Таитанский дрозд (Turdus helleri) покрыт черными перьями, из которых торчит ярко-красный клюв. Эта птица встречается только во влажных тропических лесах на холмах Таита в Южной Кении. Некоторые виды птиц могут облетать большие территории, но этот дрозд – домосед. Его перемещения ограничены небольшим участком лесной подстилки, по которой он прыгает в поисках насекомых и упавших плодов. Из-за такого образа жизни в наши дни он очень уязвим для постоянно происходящих вокруг него изменений. На холмах Таита бóльшую часть лесов вырубили в пользу земледелия и посадок сосен; осталось лишь несколько островков деревьев на вершинах холмов. К концу ХХ в. выжили только три популяции этих дроздов. Каждая из них насчитывала всего несколько сотен особей.

Основную угрозу для этих птиц представляет изоляция. До вырубки лесов они спаривались с соседями, и их гены свободно распространялись по всей территории. Сейчас гены таитанских дроздов заперты на верхушках холмов. С годами в каждом новом поколении повышается риск, что какой-то птенец унаследует два рецессивных аллеля и у него разовьется генетическое заболевание, сокращающее жизнь птицы или делающее ее бесплодной.

В надежде спасти этих птиц специалисты по охране природы поднялись на холмы и отловили 155 дроздов со всех трех лесных территорий. Они взяли у птиц кровь, чтобы выделить из нее короткие участки ДНК. Биологи исследовали этот генетический материал для оценки оставшегося генетического разнообразия.

В 1998 г. генетик Джонатан Притчард из Оксфордского университета попросил разрешения взглянуть на эти участки. Он разделил дроздов на три группы, основываясь только на генетическом сходстве. Затем он спросил экологов, где какая птица жила. Оказалось, что его группы точно соответствовали лесным популяциям.

Для сортировки дроздов Притчард использовал компьютерную программу, которую незадолго до этого написал в сотрудничестве со своим руководителем Питером Доннелли и коллегой Мэттью Стивенсом. Они назвали программу STRUCTURE.

Отсортировать 155 птиц только по ДНК – нелегкая задача. Большинство их генов были идентичными. Множество аллелей, общих лишь для нескольких птиц, встречались более чем в одном лесу. Однако Притчард с коллегами выявил такие комбинации, которые в одних группах встречались чаще, чем в других, т. е. указывали на происхождение птиц. Во всем этом генетическом шуме был спрятан сигнал.

Когда все три участка леса оказались изолированными, генофонды популяций также оказались отрезанными друг от друга. В каждом генофонде некоторые аллели были широко распространены, а некоторые встречались редко. Поскольку птицы больше не перелетали между лесами, каждое поколение передавало эти аллели только своим потомкам. После многих лет изоляции соотношение аллелей не изменилось. У птиц в каждом лесу были как распространенные, так и редко встречающиеся аллели.

Притчард с помощью программы STRUCTURE использовал эти закономерности, чтобы разгруппировать птиц. Он обнаружил, что наилучшим образом подходит разделение на три группы. В этом случае у птиц в каждой из групп была более четкая связь друг с другом, чем при делении на две, четыре или пять групп. STRUCTURE настолько точно провела эту сортировку, что Притчард мог взять любую птицу, рассмотреть ее ДНК и определить, из какой она популяции, – и почти всегда его предположения оказывались верными.

Его успех особенно впечатляет, если учитывать сходство таитанских дроздов друг с другом. Эти популяции оказались изолированными только столетие назад. Иначе говоря, они еще не стали четко различимыми подвидами. Птицы из разных лесов выглядят почти идентично. Они питаются одинаково. В каждом лесу самцы и самки образуют моногамные пары. Те слабые генетические различия, благодаря которым Притчард проследил происхождение каждой особи, мало что значат для самих птиц.

Притчард написал STRUCTURE не только для того, чтобы определить, к какой популяции принадлежит тот или иной таитанский дрозд. Он хотел создать программу, которая будет автоматически сортировать особей любых видов на значимые группы. А главным образом исследователь хотел применить ее к Homo sapiens. В 1990-е гг. стало абсолютно ясно: для того чтобы находить гены, связанные с заболеваниями, надо составлять карту генетической структуры человечества.

Ученые начали поиск таких генов, выявляя часто встречающиеся аллели у людей с определенными заболеваниями. Однако этот подход мог приводить к ошибочным результатам – если не учитывалось происхождение этих людей. Подобная опасность получила название «эффект палочек для еды» – благодаря истории, придуманной в 1994 г. генетиками Эриком Лэндером и Николасом Шорком.

Представьте себе, рассказывали Лэндер и Шорк, что некая исследовательская группа в Сан-Франциско решает выявить генетические причины того, почему некоторые пользуются палочками для еды, а некоторые нет. Ученые берут образцы крови у случайной выборки людей и анализируют их ДНК. И вот исследователи находят такой аллель гена иммунной системы, который чаще встречается у тех, кто использует палочки, нежели у тех, кто их не использует. Таким образом генетики приходят к выводу, что наличие этого аллеля повышает вероятность использования для еды палочек.

Они неправы. Этот аллель больше распространен среди любителей палочек по совершенно другой причине: он свойственен людям азиатского, а не европейского происхождения. Также и американцы азиатского происхождения с большей вероятностью будут использовать палочки для еды, чем выходцы из Европы. То есть иммунная система не имеет никакого отношения к этим палочкам.

Реальный пример такого эффекта палочек обнаружился еще в 1980-х гг. у индейского племени пима, проживающего в юго-западной части США. Эти индейцы ужасающе часто страдают от сахарного диабета II типа: заболевание поражает примерно половину взрослых членов сообщества. Диабет начал причинять серьезные неприятности индейцам пима только с начала XX в., после того как они потеряли свои земли и сложную систему земледелия. Довольно внезапно им пришлось начинать выживать на богатых углеводами продуктах, которые поставляло правительство. Такая диета у кого угодно увеличит риск возникновения сахарного диабета, но пима оказались особенно уязвимы. Генетики заподозрили, что этот высокий риск связан с теми аллелями, которые распространены именно у этого племени.

Одно из первых исследований ДНК народа пима возглавил сотрудник Национального института по изучению диабета, болезней почек и органов пищеварения Уильям Ноулер. Его работа содержала данные о 4920 людях, проживающих в резервации пима в Аризоне. Он выявил, что примерно у 6 % пима есть Gm-гаплотип, кодирующий один из типов антител. Этот гаплотип, по-видимому, защищает от диабета. Среди его носителей диабет встречался только у 8 %. У тех пима, кто не имел Gm-гаплотипа, диабетом страдали 29 %.

Ноулер мог остановиться на этом и праздновать победу. Но исследователь хорошо понимал, что у племени, которое он изучал, непростая история. Коренные индейцы прибыли в Западное полушарие примерно 15 000 лет тому назад. Народ пима осел на юго-западе континента, вероятно, 2000 лет назад, а 500 лет назад он вступил в контакт с людьми европейского происхождения: сначала с первыми испанскими мореплавателями, а затем с мексиканскими крестьянами. В середине XX в. индейцы пима и мексиканские мигранты вместе работали на хлопковых плантациях Аризоны. Некоторые пима создавали семьи с иноплеменниками. В итоге среди тех индейцев, которых исследовал Ноулер, некоторые были с заметной долей европейских предков.

Чтобы учесть в своих исследованиях происхождение индейцев, Ноулер разделил своих испытуемых на две группы: тех, у кого были европейские предки, и тех, у кого их не было. Когда он посмотрел на гаплотип Gm отдельно в каждой группе, все доказательства его защищающего влияния рассыпались. У чистокровных пима наличие Gm-гаплотипа не снижало риск возникновения диабета. Эффект не выявился и в том случае, когда Ноулер провел сравнение среди тех пима, у которых были европейские предки.

Исследователь понял, что с самого начала оказался одурачен гаплотипом Gm, потому что тот был более распространен среди пима с европейскими корнями. То есть он служил генетическим маркером происхождения, а не давал прямую защиту от диабета. Ноулер пришел к выводу, что европейские варианты каких-то генов должны снижать вероятность развития диабета на фоне диеты с высоким содержанием простых углеводов. Но на основе своих данных он не мог сказать, что это за гены. Он выяснил только, что гаплотип Gm там появился просто за компанию.

Ноулеру удалось преодолеть эффект палочек, узнав у пима об их происхождении. И пима смогли предоставить исследователю достоверные сведения о своей родословной, поскольку их европейские предки жили относительно недавно. Ему повезло и в том, что он работал с небольшой замкнутой общиной. Преимуществ Ноулера лишены другие исследователи, изучающие более обширные человеческие популяции со смешанным происхождением и размытыми семейными воспоминаниями.

Притчард со своими коллегами, а также уже упоминавшийся Ноа Розенберг из Стэнфордского университета обнаружили, что с помощью программы STRUCTURE можно обойти эффект палочек даже в тех случаях, когда нет никакой информации о родословных. Генетики смогли выделить группы людей, основываясь только на анализе их ДНК. Чтобы приспособить STRUCTURE к этой задаче, следовало исходить из того, что люди отличаются от таитанских дроздов. Они живут не несколькими лесными популяциями в небольшой области Африки, а расселены по всему земному шару. Люди не живут в изоляции, а мигрируют на протяжении тысячелетий, так что у их потомков получается смешанная ДНК.

Ученые создали такую версию STRUCTURE, которая позволила им анализировать генетические вариации и сопоставлять ДНК каждого человека с одной или несколькими группами предков. Теперь у Притчарда с коллегами появилась возможность определять, какому количеству предковых групп лучше всего соответствует наблюдаемая генетическая изменчивость.

В 2002 г. Притчард и его коллеги применили STRUCTURE к людям. Они оценили генетическую изменчивость у 1056 человек со всей планеты. Их работа – так же как и другие исследования – показала, что подавляющее большинство генетической изменчивости приходится на индивидуальные различия. Генетические различия между основными группами составили всего 3–5 %. И все же с помощью STRUCTURE ученым удалось, используя эти отличия, распределить людей по генетическим группам. Например, когда исследователи дали программе задание разделить участников исследования на пять групп, она образовала группы практически в полном соответствии с тем континентом, где проживали исследуемые. Африканцы по большей части уходят корнями в одну группу, а население Евразии – в другую. Восточноазиатские народы образуют третью группу, жители тихоокеанских островов – четвертую, а народы Америки – пятую.

К большому огорчению Притчарда и его коллег, некоторые восприняли эти данные как доказательства биологической концепции расы. Однако ни в каком подобии генетических групп людей расовым категориям, выдуманным еще до того, как возникла генетика, нет никакого смысла. Так же бессмысленно говорить, что классификация животных Аристотеля была подтверждена путем сравнения ДНК разных видов. Аристотель группировал виды, основываясь на том, была ли у их представителей кровь, шерсть и т. д. Гены животных, покрытых шерстью, – млекопитающих, показывают, что они действительно принадлежат к одной группе. Но в другую группу Аристотель объединил виды, которые эволюционно не связаны между собой. В биологии произошла бы катастрофа, если бы ученые отменили два тысячелетия прогресса и приняли бы систему Аристотеля. То же верно и для расы.

Те, кто посчитал, что STRUCTURE доказывает существование человеческих рас, должно быть, оставили без внимания, как на самом деле Притчард со своими коллегами изучал изменчивость. В структуре, образованной пятью предковыми группами, не было резких границ. В той области на карте мира, где встречались две группы, исследователи обнаруживали тех, у кого часть ДНК относилась к одной группе, а часть – к другой. Более того, STRUCTURE позволила исследователям проверить, как меняется распределение в зависимости от числа заданных предковых групп. Проверив пять таких групп, Притчард с коллегами решили посмотреть, что произойдет, если запустить программу для шести. Результат оказался почти таким же, но с одним примечательным исключением. Одна популяция откололась от евразийской группы и сформировала собственную.

Это был народ калаши – несколько тысяч человек, проживающих в районе гор Гиндукуш в Пакистане. Их обособление в исследовании Притчарда может рассказать нам нечто важное об истории этого народа – возможно, об их длительной изоляции от других народов Пакистана, вследствие чего они накопили то небольшое число генетических различий, которое позволило выделить их в отдельную категорию. Но это совершенно не означает, что калаши образуют свою собственную расу с биологической точки зрения.

Притчард с коллегами смогли использовать STRUCTURE для выделения внутри крупных групп более мелких. В рамках своего исследования ученые выбрали из американской группы пять популяций, в том числе племена пима в Аризоне и пайтер (суруи) в Бразилии. Когда для них построили модель, основанную на пяти предковых группах, то смогли идентифицировать эти племена, используя только ДНК.

Упомянутое исследование было опубликовано в 2002 г. За прошедшее с тех пор время специалисты увеличили возможности STRUCTURE, разработав более мощные статистические инструменты для определения происхождения людей. Они собрали еще больше сведений о ДНК из разных частей света, что позволило построить более точную карту распространения человеческих генов. А вскоре и генеалогические компании получили возможность анализировать ДНК клиентов и производить примерное определение их происхождения. Именно этот метод помог актеру Левару Бартону узнать, что три четверти его предков родом из африканских краев, расположенных южнее Сахары.

Джо Пикрел, один из учеников Притчарда, теперь работает в Нью-Йоркском центре исследования генома. Он с коллегами использует собственное дополнение к программе STRUCTURE, позволяющее сравнивать ДНК разных людей и определять их происхождение. Когда Пикрел с помощью своей программы проанализировал мою ДНК, то сразу обнаружил, что мое происхождение – полностью европейское. Неожиданностью для меня это не стало. Затем он с коллегами изучил участки моей ДНК, чтобы посмотреть, не смогут ли они указать на моих предков из отдельных популяций, населяющих Европу. Например, чтобы найти у меня генетические особенности, указывающие на моих североевропейских предков, Пикрел и его коллеги проверили ДНК жителей Исландии, Шотландии, Англии, Оркнейских островов и Норвегии.

Единственная из проанализированных ими групп, для которой до сих пор нет четкой географической привязки, – ашкеназские евреи. Хотя на протяжении многих столетий эта группа жила в основном на территории Восточной Европы, они оставались культурно обособленным сообществом, обмениваясь аллелями внутри себя. Таким образом, они стали заметно отличаться от живших по соседству христиан.

Через несколько недель Пикрел прислал мне диаграмму моих истоков. Если информацию представить в виде списка, то вот что получится:

Когда я увидел эти цифры, то расстроился. Вспомнив все те истории о своем происхождении, что я рассказывал себе с детства, я понял, как часто сам себя обманывал.

Меня сильно подвели имена. Если вас зовут Карл Циммер, то нетрудно предположить, что вы немец. Конечно, я так и думал. Друзья по школе иногда приветствовали меня словами: «Guten Tag, Herr Zimmer!» Однако, когда мои родственники, занимающиеся родословными, проследили происхождение Циммеров до нашего прапрадедушки Вольфа Циммера, оказалось, что он не из Германии. На самом деле он жил в Галиции, области на территории современной Украины.

Если мы пройдем еще дальше по линии Циммеров, то, вероятно, увидим, что через несколько поколений вглубь она исчезнет. До конца XVIII в. большинство восточноевропейских евреев не пользовались фамилиями. Австро-Венгерская империя, куда входила в то время Галиция, обязала всех евреев выбрать себе фамилии, чтобы их было легче обложить налогом. Поскольку идиш не использовался в официальных документах, евреи выбирали себе такие фамилии, которые могли быть одобрены австрийскими чиновниками. Видимо, именно так мой предок стал Циммером. Моя фамилия оказалась просто подходящей выдумкой.

Поскольку фамилия моей матери – Гудспид, я считал Англию еще одной страной происхождения моих предков. Читая Шекспира или рассказы о Шерлоке Холмсе, я чувствовал, как знакомлюсь со страной, откуда сам родом. Генеалогический анализ, естественно, подтвердил английское происхождение Гудспидов. Однако для меня это оказалось лишь одной веточкой среди многих других. Пикрел со своими коллегами смог проследить и остальные веточки, идущие из разных частей Европы, в том числе, возможно, и из далеких Испании с Италией, куда не простирались изыскания мамы.

Получив эти результаты, я приехал к Пикрелу и его коллегам, чтобы хорошенько их расспросить. Если мой отец был евреем, то почему я всего на 43 % ашкеназ? Значит ли это, что мой отец был евреем только на 86 %? Пикрел оговорился, что их анализ достаточно точен для того, чтобы озадачить нашу семью, но он не дает окончательного ответа о моем генетическом происхождении. Он сказал: «Вы должны рассматривать эти значения лишь как приближенные к действительности».

Это было лучшее, что я мог получить от Пикрела исходя из имеющихся на тот момент геномов и методов. Если я приду к нему через десять лет, числовые значения, вероятно, поменяются. Генетики ожидают, что к тому времени смогут сравнивать геномы уже миллионов людей. Станет возможным использование не только тех генетических вариаций, которые широко распространены по меньшей мере в одной популяции, но и тех, что появились у определенных людей всего несколько поколений назад и присутствуют только у их прямых потомков.

Пикрел объяснил мне: «Сейчас это всего лишь вопрос соответствия: есть у вас этот аллель или нет? Все, у кого он есть, происходят от общего предка, жившего пару столетий тому назад. Это должно сильно упростить жизнь».

Пикрел подчеркнул также, что его метод позволяет путешествовать в прошлое только на несколько столетий. Человеческие группы, жившие в то время, могли даже не существовать несколькими веками ранее. Ашкеназы – это определенная группа людей, проживавших в определенном месте и в определенное время. До XI в. этого народа просто не существовало. Их предки назывались по-другому.

Чтобы копать свою родословную глубже, мне понадобится другая генетическая лопата.

Для исследования моей ДНК, связанной с ашкеназами, Дина Зелински и Натаниэль Пирсон из Нью-Йоркского центра исследования генома использовали другое программное обеспечение – RFMix. Разработанная учеными из Стэнфордского университета программа позволяет найти совпадающие короткие участки ДНК в разных человеческих геномах. Эти кусочки, нарезанные за много поколений мейоза, помогают выявить древние родственные связи. RFMix может сопоставить эти участки ДНК у людей из разных частей мира.

Пирсон рассказывал мне: «Это как лоскутное одеяло, сделанное из участка ДНК одного предка, соединенного с участком другого. И наша задача – разобраться, откуда взялись эти фрагменты».

Пирсон и Зелински проверили на моей ДНК две гипотезы, выдвинутые историками для объяснения происхождения ашкеназских евреев. Согласно одной версии, ашкеназы происходят в основном с территории некоего царства, расположенного на юге современной России, к северо-западу от Каспийского моря. Местный народ назывался «хазары», он принял иудаизм приблизительно 1000 лет назад. Затем хазары мигрировали на север и на запад в Европу.

Многие историки не соглашаются с хазарской гипотезой, утверждая, что, в то время как далеко на востоке предполагаемые предки ашкеназов принимали иудаизм, в Италии и Франции уже жили евреи. Эти ученые считают, что корни ашкеназских евреев берут свое начало в Израиле и других частях Леванта. Те люди переправились по морю в Италию еще во времена Римской империи, а оттуда распространились и в другие области Южной Европы. Позднее, когда в Европе усилилось преследование евреев, некоторые из них в поисках убежища сконцентрировались в Польше.

Чтобы проверить упомянутые гипотезы, Зелински и Пирсон сравнили мой геном с геномами людей, которые могли быть в далеком родстве со мной. Для поиска предков в Западной и Южной Европе они взяли геномы французов и итальянцев. Восточная Европа была представлена русским геномом. Хазарский каганат давно уже перестал существовать, поэтому исследователи использовали геномы адыгейцев – этнической группы, проживающей на той же территории. Чтобы определить наличие предков на Ближнем Востоке, они добавили в анализ палестинцев и друзов.

Ученые просмотрели фрагменты моей ДНК длиной в миллионы нуклеотидов и сопоставили их с такими же участками в ДНК других людей. Они использовали RFMix для поиска точных соответствий каждому участку в других геномах. Когда анализ был завершен, они сгенерировали для меня специфически раскрашенные карты моих хромосом.

Львиная их доля совпала с геномами представителей юго-запада Европы и Ближнего Востока. Лишь несколько участков имели русское происхождение, а сходство с адыгейским геномом оказалось и того меньше. Мой геном не подтвердил хазарскую версию происхождения ашкеназских евреев.

Это небольшое обзорное исследование, выполненное Зелински и Пирсоном на основе моей ДНК, на самом деле было просто проявлением научного великодушия. Пирсон предостерег меня, чтобы я не принимал его результаты за истину в последней инстанции. «К этому стоит относиться весьма скептически», – добавил он.

Скептически так скептически, но результаты Зелински и Пирсона хорошо сочетались с гораздо более крупным исследованием, проведенным в 2016 г. Шаем Карми из Еврейского университета в Иерусалиме и его коллегами. Они проанализировали 252 358 однонуклеотидных полиморфизмов в ДНК 2540 ашкеназов, 543 европейцев и 293 представителей Ближнего Востока. Карми с коллегами не удалось изучить каждый геном так глубоко, как это сделали Зелински и Пирсон. Зато получилось сравнить во много раз больше людей родом из гораздо большего числа регионов.

С помощью RFMix и других программ израильские ученые пришли к выводу, что половина предков ашкеназов – с Ближнего Востока, а другая половина – из Европы. Исследователи обратили внимание на два отдельных эпизода смешения с другими народами. Первый произошел в Южной Европе, наиболее вероятно, в Италии. Второй относительно недавно породнил ашкеназов с северными или восточными европейцами.

Хотя в исследовании Карми осталось много неопределенностей, оно подтверждается историческими свидетельствами о том, что ашкеназы появились в результате длительных миграций и частого смешения с другими народами на своем пути. Мои пращуры – из числа этих людей.

Скорее всего, предки моей матери жили в Европе задолго до того, как тысячу лет назад некоторые из предков моего отца прибыли туда с Ближнего Востока. Генетическая генеалогия не может провести меня достаточно далеко в это прошлое, как не может и показать мне поселения каменного века, где жили мои европейские прародители. Но я могу быть уверен, что у меня глубокие европейские корни. Говоря языком официальных переписей населения, я белый.

Белый имеет смысл только как название социокультурной группы, но в качестве биологического понятия оно столь же сомнительно, что и черный или латиноамериканец. Нам свойственно думать о белых как о светлокожих европейцах и их потомках, группе людей, объединенных одним континентом, имеющих общие наследственные признаки и существующих уже десятки тысяч лет. Люди, жившие в Европе 20 000 лет назад, могли отличаться от нас образом жизни, охотясь на шерстистых носорогов вместо того, чтобы размещать фотографии в Instagram. Но все-таки мы считаем их белыми. Когда исследователи изучили ДНК тех европейцев, которые живут на этом континенте сегодня, и тех, кто жил там десятки тысяч лет назад, они показали, насколько эти представления ошибочны.

В начале 1980-х гг. аспирант Уппсальского университета в Швеции Сванте Пэабо заинтересовался, сможет ли он извлечь ДНК из древних останков. В 1985 г. ему удалось выделить несколько тысяч нуклеотидов из 2400-летней египетской мумии ребенка. Он продолжил работу по извлечению ДНК из еще более древних находок, основав новую научную область под названием «палеогенетика». Позднее Пэабо стал директором Института эволюционной антропологии общества Макса Планка, где собрал группу ученых и аспирантов, помогающих ему «вылавливать» все более древние гены. Лаборатории палеогенетики были открыты также в университетах Оксфорда, Гарварда и Копенгагена.

На протяжении многих лет исследования продвигались, скорее, наощупь. В некоторых останках не было никакой ДНК, поскольку они фоссилизировались в агрессивной среде. В других же было слишком много ДНК, но не человеческой, а от грибов и бактерий, которые поселились в этих костях после смерти организма. И даже когда ученые находили ДНК человека, часто она принадлежала лаборантам или другим нашим современникам – потому что на лабораторное оборудование попала частичка их кожи или капелька пота.

Пэабо и другие исследователи потратили годы на улучшение методов палеогенетики. Они научились отличать современную, загрязняющую ДНК от древних образцов. Они узнали не только, как можно найти один конкретный участок ДНК в древнем геноме, но и как, выделив всю ДНК, определить последовательность и собрать целый геном. Они даже узнали, какие кости лучше сверлить, чтобы извлечь ДНК. Сначала генетики просто вырезали фрагменты из тех останков, которые хранители музейных коллекций считали ненужными. Однако в начале 2010-х гг. археолог Рон Пинхаси из Университетского колледжа Дублина выяснил, что определенный тип костей для этой цели подходит лучше остальных. Много ДНК отчего-то содержалось в кости, окружающей внутреннее ухо, даже если во всей остальной части скелета ее не было.

С 2015 г. палеогенетики – главным образом группа Дэвида Рейха из Гарвардского университета – начали публиковать результаты исследований десятков, а иногда и сотен древних европейских геномов за раз. Эти результаты позволили создать своего рода генетический разрез. Ученые смогли отследить изменения в ДНК европейцев за более чем 40 000 лет, «распределив» их по территории от Испании до России. А поскольку этот анализ был сделан по целым геномам, каждый скелет мог поведать ученым о тысячах их собственных предков.

Старейшим костям людей современного типа в Европе 45 000 лет, и они очень похожи на кости нынешних европейцев. Однако в их ДНК нет даже намека, что кто-нибудь из современных европейцев унаследовал их гены. С точки зрения генетики кости выглядят так, будто их родиной является другой континент. Сложно сказать, что с ними стало. Характерное для этих костей сочетание генетических вариантов, по всей видимости, исчезло около 37 000 лет тому назад.

Палеоантропологи сумели получить ДНК из скелета, найденного в Бельгии на раскопках 35 000-летней стоянки древнего человека. Скелет соотнесли с ориньякской культурой, которая была распространена по всей Европе, в то время не покрытой льдами последнего оледенения. Люди той культуры создавали каменные и костяные инструменты, на стенах пещер рисовали шерстистых носорогов и вырезали изображения львиных голов. В ДНК скелета из Бельгии есть собственные генетические признаки, отличающие его от более древних европейцев.

По археологическим данным, примерно 27 000 лет назад ориньякская культура исчезла, сменившись новой – граветтской. Ее представители использовали копья для охоты на мамонтов и сети для ловли некрупной добычи. Команда Дэвида Рейха извлекла из граветтских скелетов ДНК и обнаружила, что они принадлежат к отдельной группе, не имеющей прямой генетической связи с предшествующей ориньякской культурой. И затем на протяжении нескольких тысяч лет в археологической летописи Европы была известна только граветтская генетическая линия.

Затем внезапно вернулась ориньякская ДНК. В испанском скелете возрастом 19 000 лет была найдена смесь граветтской и ориньякской ДНК. Пока никто не может сказать, куда исчезали ориньякские люди на длительный период времени, как они оказались на территории нынешней Испании и как представители двух столь глубоко различающихся культур завели общих детей. Мы знаем только, что в течение следующих нескольких тысяч лет у всех тогдашних жителей Европы были геномы, смешанные из обоих упомянутых источников.

Примерно 14 000 лет назад это длительное равновесие было нарушено. В скелетах того времени появляется третий компонент генома. Новая ДНК несет черты, которые встречаются в ДНК современных жителей Ближнего Востока. Археологи обнаружили, что обитатели этого региона в то время были охотниками-собирателями. Возможно, по мере отступления ледников на север население Ближнего Востока мигрировало в Европу и начало скрещиваться с граветтско-ориньякскими людьми. И опять в Европе установилось генетическое равновесие – но уже новое. Комбинация ДНК от этих предков наследовалась европейцами еще в течение 5000 лет.

Следующая волна нахлынула около 9000 лет назад, и эти новоселы пришли с важным багажом. Они были уже не охотниками-собирателями, а земледельцами, и принесли с собой такие сельскохозяйственные культуры, как пшеница и ячмень, а также привели овец и коз. Эти мигранты происходили от первых земледельцев, которые одомашнили растения и животных примерно за 2000 лет до того на Ближнем Востоке. От европейских охотников-собирателей они отличались не только своей культурой, но и истоками. Две эти ветви могли разделиться еще на 50 000 лет раньше.

Земледельцы переселялись с Ближнего Востока туда, где сейчас Турция, а затем двигались на запад вдоль южных окраин Европы. По мере того как они расчищали для себя землю, сеяли зерновые и выпасали скот, некоторые охотники-собиратели отступали на менее плодородные земли, а другие скрещивались с новичками, так что их ДНК смешивались. За несколько столетий отдельные популяции охотников-собирателей исчезли, а земледельцы, несущие теперь смесь европейских и ближневосточных генов, заселили весь континент.

Четыре с половиной тысячи лет назад на Европу нахлынула еще одна крупная волна миграции. В ДНК скелетов того времени много общего с ДНК вымерших людей, населявших некогда территории нынешних русских степей. Люди этой культуры, получившей название ямной, шли со своими лошадьми и повозками следом за огромными стадами овец, все дальше бредущими по пастбищам. Такой кочевой образ жизни был чрезвычайно выгодным. Ведущие его племена накапливали столько богатства, что сооружали для своих покойников огромные курганы, заполняли их драгоценностями, оружием и даже загоняли туда целые колесницы.

Изучение ДНК европейцев бронзового века, живших 4500 лет назад, показывает, что представители ямной культуры и другие близкородственные им народы переселились в Европу из русских ныне степей. Сначала они прибыли на территорию, где сейчас находятся Польша и Германия, построили городища, обнесли их стенами и жили там, сохраняя свою самобытную культуру. Несколько столетий спустя эти народы пересекли теперешний Ла-Манш и оказались на территории нынешней Британии. Сначала выходцы из степей генетически отличались от живших бок о бок с ними земледельцев и охотников-собирателей. Но к концу бронзового века барьеры, разделявшие степной народ и остальную Европу, рухнули, как это часто бывало и раньше. В скелетах моложе 4500 лет присутствует смесь ДНК, полученных от разных предков: обитателей степей, ближневосточных земледельцев, ближневосточных охотников-собирателей, представителей граветтской и ориньякской культур. В результате этого последнего крупного слияния Европа стала многокультурным континентом. И тогда сформировался тот самый генетический профиль, который достался по наследству мне и другим европейцам.

Анализ древней ДНК показывает, что у белых людей нет глубоких общих генетических корней, доходящих до первого заселения Европы человеком. Самые ранние европейские Homo sapiens не имеют прямой связи с нынешними жителями Европы. Современные европейцы могут проследить свою родословную до тех людей, которые мигрировали на континент серией волн, разделенных тысячами лет. Эти группы были связаны друг с другом не теснее, чем лапландцы с индонезийцами. Однако в Европе они встретились, и их гены перемешались. Сегодня европейцы генетически довольно однородны. Но эта однородность возникла лишь после того, как поработал биологический блендер.

Древняя ДНК не просто опровергает чистоту белой расы – она опровергает само понятие белый.

С самого начала цвет кожи оказался решающим для принятого на Западе деления на расы. Черная кожа африканцев стала внешним выражением внутреннего проклятия. Наряду с белыми в Европе и черными в Африке были желтые китайцы и красные индейцы. Происхождение тех, чья кожа оказывалась слишком светлой или темной для их расы, вызывало подозрения.

При этом цвет кожи не является неизменной отличительной чертой человеческих рас. На одной и той же территории в разные времена цвет кожи у людей мог меняться – возможно, за счет естественного отбора в одних случаях и миграции в других. Аллели, отвечающие за этот цвет, путешествовали по миру, пробираясь в разные популяции. И те варианты светлых тонов, которые мы называем белой кожей, возникли исторически совсем недавно.

Человеческая кожа получает определенный цвет благодаря работе меланоцитов – клеток, производящих пигмент. Каждый меланоцит заполнен меланосомами – мешочками с пигментом. У одного пигмента желтовато-красный цвет, у другого – темно-коричневый. Как раз количество и соотношение этих пигментов и определяют цвет кожи человека. Он регулируется многими способами, например добавлением пигмента в каждую меланосому или увеличением числа меланосом, поэтому один и тот же цвет кожи может получаться в результате мутаций в нескольких разных генах.

В настоящее время градация цветов кожи человека простирается от молочно-белого до смоляно-черного. География этих цветов сложна. Темная кожа характерна не только для Африки – коренные австралийцы, жители Новой Гвинеи и некоторых районов Южной Индии такие же темнокожие. Да и сами африканцы неоднородны по цвету: племя динка на востоке Африки относится к числу самых темнокожих, а, скажем, охотники-собиратели бушмены с юга Африки бронзового цвета.

Поскольку кожа гоминин не сохраняется в ископаемом виде, нам не дано знать, какой цвет кожи был у нашего предка 4 млн лет тому назад. Но насколько мы можем судить по нашим ближайшим родственникам шимпанзе и гориллам, кожа у предков человека была скорее светлой. В какой-то момент, вероятно, 2 млн лет назад, они начали адаптироваться к жизни в африканской саванне и потеряли бóльшую часть своего шерстяного покрова. В силу того что теперь их кожа стала подвергаться прямому воздействию солнечных лучей, она, скорее всего, начала менять цвет. Это было необходимо, потому что ультрафиолетовое излучение способно легко повреждать ее клетки. Такие повреждения могут вызывать рак кожи и разрушать очень нужные нам молекулы фолиевой кислоты. Мутации, которые увеличили содержание пигмента в коже, смогли защитить наших далеких пращуров от подобного вреда.

В 2017 г. генетик Сара Тишкофф из Пенсильванского университета приступила к поиску хоть каких-нибудь свидетельств того, как шла ранняя эволюция цвета кожи. Исследовательница и ее коллеги измерили коэффициент отражения кожи у 1570 жителей Эфиопии, Танзании и Ботсваны. Затем они определили последовательность ДНК у этих испытуемых в поисках аллелей, общих для людей с более светлой или более темной кожей. В итоге они выявили восемь вариантов, в значительной степени с этим связанных.

Исследователи проверили базы данных ДНК со всего мира и обнаружили, что данные аллели присутствуют также и в некоторых других популяциях из разных частей света. Сравнивая участки ДНК, расположенные рядом с этими аллелями, ученые смогли оценить, насколько давно жил тот общий предок, у которого они впервые появились. Исследователи с удивлением обнаружили, что все восемь вариантов возникли сотни тысяч лет тому назад, т. е. они были старше нашего вида.

Сам по себе такой результат еще не позволяет нам определить цвет кожи первого представителя Homo sapiens. Некоторые из этих аллелей делали кожу темнее, некоторые – светлее. Вполне возможно, что у первых людей присутствовали все варианты и получался некий усредненный цвет. Или, может быть, некоторое количество первых людей в Африке были темнокожими, а еще какая-то часть имела светлую кожу.

Внутри континента на эти аллели начал действовать сильный естественный отбор. У живших ближе к экватору племени динка и родственных ему народов эволюция привела к темному цвету кожи. На юге же Африки солнце светит не так сильно. Поэтому для бушменов, возможно, темная кожа оказалось бы помехой. В большом количестве ультрафиолет опасен, но его нехватка тоже чревата проблемами. Когда солнечные лучи попадают на нашу кожу, они несут энергию, необходимую клеткам для синтеза витамина D. Темная кожа, возможно, мешала образованию витамина D у бушменов, поэтому в процессе эволюции она приобрела желтовато-коричневый цвет.

Когда-то давно (это произошло в период от 50 000 до 80 000 лет назад) небольшая группа людей покинула Африку. Тишкофф с коллегами обнаружила, что у темнокожего населения Южной Индии, Австралии и Новой Гвинеи есть те же аллели темного цвета, которые были найдены у жителей Африки. Возможно, одна волна миграции принесла эти гены и распространила их вдоль южной границы Азии и по странам Тихоокеанского региона.

Некоторые из древних аллелей светлой кожи пропутешествовали к светлокожим жителям Азии и Европы. У этих азиатов и европейцев помимо унаследованных из Африки мутаций возникли новые, которые изменили цвет их кожи еще сильнее. Одна из них в гене slc24a5 значительно снизила количество вырабатываемого меланоцитами пигмента. Такая мутация есть у всех европейцев и у значительной части населения Азии.

Изучение древней ДНК помогло исследователям разобраться, как возникают новые аллели. В 2014 г. специалисты изучили геном охотника-собирателя, жившего там, где теперь Испания, 7000 лет назад. Они обнаружили, что у него была мутация, отвечающая за голубой цвет глаз, но не было мутации в генах, подобных slc24a5, о которых известно, что они отвечают за светлый цвет кожи у современных европейцев. Поэтому ученые предполагают, что в этом семитысячелетнем охотнике сочетались темная кожа и голубые глаза.

Конечно, это был всего лишь один человек. Однако, когда ученые посмотрели на ДНК, полученные из других европейских скелетов, оказалось, что он представлял довольно типичную картину. У охотников-собирателей, живших на территориях, ныне относящихся к Западной Европе, – там, где теперь Испания, Франция, Германия, Хорватия, – не было мутаций, делавших кожу современных европейцев светлой. Ученые нашли мутации, которые могли осветлить кожу, у другой группы охотников-собирателей, обитавших 8000 лет назад немного восточнее, в районе Швеции и Балтийского моря. В то же время у земледельцев, пришедших в Европу из Турции, был один вариант аллеля светлой кожи, а значит, их кожа, возможно, имела оливковый цвет. Только 4000 лет назад разные популяции в Европе начали смешиваться, из-за чего цвет кожи стал приобретать однородность.

Непонятно, однако, почему это происходило так долго. Если для цвета кожи имеет значение только ультрафиолетовое излучение, то первые люди, попавшие в Европу, должны были быстро эволюционировать, чтобы стать светлокожими и оставаться такими дальше. Тем не менее факт остается фактом: прошло более 40 000 лет, прежде чем европейцы начали отличать себя от остальных по цвету кожи.

Последовательность событий, которую с помощью древней ДНК выявили в Европе – когда тысячи лет генетической стабильности прерываются внезапным смешением с генетически далекими людьми, – также встречается и в других частях света. Например, почти каждый житель современной Индии несет в себе смесь ДНК от двух различных групп предков. Одна из них наиболее близка к жителям Европы, Центральной Азии и Ближнего Востока. Другая – намного загадочнее. Она ближе всего к жителям Андаманских островов – крошечного архипелага в Индийском океане. За последние 4000 лет эти две группы объединились, создав народ Индии (такой, каким мы знаем его сейчас).

Сегодня в Африке живет более 1,2 млрд человек, и там находят львиную долю ископаемых остатков представителей нашего вида и более далеких предков человека. Но это не значит, что современные африканцы – реликты древнего человечества. Ныне живущие люди по своему генетическому профилю заметно отличаются от тех, кто жил там же несколько тысяч лет назад. Хотя история человечества в Африке может быть гораздо длиннее, чем в других частях мира, современное население Африканского континента – это продукт собственных хаотичных миграций и смешений.

Бóльшая часть доказательств этого перемешивания получена при анализе древней ДНК. Ученые сами не ожидали, что им удастся извлечь ее из африканских скелетов. Они предполагали, что жаркий климат Африки уничтожил ДНК в костях. Однако оказалось, что в странах, подобных Малави, Кении и Эфиопии, в горах достаточно прохладно, чтобы генетический материал сохранился. В 2017 г. Дэвид Рейх и его коллеги опубликовали данные о древней ДНК 16 разных африканцев, которые жили 8000 лет назад.

Группа Рейха обнаружила, что генеалогические ветви тех, кто живет ныне к югу от Сахары, дали ростки на заре человеческой истории. Впервые они разошлись 200 000–300 000 лет назад, вскоре после появления нашего вида. За сотни поколений охотники-собиратели на юге, востоке и западе континента обзавелись собственными генетическими профилями. Но, несмотря на эти различия, они не полностью обособились друг от друга. Некоторым генам удалось преодолеть тысячи миль по сети небольших человеческих групп.

На основе исследования древней ДНК, проведенного Рейхом и его коллегами, можно предположить, что в какой-то момент популяция восточных охотников-собирателей распространилась и на запад, и на восток. От тех, кто пришел на запад, существенную часть своей ДНК унаследовали современные западные африканцы. Те же, кто шел на восток, покинули Африку, и их потомки расселились по Европе и Азии и даже за их пределами.

Но поток генов тек и обратно в Африку. Когда Рейх с коллегами изучали трехтысячелетний скелет девочки из племени танзанийских скотоводов, они обнаружили, что треть ее предков не жила в Африке – они оказались первыми земледельцами Ближнего Востока. Более поздние находки на континенте показали, что эта ближневосточная ДНК дошла до юга Африки, где ее можно найти у многих современных южноафриканцев. Видимо, эти иммигранты также принесли вариант осветлившего кожу европейцев гена slc24a5, который изменил и цвет кожи унаследовавших его африканцев.

Не исключено, что они прихватили в путь и кое-что другое: зерновые культуры и скот. Вместе с тем в других частях континента африканцы одомашнивали местные растения вроде ямса или бананов. Около 4000 лет назад из того региона, где ныне проходит граница Камеруна и Нигерии, начала распространяться группа земледельцев и скотоводов банту.

За следующие два тысячелетия они заселили восток и юг Африки, принеся с собой на новые территории железные орудия и характерный язык. Древняя ДНК, которую Рейх с коллегами извлек из ископаемых остатков, свидетельствует, что оттуда, где сейчас стоит государство Малави, банту полностью вытеснили живших там ранее охотников-собирателей. В Восточной Африке до слияния с охотниками-собирателями банту долгое время оставались обособленной группой. Только немногие маленькие племена Восточной Африки сейчас имеют прямую генетическую связь с теми, кто жил там 3000 лет назад и никак не был связан с банту. Также и в южной части Африки проживает лишь несколько небольших групп охотников-собирателей, которые по-прежнему несут то генетическое наследие, которое когда-то было распространено по всему региону.

Народы Мадагаскара – острова, лежащего у восточного побережья Африки, – унаследовали сочетание еще более географически разнообразных генов. Половина их происходит от восточных африканцев, а другая половина – из Юго-Восточной Азии. Вполне вероятно, что небольшая группа людей, выходящих в Индийский океан, пересекла его. В исследовании 2016 г. азиатские предки жителей Мадагаскара были прослежены вплоть до одной деревни на острове Борнео.

В силу того что ученые секвенируют все больше ДНК ныне живущих людей и находят все больше древних скелетов, они, возможно, обнаружат другие миграции и смешивания. Чем глубже в прошлое мы заглядываем, тем сложнее понять, что там происходило, но следы весьма отдаленного скрещивания ученые уже обнаружили: после некоторых древних встреч в нашем генофонде остались ДНК от неандертальцев и других вымерших видов людей. Чтобы найти их у себя, я отвез свой геном в Колд-Спринг-Харбор – туда, где когда-то так сомнительно начиналось изучение человеческой наследственности.

Одним солнечным днем в конце зимы я съехал с шоссе, идущего вдоль пролива Лонг-Айленд с южной стороны, на Бангтаун-роуд, а затем, поднявшись на высокий холм, подъехал к лаборатории. Я припарковал машину и с помощью карты спланировал маршрут так, чтобы пройти мимо местной колокольни. Там сконструирована лестница в форме двойной спирали ДНК. Высоко на четырех ее стенах выгравированы буквы, обозначающие четыре азотистых основания: А, Ц, Г и Т.

От смотровой площадки я зашагал вниз по направлению к группе исследовательских зданий. В одном из них я вошел в кабинет молодого ученого Адама Сипеля. Он поприветствовал меня и усадил за стол рядом с закрепленным на стене гигантским монитором. Лоб у Сипеля был высокий, а волосы настолько коротко подстрижены, что он казался почти лысым. На полке у своего стола он разместил миниатюрный сад камней, в центре которого, непрерывно журча, тек ручеек. Рядом с окном он поставил фотографию своих детей: сына и дочки. Около фотографии лежал характерный череп с надбровными дугами, выступающими далеко вперед. Это был слепок головы неандертальца.

Предки и потомки, подумалось мне.

Столетие назад ученые, работавшие в Колд-Спринг-Харборе, не одобрили бы размещение черепа неандертальца на столь почетном месте. Для Чарльза Девенпорта и его коллег-евгенистов неандертальцы были всего лишь тупой жертвой прогресса человека разумного, возвышавшегося над всеми другими видами.

Девенпорт иногда ездил из Колд-Спринг-Харбора за 40 миль в Нью-Йорк. Там он принимал участие во встречах, которые проводило Гальтоновское общество в Американском музее естественной истории. Девенпорт вместе с президентом музея Генри Фэрфилдом Осборном помогал основать это общество. Оно состояло из ученых и богатых бизнесменов, которые заботились о том, чтобы евгеника работала на спасение американцев. На этих собраниях члены Гальтоновского общества жаловались друг другу на негров, иммигрантов из неправильных частей Европы и слабоумных.

Девенпорт однажды сказал, что на эти встречи приглашались «только коренные американцы». И он имел в виду не чероки.

Вклад Осборна в науку состоял в том, что, будучи палеонтологом, он изучал эволюцию млекопитающих. Однако в начале XX в. его главным делом стала евгеника. Он заявлял: «Наследственность и расовая предрасположенность сильнее и устойчивее, чем условия проживания и образование». Осборн не умел разъяснять генетику широкой публике так же эффективно, как это делали Девенпорт и другие члены Гальтоновского общества. Но он мог снабдить евгенику эволюционной канвой. Осборн продвигал евгеническую картину человечества в своих книгах, имевших большой успех. Он использовал для этого даже свой музей, разработав первую экспозицию об эволюции человека.

Изучая в начале XX в. ископаемые остатки, Осборн полагал, что источником новых видов млекопитающих была Центральная Азия. Возникнув здесь в результате эволюции, они расселялись по другим континентам волнами миграции. Осборн считал, что человек и обезьяны не были исключением. Их новые формы тоже появлялись здесь. С каждой следующей волной возникали все более сложные виды, которые часто уничтожали предыдущих при контакте.

По мнению Осборна, в ходе одной из первых миграционных волн из Азии вышли неандертальцы. В 1856 г. немецкие рабочие нашли в одном из карьеров их первые ископаемые остатки. Тогда ученые предположили, что это были тяжеловесные люди с выдающимися надбровными дугами. К началу XX в. в Европе нашли много неандертальских костей. Рассматривая их, Осборн представлял себе неуклюжего дикаря: «огромная голова, посаженная на короткое и толстое туловище с очень короткими, толстыми и крепкими конечностями; плечи широкие и сутулые». Даже кисти рук неандертальцев казались Осборну огромными и грубыми, по его словам, в них не было «аккуратного зазора между большим и указательным пальцами, характерного для современных рас».

Во время своих поездок по Европе Осборн заходил в пещеры, чтобы на месте посмотреть найденные кости неандертальцев. Он видел, что те могли охотиться на крупную дичь вроде лошади или бизона. Но их каменные орудия были примитивными по сравнению с более поздними. И никто не мог найти никаких следов неандертальского искусства. Это свидетельство, а точнее его отсутствие, только укрепило убежденность Осборна в том, что у неандертальцев было мышление недочеловека.

Всему этому совершенно не соответствовали их гигантские черепные коробки. Если неандертальцы были грубыми недолюдьми, то у них не должно было быть такого же крупного мозга, как у современного человека. Осборн обошел это затруднение, проигнорировав размер мозга и сделав акцент на его форме. Он заявил, что «в мозге неандертальца отсутствует высшая организация, свойственная более поздним людям», особенно это касалось префронтальной коры, «в которой находится представительство высших способностей».

Когда Осборн создал в своем музее «Зал происхождения человека», он развесил на его стенах изображения неандертальцев и выставил их бюсты. Он требовал, чтобы неандертальцы на экспонатах выглядели темнокожими, волосатыми и звероподобными. Осборн говорил: «Неандертальцы представляют собой боковое ответвление человеческой расы, которое полностью вымерло на территории Западной Европы».

Однако неандертальцы не просто так вдруг исчезли. Осборн был убежден, что их уничтожили кроманьонцы – раса, которая возникла в Азии и не имела каких-либо родственных отношений с неандертальцами.

По мнению исследователя, кроманьонцы были намного более развитой «расой, мозг которой способен к порождению идей, рассуждению, воображению; той, что наделена художественными чутьем и талантами сильнее, чем любая другая когда-либо открытая нецивилизованная раса». По сути именно такое превосходство кроманьонцев позволило им главенствовать в Европе. «У них было оружие, которое вкупе с замечательными интеллектом и телосложением составило их очень большое преимущество по сравнению с неандертальцами», – писал Осборн. Как раз в силу этого превосходства, решил он, кроманьонцы «возможно, относятся к европейской расе».

Осборн доказывал, что европеоиды, монголоиды и негроиды – это «три абсолютно разные группы, имеющие в зоологии ранг вида, если не рода».

Порядок, в котором появились три эти группы, для Осборна был до конца не ясен, но он с уверенностью полагал, что первыми возникли негроиды. В качестве доказательства он приводил результаты выполнения ими тестов Генри Годдарда на интеллект. Осборн говорил: «Уровень умственного развития взрослого негра такой же, как у 11-летнего ребенка вида Homo sapiens». Ситуация усугубилась, когда негроиды переселились в тропики, где пищу добывать легко, и поэтому эволюция не благоприятствовала развитию интеллекта. «Здесь мы наблюдаем, как условия окружающей среды поспособствовали тому, что у многих ветвей негроидной расы сохранилась задержка в развитии», – писал исследователь.

Согласно Осборну, история белых людей вовсе не остановилась на кроманьонцах. 12 000 лет назад из европеоидов выделилась нордическая раса. У нее была самая сильная «расовая плазма», как любил говорить исследователь, и она породила самых великих людей в истории – Колумба, Леонардо да Винчи и Сервантеса (и неважно, что эти мировые светила родились в Италии и Испании, а потому не принадлежали к нордической расе). По мнению Осборна, чтобы сохранить силу этой расы, евгенисты должны блюсти, как бы расовая плазма не оказалась испорченной браками с людьми низших рас.

В 1935 г. Осборн умер от сердечного приступа, сидя за столом в кабинете своего особняка в штате Нью-Йорк. The New York Times сообщала, что он упал замертво, «будучи погруженным в написание научного труда объемом в 1 250 000 слов об эволюции слона». На смерть Осборна было написано много некрологов и опубликован ряд воспоминаний, которые в основном касались его палеонтологических достижений и руководства музеем. Все тщательно избегали даже малейшего упоминания о его любви к нацистской Германии, а также о том, что за год до смерти он посетил эту страну для получения почетной ученой степени. К моменту ухода Осборна евгеника уже потеряла значительную часть своей репутации.

Лелеемая исследователем гипотеза об азиатском происхождении людей в итоге оказалась ошибочной. К 1960-м гг. стало совершенно очевидно, что человечество возникло в Африке, которую Осборн считал тропическим тупиком. Там были найдены древнейшие ископаемые остатки гоминида Sahelanthropus tchadensis, жившего около 7 млн лет назад на территории нынешней Республики Чад. Следующие 5 млн лет наши древние родственники, относящиеся к группе гоминин, похожие на двуногих обезьян и обладавшие небольшим мозгом, жили в восточной и южной частях Африки. Еще позже – примерно 2 млн лет назад – гоминины волнами начали уходить из Африки и заселять Европу и Азию. Но центром возникновения и эволюции гоминин остается Африканский континент.

Шестьсот тысяч лет назад представители одной из ветвей гоминин в процессе эволюции приобрели такие рост и размер мозга, которые свойственны нам и сейчас. Они изготовляли сложные орудия, превосходящие те, что умели делать более ранние виды. Они были уже не просто гомининами, их по справедливости мы можем называть людьми. Некоторые древние люди остались в Африке и впоследствии образовали наш вид, Homo sapiens. Другие расширили свой ареал за пределы Африки, постепенно адаптируясь к жизни на других континентах. Эта странствующая популяция и стала в итоге неандертальцами.

Исследования неандертальцев, проводившиеся уже после смерти Осборна, значительно улучшили их репутацию. Палеоантропологи обнаружили кости неандертальцев далеко за пределами Европы – на Ближнем Востоке и в Сибири. На протяжении более 300 000 лет они жили на территории размером с Австралию, включавшей в себя и горы, и луга, и леса. Рацион неандертальцев был весьма разнообразен. Помимо охоты на крупную дичь те неандертальцы, что жили на побережье, ловили рыбу и даже дельфинов, а также собирали мидий. Они умели посредством нагревания делать из березовой смолы клей для прикрепления каменных остриев к деревянным древкам копий. Неандертальцы раскрашивали свои тела красной охрой и носили украшения из орлиных когтей. Они выкладывали огромные круги из сталагмитов глубоко внутри пещер, возможно, используя их как подземные святилища для проведения своих обрядов.

Однако все эти свежеоткрытые нами способы приспособления неандертальцев к жизни им не помогли – они исчезли. Самым поздним неандертальским стоянкам 40 000 лет. Частичную роль в их исчезновении мог сыграть наш собственный вид, после того как некоторые африканцы расселились в Европу и Азию. Иногда в ходе этих миграций люди современного типа попадали на территорию неандертальцев, и тогда в течение тысяч лет в этих местах проживали оба вида.

В 1995 г. некий лаборант из Рейнского краеведческого музея в Бонне сделал нечто неслыханное. Он включил стерильную электропилу и нацелил ее на плечевую кость неандертальца. И ведь это была не просто какая-то неандертальская окаменелость, а одна из первых находок вымерших людей, сделанная в 1856 г. работниками, расчищающими пещеру в районе карьера. Теперь, 139 лет спустя, лаборант вырезал из древней руки С-образный кусок. Жужжала пила, в воздухе пахло горелой костью.

Руководство музея решило, что пришло время специалисту по палеогенетике заняться поиском ДНК в некоторых имеющихся окаменелостях, и они выбрали Сванте Пэабо. Заполучив неандертальскую кость, тот поручил эту работу своему аспиранту Матиасу Крингсу. Аспиранту удалось извлечь из окаменелости короткие фрагменты митохондриальной ДНК, и он отправил генетический материал в секвенатор. Крингсу оставалось только надеяться, что не загрязнил образец фрагментами современных ДНК, в том числе и своей собственной.

Выделенный Крингсом участок ДНК состоял всего лишь из 379 нуклеотидов. Аспирант сравнил его с аналогичным участком митохондриальной ДНК у более чем 2000 современных людей. Бóльшая часть ископаемой ДНК соответствовала человеческой. Но то здесь, то там встречались мутации, которых не было ни у одного нашего современника. В среднем отличия от каждой из анализируемых Крингсом человеческих последовательностей составили 28 оснований.

Поздно вечером Крингс позвонил Пэабо из лаборатории, чтобы срочно сообщить последние новости.

«Это не человек», – сказал он.

То был первый случай извлечения ДНК из остатков вымершего человекообразного существа. Открытие привело к тому, что Пэабо проявил невиданную ранее научную активность. Совместно с коллегами он убедил и другие музеи разрешить им просверливать неандертальские кости. Группа Пэабо составила генетический портрет неандертальца на основе всего его генома, а не только по митохондриальной ДНК. Исследователи выяснили, что неандертальцы отличались друг от друга, но их изменчивость была меньше, чем у современных людей. Стало ясно, что они представляют собой отдельную ветвь человечества, жившую небольшими группами и характеризовавшуюся малым генетическим разнообразием.

Как только появлялись новые методы секвенирования ДНК, Пэабо и его коллеги ухватывались за них и адаптировали к своим исследованиям. Они извлекали из ископаемых образцов все больше и больше ДНК, и их реконструкции становились все точнее. К 2010 г. ученым удалось собрать черновую последовательность для 60 % генома неандертальца. Чтобы разобраться в том, как это отражает эволюцию человечества, Пэабо заручился поддержкой Дэвида Рейха и его коллег. Нуклеотид за нуклеотидом они сравнивали ДНК неандертальца с ДНК шимпанзе и людей из разных частей света.

Ученые обнаружили, что у современного человека и неандертальца много общих аллелей, которых нет у шимпанзе. Эти генетические варианты должны были появиться у общих предков всех гоминин – после отделения от предшественников всех человекообразных обезьян, но до разделения на современных людей и неандертальцев. Кроме того, Пэабо с коллегами составил список аллелей, одни из которых встречаются только у неандертальцев, а другие – только у современных людей.

Однако оставались еще генетические варианты неандертальцев, которые не попадали ни в одну из этих категорий. Они встречались в ДНК некоторых европейцев и азиатов, но не у современных африканцев.

Самое подходящее объяснение наблюдаемому соотношению аллелей ужаснуло бы Генри Фэрфилда Осборна. Когда люди современного типа выходили за пределы Африки и расселялись по всему Старому Свету, они должны были скрещиваться с неандертальцами (в том числе и те европейцы, которых Осборн считал принадлежащими к своей любимой, чистой нордической расе). Пэабо с коллегами определил, что у каждого современного неафриканца можно найти 1–4 % генов, полученных от неандертальцев. Получается, что сейчас на Земле ДНК неандертальцев больше, чем когда жили они сами.

К тому времени как в 2010 г. Пэабо с коллегами опубликовал первые данные о скрещивании с неандертальцами, генетическая генеалогия стала уже весьма процветающим бизнесом. Она оказалась готова воспользоваться такой сенсационной находкой и извлечь из нее максимум выгоды. Компания 23andMe быстро ввела тест, который, по ее утверждению, мог сообщить клиентам, на сколько процентов их геном был неандертальским. Когда я рассказывал людям о своем неандертальском отчете, некоторые из них охотно сообщали мне и о своих процентах неандертальских генов. Чем больше неандертальской ДНК у них было, тем радостней они делились. Судя по комментариям, которые клиенты оставляли на сайте 23andMe, гордость за неандертальские гены испытывают очень многие.

В 2011 г. некий пользователь с ником Gayle написал: «Я очень горжусь своими 2,8 % неандертальской ДНК. Мозг у неандертальцев был больше, чем у современных людей, они заботились о больных и старых, погребали умерших, носили украшения в виде разрисованных морских раковин, создавали музыкальные инструменты и придали нам силу как результат скрещивания».

Отвечая Gayle, комментатор Lee Ann задается вопросом: а не может ли неандертальская ДНК объяснить внешность членов ее семьи? Она пишет: «Я сама не проверялась, хотя из любопытства надо бы. У меня в родословной в 27-м поколении саксонский Вильгельм Завоеватель, который сделал англичан англосаксами. За последние 200 лет в каждом поколении нашей семьи появлялись один или два человека с мощными костями, но с нормальным ростом и весом. Мой брат ростом 5 футов и 10 дюймов весит 165 фунтов. Мой рост – 6 футов, у меня широкая кость и лишний вес. Я волосатее брата, он не может отрастить бороду, а я могла бы – но на ногах».

Специалисты в области анализа древней ДНК испытали смешанные чувства по поводу этой неандерталомании. С одной стороны, их порадовал энтузиазм, с которым была встречена их работа, но, с другой, им не понравилось, какие это начало принимать формы. Ведь тест, разработанный 23andMe, основывался только на опубликованной в 2010 г. черновой расшифровке генома. А позже Пэабо и его коллеги обнаружили неандертальскую кость пальца ноги из Сибири, которая оказалась битком набита ДНК. Ее было столько, что они смогли восстановить весь геном с высокой точностью. В 2014 г. исследователи сравнили этот великолепно сохранившийся геном с более чем тысячью человеческих. Это было похоже на использование микроскопа с гораздо более мощным объективом.

У африканцев оказалось от 0,08 % до 0,34 % неандертальской ДНК, вероятно, из-за миграции людей с Ближнего Востока вглубь континента. У неафриканцев эта доля составляла от чуть более 1 % до 1,4 %. Обнаруженный разброс оказался гораздо уже, чем первоначальные 1–4 %. При этом внутри каждой популяции различия между людьми были крайне малы. У жителей Центральной Европы нашли в среднем 1,17 % неандертальской ДНК плюс-минус всего 0,08 %. Когда исследователи неандертальцев опубликовали свой анализ, они подвергли критике тест 23andMe. По словам ученых, тест, как правило, выдавал только «статистический шум».

Даже если некоторые люди действительно несли вдвое больше неандертальской ДНК, чем другие, это не делало их бóльшими неандертальцами, ведь «неандертальскость» – это не пряность, которой приправили наш геномный суп. У современных людей с неандертальской ДНК есть тысячи ее фрагментов, разбросанных мейозом по хромосомам. Большинство из этих участков, вероятно, вообще ничего не делают. Гены, которые кодируют наши белки, составляют лишь около 1 % генома человека. Возможно, еще несколько процентов приходится на гены, кодирующие важные молекулы РНК. Еще на некоторых участках ДНК могут быть расположены миллионы крошечных генетических переключателей, где прикрепляются белки – транскрипционные факторы, чтобы включать и выключать гены. Но скорее всего, подавляющее большинство участков ДНК человека не выполняет никакой функции. Эти кусочки там просто за компанию. Появление неандертальского участка вместо человеческой версии этой так называемой мусорной ДНК не должно играть никакой роли.

Некоторая часть унаследованной нами неандертальской ДНК потенциально может иметь значение, если содержит важные гены или участки, которые помогают включать и выключать гены. Однако у разных людей фрагменты неандертальской ДНК, которые сохраняются в геноме, различны. Каким бы ни было влияние нашего неандертальского наследия, оно будет зависеть от конкретных генов, которые каждый из нас получил.

Чтобы разобраться, что же значит неандертальская ДНК для меня лично, я и обратился к Адаму Сипелю, который к тому времени уже несколько лет изучал в Колд-Спринг-Харборе древние геномы. Он заинтересовался моей просьбой, заметив, что никогда не был большим поклонником неандертальского теста компании 23andMe.

Он сказал: «Они просто выдают вам некую цифру. Они не говорят, каким местом ты неандерталец».

Сипель получил мой геном и затем совместно со своими коллегами Мелиссой Джейн Хубиц и Иланом Гронау начал его анализировать. Исследователи использовали созданный ими несколько лет назад статистический метод, который позволяет выявлять смешение ДНК, иногда упускаемое другими методами.

Вначале исследователи нарезали мой геном на тысячи фрагментов длиной в миллион пар нуклеотидов. Затем они сравнили каждый участок с аналогичным, полученным от людей европейского, африканского и азиатского происхождения. Также они сравнили фрагменты моей ДНК с участками геномов неандертальца и нашего ныне живущего ближайшего родственника шимпанзе. Сипель с коллегами проверил много разных вариантов эволюционных связей, чтобы посмотреть, какой лучше всего объясняет все эти сходства и различия. Исследователи рисовали деревья с разными наборами ветвей, а также изучали сценарии, в которых ДНК переходит от одной ветви к другой благодаря межвидовому скрещиванию. «Программа строит целостную модель, которая должна все объяснить», – сказал Сипель.

Компьютеру потребовалось несколько дней, пока он смог перебрать все данные, изучить все возможности и наконец дать ответ. Чтобы ознакомить меня с результатом, Хубиц присоединилась к нам с Сипелем в его кабинете, а Гронау, позвонив из Израиля, смотрел на нас с видеоэкрана.

Сипель сказал: «Определенно, вы поставили нас перед новой задачей. Она действительно затягивает, как только начинаешь с ней работать».

В итоге совместного исследования ученые выявили мои древние корни, уходящие вглубь более чем на полмиллиона лет. Мой геном оказался близкородственен геномам современных европейцев. За пределами Европы самые близкие мои родственники были из Азии, так получилось в результате выхода человечества из Африки. Затем исследователи сравнили мой геном с геномами южноафриканских охотников-собирателей и определили, что популяция наших общих предков существовала более 100 000 лет назад. Я увидел, что неандертальцы ответвились от моего генеалогического древа сотни тысяч лет назад.

Однако некоторые из проанализированных Сипелем с коллегами фрагментов ДНК не сидели послушно на своих ветвях. Они перепрыгнули от неандертальцев к людям. Каждому из неафриканцев, изученных Сипелем, Гронау и Хубиц, в итоге достались различные крупицы неандертальской ДНК.

Чтобы показать мне мои, Хубиц вывела на экран программу просмотра. Длинные черные полоски обозначали места на одной из парных хромосом, где находилась неандертальская ДНК. Некоторые участки я получил и от матери, и от отца. Самый большой из этих дважды унаследованных фрагментов содержал 189 871 пару нуклеотидов. В сумме Хубиц насчитала более тысячи участков неандертальской ДНК длиной в 10 000 пар нуклеотидов или даже длиннее.

Некоторые из этих участков не содержали никаких известных генов или не выполняли никакой известной функции. Но кое-какие привлекли особое внимание. Сипель сказал: «Я составил список интересных областей. Я многого о них не знаю, но вот что я отметил».

Например, один участок содержал ген dscf5, который был связан с ишемической болезнью сердца. «Мы можем посмотреть и еще несколько», – продолжил Сипель. Он вывел на экран названия других генов: cep350, gpatch1 и plod2.

«Да уж, нелегко запомнить», – произнес он негромко.

Сипель мог мои неандертальские гены назвать – но не сказать, от какого неандертальца я их получил, где и когда он жил, мужчиной был или женщиной. Исследователи не оставляют попыток оценить масштабы скрещивания с неандертальцами. Но уже сейчас можно заключить, что люди и неандертальцы скрещивались неоднократно на протяжении периода, растянувшегося, возможно, на 200 000 лет.

Первые свидетельства этому появились в 2017 г. При исследовании ДНК европейских неандертальцев выяснилось, что их митохондрии восходят к древней женщине, которая жила более 270 000 лет тому назад. Вероятно, ранние Homo sapiens мигрировали из Африки в Южную Европу, где и скрещивались с неандертальцами. Если такой контакт действительно произошел, то те ранние люди исчезли, не оставив никаких следов, кроме своих митохондрий, у последующих поколений неандертальцев.

Сипель с коллегами обнаружил и другие доказательства наличия нашей ДНК у неандертальцев более 100 000 лет назад. По ископаемым остаткам можно предположить, что древние люди и неандертальцы встретились на Ближнем Востоке. На средиземноморском побережье Израиля есть гора Кармель. В ее пещерах ученые нашли кости как неандертальцев, так и людей современного типа. Неандертальцы жили на этой территории по меньшей мере 200 000 лет назад. Около 100 000 лет назад на горе Кармель на короткое время появляются люди нашего вида, а затем возвращаются неандертальцы – еще на 50 000 лет. Возможно, появление людей на горе Кармель – это этап кратковременного расселения из Африки. А перед тем как исчезнуть, они могли передать свою ДНК неандертальцам.

В ДНК современных людей сохранились свидетельства и более поздних встреч, произошедших уже после того, как люди успешно вышли из Африки в интервале от 80 000 до 50 000 лет назад. В исследовании 2016 г. Джошуа Эйки и его коллеги из Вашингтонского университета, обнаружив у разных групп людей различные фрагменты неандертальской ДНК, предположили, что было по крайней мере три отдельных эпизода скрещивания.

Первый произошел вскоре после миграции людей современного типа на Ближний Восток. Это случилось еще до того, как они разделились на сегодняшние основные линии, поэтому ДНК из первого смешения можно найти во всех неафриканских популяциях. Затем предки австралийцев и новогвинейцев отделились от остальных неафриканцев и двинулись на восток по азиатскому побережью Индийского океана. После этого раскола произошло второе скрещивание с неандертальцами, и сегодня полученную в результате контакта ДНК можно найти у европейцев и жителей Восточной Азии, но не в Новой Гвинее или Австралии. И наконец, после того как предки европейцев отделились от предков азиатов, произошло третье скрещивание – на этот раз его участниками были неандертальцы и праазиаты.

Конечно, исследования Эйки и подобные ему имеют свои ограничения. Они не могут рассказать нам о тех скрещиваниях, которые не оставили следов в ДНК у современных людей. Они также не могут предоставить нам кинематографических подробностей того, как это происходило. Вступали ли мужчины-неандертальцы в сексуальные отношения с женщинами современного типа? Или наоборот – возможно, это были неандертальские женщины и мужчины современного типа? Добровольно люди переходили в новые группы, чтобы растить родившихся в таких союзах детей, или же их захватывали силой? Сейчас мы в состоянии только рассказывать разные, пусть и мастерски созданные, но всего лишь истории о том, как это могло происходить, – в зависимости от того, на какой вопрос мы отвечаем.

Однако, поскольку нам известны биологические законы, мы можем все же кое-что понять о нашем неандертальском наследии. Дети от неандертальцев и людей получили по половине своей ДНК от каждого вида. И по меньшей мере некоторые из них были приняты в группы людей современного типа. За ними ухаживали и их кормили. У них была возможность завести собственных детей. Доказательство тому – наша с вами ДНК.

Если появившиеся на свет в результате таких союзов дети вырастали и рожали своих детей от людей современного типа, то четверть ДНК детей нового поколения была унаследована от их неандертальских бабушки или дедушки. Эта неандертальская ДНК оказалась нашинкована и перемешана с ДНК их других бабушки и дедушки. В ходе следующих генераций мейоз разбивал неандертальскую часть ДНК на все более мелкие фрагменты.

В некоторых древних человеческих останках содержится 6–9 % неандертальской ДНК. Со временем ее количество в среднем уменьшилось. Одно из правдоподобных объяснений этого снижения заключается в том, что высокое содержание неандертальской ДНК вредно для нашего здоровья. Наследование неандертальских аллелей, возможно, приводило к тому, что у людей рождалось меньше детей – либо в силу того, что они с меньшей вероятностью доживали до детородного возраста, либо потому, что были менее плодовитыми. Может быть, неслучайно именно те неандертальские гены, которые влияют на размножение, у современных людей встречаются особенно редко. Вероятно, некоторые фрагменты неандертальской ДНК продолжат исчезать и в дальнейшем.

Однако целый ряд других неандертальских участков ДНК, похоже, пережил десятки тысяч лет как раз потому, что приносил нашим предкам определенную пользу. Я обнаружил, что в моем геноме, например, есть некоторые неандертальские аллели, которые помогают бороться с инфекциями. И вряд ли я одинок: у современных людей неандертальские варианты чаще встречаются именно среди генов иммунной системы – по сравнению со многими другими их группами.

После того как эти гены попали в генофонд современного человека, они, по-видимому, стали распространяться. Гены иммунной системы – одни из самых быстро меняющихся частей нашего генома, ведь им приходится поспевать за быстрой эволюцией паразитов, которые пытаются обойти нашу оборону. Люди, живущие в малярийных районах, за последние всего лишь несколько тысяч лет выработали новые средства защиты от опасности. Когда первые африканцы переселились на другие континенты, они, возможно, столкнулись с некоторыми новыми для них болезнями. Неандертальцы же, в свою очередь, адаптировались к этим медицинским проблемам на протяжении сотен тысяч лет. Заимствование у неандертальцев генов иммунной системы могло поспособствовать быстрому росту шансов на выживание в новом доме.

Одно из самых поразительных открытий, касающихся моей наследственности, ошарашило меня уже ближе к концу моего визита в Колд-Спринг-Харбор. Пробежав глазами все полученные результаты, Гронау что-то произнес настолько небрежно, что я чуть не пропустил.

«В вашем геноме, Карл, есть гены от денисовцев», – сказал он.

«Что???» – я так и подскочил на месте.

«По сравнению с другими геномами, с которыми я работал, у вас их мало», – добавил он.

В 2009 г. один российский исследователь прислал Сванте Пэабо невзрачный фрагмент фаланги мизинца. Он был найден во время раскопок в сибирской Денисовой пещере. Не было никаких особых причин ждать от него чего-то интересного, однако студент Пэабо Йоханнес Краузе обнаружил, что на самом деле фрагмент был поистине переполнен ДНК. Хотя значительная часть этих ДНК принадлежала бактериям, которые поселились в кости намного позже гибели организма, было найдено также и много ДНК, похожей на человеческую. Краузе предположил, что это либо неандертальская, либо современная человеческая ДНК. Но, когда он тщательно проанализировал ее, оказалось, что оба предположения неверны. ДНК принадлежала другому вымершему виду людей. В честь пещеры, где была найдена кость, Пэабо и его сотрудники назвали этих фантомных людей денисовцами.

В течение следующих нескольких лет Пэабо с коллегами проверил другие окаменелости на ДНК денисовцев и смог найти еще несколько коренных зубов, выкопанных в той же сибирской пещере. Поскольку ученые не видели скелета денисовца, они не имели возможности сравнить его строение с нашим. Исследователи оказались в необычной ситуации, определив существование группы вымерших человеческих родственников почти исключительно по их ДНК.

По этой ДНК стало понятно, что денисовцы были гораздо ближе к неандертальцам, чем к современным людям. Денисовцы и неандертальцы разделились 470 000 лет назад. В 2017 г. Пэабо, проанализировав мутации у четырех денисовских людей, определил, что древнейший из них жил в этой пещере более 100 000 лет тому назад. А самый недавний из найденных денисовцев жил там примерно 50 000 лет назад.

Подобно неандертальцам, денисовцы оставили свои генетические следы в современных людях. Больше всех денисовской ДНК у представителей Австралии, Новой Гвинеи и Океании. Иногда ее содержание превышает 5 %. Небольшое количество денисовской ДНК ученые нашли в геномах жителей Восточной Азии и коренных народов Америки. Удивительно, но в генах людей, живущих неподалеку от Денисовой пещеры в наши дни, почти не встречается ДНК денисовского человека.

Все эти находки указывают в одном направлении: денисовцев следует считать восточными неандертальцами. Когда общие предки неандертальцев и денисовцев распространялись по Евразии, они разделились на две популяции. Неандертальцы направились на запад, в Европу, в то время как денисовцы пошли другим путем. Возможно, они достигли Юго-Восточной Азии, где позже вступили в контакт с людьми современного типа, расселявшимися в сторону Тихого океана.

Бóльшая часть ДНК денисовцев, как и неандертальцев, плохо подходила современным людям. Но некоторые денисовские гены оказались полезными. Один из ярких примеров – это ген epas1. Он регулирует производимое нашим организмом количество эритроцитов и отвечает за то, как они транспортируют кислород. Вариант гена epas1, встречающийся у тибетцев, защищает их от некоторых опасностей обитания на больших высотах. В 2014 г. Эмилия Уэрта-Санчес и Расмус Нильсен из Калифорнийского университета в Беркли обнаружили, что тибетская форма epas1 происходит от денисовцев. Мы не знаем, были ли денисовцы приспособлены к жизни на возвышенностях; вполне возможно, что их аллель гена epas1 помогал им каким-то другим образом. Но он же оказался полезным и потом – когда предки тибетцев стали жить ближе к небу.

Услышав от Гронау, что у меня найдена денисовская ДНК, я пришел в замешательство. Я и так уже был достаточно обеспокоен, узнав от генетиков о своем возможном итальянском происхождении. Означает ли денисовская ДНК, что у меня есть еще какие-то неизвестные предки среди горцев Новой Гвинеи?

«Ага, – небрежно сказала Хубиц, глядя в свой ноутбук. – Я тоже это заметила».

Сипель с усмешкой повернулся ко мне. «Как вы себя чувствуете на больших высотах?» – спросил он.

Исследователь предупредил меня, что, когда ученые пытаются заглянуть в наше генетическое прошлое на десятки тысяч лет назад, вероятность ошибок растет. Некоторые участки моей ДНК могут в программе Сипеля выглядеть денисовскими просто потому, что ученым еще только предстоит найти такие же последовательности в неандертальских остатках. Мало того – даже если у меня и есть денисовская ДНК, это вовсе не означает, что среди моих предков именно люди современного типа вступили в контакт с денисовцами. Вполне возможно, что скрещивались денисовцы и неандертальцы. А уже позже какой-то их неандертальский потомок передал эту денисовскую ДНК моим предкам.

«И все-таки нельзя исключить вероятность того, что в вас есть некоторые денисовские гены», – сказал Сипель.

К полудню мы закончили проверять мой геном и достаточно проголодались, чтобы отправиться перекусить. Гронау из Израиля отключился, Хубиц, Сипель и я встали, чтобы размять ноги. Хубиц сказала: «Я хотела найти побольше чего-нибудь неожиданного. И получила с избытком».

«Да, – оптимистично ответил Сипель, – мы обнаружили, что часть его принадлежит к другому виду».