Стоя на низкой стремянке, я склонилась над аквариумом, мотая туда-сюда мертвым кальмаром в холодной (восемь градусов!) соленой воде. В конце концов правая рука у меня закоченела, и я продолжила делать то же самое левой, пока и она не замерзла. Но, несмотря на все мои усилия, гигантский тихоокеанский осьминог, новая обитательница Аквариума Новой Англии по имени Октавия, держалась у противоположной стены ее резервуара емкостью 2500 литров, приклеившись к ней присосками. Она не пожелала подплыть ко мне — пока, и я решила попробовать еще раз позже. Мне отчаянно хотелось по­дружиться с этим осьминогом.

Еще раньше той весной я познакомилась с предшественницей Октавии Афиной. Как только смотритель аквариума открыл тяжелую крышку резервуара, она скользнула ко мне, чтобы осмотреть меня. Ее доминирующий глаз повернулся в глазнице, чтобы встретиться со мной взглядом, а четыре или пять щупалец длиной больше метра, покраснев от возбуждения, потянулись ко мне из воды. Не колеблясь, я опустила руки в воду, и тут же к моей коже прикрепились сначала десятки, а потом сотни белых присосок размером с монету. Осьминог ощущает вкус всей своей кожей, но наиболее отчетливо — через присоски.

— Ты не испугалась? — спросила меня на следу­ющий день моя подруга Джоди, когда мы с Салли гуляли с ней и ее пуделями в лесу.

Джоди и я ежедневно часами напролет играли с нашими собаками и тренировали их; она, как и я, — большой любитель животных. Но осьминог — бескостный, холодный, покрытый слизью?

— Тебе не было противно? — поинтересовалась она.

— Ну, если бы человек начал пробовать меня на вкус при первом знакомстве, я бы встревожилась, — призналась я.

Однако это существо было похоже на пришельца с другой планеты: осьминог может менять цвет и форму и может протиснуть свое мешковидное, почти 20-килограммовое туловище через отверстие размером с апельсин. У него клюв, как у попугая, яд, как у змеи, и чернила, как в старых перьевых ручках. И вот это большое, сильное, умное морское беспозвоночное — не похожее на человека настолько, насколько это вообще возможно, — проявило ко мне интерес. Неудивительно, что меня тянуло к нему.

Я приходила еще дважды, чтобы познакомиться с Афиной поближе. Она, кажется, узнавала меня. Я читала об экспериментах, проводившихся в Аквариуме Сиэтла, которые показали, что осьминоги различают людей даже сквозь толщу воды и даже если те одинаково одеты. Афина позволила мне погладить ее по голове, чего прежде посетителям не позволяла. А почувствовав прикосновение моей руки, стала белой — у осьминога этот цвет означает, что он расслаблен. Я только начинала узнавать это странное и неотразимое создание, поняв, что передо мной открылась возможность исследовать разум морского моллюска — существа, связанного родственными узами с не наделенными разумом двустворчатыми моллюсками, но, в отличие от них, умного и сложного.

Я уже работала над журнальной статьей об интеллекте осьминогов, которая, как я надеялась, могла вылиться в целую книгу, когда всего через неделю после третьей встречи с Афиной получила ужасное известие: Афина умерла. Вероятно, от старости. Никто не знал наверняка, так как на свет она появилась в дикой природе, но ей было, вероятно, от трех до пяти лет, а это возрастной предел для гигантского тихоокеанского осьминога.

Узнав эту новость, я не смогла удержаться от слез. Только при моей жизни ученые начали признавать, что шимпанзе, ближайшие родственники человека, являются разумными существами. А как насчет существ, отличающихся от нас настолько, насколько могут отличаться только инопланетные создания или герои научно-­фантастических произведений? Как много я могла бы узнать о внутреннем мире этих животных, если бы инструментом исследования служил не только мой интеллект, но и сердце! И вот теперь вместе с Афиной погибла и эта уникальная возможность.

Однако через несколько дней после смерти Афины мне пришло приглашение: «В Бостон с тихоокеанского северо-западного побережья везут молодого осьминога, — написал мне смотритель Аквариума Скотт Дауд. — Приходите пожать ему руки (все восемь), когда сможете».

Оказалось, что сказать это легче, чем сделать.

— Давайте попробуем еще разок попозже. Она может передумать, — предложил Уилсон Менаши, опытный волонтер Аквариума, который много работал с осьминогами.

В отличие от Афины, которая ухватила меня за руку сразу же, Октавия не проявляла никакого интереса ко мне — и вообще к кому бы то ни было, если уж на то пошло.

— Они все разные, — объяснял Уилсон. — Даже у лобстеров есть свой характер.

Те, кто ухаживает за осьминогами, хорошо знают, насколько все они отличаются один от другого. Это часто находит отражение в именах, которые дают своим питомцам смотрители. В аквариуме Сиэтла жила робкая самка осьминога, которая всегда пряталась за фильтром. Ее назвали Эмили Дикинсон в честь поэтессы-затворницы. В конце концов, поскольку она никогда не показывалась публике, ее отпустили обратно в залив Пьюджет-Саунд, где когда-то она была поймана. Может быть, как и Эмили, Октавия просто стеснялась.

Но могло быть и другое объяснение. Обычно, когда у осьминога, живущего в океанариуме, начинают проявляться признаки старения, ему на смену заранее покупают молодого осьминожку, который растет в другом резервуаре, постепенно привыкая к людям, прежде чем займет свое место в большом аквариуме. Афина умерла неожиданно, и аквариуму срочно нужен был новый осьминог, причем сразу взрослый, чтобы производить впечатление на пуб­лику. Октавия оказалась не такой крупной, как Афина, но голова у нее была размером с дыню, а щупальца — почти метровой длины. Было ясно, что это вовсе не детеныш, а почти взрослый осьминог, который всего-то несколько недель назад жил в дикой природе, в океане.

Неудивительно, что, несмотря на три попытки пообщаться с ней, предпринятые мною в тот день, в свой первый визит я ничего не добилась. Во второй приезд мне повезло не больше. В то утро я снова безрезультатно подманивала ее кальмаром. А потом Скотт решил предложить ей еду в длинных щипцах, которые можно было поднести прямо к ее рту. Внезапно Октавия схватила щипцы — а потом меня. И начала тянуть.

Ее покрасневшая кожа свидетельствовала о возбуждении. Я тоже была взволнована. Она держала мою левую руку ниже локтя тремя щупальцами, а правую обвила еще одним. Сопротивляться ей было невозможно. Одна из самых больших ее присосок может удерживать почти 14-килограммовый вес, при этом на каждой из ее восьми «рук» таких присосок по 200 штук. В целом щупальца осьминога могут выдержать тягу, в 100 раз превышающую собственный вес животного. Если Октавия весила 18 килограммов, как полагал Скотт, значит, была в состоянии удерживать 1800 килограммов, а я могла противопоставить ей только свои 56.

Но я и не пыталась вырваться. Я понимала, что Октавия, как и все осьминоги, может больно кусаться своим похожим на попугайский клювом, расположенным в месте слияния «рук». Я также знала о ее яде. У гигантского тихоокеанского осьминога он не смертельно опасен, но нейротоксичен и растворяет плоть. Рана от укуса может не заживать месяцами. И все же я не чувствовала угрозы со стороны Октавии. Я чувствовала только, что ей любопытно. И мне тоже.

Однако Скотт испугался, что Октавия утянет меня в воду, и поэтому тоже вцепился в меня.

— Я думал, что в конце концов мне придется хватать вас за лодыжки и тащить из воды, — сказал он, когда осьминог внезапно отпустил меня.

Я же надеялась, что это был прорыв. Похоже, она все-таки проявила ко мне интерес, и в нем не было агрессии. Но правильно ли я ее поняла? Оценить намерения осьминога — это совсем не то же самое, что понять, например, собаку. Я понимаю Салли с одного взгляда, даже если вижу только ее хвост или одно ухо. Но мы с Салли — одна семья, причем в самом широком смысле. У людей и собак, как и у всех плацентарных млекопитающих, 90 процентов общих генов. Собаки эволюционировали вместе с людьми. А с Октавией нас разделяли полмиллиарда лет эволюции. Мы отличались друг от друга, как суша от моря. В состоянии ли вообще человек понять, что чувствует и думает существо, столь не похожее на него?

Конечно, я многому научилась у Кларабелль и ее восьминогих сородичей во Французской Гвиане, но никогда прежде я по-настоящему не дружила с беспозвоночными, тем более с морскими. Сама мысль о том, что я могу подружиться с осьминогом, была бы воспринята многими как антропоморфизм — проецирование человеческих чувств на животное.

Действительно, спроецировать свои собственные чувства на другого очень легко. Мы все время так поступаем в отношении других людей. Кто не выбирал для друга подарок, который потом оказывался не в радость, или не звал кого-то на свидание только для того, чтобы получить холодный отказ? Но эмоции свойственны не только людям. Гораздо худшая ошибка, чем неверное истолкование эмоций животного, — предположение, что у животного эмоций нет вообще.

Неделю спустя я снова приехала в Аквариум. На этот раз не одна. Продюсеры передачи «Жизнь на земле», идущей на Нацио­нальном экологическом радио, прочитали мою статью в журнале и послали ведущего, продюсера и звукорежиссера, чтобы записать эфир об интеллекте осьминогов. Но никто из нас — ни Уилсон, ни Скотт, ни даже Билл Мерфи, главный смотритель морской галереи, который ухаживал за Октавией каждый день, — понятия не имел, как она поведет себя.

Пока я вглядывалась в воду, Уилсон выбрал серебристую мойву из маленького ведерка с рыбой, стоявшего на краю аквариума. Октавия тут же подплыла и обхватила руку Уилсона своими присосками. Я опустила руки в воду, и она обхватила и мои тоже. Несколько щупалец высунулось из воды.

— Давайте, вы можете дотронуться до нее, — предложил Билл Стиву Кервуду, ведущему передачи.

А когда Октавия обвила щупальцем его указательный палец, Стив воскликнул:

— Ой! Вот это хватка!

Он был в восторге.

Вскоре мы, все шестеро — Билл, Уилсон, Стив и я, опустив руки в воду, а также продюсер и звукорежиссер, наблюдавшие у края резервуара, — купались в море разнообразных ощущений: Октавия обвивала нас своими щупальцами, и мы чувствовали ее присоски на своей коже; ее тело меняло окраску, а присоски, щупальца и глаза двигались. Мы гладили ее, ощущая под руками мягкую, шелковистую слизь, а она пробовала нашу кожу на вкус, оставляя на ней красные следы. Мы наблюдали, как меняется поверхность ее кожи: на ней образовывались бугорки, которые иногда выглядели как шипы, иногда как гусиная кожа, а иногда у нее над глазами появлялись будто маленькие рожки.

Мы решили дать Октавии еще одну мойву. Но, когда посмотрели на край резервуара, оказалось, что ведро исчезло.

При том, что шесть человек неотрывно наблюдали за ней, она стащила его прямо у нас из-под носа!

Мы не стали пытаться вернуть ведро. Октавия высыпала из него рыбу и держала его перед собой, изучая. Но, играя с ведром, она продолжала играть и с нами. Многозадачность дается осьминогам легко, потому что три пятых нейронов находятся у них не в мозге, а в щупальцах. Это почти то же самое, что иметь отдельный мозг в каждой руке — мозг, который жаждет стимуляции и наслаждается ею.

Я заметила, что участки кожи Октавии начали превращаться из красных в белые — цвет спокойствия и умиротворения.

— Она довольна! — крикнула я Уилсону.

— О да, — согласился он. — Очень довольна.

В Мировом океане обитает больше 250 видов осьминогов. О большинстве из них мы знаем мало. Но почти все они — в том числе и гигантский тихоокеанский осьминог — предпочитают жить одиночками, отдельно от сородичей. Даже спаривание у осьминогов запросто может превратиться в обед, если один парт­нер вдруг решит съесть другого. Так почему же осьминоги готовы дружить с людьми?

Я думаю, ради того, чтобы играть с нами.

В дикой природе осьминоги постоянно решают всевозможные задачи. У них очень разнообразный рацион — от моллюсков, добраться до которых можно только, открыв раковину, до рыбы, которую нужно преследовать, и крабов, которых приходится вытаскивать из расщелин коралловых рифов. Кроме того, осьминоги любят находить всякую всячину и тащить ее к себе домой. Некоторые их виды отыскивают две половинки кокосовой скорлупы и переносят их на довольно большое расстояние, чтобы сделать себе из них укрытие. Другие собирают камни, чтобы построить стену перед входом в свой «дом». Они лихо крадут камеры GoPro и фотоаппараты у дайверов, а иногда стягивают с тех маски и регуляторы.

Осьминоги, живущие в неволе, любят игрушки, часто те же самые, с которыми играют дети. Они обожают разбирать и собирать Мистера Картофельная Голова. Играют в лего. Откручивают крышки банок, чтобы достать оттуда вкусного краба, а потом зачастую еще и завинчивают крышку, просто потому, что им это нравится. Чтобы занять и развлечь осьминогов, Уилсон, инженер и изобретатель, сконструировал набор плексигласовых коробок с различными замками. Осьминоги наслаждались тем, что открывали коробку за коробкой, спрятанные друг в друга, чтобы в конце концов достать лакомство, лежащее внутри.

Я думаю, что Октавия прониклась ко мне симпатией, потому что нам нравилось играть друг с другом. Конечно, это не было похоже на бейсбол или игру в куклы. Скорее это было что-то вроде ладушек, только с присосками. Сотрудники и волонтеры Аквариума тоже любили играть с ней, но у них были и другие обязанности. А я могла делать это бесконечно или, по крайней мере, до тех пор, пока у меня не замерзнут руки или пока Октавия не устанет, потому что ее голубая кровь, в которой кислород переносится медьсодержащим белком, дает меньше сил, чем наша красная, богатая гемоглобином — белком, содержащим железо.