взглядом в свою шляпу.

Я не успела еще придумать объяснение, как нас отвлек оглушительный рев фанфар. Я вздрогнула, потому что раздался он совершенно внезапно и действительно был ужасно громким. На сцену вышел человек в зеленых пятнистых одеждах, трубя в фанфару, на которой висел такой же зеленый и пятнистый флажок. Люди, только что дремавшие себе на скамейках, мгновенно пробудились и захлопали. Фанфарист, толстяк с лихо закрученными кверху усами, выступал еще и в роли ведущего. Оттрубив, он не слишком приятным фальцетом начал нахваливать предстоящее представление и объяснять сюжет. Речь шла о каких-то богах, нимфах и отважных героях, а также о злобных интригах, алчных торговцах и несчастной любви. Вытянувшись в нетерпеливом ожидании, я искоса бросила взгляд на Себастьяно. Он по-прежнему пристально смотрел на меня, и я поняла, что к своему вопросу он еще вернется. Позже он наверняка будет настаивать, чтобы я ответила.

Но пока его внимание от меня отвлекли, потому что началось представление. Плюшевый занавес отдернули в сторону, а усатый ведущий исчез за декорацией, представлявшей собой картонную стенку с нарисованным на ней лесом. Тут же раздалась барабанная дробь, и в следующую минуту на сцене появилась Сесиль. Всех зрителей (я вдруг заметила, что в зале почти одни мужчины) словно током ударило, потому что, как всегда, внешность Сесиль так и притягивала взгляд. Она, фигурой напоминавшая Мэрилин Монро, была облачена в шелковый наряд, подчеркивавший каждую округлость. По правому плечу водопадом струились пепельные волосы, левое оставалось оголенным. Обведенные сурьмой глаза мерцали при свечах, а на увеличенных помадой губах играла обольстительная улыбка. В развевающемся одеянии она стала танцевать, кружась по всей сцене, исполняя повороты и прыжки, от чего у нее во все стороны метались не только волосы. Танцуя, она отбивала такт на маленьком тамбурине, а колокольчики на ленточках вокруг лодыжек сопровождали все действо радостным перезвоном. Стихи, произносимые ею в танце, почти полностью терялись, потому что в зале все как один сконцентрировали внимание на ее груди, при каждом шаге грозившей выскочить из одежд. Мимолетный взгляд в сторону Себастьяно показал, что и он смотрел, не отрываясь. Больше всего мне хотелось встать перед ним и загородить ему сцену, но это выглядело бы весьма своеобразно. Поэтому я, подавив накатившую ревность, держалась как ни в чем не бывало. Наконец Сесиль, закончив танцевать, вышла на край сцены. Торжественно, с великолепной дикцией (видимо, шарики делали свое дело!) она произнесла монолог, тоже в стихах. В них, правда, не было рифмы, но по ритму я узнала – спасибо урокам немецкого – пятистопный ямб, которым Сесиль поведала нам, что она – лесная нимфа, только что вышла из ручья и безумно влюбилась в какого-то случайно сидящего на берегу юношу. Однако тот как раз ехал в город, чтобы жениться на богатой наследнице, что подыскал для него жестокосердый опекун. Произнося этот монолог, Сесиль заставила себя разрыдаться, от чего у нее задрожал не только голос, но и грудь. Некоторые зрители, уже было заскучавшие, снова полностью отдались происходящему. После нескольких строф, где Сесиль объясняла, что умрет от разрыва сердца, если юноша женится на другой, она со скорбно опущенной головой ушла со сцены, на чем первое действие и закончилось. Перед тем как исчезнуть за кулисами, она подмигнула мне, лукаво улыбнувшись. Ей явно было приятно, что я пришла на представление.

Следующим на сцену вышел юноша, которому стукнуло, однако, как минимум тридцать, и у него уже образовались отчетливые залысины. Кроме того, он плохо знал текст. Он много раз прерывался, что вызывало у публики непредусмотренные сюжетом взрывы смеха, и тогда лицо его делалось обиженным. В пространных выражениях он объяснил зрителям, что случайно проходил в лесу мимо ручья, утолил жажду, и тут ему явилась прекраснейшая женщина всех времен.

– Она была так чудесна, так восхитительно изящна. Волосы серебрились подобно водопаду. Под одеждами вздымалась пышная грудь.

В этом месте он опять застыл, уставившись на зрителей, словно надеялся обнаружить забытый текст у них.

– Дальше! – крикнул кто-то. – Про грудь расскажи подробнее!

Юноша возмущенно засопел, но выкрик возымел желаемое действие. Оставшийся текст он вспомнил.

– Любовь поразила меня, подобно молнии. Но горе мне, я должен исполнить тяжкий долг.

– Пусть опять выйдет нимфа! – прокричал какой-то зритель.

Но она пока не выходила. Зато появлялись другие действующие лица, или те же, но по-другому одетые. Старик, долго и нудно представлявшийся опекуном юноши (это был ведущий, только теперь не в зеленом, а в красном), затем богатая наследница (Сесиль в черном парике), на самом деле любившая соседского сына и готовая скорее умереть, чем выйти замуж за навязанного ей жениха, и, наконец, соседский сын, который мечтал тайно бежать с наследницей, но боялся мести богов. Под конец в грохоте (барабанная дробь) и дыму (за сценой жгли что-то сильно чадящее) на сцену вступил Зевс собственной персоной. Несмотря на седую бороду и развевающиеся одежды, фальцет выдавал в нем все того же ведущего, который сулил героям пьесы страшную кару, если они станут сопротивляться воле богов, хотя в чем эта воля, собственно, заключается, так и осталось неясным. Тут в сюжете явно наблюдались недоработки. Да и вообще, честно говоря, было до зевоты скучно, не спасали даже выходы Сесиль. Она еще дважды появлялась в образе нимфы в чем-то похожем на короткую ночную рубашечку, но появления эти по сравнению с тягучими сценами между ними были слишком короткими, чтобы удержать зрителей. Перед последним действием добрая половина зала уже ушла, и я тоже считала, что мы с Себастьяно могли бы найти занятие поувлекательней. Но мне не хотелось обижать Сесиль, и поэтому я честно высидела до конца, который чем-то напомнил мне Ромео и Джульетту. В финале нимфа, обливаясь слезами, навсегда вернулась в свой ручей, чтобы там умереть, потому что по недоразумению считала свадьбу уже состоявшейся. Юноша, пришедший, к сожалению, на полминуты позже, обезумев от боли разлуки, под драматичную барабанную дробь закололся у ручья кинжалом. Перед этим наследнице и соседскому сыну все-таки удалось сбежать. Какой-никакой, пусть наполовину, но хеппи-энд. Когда спектакль закончился, все трое исполнителей собрались на сцене, чтобы принять аплодисменты, довольно скромные, потому что в зале, кроме нас, уже почти никого не было. Только Филипп хлопал как сумасшедший, с обожанием глядя на Сесиль. На узком лице была написана вся его безнадежная любовь. Она милостиво послала ему воздушный поцелуй, от чего он покраснел до ушей и все смотрел, как она вместе с другими актерами уходила со сцены и исчезала за кулисами.

Мы с Себастьяно и Филиппом пошли к выходу. Филипп заявил, что подождет Сесиль и проводит ее до дому. Я попросила передать ей от меня сердечный привет и сказать, что на следующий день я к ней непременно загляну. К Филиппу я тоже собиралась заскочить, чтобы до возвращения в будущее – а ведь оно уже завтра – обязательно попрощаться с ними обоими и за все поблагодарить.

Поднявшись с помощью Себастьяно в экипаж, я увидела, как Сесиль вышла из театра и остановилась рядом с Филиппом. В свете факелов было видно, что они шушукались, довольно открыто поглядывая в нашу сторону. То, как Сесиль в разговоре кривила лицо, пробудило во мне какое-то нехорошее чувство. Она выглядела сейчас примерно так же, как в тот момент, когда Мари объявила, что хочет обустроить для меня комнату рядом со своей. Я спросила себя, что же они там обо мне говорят, но тут же отвлеклась, потому что рядом уселся Себастьяно с выражением лица, предвещавшим грозу.

– Так что у тебя общего с этим типом? – повторил он свой прежний вопрос. – Откуда ты его знаешь?

– Никакой это не «тип», его зовут Филипп, и он очень милый. Когда я приехала в Париж, он мне очень помог. И кроме того, он дружен с Сесиль. Не заметил, как он ее боготворит?

Экипаж, громыхая, тронулся и покатил в ночь. На небе висела бледная, почти полная луна. Я тут же вспомнила, что следующей ночью полнолуние, и другого шанса уговорить Себастьяно прогуляться по мосту Понт-о-Шанж у меня уже не будет. С этой точки зрения разговор о Филиппе пришелся очень кстати, потому что давал возможность незаметно перейти к основной теме.

– А почему ты так настроен против Филиппа? – прикинулась я дурочкой. – У меня такое ощущение, что вы друг друга знаете.

– Он по поручению одного очень странного человека дважды доставлял сообщения, которые показались мне более чем подозрительными.

– И что же там было написано?

– Что я при следующей смене фаз луны непременно должен явиться на мост Понт-о-Шанж. – Он покачал головой. – Сперва я решил, что они ошиблись адресом, но во второй раз этот Филипп заверил меня, что все правильно и мне при смене фаз луны нужно быть на мосту.

Я продолжала изображать неведение.

– И что же это могло значить?

– Откуда мне знать?

– А что с тем странным человеком, чье поручение он выполнял?

– О, он, по-видимому, такой же полоумный. С ним я познакомился несколько недель спустя. Этот разряженный толстопуз заклинал меня пойти с ним ночью на мост, чтобы воспользоваться порталом, – Себастьяно искусно передразнил Гастона. – Мне пришлось применить силу, чтобы от него отвязаться.

– Хм, действительно странно, – я приняла глубокомысленный вид. – Завтрашней ночью как раз полнолуние. Может, нам просто пойти и посмотреть, что там, на мосту, произойдет.

– Да ничего там не произойдет.

– Но тогда этот… толстопуз не стал бы так усердствовать и трижды призывать тебя пойти туда.

– Чего только не взбредет в голову сумасшедшему.

– А ты уверен, что он сумасшедший? Ты вообще-то думал о том, что могло бы происходить на мосту в такую ночь?

В слабом свете сальной свечи, висевшей в экипаже, я видела, что Себастьяно растерянно наморщил лоб. Он оставил мой вопрос без ответа, из чего я сделала вывод, что он об этом очень даже думал.

– Мы могли бы завтра пойти туда вместе, – повторила я свое предложение. – Тогда бы все и выяснили!

– Там наверняка обретаются всякие сомнительные личности, которые только и ждут, как бы ограбить проходящих простаков.

– Кто собирается грабить, может сделать это в любую ночь. Зачем ждать полнолуния или новолуния? Тем более на мосту, что отовсюду хорошо просматривается? И что означают эти странные слова о портале? Здесь должен быть какой-то более глубокий смысл! Давай завтра сходим туда, а? Может, там произойдет что-нибудь… магическое!

– Ерунда. Никакой магии не существует.

– Еще как существует, – возразила я. – Я твердо в этом убеждена.

Себастьяно насмешливо поднял бровь.

– Убеждена, значит? Хотя прочла уже так много научных трактатов?

– Некоторые вещи наука не объясняет.

– И какие же?

Глубоко вздохнув, я решила поставить на карту все.

– Взять, к примеру, нас с тобой. Разве ты не чувствуешь между нами какую-то связь? Что-то необычное, особенное? Я чувствую, что ты мне очень близок, и готова побиться об заклад, что и ты ощущаешь то же самое, хотя знаешь меня всего два дня. В этом есть что-то… магическое, разве нет?

Я умолкла, затаив дыхание. Я говорила очень серьезно и всей душой надеялась, что его подсознание окажется достаточно сильным, чтобы позволить ему воспринять сказанное. Я взглянула на него с надеждой и немножко со страхом. В лице у него не было и тени улыбки. Оно сохраняло абсолютно непроницаемое выражение. Только глаза нереально ярко сияли в свете маленького экипажного светильника.

– Ты права, – тихо сказал он. – И это меня несколько беспокоит.

– Но почему? – Я вздохнула с облегчением, совершенно счастливая. – Есть вещи, которые не стоит анализировать. Особенно если речь идет о магии.

– Хм, может, и так. Давай проясним все до конца.

– То есть пойдем завтра вечером на мост?

– Почему бы и нет. Прогуляться при лунном свете, чтобы раскрыть тайну, – звучит, как увлекательное и в то же время романтическое приключение. Но вообще-то я имел в виду нечто другое.

Протянув руку, он осторожно провел кончиками пальцев по моей щеке. Прикосновение было легчайшим, скорее намеком на прикосновение – словно щеку перышком пощекотали, но меня тут же пронзило насквозь, и, не сиди я уже, пришлось бы за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть, – так закружилась голова. Его нога касалась моей, и я ощущала слабый аромат сандалового дерева, исходивший от его свежевыглаженной рубашки. Сидя в экипаже так близко от него, я испытывала пьянящее и в то же время до боли знакомое чувство. Я так истосковалась по его поцелуям, что невольно вздохнула с облегчением, когда он наконец склонился ко мне и обнял. Как только его губы нашли мои, я с готовностью и страстью откликнулась – и меня мгновенно охватило пламенем. Это был настоящий фейерверк! Такие эмоции он вызывал во мне с первых дней нашего знакомства. Между нами словно электрический ток пробегал, да так, что искры во все стороны летели, пока каждый атом моего тела не заряжался от его близости.

Мы целовались почти целую вечность и все не могли остановиться. Руки Себастьяно пустились в странствие, их прикосновение, как и легкое царапанье его бороды, приносило неописуемое блаженство. Я бы не возражала, если бы мы обнимались так всю жизнь, и мне наверняка ни на секунду не стало бы скучно.

Но кучер – о господи, я совсем про него забыла! – внезапно прервал нас отчетливым покашливанием. Мы с Себастьяно, тяжело дыша, отпрянули друг от друга. Он посмотрел на меня очень серьезным взглядом. На этот раз лицо его не оставалось неподвижным, в нем отражались самые противоречивые чувства. Желание и вместе с тем растерянность и недоверие. Сам он пока так и не вспомнил, что когда-то мы были вместе, но тело его вспомнило. В сильном возбуждении я ответила на его взгляд и тут же осознала, что свидание сейчас закончится: экипаж стоял у дворца де Шеврез. Наверху в открытом окне салона маячила фигура в светлых одеждах – Мари, глядя вниз, приветственно махала нам рукой. «Наконец-то ты вернулась, Анна!» – донесся до нас ее приглушенным голос, в котором слышалось нескрываемое облегчение.

– Звучит так, словно она беспокоилась за твою жизнь, – проворчал Себастьяно.

– Она считает тебя сердцеедом и не доверяет тебе.

Ответ был явно необдуманным, как я сообразила по его следующему замечанию.

– Неужели? – протянул он. – Почему же она тогда вообще отпустила тебя со мной?

– О, это… – я запнулась, ведь не могла же я выдать ему, что Мари надеялась получить какие-нибудь сведения о Ришелье. – Потому что я свободный человек и сама принимаю решения.

– Спасибо, что предупредила, – его лицо опять стало непроницаемым, словно мы и не целовались вовсе. Внезапно меня охватила тревога. Сейчас нельзя позволить ему пойти на попятный. Мы должны завтра вместе быть на мосту!

Но беспокойство еще не успело перерасти в панику, когда он, взяв мою руку, поднес ее к губам и поцеловал. Я затрепетала, ведь губы его, коснувшись моей руки, задержались там несколько дольше положенного.

– Спокойной ночи, прекрасная Анна. Завтра вечером я зайду за тобой перед нашей прогулкой.

– Д… да, – заикаясь, ответила я, приведенная поцелуем в полное замешательство. – То есть… э-э-э… когда?

– Я думал, и так понятно. Разумеется, когда взойдет луна.