Зеро

Моя глубокая благодарность Джордану Бланшу, Джейсону Ноултону, Леоне Ладдеродт и Стиву Перри за их терпение и опыт – ПУ

Асанте умирает, крича. Ад, словно эхокамера: крики, морская вода и лязг металла. Чудовищные тени извиваются на переборках; сетки зеленого света корчатся на каждой поверхности. Сахилиты появляются из спусковой шахты, как твари из лагуны, затянутой тиной, тут же открывают огонь; живот Рашиды взрывается темным туманом, а верхняя часть тела падает на палубу. Кито все еще пытается доползти до гарпуна, лежащего на сушилке – как будто древнее копье для рыб способно отразить монстров с ружьями, пневматикой и крохотными снарядами, которые зарываются глубоко в плоть, а потом наглядно демонстрируют, что произойдет с внутренностями, если выпустить на свободу пятьсот атмосфер.

У Асанте даже гарпуна нет. Только кулаки.

Их он и пускает в дело. Прыгает на сахилитку, которая целится в Кито, замахивается, но тут палуба стонет, накренивается и заваливается набок. Морская вода переливается через край бассейна, каскадами бежит по листам обшивки. Падая, Асанте все-таки бьет захватчицу. Та стреляет куда-то мимо. На иллюминаторе тут же расцветает паутина трещин; тонкая струя воды вырывается из ее центра, пока стекло пытается залечиться по краям.

Последней Асанте видит эмблему с пустынным молотом на гидрокостюме сахилитки, а потом женщина его убивает.

Пять лет

Журчание воды. Скрежет металла о металл. Лязг, бульканье, приглушенные голоса, клаустрофобическое эхо от работающих машин неподалеку.

Асанте открывает глаза.

Он все еще в очистном шлюзе; перед глазами все расплывается, но потом приходит в фокус: видны листы обшивки, балки и глупое граффити Кито («Все тавтологии – это тавтологии»), выцарапанное на краске. Тусклый зеленый свет все еще извивается на биостали, но убийственная энергия из него уже вытекла.

Асанте пытается повернуть голову, но не может. Едва чувствует собственное тело – как будто оно сделано из эктоплазмы, а от нормальной плоти осталось лишь эхо, да и то уходит в небытие где-то ниже поясницы.

Над ним нависает голова насекомого на человеческом теле. Оно говорит на двух языках; на английский накладывается эхо тви:

– Спокойно, солдат. Расслабься.

Голос женщины и автоматики.

Это не сахилитка. Но она вооружена. И опасна.

«Я не солдат», – хочет сказать Асанте, хочет даже закричать. Если тебя приняли за солдата на западном побережье, все может кончиться плохо. Но он даже шептать не в силах. Не чувствует собственный язык. А потом понимает, что не дышит.

Женщина-насекомое (это гидрокостюм, теперь Асанте видит: мандибулы – прибор для электролиза, а фасеточные глаза – это пара дифракционных очков) вытаскивает оперативный «свиток» и разворачивает в полуметре от его лица. Потом бормочет заклинание, и гибкий экран, вспыхнув, оживает, открыв две клавиатуры, расположенные друг над другом: сверху английская, внизу тви.

– Не надо говорить, – объясняет женщина на обоих языках. – Просто смотри на буквы.

Асанте фокусируется на «Н»: та загорается. «Е». «С». Мембрана предсказывает слова, ускоряет переход от саккад к тексту:

НЕ СОЛДАТ РЫБНЫЙ ФЕРМЕР

– Извини, – женщина убирает переводчик; клавиши с тви, мерцая, исчезают. – Это всего лишь фигура речи. Как тебя зовут?

КОДЖО АСАНТЕ

Она поднимает дифракторы на лоб, отстегивает мандибулы. Те свисают набок. Кожа у женщины белая.

ГДЕ КИТО

– Извини, но все мертвы.

«Все остальные», – мысленно поправляет ее Асанте и представляет, как Кито посмеялся бы над его неизлечимым педантизмом.

– Так, нашел, – голос мужской, откуда-то с другой стороны отсека. – Коджо Асанте, Такоради. Двадцать девять лет, стандартное аква… хотя погоди, у него есть военный опыт. Два года в войсках Ганы.

Глаза Асанте начинают лихорадочно метаться по клавиатуре: всего лишь фермер нет.

– Не беспокойся ты так, – она успокаивающе кладет на него руку; Асанте может лишь предположить, что, наверное, та где-то прикасается к телу. – Тут у всех есть боевой опыт, так или иначе. Вы сидите на единственном надежном запасе белка в радиусе трехсот километров. Понятно, что время от времени приходится его защищать.

– И все-таки. – Женщина поворачивается на голос, и Асанте видит бирку на ее плече: Альянс ЗапПола. – Можно его включить в список.

– Если хочешь, только давай по-быстрому. Надводный контакт в двух тысячах метров и приближается.

Она снова возвращается к Асанте:

– Дело вот в чем. Мы опоздали. По идее, нас тут вообще быть не должно, но главный прослышал о планах сахлов и решил проявить небольшую гуманитарную инициативу. Мы успели их отпугнуть и пометить, но вы к тому времени уже все погибли.

Я НЕ

– Нет, Коджо. Ты тоже погиб.

ВЫ МЕНЯ ВОСКРЕ

– Нет.

НО

– Мы лишь активировали твой мозг. Ну, когда нога трясется, если дать по ней током? Коджо, ты такое слово «гальванический» знаешь?

– У него степень по молекулярной морской экологии, – говорит ее невидимый коллега. – Полагаю, он в курсе.

– Ты же почти ничего не чувствуешь, так ведь? Тело как призрак? Мы перезагрузили тебя неполностью. Ты сейчас получаешь остаточные сигналы с нервов, которые еще не поняли, что им конец. Ты – мозг в коробочке, Коджо. И заряд кончается. Но вот в чем фокус. Ты можешь все изменить.

– Кэт, не тяни резину. У нас минут десять, максимум.

Она бросает взгляд через плечо, потом опять на Коджо.

– У нас на «Леви Моргане» есть установка, подлатаем тебя, положим на лед, пока не доберемся домой. А вот там уже стоит аппаратура, которая творит чудеса, будешь как новенький. Но это дело недешевое, Коджо. На каждой такой операции можно разориться.

НЕТ ДЕНЕГ

– А они нам не нужны. Мы хотим, чтобы ты на нас работал. Пятилетние гастроли, может, меньше, посмотрим, как техника себя покажет. Потом отправишься своей дорогой, с внушительной суммой на счете. Настоящий второй шанс. И все пройдет как по нотам, поверь мне. Когда припечет, ты будешь лишь пассажиром в собственном теле. Даже в тренировочном лагере все будет на автомате. Реальный ускоренный курс.

НЕ В ЗАППОЛЕ

– Ты не в том положении, больше нет. Сейчас ты – лишь кусок гниющего мяса с парой кабелей. А я предлагаю тебе спасение, парень. Перерождение.

– Так, все, Кэт, кончай канитель. Они уже почти тут.

– Ну, если тебе не интересно, я просто выдерну шнур. Оставлю, каким нашла.

НЕТ ПОЖАЛУЙСТА ДА

– Что «да», Коджо? Выдернуть шнур? Оставить тебя? Тут надо поконкретнее. Все-таки контракт обговариваем.

ДА ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПЯТИЛЕТНИЙ ТУР

Коджо не понимает, откуда вообще взялось это сомнение, почему где-то внутри странный голос шепчет: «может, мертвым и лучше». Наверное, дело в том, что он на самом деле мертв; отказывающие эндокринные железы просто не в состоянии залить мозг подходящим эликсиром страха, отчаяния и выживания любой ценой. Может, мертвецам действительно на все похер.

Но ему не похер. Он-то может и отдал концы, а вот железы еще сопротивляются. Пока. Он же не отказался. Интересно, а вообще хоть кто-то отказался бы?

– Ну слава тебе Господи! – восклицает Кэт и тянется куда-то за пределы зрения Коджо. А потом, перед тем как все чернеет, говорит:

– Добро пожаловать в корпус зомби.