Эпилог

Голова раскалывалась, в глазах плавали огненные круги; грудь жгло, не хватало воздуха. Неведомая сила вдавливала её в камень, не давая вдохнуть – сейчас, сейчас, отползти чуток – и она прикроет остальных, она сможет, она сумеет…

– Клара, милая, – кто-то звал её, настойчиво и неустанно.

Клара? Милая моя?

Веки словно ползли по усеянному шипами панцирю ракопаука. Глаза ни на что не желали смотреть.

– Клара, девочка моя дорогая! – Ласковый голос – да, она его узнаёт! Мессир Архимаг! Владыка!..

Она вспомнила – как всё горело и рушилось вокруг, а он, мессир, в развевающемся плаще – полы охвачены огнём – склоняется над ней, подхватывает на руки и…

И больше она ничего не помнит.

– Всё хорошо, дитя. Ты в безопасности.

– Я… в безопасности?..

Она ведь сражалась, точно с кем-то сражалась. Но с кем, когда, зачем?

– Всё позади, – повторил мессир.

Клара лежала на широкой кровати; комната показалась ей незнакома. Хотя…

– Ты в моём доме, дорогая. Я лечу тебя сам. Прости, этой чести я никому не доверю. И, поверь, старик Игнациус тоже поднаторел в науке целительства за свои, э-ээ, сколько-то тысяч лет.

Рядом, в изголовье – столик на колёсах, весь уставленный снадобьями. Лоток с ланцетом, окровавленные смятые салфетки.

Память по-прежнему отказывалась ей повиноваться.

– Что… что случилось, мессир?

– Ты ничего не помнишь, милая? – негромко спросил он. Брови сдвинулись, в глазах – ничего, кроме лишь глубокого за неё беспокойства.

– Нет… то есть да… помню, кто я, кто… кто вы, мессир.

Милорд мэтр слабо улыбнулся.

– Ты помнишь поход? Поход… Ричарда д’Ассини?

Конечно, она помнила. Она – ну да, они же дрались…

– Ты потеряла Аветуса, – вздохнул мессир. – Как раз перед походом пришли скорбные известия… Ты была не в себе, бросилась очертя голову в самое пекло. Вы отправились сражаться с ангелами. Встретили мир… подвергшийся их атаке, ты сражалась там… Ричард со своим отрядом от вас отделился, – тихо журчал голос Архимага. – Он решил, что справится сам. Какое страшное заблуждение и какая страшная цена уплачена!.. Связался с ангелами – конечно, никакими не ангелами, просто подделкой, големами, но накачанными силой до предела… и не справился, бедный гордец… несчастный мальчишка… а я… я, увы, успел слишком поздно. Никогда не перестану себя винить…

…В Долине всё хорошо. В Долине всё как было и даже, наверное, ещё лучше. Госпожа Кларисса Шварцхорн Хюммель по-прежнему состоит в Гильдии боевых магов. Правда, сама Гильдия как-то скукожилась, нет прежнего блеска и славы, но в этом все дружно винят бывшего её предводителя, несчастного Ричарда д’Ассини.

Вообще с Войной Ангелов, как стали её называть хронисты, происходят непонятные вещи – вроде и была она, но как-то странно. И вроде помнят о ней, но выборочно, кусками; даже в исторических книгах разнобой. Кому-то кажется, что была она давным-давно, и Ричард к ней никак не причастен, а просто погиб в одном из своих походов; кому-то – что нет, была, но верховодила там тоже погибшая Линда Монтресси; Мелвилл, старый греховодник, если его спросить, вообще трясёт головой и уверяет, что «просто немного проводил отряд Ричарда, а потом совсем в иную сторону направился, Дик от помощи сам отказался».

И даже сердечная подруга Клары Хюммель, Аглая Стевенхорст, не может точно вспомнить, когда именно это случилось. Точно после гибели бедняги Аветуса Стайна, но вроде бы много, много позже. Лет двадцать спустя, нет, точно – тридцать!

И сама Клара тоже, если вспоминает Войну Ангелов – то исключительно как поход «несчастного Ричарда д’Ассини», к которому она не имела, считай, никакого отношения.

И совсем уж никто не вспоминает пропавших без вести боевых магов, что направлялись в Долину с пленным ангелом. Словно в воду канули братья Гильом и Седрик, исчезла маленькая изящная Шиала; никто никогда их больше не видел, правда, не очень-то и искал.

Родня потерявшихся упорно твердила, что им, дескать, наскучила Долина и они отправились жить в отдалённых мирах, где им никто не помешает.

В общем, если кому надо узнать точно – то ступайте прямиком к мессиру Архимагу. Милорд мэтр только на вид строг да неприступен, а ежели с уважением вопросить – так размякнет старик, чай выставит с угощением, да и начнёт вспоминать, как отговаривал он Ричарда от этого похода, как предупреждал, что нельзя тут с посохом наперевес против могущественных магоконструктов, что к смертным чародеям нельзя относиться с пренебрежением, мол, капюшонами закидаем; да только не послушался Дик, а он, скромный старый чародей – он же не король в Долине, под замок никого не сажает. Ну, вот оттого всё так и кончилось – через похвальбу, через гордыню, через самоуверенность… Дик, бедняга, погиб героически, других до конца спасал, да только и их не спас, и сам сгинул.

Ну и пришлось тогда ему, мессиру, поскрипеть старыми костями, сходить, навести порядок. Не было там ничего особенного, и Дик бы справился, если б не хотел, как он привык – эй, братва, вперёд, кто тут против нас, всех порвём!..

В этом месте сухой подбородок мессира опускается, а глаза предательски увлажняются. С каминной полки глядит на гостей небольшая, в пол-локтя, фигурка бесполого ангела с вырывающимся из руки белым клинком, фигурка дивной работы, не из мрамора или иного камня, но из чистой магии, какие не делают уже, наверное, тысячу лет.

И слушатели выходят из скромного, но очень уютного дома – никаких дворцов, никакой роскоши, ни-ни! – выходят из дома милорда мэтра Игнациуса спокойными, умиротворёнными, в убеждении, что теперь они знают о Войне Ангелов абсолютно всё, но – каким-то образом это знание так и остаётся в них, им они не делятся, не вспоминают, не обсуждают, словно тут обсуждать и впрямь нечего. Другие дела торопят, другие заботы.

Ведь всё хорошо в Долине, и даже, наверное, лучше, чем было.

Кто не знает в славном граде Арморике, что в не менее славной империи Корвус, ловецкую контору «Хаэльдис, Эварха и Сыновья»?..

Кому не надо – тот и не знает. Знают те, кому и нужно знать да кому нужно о ней рассказать при должных условиях.

Много тропок ведёт из славной Арморики в разные стороны, иные и за небо, к другим мирам; много, хоть и меньше, чем из приснопамятного Вольного города. Хаживают по ним местные, хаживают гости. В общем, если разобраться – так ничуть не хуже Пустошек, а даже и лучше.

Контора у Эвархи – в месте приличном, богатом, но не слишком заметном. Вот только сыновей пока что нет, но это, как заявила дева Хаэльдис, «чтоб вывеску потом не перемалёвывать, сдерут, мошенники, больше, чем за новую».

Заказчики являются к ним всякие. И солидные дородные купцы, на чьём торговом тракте объявился, к примеру, стрегокрыл, так что ни пройти теперь, ни проехать, обычные охотники спасовали, а господа маги такую цену заломили, что проще новую дорогу проложить да белым мрамором вымостить. И поджарые, породистые чародеи, купеческое чревоугодие презирающие, себя блюдущие, коим для опытов опять понадобился огнеметательный ящер из сухих пустынь родного мира Эвархи, Толлё. И начальники гаремной охраны из разных мест, потому что всё равно нет лучше стражей, чем ифриты – они не только золото берегут истово, они и на честь султанских жён не посягают, в отличие от кого другого.

Звенит негромко колокольчик, раскрывается дверь, входит заказчик – о нет, на сей раз заказчица, монументальная дама, увешанная блескучими каменьями и, разумеется, под непременной густой вуалью, магически укреплённой и защищённой от подглядывания. С ней, как обычно, компаньонка, старушка сухая и пронырливая, с крысиной мордочкой; и могучая, безмолвная, ничему не удивляющаяся орка-телохранительница.

Последних Хаэльдис очень даже уважает.

– Дева Хаэльдис, государыня милостивая, дева Хаэльдис именем. Так звать. А энто – мой Эварха, муж богоданный, ловец самонаилучший. Что скажете, чего повелите, кого словить вам, кого за хвост притащить? – болтает она, снуя вокруг явившейся троицы с такой быстротой, что у Эвархи, мужа богоданного, голова идёт кругом.

На всё это с внушительного своего шестка, коим служит рог серого винтокрыла, водружённый посреди просторного конторского стола, строго взирает Адальберт, череп в перстне, и глазницы его горят удовлетворённо-зелёным.

Разговор, само собой, начинает старушка, ходит кругом да около – а кого уже словили, а можете показать, а вот говорят, что с русалками не очень у вас вышло, а подтверждения из других миров у вас имеются?

Эварха сидит с самым важным видом, лишь порой перемигиваясь с Адальбертом. Его дело молчать, потому как на каждое слово капризной клиентки у него и четверти не найдётся, а вот у девы Хаэльдис – так звать – целых двадцать.

И разговор длится, длится, покуда дама под вуалью наконец не вздохнёт томно и не выдаст – низким чувственным контральто:

– Инкуб нам желателен, Хаэльдис-охотница. Инкуб сильный, горячий, неутомимый… Такой, какого вы о прошлом годе словили для подруги моей…

– А! – вся аж вытягивается дева Хаэльдис – так звать – и прижимает палец к губам. – Ни-ни, госпожинка дорогая, ни слова больше! Усё поняла! Усекла! Знаю, кого вам надобно, такого и словим!

Эварха подавляет желание закатить глаза. Череп Адальберт подобными условностями не стеснён, он без зазрения совести закатывает зелёные огоньки на верх крохотных глазниц.

– Конешное дело, – болтает меж тем Хаэльдис, – речь моженно, что зачем прекрасной государыне моей всякие инкубы? Это мне, худосочной, надобно, у меня за пазухой что муравей чихнул, а у вас-то, госпожа, у вас-то!..

Заказчица млеет от похвалы, мнётся и жеманится.

Орка стоит, словно статуя, но её карие глаза вдруг встречаются со взглядом Эвархи – воительница безмолвно смеется.

…Потом они долго торгуются. Потом Эварха расписывает трудности похода и охоты, ибо инкубы, когда сезон, совершенно дики, и кидаются на кого ни попадя, норовя уестествить без различания пола и возраста; а взять-то его нужно не просто так, а в целости, ничего не попортив, особливо мест евонных и деталей, коими он, болезный, собственно говоря, и ценен!

Наконец Хаэльдис и любительница инкубов бьют по рукам, аванс – в звонкой полновесной монете, извините, ни чеков, ни векселей не принимаем, кредита не открываем – перекочёвывает в гномьей работы сейф у стены.

За клиентками закрывается дверь. Хаэльдис оборачивается, лукаво глядит на ловца, особенно этак прикусив губу, и Эварха ощущает, что сам готов вот-вот обернуться инкубом – но с ней, только с ней, только с этой несносной девчонкой.

Завтра они с Адальбертом отправятся в путь. Но это – завтра.

А сегодня вместе с Хаэльдис завалятся в «Дикого Орка» – заведение, надо сказать, ничуть не уступающее «Жуткому гному», гномояд как бы не ядрёней, а вдобавок к нему подают первосортный орочий самогон, и всё будет очень хорошо.

В путь – это завтра. Не сегодня. Ещё не сегодня…

Но тут Эварха ловит взгляд черепушки Адальберта и настроение у него разом портится. Да и череп, словно бы в смущении, отводит взгляд крохотных глазниц.

Зелёные огоньки в них на миг сменяются алыми.

Но всё равно – они вместе, Эварха и Хаэ, и никакие архимаги не могут помешать им быть счастливыми, насколько им двоим только хватит сил.