День второй

Из сна меня вырвал странный скрежет. Звук был такой, словно кто-то говорил сквозь кучу гравия. Со слипающимися глазами я попыталась сориентироваться. Все еще в семнадцатом веке. Сесиль, скорее раздетая, чем одетая в своей прозрачной рубашке, сидела перед своим гримировальным зеркалом и произносила какой-то монолог, звучавший с прищелкиванием и пришепетыванием. Увидев, что я проснулась, она обернулась ко мне. Щеки ее поразительно раздулись, как у морской свинки, только что затолкавшей в себя громадную порцию корма.

– Фпокойно мовеф фпать далфе. Ты яфно еффо не отдофнула.

– Что случилось? Ты как-то странно разговариваешь.

– Я фыпылнау вефефые упвафнения, – она выплюнула на ладонь несколько стеклянных шариков, после чего заговорила яснее. – Нет ничего лучше, чтобы добиться отточенной дикции и идеальной модуляции.

– Который час?

– Еще рано, – Сесиль засунула шарики обратно. – Фамое бовфее одиннадфать.

Уже одиннадцать! Господи, а у меня еще никакого плана! Я лихорадочно вскочила со своей низкой кровати и с легким туманом в голове поплелась с кадушкой за водой к колодцу, после того как Сесиль, пощелкивая и потрескивая, объяснила, как его найти. Притащив воду в квартиру, я умылась и причесалась, при помощи чистой тряпки и щепотки толченого мела почистила зубы, а затем как следует пощипала себя за щеки, чтобы не выглядеть с недосыпа бледной, как зомби.

Сесиль, вытащив наконец шарики изо рта, достала откуда-то свежий хлеб, и мы по-дружески поделили его на завтрак. Есть вообще-то не хотелось, но я впихнула в себя свою долю, ведь, когда голод появится, у меня не будет возможности просто пойти к холодильнику. В прошлом нужно было брать все, что шло в руки, прежде всего – пропитание. Этот болезненный урок я получила в первом же путешествии во времени.

– Что ты сегодня собираешься делать? – осведомилась Сесиль.

– Я хочу найти себе новое место работы, – внезапно в голове у меня сложился нужный план. – И, может быть, ты мне поможешь.

– Конечно, если это в моих силах. – Закончив завтракать, она втискивала свои роскошные округлости в узкий корсет. Помогая ей зашнуровать его на спине, я объяснила, что собираюсь предпринять.

– Я хочу устроиться в дом одной герцогини. Она живет во дворце на Плас Рояль, и зовут ее…

– Постой не говори, – подняла руку Сесиль. – Это герцогиня де Шеврез.

– А ты, что, с ней знакома?

– Ну да. Мари де Шеврез считается лучшей подругой королевы. И она увлекается искусством! Время от времени она посещает представления нашего театра. Ее званые вечера пользуются большой популярностью, о ее красоте ходят легенды. Все мужчины лежат у ее ног.

При этих словах во мне проснулась ревность, оскалившись в жуткой ухмылке. Я непроизвольно с такой силой дернула шнурки корсета, что Сесиль застонала.

– А почему тебе хочется работать в доме герцогини? – спросила она, с удовлетворением рассматривая свой выпирающий бюст, который шнуровка приподняла, подобно бюстгальтеру с эффектом Push-Up.

– Мне нужно там кое-кого встретить, – спонтанно я решила говорить ей правду, насколько это возможно. – Одного мушкетера по имени Себастьяно. Он нравится мне, и я хочу снова увидеться с ним. – Щеки у меня горели от смущения.

– О-ла-ла! – Сесиль восторженно захлопала в ладоши. – Моя маленькая квартирантка влюбилась! – Она задумчиво наморщила лоб: – А почему ты хочешь увидеться с ним именно там?

– Потому что… – Я поколебалась, но и тут правда звучала лучше всего. – Я узнала, что сегодня он должен приударить за ней. И я хотела этому как-нибудь помешать. Поэтому все так срочно.

– Должен приударить? На спор с друзьями, что ли?

– Э-э-э… да.

– О! – Сесиль с негодованием покачала головой. – Эти ветреные молодые бездельники! Я тебя уже предостерегала. Мушкетеры – самые опасные соблазнители. Для них любовь – всего лишь веселый досуг. – Она посмотрела на меня сочувственно. – И ты всерьез считаешь, что сможешь потеснить герцогиню в борьбе за его благосклонность? Тебе стоит знать, что она не только молода и сказочно хороша собой, но еще и очень богата.

Ревность, оскалив зубы, показала мне вытянутый средний палец.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, – храбро сказала я.

– Очень правильный взгляд на вещи! – Глаза Сесиль блестели, мой план явно захватил ее, и она пообещала мне сделать все, что в ее силах, чтобы ввести меня в дом герцогини. – Какая волнующая идея! Ты не будешь возражать, если я использую ее в сюжете моей новой пьесы?

– Я думала, она о драматурге, вынужденном заботиться о ребенке.

– В хорошей пьесе всегда должно быть несколько сюжетных линий.

– По мне так пользуйся на здоровье.

Сесиль, обмакнув перо в чернила, уже приступила к записям. Спустя какое-то время я робко спросила, что она собирается предпринять по поводу моей новой работы, а главное – когда, на что она лишь с отсутствующим видом отмахнулась: «Еще минуточку».

Я принялась грызть ногти. Примерно через час она вынырнула из творческого дурмана, очень довольная собой и своим первым наброском. И мы вместе отправились в путь.

* * *

Плас Рояль выглядела еще совсем новой – огромная площадь, окруженная зданиями, больше похожими на дворцы. Элегантные постройки прятались за тенистыми аркадами. Беспримесная роскошь всего ансамбля сражала наповал. Робко оглядываясь, я следовала за Сесиль, которая целеустремленно шагала к воротам, богато украшенным резьбой. Я нервно сглотнула комок в горле, когда она велела мне дожидаться ее, а сама постучала в ворота дверным молоточком. Ей открыл слуга в ливрее. Как только он увидел Сесиль, его равнодушное лицо приобрело услужливое выражение. Поклонившись, он пригласил ее войти и снова закрыл дверь. Усилием воли я заставила себя прекратить грызть ногти и вместо этого получше изучить окружающее пространство.

Никаких сомнений: здесь все было самое лучшее. По площади шли только прилично одетые люди, нищих оборванцев нигде не наблюдалось. Даже здешние разносчики и посыльные явно не знали недостатка в еде и были опрятно одеты. У одного из соседних домов остановилась украшенная гербом карета, откуда вышла аристократического вида пара. Из другого дома появилась одетая в красный бархат дама, вокруг нее суетились две камеристки, одна из которых держала над ней зонтик из расписного шелка. На вороном коне, идеально вычищенном скребницей, мимо прогарцевал какой-то тип в шляпе с пером. Серебряные накладки на седле просто ослепляли, а чтобы надраить его ботфорты до такого зеркального блеска, кто-то не столь привилегированный явно семь потов пролил.

Под аркадами находились лавки, но, насколько я могла судить, там ничего не продавалось для людей с тощим кошельком, только для богатых и великолепных. По соседству четыре работника вытащили на улицу громадное зеркало в широкой золотой раме. В следующем доме два человека закатывали в дверь бочку под присмотром нервного торговца, постоянно требовавшего, чтобы с его товаром обращались поаккуратнее. Из его озабоченных выкриков следовало, что в бочке самое дорогое вино во всей Франции.

– Мадемуазель?

Слуга, опять открыв ворота, взмахом руки пригласил меня в дом. Из холла в бельэтаж вела широкая мраморная лестница с изогнутыми перилами. Богатство хозяев ощущалось уже в прихожей перед входом в гостиную. Повсюду искрились хрустальные светильники, стены были обтянуты голубым шелком, на окнах висели портьеры с роскошными драпировками, а вдоль лестницы красовались живописные полотна размером с малолитражный автомобиль.

Слуга через двустворчатые двери провел меня в залитую солнцем гостиную.

– А вот и она, – сказала Сесиль, поднимаясь с дивана с высокой спинкой. – Подойди ближе, Анна, чтобы сподручнее было тебя рассмотреть.

Чтобы сподручнее было тебя съесть, – промелькнуло у меня в голове. В жутком волнении я споткнулась о порог и ухватилась за украшенный бахромой бархатный шнурок, после чего откуда-то снизу послышался тихий звон. Супер, я по оплошности вызвала слуг. Теперь о работе можно забыть.

– Первое впечатление обманчиво, – сказала Сесиль. – Обычно она вовсе не такая неуклюжая.

Ослепленная падавшим мне прямо в глаза солнечным светом, я видела только силуэты двух других находившихся в комнате людей – мужчины в удобном кресле с подголовником и женщины на диване, с которого Сесиль только что встала.

– Она мила, – услышала я голос женщины. Он показался мне удивительно знакомым, но, только сделав несколько шагов и увидев темноволосую красавицу в дорогом шелковом платье, я узнала ее. И задохнулась, глазам своим не веря: это была американская туристка, что вместе со мной переходила в прошлое, – Мэри. А седоволосый старик в кресле был ее дед Генри.

* * *

Я зависла перед ними с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Не потому, что вступила в действие блокировка, просто от растерянности я потеряла дар речи.

– Э-э-э… добрый день, – наконец промямлила я.

После этого я так и продолжала безмолвно пялиться на моих новых работодателей, как овца, пока Сесиль улаживала с ними все остальные формальности. Вышло намного лучше, чем я ожидала. Я надеялась получить место камеристки, но выходило так, что мне не придется ни заправлять постели, ни скрести полы. С радостной решимостью Мэри провозгласила, что из меня выйдет идеальная компаньонка.

Дед поддержал ее идею.

– Лучшей ты не найдешь, – убежденно сказал мистер Коллистер. С некоторым трудом выбравшись из кресла, он обеими руками оперся на трость. На его морщинистом лице играла добродушная улыбка. – Не знаю почему, но эта юная девушка мгновенно пришлась мне по сердцу.

– Мне тоже, – сияя, подтвердила Мэри. – И правда удивительно, со мной еще такого не случалось. Такое чувство, будто я давно искала тебя и наконец-то нашла.

Они оба были явно преисполнены энтузиазма. Мэри даже настояла на том, чтобы я поселилась у них немедленно.

– За твоими вещами я пошлю слугу позже, – сказала она. – А сейчас пойдем со мной, я покажу, где ты будешь жить.

– Спа-пасибо, – заикаясь, пробормотала я. – Э-э-э… госпожа герцогиня.

– Зови меня Мари. В должности компаньонки ты мне не служанка, а подруга.

Сесиль смотрела на нее во все глаза. Казалось, она с удовольствием ущипнула бы себя, потому что не могла в это поверить.

– Уму непостижимо, – шепнула она мне на лестнице, когда мы обе вслед за Мари поднимались на четвертый этаж, где находилась моя комната. – Она же тебя буквально удочерила! Ее восторг – для меня загадка. Конечно, я расписала ей тебя во всех красках. Ты ведь и правда милое создание и действительно очень способна к языкам, – тут она покачала головой, – но, к сожалению, еще и неуклюжа и не особо остроумна. Другими словами, с тобой скорее скучно. И все же она, кажется, прямо-таки очарована тобой. Говорю же – загадка.

Почувствовав себя оскорбленной, я собиралась возразить, но все-таки сдержалась, потому что Сесиль была совершенно права. Мне тоже казалось ненормальным, что Мэри – а здесь Мари – пришла от меня в такой восторг.

Я могла бы объяснить Сесиль, что поведение Мари – как и ее деда – связано с их подсознанием, которое где-то очень глубоко еще работало, несмотря на полностью стертую и замененную память. Я была, так сказать, ископаемым фрагментом в первичных отложениях их воспоминаний. Чем-то, что они инстинктивно хотели сохранить и запомнить.

Этот феномен я уже однажды наблюдала у Маттиаса Тассельхоффа, немножко влюбившегося в меня полтора года назад в Венеции. Когда я опять встретила его в 1499 году, его звали Маттео Тассини и он ничего не помнил о своей прежней жизни в будущем. И все же ко мне его по-прежнему тянуло. Подсознание – мощная сила. Именно на него я очень рассчитывала, пытаясь вернуть Себастьяно.

Но, конечно же, ничего такого я никому рассказать не могла. Вообще-то сердечность Мари должна была бы вызвать у меня угрызения совести, но я испытывала слишком большое облегчение от того, что все так легко устроилось.

Моя комнатка располагалась под крышей и была обставлена солидной новой мебелью – здесь стояли кровать с настоящим матрасом и свежей белой простыней, комод, канделябр, скамеечка и – хм, ночной горшок с крышкой.

– Разумеется, это только временно, – извиняющимся тоном сказала Мари. – Я велю приготовить для тебя комнату получше, в том же коридоре, где и моя, чтобы ты всегда была рядом.

Сесиль приняла это сообщение с недоверием. Когда мы снова оказались внизу, она несколько раз порывалась что-то сказать, но потом только растерянно качала головой. Видимо, такой поворот событий совершенно ошарашил ее. У меня появилось подозрение, что Сесиль, возможно, завидовала Мари, ее беспечной жизни и расточительному богатству и что ей показалось забавным с моей помощью насолить герцогине. А теперь то, что ей поначалу представлялось классным планом, – ввести меня в дом Мари, чтобы я отбила у нее потенциального возлюбленного, – приняло оборот, на который она не рассчитывала.

На прощание Мари одарила ее солнечной улыбкой.

– Без вас я никогда бы не нашла такую милую компаньонку. Ваша рекомендация, моя дорогая, осчастливила меня сверх всякой меры. Я сумею оценить вашу дружескую услугу, и моя благодарность не заставит себя ждать. Не хотите ли сегодня прийти на мой званый вечер?

– К сожалению, я занята, у нас в театре репетиция, – сказала Сесиль несколько официальным тоном.

– Как жаль. Тогда в следующий раз.

– Конечно, ваше высочество. Я надеюсь, что вы очень скоро опять почтите своим присутствием какое-нибудь наше представление.

– О да, несомненно, – заверила Мари. – Вы же знаете, как я люблю театр.

Услышав это, я почувствовала себя омерзительно, ведь обе они понятия не имели, что общие воспоминания существуют только в их воображении. Мари только думала, что бывала в театре Сесиль, и память Сесиль тоже лишь неизбежно подстроилась, как и память всех остальных людей в Париже, убежденных, что знают Мари уже давно. Например, королевы, лучшей подруги Мари, по словам Сесиль. Или Ришелье, который ни на йоту не доверял Мари, бог знает почему.

Как и перед отправлением в 1625 год, я спросила себя, почему же Мари, прежде Мэри, перенесли сюда. Может быть, причина выяснится лишь через много лет. И, следовательно, я никогда этого не выясню. Но уже сейчас я с железной уверенностью знала одно: я помешаю Себастьяно закрутить с ней роман. Если понадобится, при помощи самых подлых уловок.

* * *

Обедая с Мари и ее дедом в большой столовой, я побольше узнала о Мари, по крайней мере о здешней версии ее жизни. Она сама совершенно чистосердечно поведала мне все, что стоило знать, за легким перекусом, как она это называла. На самом деле стол ломился от всевозможных блюд, подносимых многочисленными слугами. Мари лишь поклевывала то от одного, то от другого кушанья, да и мистер Коллистер накладывал себе маленькие порции, в то время как я до краев нагрузила свою тарелку всеми этими вкусностями.

Мари два года как овдовела. Своему усопшему супругу она была обязана не только титулом герцогини и гигантским состоянием, но и дворцом в городе, и соответствующим положению замком на природе. Генри, чье имя здесь удобно трансформировалось в Анри, был ее дедом по матери и единственным еще живым родственником. Родители ее умерли так давно, что она их даже не помнила. О ее муже я узнала немного, кроме того, что он был уже довольно немолод и большую часть времени находился в разъездах. На стене над буфетом висел его портрет в полный рост, изображавший седовласого, несколько угрюмого человека лет сорока пяти с накрахмаленным воротником.

– Это герцог, спаси Господь его душу, – сказала Мари. Особо подавленно ее слова не звучали. Видимо, она легко пережила его смерть, и не важно, что событие это произошло лишь в ее воображении.

В общем, Мари показалась мне спокойной и счастливой. Очевидно, со второй жизнью ей повезло, и она ни в чем не нуждалась, если, конечно, не говорить о таких неотъемлемых радостях повседневности, как Facebook, iTunes и телесериал «Как я встретил вашу маму». Но так как она даже не догадывалась об их существовании, их отсутствие утратой можно было и и не считать. Кроме того, она ела из серебряной посуды (и это не фигура речи, посуда была действительно из серебра!) и могла позволить себе самые модные наряды своей эпохи. И она была не одинока, рядом всегда находился любимый дед, сопровождавший любое ее слово лукавой, радостной улыбкой и время от времени отпускавший добродушные комментарии. Среди всего прочего, он щедро раздавал комплименты, не забывая и про меня.

– Что за воспитанное дитя, – сказал он, наблюдая, как я поглощаю на десерт что-то вроде блинчика с малиной и сливками. – Как деликатно ты обращаешься с ножом и вилкой! У тебя так ловко это выходит.

Я озадаченно уставилась на свои руки. Вилка в левой, нож в правой, все как учили. Спустя мгновение я взглянула на Мари и Анри – они держали приборы точно так же. Значит, ничего особенного. Но потом мне вспомнилось, что в этом столетии далеко не все пользовались за едой вилкой, она еще только входила в обиход. А с ножом и вилкой одновременно, вероятно, не ел почти никто. Разумеется, кроме меня. И кроме Мари и Анри. Многолетние привычки не уходят, несмотря на стертую память.

– Кстати, на сегодняшний вечер я заказала струнный квартет, – сказала Мари. Она обернулась ко мне:

– Тебе понравится. Сесиль мне рассказывала, что ты любишь музыку.

– Но сама я лучше перед гостями играть не буду, – быстро сказала я.

– О, тебя никто не заставляет, раз тебе не хочется, – заверила Мари.

– А кто придет сегодня вечером? – спросила я.

– Заранее никогда точно не знаешь. Я кому-нибудь рассказываю о том, что устраиваю небольшой прием, люди разносят эту информацию, ну, и приходят все, у кого есть время и желание. Без ограничений.

Ага. Значит, можно с уверенностью сказать, что объявится и Себастьяно, он ведь только и ждет удобного случая. От волнения сердце забилось сильнее. Еще несколько часов, и я снова увижу его!

* * *

Ближе к вечеру один из домашних слуг принес мешок с моими вещами, но критический взгляд Мари был беспощаден к его содержимому.

– Ты ни в коем случае не можешь это носить. Первым делом я тебя как следует одену!

И она действительно этим занялась. Она потащила меня в свою спальню, помпезные покои с кроватью под балдахином и бело-золотой мебелью. К спальне примыкал своего рода платяной шкаф размером с гараж на две машины, в который можно было войти, битком набитый самыми изысканными шмотками. Мари вытащила оттуда охапку платьев, заверяя, что все равно не стала бы их больше надевать. Разложив одеяния на кровати, она настояла, чтобы я немедленно все примерила, что я и сделала сначала против воли, а потом все с большим удовольствием. Верх у всех платьев сидел превосходно, только подолы волочились по полу. Мари решила, что это вовсе не проблема.

– В нижнем этаже есть швейная мастерская с прекрасными портнихами, они в секунду все уладят. Сейчас велю, чтобы кто-нибудь из них поднялся с булавками.

Когда я перед ее примерочным зеркалом любовалась собой, нарядившись в сказочной красоты шедевр высокой моды из крепдешина в розовую и белую полоски, – иногда выражение «одежда делает человека» все-таки справедливо! – Мари показала на кожаный мешочек, по-прежнему висевший у меня на груди.

– Что это?

– Ах! – отмахнулась я. – Всего лишь немного денег на черный день. – Маску я на всякий случай не упомянула.

– В этом доме своих денег и касаться не думай, Анна. Я дам тебе все, что нужно. И даже больше.

Милое лицо Мари приняло решительное выражение, и завитые спиралью темные локоны энергично качались, когда она тащила остальные вещи. Туфли, шелковые чулки, ленты и подвязки, нижние платья из тончайших тканей, расшитые корсеты – я даже не знала, что примерять в первую очередь. Вещи выглядели так, словно попали сюда прямиком из какого-то высокобюджетного костюмного фильма. Особенно усыпанные жемчугом туфли. Они были мне чуточку велики, но Мари просто отрезала от какой-то шали два кусочка бархата и вложила их в туфли так, что те стали как раз по ноге.

В швейной мастерской мне укоротили платье для сегодняшнего вечернего приема – ту самую бело-розовую мечту, – и после того как я его надела, Минетта, камеристка Мари, уложила мне волосы. Мари, чья прическа уже была готова, наблюдала, поудобнее устроившись в кресле. Минетта, жизнерадостная толстушка лет тридцати, была, по словам Мари, лучшей куафершей Парижа, возможно, даже искуснее той, что причесывала саму королеву. Услышав об этом, я тут же попыталась разузнать об отношениях Мари с королевой.

– Сесиль обмолвилась, что вы с ее величеством дружны, – сказала я, пока Минетта раскаленными железными щипцами для завивки накручивала мне мелкие кудряшки.

– О да, она моя лучшая подруга! Мы с ней неразлучны.

– А правда, что королева не особо жалует кардинала?

– Они действительно в ссоре. Он никогда ее не любил, с самого начала. – Внезапно Мари хихикнула. – Кстати, зовут королеву так же, как тебя, – Анна. И она удивительная красавица. На самом деле ты на нее даже немного похожа. Хотя она, конечно, постарше, ей двадцать четыре года, ну, почти мне ровесница.

– А почему кардинал ее терпеть не может?

Многозначительно взглянув на Минетту, Мари приложила палец к губам. Она дождалась, когда камеристка объявила свое произведение законченным и вышла из комнаты, а потом приглушенным голосом сказала:

– Знаешь, не нужно обсуждать наши тайны в присутствии прислуги.

– Разве у королевы есть тайна?

Мари кивнула.

– К сожалению, поведать ее тебе я не могу, иначе это будет уже не тайна.

– А ты и не должна мне ничего говорить, – великодушно произнесла я, хотя просто сгорала от желания узнать, что же это за тайна.

– Главное, ее никогда не должен узнать Ришелье, – объяснила Мари, – иначе королеве будет грозить смертельная опасность.

Теперь я действительно умирала от любопытства, напряженно пытаясь сообразить, как выудить из Мари побольше информации. Но она, вскочив, сказала, что хочет наконец показать мне дом. Я послушно осмотрела многочисленные комнаты и коридоры на всех четырех этажах, стараясь хотя бы приблизительно запомнить, что где находится.

А затем наконец настало время званого вечера. Постепенно стали прибывать гости, группками растекаясь по большой гостиной. Слуги обносили всех напитками. Комнату освещало множество свечей, а обещанный Мари струнный квартет создавал ненавязчивый музыкальный фон.

Все походило на вчерашний вечер у маркизы, хотя несколько отличий все-таки было: в то время как у маркизы собирались в основном интеллектуалы всех возрастов, на вечеринку у Мари явилась преимущественно золотая молодежь, сплошь богато одетые дамы и господа от двадцати до тридцати, которые не только выглядели снобами, но и вели себя соответственно. Для них одно было важно: людей посмотреть и себя показать, ну и поразвлечься на славу.

Мари всучила мне бокал с вином, а затем повела от одной группы к другой, представляя как свою компаньонку. То в одном, то в другом высокомерном взгляде угадывался легкий интерес, но, кроме нескольких ничего не значащих приветствий, мне ничего не перепало. Вероятно, я выглядела слишком пресно. В платье в розовую и белую полоску и с мелкими кудряшками я походила на послушную младшую сестру, которую в десять часов следовало отослать в постель. По сравнению со мной все остальные присутствующие здесь дамы туго затянутыми корсетами, откровенными декольте и обильным макияжем напоминали кинозвезд на вручении премии «Оскар». Но самой красивой и волнующей из всех однозначно была Мари, и для этого ей даже не требовалось много косметики. Бархатное платье насыщенного красного цвета с глубоким вырезом подчеркивало ее безупречный цвет лица и сияющие глаза. Длинные волосы не вились детскими кудряшками, как мои, а спадали на плечи пышными локонами.

Внезапно меня накрыло волной уныния. Против Мари шансов у меня не было. Она вмиг пленит Себастьяно. Таковы все мужчины, и Себастьяно наверняка не исключение. Его подсознанию не хватит времени оживить прежние чувства, ведь он потеряет голову при виде Мари.

Я словно вызвала его силой мысли, потому что именно в эту секунду он вошел в зал. У меня опять перехватило дыхание. Из-за этого я поперхнулась вином, не успев проглотить. Закашлявшись, я хватала ртом воздух, теряя драгоценные секунды, потому что в это время ничего не могла предпринять и только пялилась, как загипнотизированная овца.

Камзол Себастьяно был такого же яркого красного цвета, как и платье Мари, так что оба они выделялись в толпе присутствующих, словно два парных драгоценных украшения. В этом совпадении заключалась такая символическая сила, что я невольно тихонько вскрикнула от ужаса, когда он действительно направился прямо к ней, а она в это же время пошла ему навстречу. Они притягивали друг друга, как два магнита. Остановившись перед ней, он галантно поцеловал ей руку, а она, закинув голову, заливисто рассмеялась, когда он сказал что-то остроумное. Он сиял, глядя на нее, я видела, как на весь зал сверкнула его белозубая улыбка.

Потерял волю. Господи! Я так и знала!

Я и сама не заметила, как пришла в движение. Словно кто-то вел меня к ним за веревочки, как марионетку. Я не слышала больше ни гула голосов, ни пиликанья струнного квартета, только стук собственных каблуков, отбивавший слиш-ком-позд-но-слиш-ком-позд-но-слиш-ком-позд-но. Ощущая себя каким-то гибридом Алисы в Стране Чудес и Сумасшедшего Шляпника, я пошла быстрее. Слишком быстро. Чуть-чуть не дойдя до обоих, я поскользнулась на до блеска натертом инкрустированном паркете и шлепнулась плашмя. Точно так же, как на рыночной площади, – буквально бросилась под ноги Себастьяно. Но на этот раз с одним существенным отличием. При падении бокал с вином, выпав из моей руки, полетел в его сторону. Молниеносным движением он поймал его прямо в воздухе. Однако содержимое бокала последовало закону Мерфи (а также закону Ньютона) – остаток вина выплеснулся на его изысканный красный камзол.

– О боже! – воскликнула Мари.

Себастьяно тоже что-то произнес (мне послышалось что-то вроде «вот дерьмо-то»), но его слова потонули в испуганном вскрике Мари. Кто-то сразу же помог мне встать на ноги. Слегка покачиваясь, я подняла голову и первым делом встретила ошарашенный взгляд таких родных синих глаз.

– Простите, – не дыша, выдавила я.

Если бы Себастьяно меня не поддержал, я бы тут же снова грохнулась, настолько его близость вывела меня из равновесия. У меня сдавило горло, и я заметила, как к глазам подступили слезы, до того я по нему соскучилась.

– Это Анна, моя очаровательная компаньонка, – прозвучал голос Мари.

– Так вот это кто, – протяжно ответил Себастьяно, отпуская меня. В лице у него ничего не изменилось, но прищур не давал усомниться в том, что все здесь казалось ему подозрительным.

– Честное слово, это моя оплошность! – сбивчиво затараторила я. – По счастью, он красный. Ну, то есть камзол. И вино тоже. Мы можем все быстро… э-э-э, промокнуть. Чтобы у вас все полностью не загадилось… э-э-э, не впиталось. Пойдемте, я вам помогу, – спотыкаясь, я пошла вперед, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что он идет следом. Казалось, ему все же стоило труда оторваться от Мари.

– Я скоро вернусь, и мы продолжим наш разговор, – пообещал он ей, достав платок и прижав его к расплывающемуся на груди пятну.

Мари, кивнув, улыбнулась ему, и на лице Себастьяно появилось торжествующее выражение, за что я возненавидела его всей душой. По крайней мере в эту секунду. А в следующую, поборовшись с собой, простила, ведь он ни в чем не был виноват.

Я повела его вниз, в хозяйственные помещения, где слуга занялся пропитанным вином камзолом, в то время как Себастьяно со скрещенными на груди руками стоял, прислонившись спиной к стене бельевой. Белая, отделанная кружевами рубашка подчеркивала здоровый загар на его лице. В последние недели он много времени проводил на свежем воздухе. Кроме того, бросалось в глаза, что он усиленно тренировался обращаться с оружием. Мускулистым он был и прежде, но даже пышные рукава рубашки не могли скрыть, насколько вырос объем мышц.

А вдруг… вдруг он назначал свидания женщинам? Может, даже той козе из «Золотого петуха»? По крайней мере, ему даже преодолевать себя не пришлось, чтобы отправиться по велению Ришелье на вечер к Мари. Я изо всех сил сжала зубы, чтобы подавить гнев. В борьбе с приступами ревности я не продвинулась ни на шаг.

Он наблюдал за мной с непроницаемым лицом.

– Странное совпадение, что в городе, где живут сотни тысяч человек, тебя я встречаю третий раз за два дня. И каждый раз с тобой случается какая-нибудь неловкость. Или ты что-нибудь роняешь, или сама падаешь.

– Или и то и другое, – вырвалось у меня.

Короткий смешок вздернул уголки его губ.

– Или и то и другое, – подтвердил он. – И все же это странное совпадение.

– Совпадения случаются гораздо чаще, чем мы предполагаем, – заявила я. – Я прочитала как-то об одном научном исследовании, где выяснилось, что пять процентов встреч между знакомыми друг с другом людьми происходят случайно.

Я придумала это на ходу, но звучало разумно и убедительно. Научные исследования и статистика великолепно подходят для того, чтобы развеивать сомнения.

– И где же ты читала об этом исследовании? – осведомился Себастьяно.

– Э-э-э… понятия не имею, уже забыла. Я много чего читаю.

– Читаешь, значит, – он наморщил лоб. – Для столь юной особы это в высшей степени необычно.

– У меня отец – профессор, в нашем доме всегда много читали, – сказала я в полном соответствии с действительностью. И добавила, пока он не спросил сам: – Я родом из Франкфурта.

– Знаю.

Я с удивлением уставилась на него.

– Откуда?

– Мне Жак рассказал. После того, как вчера у маркизы побеседовал с тобой. Я тебя вообще не заметил, но это ничего не меняет – ты там была. Строго говоря, за два последних дня ты не три, а четыре раза попадалась на моем пути.

– О, и правда. Вот уж действительно… э-э-э… совпадение. Но я ведь уже сказала, что случайности непредсказуемы. Ну, возьми, к примеру, игру в кости, – я решила обращаться к нему на «ты», ведь, в конце концов, он тоже так делал. – Представь, что ты бросаешь пять костей одновременно. И хотя у каждой кости шесть граней, все-таки случается, что все они показывают одно и то же число. Это наверняка не менее вероятно, чем встретить одного и того же человека четыре раза за два дня.

Себастьяно поднял брови.

– Похоже, у тебя сложилось обоснованное мнение о случайностях и вероятностях.

– Да, это в моем духе, – не особо уверенно подтвердила я.

Уголки губ у него опять дрогнули, на этот раз более явно. Впечатление меня не обманывало: кажется, он находил меня занятной. Пока я размышляла, хорошо это для начала или плохо, он приподнял пальцем мой подбородок.

– Тебе уже когда-нибудь говорили, что ты довольно дерзка?

– Думаю, достаточно часто, – я улыбнулась ему дрожащими губами, ведь его прикосновение прожгло меня насквозь, и тут произошло чудо – он улыбнулся в ответ. В ту же секунду мой пульс скакнул по меньшей мере до ста восьмидесяти.

И продолжил ускорение, когда Себастьяно взял мои руки в свои.

– Как поживают твои ссадины?

– Они совсем уже не болят, – с трудом выдавила я.

– Анна, – тихо сказал он. Когда он произносил мое имя, я таяла, как шоколад. По ощущениям, частота пульса достигла двухсот ударов в минуту. – И что же мне с тобой делать? – задумчиво продолжал он.

Поцелуй меня, идиот ты этакий! Но вслух я этого не произнесла, хотя романтические чувства переполняли меня до краев. Он плохо подумает обо мне, если я буду так легко доступна. Вариант броситься ему на шею исключался однозначно. Ведь он еще вчера на рынке дал понять, как к этому относится. Нет, здесь нужно действовать гораздо тоньше.

– Может, мы могли бы вместе чем-нибудь заняться, – предложила я.

Он выпустил мои руки.

– И что бы это, по-твоему, могло быть?

– Мы могли бы пойти в театр, – я мысленно похвалила себя за эту гениальную идею. – Одна моя хорошая приятельница, по счастливой случайности, актриса, выступает в театре «Отель де Бургонь». Мы можем завтра же вместе пойти на представление, если хочешь.

– Почему бы нет. Я зайду за тобой.

Свидание! Он хочет встретиться со мной. Я сделала это! Ликуя, я смотрела на него с сияющей улыбкой. Он ответил на мою улыбку, что пробудило во мне чудесное чувство. Но, к сожалению, это длилось недолго, так как в следующую секунду слуга принес камзол.

– Я вывел пятно щеткой с большим количеством соли, месье. Его больше не видно.

Надев камзол, Себастьяно вежливо поблагодарил слугу, и тот покраснел от радости. Проявлять признательность по отношению к прислуге в эту эпоху не считалось чем-то само собой разумеющимся. И тут явно не обошлось без подсознания – хорошее воспитание пережило смену времени и даже потерю памяти. Должно быть, то же самое подействует и в любви. Себастьяно скоро вспомнит меня, это точно!

Однако его следующий вопрос лишил меня этой уверенности.

– А как ты, собственно, из «Золотого петуха» попала именно сюда, в дом герцогини?

– Ах, прислуживать в таверне было мне не по душе, – уклончиво ответила я. – Вот я и подумала, что было бы славно работать в каком-нибудь прекрасном доме, вроде этого.

– И к тому же щеголять в прекрасных платьях?

Я смущенно потеребила бело-розовую мечту.

– Хм, да. В конце концов, я компаньонка Мари, и тут негоже в рубище ходить, не так ли?

– А как давно ты знакома с герцогиней?

– Э-э-э… вообще-то с сегодняшнего дня. Но моя приятельница знает ее давно. Ну, актриса, я тебе рассказывала. Ее зовут Сесиль. Она порекомендовала меня Мари.

– Ты зовешь герцогиню по имени, хотя знакома с ней всего один день?

– Мари сама предложила мне так к ней обращаться. Просто она очень… м-м-м… сердечная и совершенно не чванлива.

– Что ж, тогда мне не терпится познакомиться с ней поближе.

Я перепугалась. Только этого не хватало! Я же только что добилась того, что он захотел поближе познакомиться со мной!

– Что ты имеешь в виду? – вырвалось у меня.

Он пожал плечами.

– А что имеет в виду мужчина, когда хочет поближе узнать красивую женщину?

Руки у меня сами собой сжались в кулаки, но я заставила себя изобразить солнечную улыбку.

– Хм, понимаю. Но тогда тебе стоит остерегаться, – я постаралась придать голосу побольше озабоченности. – Иначе тебя могут ожидать большие неприятности.

– Что еще за неприятности?

– Ах, да просто есть тут кое-кто… один обожатель. Он любит Мари до невозможности, постоянно шлет ей любовные письма. Она каждый день их получает. Целыми пачками, – я начала входить во вкус. – Этот человек никого не замечает, кроме Мари, и безумно ревнив.

Воображение мое разгулялось не на шутку. У меня неплохо получалось выдумывать всякие драматические повороты, ими всегда изобиловали мои сочинения. Уже в десять лет на тему «Мои летние каникулы» я сочинила настоящий триллер, где фигурировали акула-убийца и откушенные конечности.

– Поэтому на твоем месте я была бы очень осторожна, – в заключение заметила я.

– Я прекрасно умею за себя постоять. – Себастьяно похлопал по поясу, на котором на видном месте висели шпага и кинжал, его любимые виды оружия.

– Мое дело предупредить, – ответила я. – И, кстати, тебе стоит знать, что тут полная взаимность. Ну, то есть у Мари и этого человека.

– Откуда же тебе знать, если ты при ней первый день?

– Женщины такое всегда примечают, – заявила я. – Кроме того, она хранит его письма в надушенной шкатулке из розового дерева, которую по ночам кладет под подушку.

Я могла бы импровизировать часами, хотя, между прочим, про шкатулку из розового дерева я не придумала. Я действительно видела сегодня такую в спальне у Мари, но что там лежит, разумеется, не знала.

– А имя этого обожателя тебе тоже известно? – спросил Себастьяно.

– Нет, она мне его не назвала.

– Хотя вообще-то она все тебе рассказывает?

– У каждого есть что-нибудь очень личное, – с достоинством ответила я.

– И этот самый обожатель нынче вечером тоже здесь?

– Готова побиться об заклад, что да.

– А почему же он не добивается ее официально, если, судя по всему, так ее обожает? – Себастьяно опять сделал непроницаемое лицо, но я смутно подозревала, что он с трудом сдерживает улыбку. Тем не менее я не поддалась. Когда выдумываешь истории, весь фокус в том, чтобы до конца придерживаться первоначальной версии, пусть даже дыр в ней больше, чем в швейцарском сыре.

– Потому что он – игрок и проиграл в кости все свое состояние. Стыд удерживает его от того, чтобы ухаживать за ней официально.

Тут я однозначно пережала, потому что Себастьяно недвусмысленно поднял брови. Истолковать это было несложно – его взгляд говорил: «Ну ни слову не верю!»

– Думаю, нам пора вернуться наверх, – сказал он.

Сама я так вовсе не считала, но возразить было нечего. К моему величайшему облегчению, за весь вечер он ни разу не попытался флиртовать с Мари. Между ними не произошло ничего, кроме одной дружелюбной, но короткой беседы, а так как я все время упорно оставалась рядом с Мари, то слышала каждое слово. Он сделал комплимент ее потрясающей внешности, но это я еще могла как-то пережить. Если бы он постарался, то легко мог бы продвинуться в выполнении данного ему поручения, но он явно держался в стороне. Вместо этого он наблюдал за собравшимися – прогуливаясь среди гостей, как бы случайно вступал в разговоры. Взгляд его все время возвращался ко мне, я замечала это даже боковым зрением. Я и прежде всегда чувствовала его взгляд, такая между нами существовала странная магия.

Наконец это ощущение исчезло, как отрезали. Когда я в следующий раз поискала его глазами, он уже ушел.