Машина спасения

Правда, на самом деле их подразделение называли иначе.

– Уясните одно. Нет ни одной причины, по которой солдаты должны хотя бы нос показывать на поле боя.

Тут их все звали Зеро, причем «З» никакого отношения к «зомби» не имела.

– Более того, нет ни одной обоснованной причины, по которой в любой нормальной операции должно быть поле боя. В принципе. Ведь у нас для этого есть экономическая инженерия и Облачный контроль. И если они облажаются, в дело вступят дроны, боты и ТИИ.

Зеро, ноль, нулевая сумма. Ну или как выразился сержант Силано: «Каламбур, уловили? Когито эрго». Всяко лучше, чем «бригада ничтожеств», как предположил Гэрин.

Асанте слушает вводную лекцию по тактике: искусственного инструктора можно даже принять за настоящего, если бы только он не вещал с таким воодушевлением.

– Есть только одна причина, по которой могут вызвать вас, и заключается она вот в чем: все настолько капитально обделались, что теперь в зоне конфликта бушует настоящая буря дерьма.

А еще Асанте бежит вверх по склону горы. Маршрут прекрасный, двадцать километров скал, сосен да мшистого валежника. Тут больше живой зелени, чем во всей пустыне Северной Африки. Асанте даже жалеет, что так ничего и не разглядит.

– Само ваше присутствие говорит о том, что миссия накрылась: ваша работа спасти все, что можно выгрести из-под обломков.

Никакой зелени он не видит. Да и вообще ничего не видит, если уж на то пошло. Асанте ослеп с самой побудки.

– К счастью для вас, экономика, ИИ и Облачной контроль лажают постоянно.

Слепота не полная. Он по-прежнему видит свет, расплывчатые формы в постоянном движении. Как будто смотришь на мир сквозь навощенную бумагу. Когда ты – пассажир, глаза колеблются. Разумеется, они всегда колеблются, взгляд постоянно перескакивает с одного на другое – это называется «саккады» – но мозг все редактирует, выбрасывает движения и перескоки, клеит ясные куски воедино, создавая иллюзию непрерывности.

Но не сейчас. Тут темп саккад зашкаливает, не упускается ничего. Полный сбор данных. Асанте, конечно, ни черта не может разобрать, сплошное мельтешение, все в кашу, но это нормально. Что-то него внутри видит прекрасно: в конце концов, руки и ноги Асанте сейчас двигаются, а он тут вообще ни при чем.

Другие чувства работают по полной: он ощущает ладонями жесткость каната, по которому взбирается на скалу, вбирает запах земли и сосновых иголок, усеивающих тропу. Асанте все еще чувствует еле заметный привкус меди, оставшийся после того, как прикусил щеку пару километров назад. С невероятной четкостью слышит голос по связи. Зомби внутри тоже все впитывает, но у барабанных перепонок нет саккад. Осязательные нервы не прыгают под кожей. Только глаза: по ним сразу все понятно. А еще по тому факту, что тело одержимо синдромом чужой руки.

Асанте называет своего зомби Злым Близнецом. Прозвище придумал отец, когда восьмилетний Коджо в третий раз за неделю отправился на прогулку из-за приступа лунатизма. Как-то за завтраком Асанте рассказал эту историю остальным членам отряда, и только потом понял, какую ошибку совершил. Он до сих пор старается ее загладить.

Сейчас же смеха ради пытается хотя бы на секунду остановиться. Но ЗБ бежит, прыгает, ползет так же, как последние два часа, спокойный и автономный. Все дело в ретросплинальном канале, который вплавили Коджо в кору мозга с месяц назад, крохотном затворе, отделяющем разум от сознания. Этот мод Коджо втравили с помощью нейрокружева, сети нанотрубок и старого доброго метода «поджарь-подрежь». Еще подправили средний мозг, откорректировав древние подпрограммы, отвечающие за преследование жертв. В орбитофронтальную кору ввели гаситель, гарантирующий поведенческое согласие (как говорит Мэддокс, «нельзя, чтобы твоя лучшая половина оставила ключи себе, если ты решишь их вернуть»).

Свежие шрамы после операций чешутся. Голова двигается с нервирующей инерцией, словно в нее вогнали кило свинца, а не пару граммов арсенида и углерода. Коджо не понимает и десятой доли того, что с ним сделали. Но боже, как же хорошо быть таким сильным. Кажется, его тело сейчас может голыми руками разорвать целый взвод солдат.

Иногда он так радуется целых пять – десять минут, пока не вспоминает о других трупах, которым сделки не предложили.

Без всякого предупреждения ЗБ делает пируэт в сторону, поднимает руки вверх и тут Асанте начинает видеть. Буквально на миллисекунду, яркое и отчетливое чистое пятно в море тумана: локхидовский «Питбуль» взгромоздился на гранитный выступ слева, конечности расставил, пулеметы уже начали крутиться. В следующий момент Асанте снова слепнет, отдача идет вдоль руки, как маленькое землетрясение. А тело даже с ритма не сбивается.

– Так, это был захват цели, – замечает инструктор. – Наслаждайтесь видом.

Потом, воспользовавшись возможностью, повторяет основы – только во время захвата цели глаза фокусируются на одной точке достаточно долго, чтобы пассажир мог выглянуть наружу – и снова начинает хвастливо тараторить о системе связей прямой видимости.

Асанте даже не уверен, что остальные слушают то же самое. Тивана из новичков, так что, скорее всего, и она страдает от этих вводных лекций. Калмю точно перешла к курсу по ранениям на поле боя, Гэрин – к инженерному. По словам Мэддокса самому Асанте, наверное, со временем достанется биовооружение, чего образованию пропадать.

Чтобы подготовить готового к бою специалиста, нужно девятнадцать месяцев. Зеро справляются за семь.

Ноги Асанте прекращают двигаться. Со всех сторон доносятся тяжелые вздохи. Голос лейтенанта Метцингера щекочет пространство между ушами:

– Пассажиры, можете пройти в кокпит.

Переключатель захоронен в зрительной коре и связан с силой воображения. Его называют «мандалой». Каждой рекрут выбирает свою и держит ее в секрете: у хитроумного противника не должно быть и малейшего шанса подбросить мастер-ключ на какой-нибудь плакат в разгар битвы. Паттерны не знают даже техники, имплантаты закодированы двойным слепым методом проб и ошибок. «Что-то личное, – говорили участникам программы. – Что-то уникальное, что легко вообразить».

Мандала Асанте – это последовательность четырех слов, набранных рубленым шрифтом. Их он сейчас и представляет:

ВСЕ ТАВТОЛОГИИ

ЭТО ТАВТОЛОГИИ

И мир вдруг со щелчком встает в фокус. Асанте даже запинается, хотя стоит на месте.

Как по команде, левая рука начинает дергаться.

Они где-то на середине склона, на пологом лугу, озаренном лучами солнца. Тут даже есть цветы. Насекомые. Все пахнет жизнью. Силано поднимает дрожащие руки вверх. Калмю с глухим стуком падает на траву, приходит в себя от напряжения, которое едва чувствовала, пока ей управляла лучшая половина, напряжения, которое истощило и ослабило ее, несмотря на двойное количество митохондрий сверх нормы, агонисты АМФ-зависимой киназы и с десяток других модов. Благодаря им весь отряд сейчас ходит в лучших из лучших. Акоста шлепается рядом с ней, улыбаясь солнцу. Гэрин бьет ногой гнилой ствол и оттуда уползает настоящая змея, черт ее подери, желто-черная лента с мелькающим языком. Тивана стоит рядом с Асанте, такая же лысая и с такими же шрамами.

– Красиво тут, да?

Правый глаз у нее слегка косит и дергается; Асанте с трудом заставляет себя смотреть ей прямо в переносицу.

– Недостаточно красиво, чтобы я два часа терпел, сидя с мешком на башке, – Сакс опять предается бессмысленному нытью. – У них что, руки отвалились бы дать нам хоть какой-то видеоканал?

– А еще мы могли бы просто спать, – ворчит Калмю. Оба знают, что все не так-то просто. Мозг – это путаница проводов, извивающаяся от подвала до чердака и обратно; отруби свет в гостиной и обогреватель потухнет. Даже платный просмотр – дело дохлое. В теории вроде бы можно вообще не заморачиваться с этими бегающими глазками – врезать видеоканал прямо в кору, и дело с концом – но мозг у Зеро уже настолько забит имплантатами, что недвижимости для такой чепухи осталось маловато.

Так по крайней мере говорит Мэддокс.

– А мне плевать, – отзывается Акоста. Из-за тика в уголке рта улыбка у него получается неприятная, дергающаяся. – Я бы и в два раза больше посидел в оффлайне, если бы в конце всегда были такие виды.

Акоста радуется любому огрызку природы, который может найти; его родная Гватемала потеряла почти все леса в огненных каруселях сорок второго.

– А ты тут почему? – спрашивает Тивана.

Асанте не сразу понимает, что вопрос адресован ему:

– Прости?

– Акоста у нас любитель природы. Калмю думает, что разбогатеет, когда технику рассекретят. А ты зачем подписался?

Для Асанте это новость. Он даже не знает, как ответить. По его собственному опыту в Зеро не записываются. Отряд сам тебя находит. Странный вопрос, слишком личный. Вызывает в памяти то, о чем как-то не хочется думать.

Вызывает в памяти то, о чем он и так слишком много думает.

– Ну…

К счастью, именно в этот момент по радио в беседу решает вмешаться Мэддокс:

– Так, слушайте все. Проверка симптомов. Силано.

Капрал смотрит на предплечья:

– Все в норме. Даже потряхивает меньше обычного.

– Калмю.

– У меня э… э… э… – она заикается, борется с собой, потом сплевывает от разочарования. – Вот же сука!

– Твою обычную афазию я только что убрал, – говорит Мэддокс. – Гэрин.

– Зрение мерцает каждые пять – десять минут.

– Это улучшение.

– Становится лучше, когда идет физнагрузка. Может, дело в улучшении кровотока.

– Интересно, – замечает Мэддокс. – Тиван…

– Боже, я тебя вижу, я вижу тебя!!!

Сакс валится на спину, его трясет. Закатываются глаза. Пальцы когтями впиваются в землю.

– Я вижу!!!! – кричит он, а потом начинает нести какую-то несуразицу. Головой бьется о землю. Слюни летят во все стороны.

Тивана и Силано бросаются к нему, но по аудиосвязи гремит голос Бога:

– Назад! Всем назад, быстро!

И все подчиняются, так как у Бога голос лейтенанта Дэвида Метцингера, а никто не хочет иметь дело с ним. Дыхание Бога дует с небес, от пропеллеров медицинского вертолета, тот взбивает воздух невозможной тишиной, хотя его уже все видят, просто все, и в стелсе нет смысла, и никогда не было, ведь транспорт всегда рядом, просто на глаза не попадается, на всякий случай.

Сакс замолкает. Лицо – сплошная судорога, позвоночник как натянутый лук. Вертолет приземляется, вуп-вуп-вуп лопастей едва слышно даже с десяти метров. Машину рвет медиками и носилками, и сверкающе-черными пасхальными яйцами дронов с суставчатыми насекомьими ножками, поджатыми к брюшкам. Зеро отходят; медики окружают пострадавшего и загораживают тело.

Опять Метцингер:

– Ладно, мясотрясы. Всем отбой. Возвращаемся в Котэ.

Силано отворачивается, глаза уже забегали. Тивана и Калмю превращаются секундой позже. Гэрин шлепает Асанте по спине:

– Ладно, мужик, пора идти. Всякое случается, сам понимаешь, – и исчезает в собственной голове.

– Рядовой Асанте! Немедленно!

Коджо стоит на росчисти один, призывает мандалу и проваливается в слепоту. Тело поворачивается. Ноги двигаются. Что-то начинает бег вниз по склону. Искусственный инструктор, всегда чувствительный к контексту, заводит лекцию о том, как справиться с потерей в бою.

Это все к лучшему, Асанте знает. В такое время пассажирам удобнее. Все эти глюки… побочные эффекты: в зомби-режиме они не проявляются никогда.

Что совершенно логично. Ведь именно в это существо вложили все деньги.